***
Ураган тьмы захлестывал её, рассеивая, как вечерний туман, остатки сна. Проснувшись, Одри издала громкий судорожный вздох, словно вынырнула из чернильной пучины, и перед глазами пронесся силуэт, увиденный ею прямо перед пробуждением: ведьма в платье, чьи черные волосы ниспадали на плечи, а румяное, живое лицо смотрело на неё. После него, как вспышки молний, появились и женщина из тени, наливающаяся чернилами душа, и цепкий взгляд окровавленной вороны, и слова, обретшие форму в бредовом видении — Харви открывает сундук, из которого струится белый свет, и тут же закрывает, — слова самой тьмы о секрете и ласковое, от того такое жуткое «Одри», произнесенное её устами… Ещё долго она не могла отойти от случившегося, словно зло, в то время что она спала, коснулось своими ледяными руками её сердца, и теперь оно стыло вместе с кровью в жилах. Одри шла задумчивая, не обращая внимания на Василису, которая старалась с ней поговорить и злилась от того, что у неё не получалось, и на Генри, пытающегося лишний раз не тревожить Одри и все-таки помочь и дать знать, что он рядом. Её мысль текла вяло, если вовсе не остановилась, застывая, как вода к зиме, сосредоточенная на догадках и образах, создавших собой вокруг неё нечто вроде тюрьмы. Одри не могла выбраться, как не мог уснуть человек, в чьей комнате бегает полоумный брат, которому просто нужно пробегать всю ночь, издавая при этом жуткие звуки (Одри не сразу вспомнила, откуда у неё такие ассоциации, а вспомнив — вздрогнула). Совсем скоро, через пару часов, отряд остановился, и сперва Одри не поняла, почему. А когда поняла — застыла, как вкопанная. В очередном из множества тупиков вместо длинной красной шторы, трепыхающейся, как водопад крови в ветреную погоду, стояла серая бетонная стена, от которой несло холодом. И в центре неё, сильно выделяясь на фоне всего остального, стояла серебряно-белая дверь с витиеватыми, похожими на паутину узорами и вырезанным рисунком свернувшегося кольцами змея. Словно вспомнив нечто важное, Одри достала из кармана ключ, собранный в двух разных мирах, и в очередной раз отметила, что сделаны и эти двери, и этот ключ из одного материала — серебряного дерева, о природе которого ей оставалось лишь догадываться. Затем она несмело шагнула к двери, ощупала её, обернулась к друзьям. Василиса уже приближалась. Оттолкнув Одри, она сперва налегла на дверь плечом, потом побила носком ботинка. Золотой браслет на её запястье взвился вверх, принимая форму прямой часовой стрелы, и Василиса направила её на дверь, и нетерпение темными горящими углями зажглось в её глазах. И Одри, и Харви знали, для кого эта дверь. Вот только она выглядела слишком маленькой для того, чтобы Чернильный Демон, чьим серебряным воплощением был змей, мог войти. — Убери часовую стрелу, — сказал Рон, словно тоже все понял. — Мы уже видели такие двери. Их может открыть только тот, чей символ на ней изображен. Волк там, дракон, ворона… Желваки на лице Василисы Огневой напряглись, и руки сжались в крепкие кулаки. Одри почти перестала пугаться, когда часовщица злилась, но каждый раз, видя, как наливаются кровью её сильные пальцы, способные запросто свернуть шею, и как, напротив, белеют костяшки, чью убийственную мощь Одри ощутила на собственной шкуре, она внутренне напрягалась, и дрожь пробирала её до костей. Василиса шумно вздохнула, борясь с гневом и алчностью, после чего отступила. Ничего не говоря, только дотронувшись хвостом до спины Одри, демон скользнул вперед. Он на две, три головы был выше двери, от чего ему пришлось гордиться пуще прежнего, дабы ухватиться за маленькую и неподдающуюся деревянную ручку, которая рядом с ним казалась хрупкой горошиной. Тогда Одри подошла к нему и вручила драгоценный ключ, и он осторожно вставил его в замочную скважину и повернул. С виду Харви выглядел спокойным, но в их общей душе бушевали его страсти, его смятение, удивление, надежда и сжимающее сердце горе. Он ясно вспомнил, что ни разу за весь этот долгий путь между испытаниями Шута и Джоуи и остальным чернильным миром он не встретил ни одной двери для себя, ни одного послания. Ни подсказок, как ему быть, ни напутствий — только тени, только печальный титул лорда чернил, и память, не проносятся ничего кроме несчастья. Но теперь все изменилось: вот он, Харви Дрю, держит ключ от Ключей, который до сегодняшнего дня подчинялся воли одной Одри, он открывает дверь для себя, и от неё пахнет сухольдалем и струящимся по нему Серебром. За порогом их ждал тот же пол и те же шторы. Все замерли, на миг удивившись, а после горькое разочарование прокатилось по их рядам, и Василиса со злости въехала кулаком в стену. — Сука! — прорычала она. — Опять этот сранный Черный Вигвам! — Не кричи, — сохраняя голос ровным, сказала Одри. — Эта дверь предназначалась Харви, значит, она здесь не просто просто. Давайте не терять временя. Его у нас в обрез. Падающие в небытие красные крупинки, вот как представила себе Одри время, неумолимо утекающее меж их пальцев. И среди мелких, как сахар, алых кристаллов она видела ёлку, символ Рождества, преследующего Одри все её приключение, и рядом с ней — фигуру ведьмы, которую не смогла спасти. Образы промелькнули перед глазами, как вспышки света, словно все пройденные дороги догнали её и цепями набросились на понурые плечи. Одри привычно прикоснулась к рукояти ножа и сделала шаг к Харви, и тот пошёл вперед — словно она моргнула, закрыла глаза и тут же открыла, он внезапно оказался на другой стороне, как если бы без труда прошел через маленькую дверь, и теперь за дверным проемом возвышалась его спина, облитая сверкающими, как глянец, чернилами. Одри прошла за ним, ступила в узкий коридор из штор и почувствовала, как в нос дует запах, который она сначала даже не узнала. А узнав, удивилась. Василиса сделала шаг — и тут же невидимая стена, разойдясь рябью, взорвалась, с громким хлопком отбросив девушку, которая и отреагировать не успела, назад. Одри вскрикнула, резко развернувшись и вытащив из-за спины «гент», Генри прижался к стене, поражённый увиденным. Василису отбросило на пару метров, как выпотрошенную тряпичную куклу, и она, больно ударившись плечом о пол, заскользила по черно-белым зигзагам. Остальные, тем более Ореола, смотрели сначала на неё, затем развернулись к двери, и в глазах бывшей драконихи Одри обнаружила страх. Ореола сглотнула, вытянула палец и сразу одернула, когда маленькая змейка молнии вонзилась в подушечку, как игла, и она зашипела. — Черт, — произнесла она. — По-моему, никому, кроме Дрю, сюда нельзя. — Мы уже поняли, — тихо произнёс Генри, направляясь к Василисе. Та уже встала, ошарашено глядя перед собой, но, не дождавшись Генри, сама вскочила на ноги и вела направилась к двери. Арья и Рон покачали головами, наблюдая, как она, минуя мужчину, который попытался бы её остановить, замирает перед Одри, отделенной от неё невидимой стеной. Медленно, с хирургической осторожностью, она достала из кармашка своей черной одежды маленький ножик и попыталась также осторожно провести острием по воздуху — и оно тут же столкнулось с серебристой шипящей вспышкой, от которой, как от световой шашки, сыпались искры. Глаза Василисы Огневой ни на миг не отрывались от Одри, и та заметила в их глубине угрозу, будто это она создала непроходимую стену. Перебарывая страх, Одри прикоснулась к серебряной глади магии, словно прикасалась к абсолютно прозрачному стеклу, но ощутила под рукой один воздух. Минуту они с Василисой смотрели друг на друга с недоверием и плохо скрываемой злостью, ведь обе подозревали друг друга во лжи и коварстве. Теперь Одри ничего не стоило просто пойти дальше и первой взять ключи. Но это значило бы оставить Генри в окружении людей, которые ни перед чем не остановятся во имя достижения своих целей. Они могут взять его в заложники. Они могут его убить. И Одри не должна этого допустить. Но есть ли другой выход, если существует эта отмеченная знаком змея дверь, и она принадлежит конкретно Харви, и только наследники Джоуи Дрю могут ею воспользоваться? Не зря же она здесь стоит, верно? — Пусть они найдут другой способ пробраться дальше. Может, это очередная загадка старого паршивца, — сказал Генри. И, словно услышав её мысли, хмыкнул и на глазах у всей группы встал на колени и спрятал руки за голову, после чего глянул на Арью. Та без вопросов с лязгом вытащила свой тонкий короткий меч, похожий не то на шпагу, не то на рапиру, и наставила на его затылок. — Наверное, нужна другая дверь, которая открывается изнутри. Если ты, Огнева, так боишься за сохранность Ключей — не волнуйся, мы люди честные, я посижу здесь в качестве заложника. — Генри… — горло сжало, в животе будто вырос клинок из камня: Одри подумала, что не найдет другую дверь, вряд ли все это входило в планы её отца, а значит, он зря рискует. Но по тому, как уверенно он себя вел, и как на губах Василисы дрогнула хищная улыбка, она поняла, что спорить будет бессмысленно. Все решилось, и решилось без её участия. Демон за её спиной утробно зарычал, скалы тупые желтые зубы, способные без труда переломить хребет, длинные острые когти заскрежетали по полу, оставляя на идеально ровном, отражающем их фигуры, полу белые кривые борозды. Но никто не шелохнулся. Тем более Василиса, изящным взмахом руки направившая часовую стрелу на их друга. — Дурак… — Вовсе нет, — сказала Василиса. — В отличии от тебя, он ещё благоразумен. Так что будь добра, Одри Дрю, найди другой выход, или Арья насадить его на свой меч, как мясо для шашлыка. Одри стиснула зубы, и пропасть разверзлась между её ребер. Выбора, как она сейчас поняла, у неё не было, никогда не было — лишь идти и выполнять бессмысленные задания, задания, которые ни к чему не приведут, ведь они не только бессмысленны, их попросту невозможно выполнить. Тогда она, подавив дрожь, с трудом кивнула рыжей волчице и бросила взгляд на Генри. Тот, казалось, совсем не нервничал. И мысль, длившаяся не больше секунды, скользнула змейкой в её сознание: можно сейчас броситься на Василису, поправ все клятвы, дать Харви фору и освободить Генри, а после вместе с ним пройти сквозь Серебро. Харви может прижать его к себе, спрятать в своих длинных лапах, покрыть чернилами. Одри может, если разобраться со всеми четырьмя черными, попытать удачу, воспользовавшись собственным Серебром. Но она кивнула, что-то произнося в ответ, и развернулась в сторону коридора. Мы все равно не могли ничего сделать, услышав рычание брата, сказала она. Поэтому давай надеяться на нашу удачу и на их милосердие. Демон промолчал. Он снова рыкнул на сестру и, не оборачиваясь, быстро пошёл вперед. Со стороны могло показаться, что он даже спокоен, но на деле, знала Одри, слыша, как ревет, извиваясь, в нём буря, он был готов взорваться и, плюнув на договоренности и осторожность, ринуться в бой и уничтожить любого, кто тронет его друга. Пусть хоть только волосок упадет с его головы. Я сожру её со всеми потрохами.***
Теперь они не знали сколько времени, и их друг был в плену убийцы и обманщицы. Держась за это знание, Одри, потеряв остатки голода, пульсирующего тупой болью в животе, сонливости и усталости, гнала ноги вперед, озираясь по сторонам. Но коридор был прямой, как луч света, и ни одного поворота, ни одной двери не встретилось на их пути. Брат и сестра шли в тишине, разнося в неподвижной, вязкой тишине свое прерывистое дыхание. Звуки шагов, как резкий скрип половиц в темноте, будто кривым ножом проходил по струнам расстроенной арфы, и мурашки бежали по спине, как бы ни убеждала себя Одри, что не боится. Теперь, оставшись вдвоем, все что равно каждый по одиночке, они чувствовали себя маленькими и беззащитными перед тьмой, что шла по запаху их крови. Одри держала «гент» наготове. В горле пересохло, и жажда драла его, как пущенный в глотку огонь — ужасно хотелось пить, просто до слез, но Одри не собиралась останавливаться ни на минуту. И она шла, то обгоняя Харви, то идя далеко за ним, то равняясь с ним, лишь бы ощущать идущий от него живой холод. Красные шторы расплывались перед глазами, сливаясь в единую алую массу, похожую на струи льющейся откуда-то с потолка крови, будто над их головами, скрывшись над потолком, был установлен протекающий кровавый бассейн, и чем дольше думала об этом Одри, тем тяжелее становился шаг. Она представляла трупы, гору трупов, увенчанную, как ёлка звездой, телом ведьмы с перерезанным горлом. Хотела убежать от образов, от самой себя — и упиралась в решетки собственноручно построенной клетки. Она глянула на Чернильного Демона. Тот шел, сгорбившись, напряженный, как готовая сорваться пружина, сосредоточенный на цели и злой от выходки Генри, и Одри ощущала идущий от него обжигающий гнев. От того, что они так близко к друг другу, Одри сильнее сжала пальцы на «генте», убеждая себя, что брат ей не навредит, ведь они уже давно все выяснили и стали членами одной большой семьи. И Харви, пусть и не говорил ей ничего, боролся с теми же чувствами, будто между ними возникла расширяющаяся трещина, или в них самих — незаделываемый разлом, из которого тянулись ростки сомнений. Сердца обоих грохотали, кровь билась в висках, и каждому хотелось чем-то занять руки или остановиться, перевести дух, осознать, что с ними происходит. Но времени оставалось все меньше. Время… Чернильный Демон сжал челюсти, напрягся каждым жгутом мышц и ускорился, и его крупные черные копыта с удвоенной силой зацокали по полу, будто намереваясь раскрошить его в труху. Хвост чуть не задел Одри, и она попятилась, внезапно испытав удушающее чувство тревоги, располагающееся от души по всему телу. Черный Вигвам был им не рад, в точности как сама студия, словно он относился к ней куда больше, чем остальной путь милосердия, словно он был продолжением её рек и коридоров, словно из него текла чарующая музыка прошлого и в него уходили корни странных желтых цветов, выглядывающих из-за углов. Вы думаете, что успеете? Сердце подскочило, как пронзенная стрелой птица, взмывшая в воздух перед гибелью. Наследники Дрю резко остановились, пораженные, испуганные, как поросята, знающие, что их ждёт в том здании, куда уводят их собратьев и больше не возвращают. Дыхание стало глубоким, трудным, но Одри удавалось дышать, разгоняя тени ужаса, подкрадывающиеся к ней. Думаете, что сможете закончить эту игру? За спиной послышались шаги — Одри стремительно развернулась, но на неё лишь дыхнуло морозом, и она никого не увидела. Но все же мы знаем, ни что плохое никогда не заканчивается. Зло бессмертно. Кому, как не тебе, демоненок, знать об этом? Харви замер отлитой из черного хрусталя статуей, и все внутри него привычно замёрзло, скованное чистой, неиссякаемой мглой. Он издал хрип, будто ему сдавило сердце, и он склонил голову, как при поклоне. Одри чувствовала, что не может шевелиться, и тем не менее нашла силы, мужество сделать новый шаг и двигаться вот так — как марионетка на ниточках в озере кислоты. Дитя машины… Позвала темнота. Ты же хочешь знать ответы, так? Ты хочешь раскрыть все секреты, даже те, что лучше никогда не открывать. Я могу поведать тебе, от чего в этих стенах царит вечная ночь и что обозначает знак на твоей руке, рука, сотканная из тьма, потянулась к волосам Одри, словно намереваясь зарыться в них, живых и теплых, когтями, и она отшатнулась и пошла быстрее. Я могу рассказать тебе, что сделал твой отец… на что были они с Шутом готовы… Одри зажмурилась, схватилась за голову, которая гудела от наполнявший её, как вода, темноты. И в очередной раз увидела она Тэмсин, утекающее время, спрятанный в сундуке секрет, а ещё — как темная фигура опускает подушку на чье-то лицо и нажимает, душа, ослепительную вспышку, в которой на миг золотом разгорелась нарисованная неаккуратная, как будто нарисованная раненой ладонью, спираль, огонь сотен свечей и чернильный пентакль, окружённый гробами… Пожалуйста… Произнесла она. Пожалуйста, оставь нас в покое… Женщина не ответила, словно улыбаясь, насмехаясь над ними. Так ты хочешь узнать мерзкий секретик своего брата? И тогда демон обезумевшим диким зверем бросился в облако ядовитой мглы, его рёв разодрал её. ВОН ОТСЮДА! То, как внезапно все закончилось, было похоже на падение — Одри и Харви врезались в собственные тела, в почву материального мира. Девушка чуть не потеряла сознание, словно при столкновении с твердой поверхностью ей разбило череп, её брат покачнулся, оттолкнутый силой взорвавшегося у груди воздуха. Шепот пропал, и длинные тени, покрывшие и их плоть, и их разум, разом рассеялись, оставив Черный Вигвам. Женщина из тени покинула этот коридор, как осенний мороз покидает дом, едва включится отопление или искра разожжет пламя в камине. И подобие жизни, что билось в этом этом таинственном месте, вновь застыло, как мертвечина. В повисшей тишине Одри вдруг ощутила касание тепла, это кровь снова прильнула к лицу и кончикам пальцев, и сердце, отринув чернильный холод, забилось как обычно. Она пошевелила рукой со спиралью, вызвала золотой свет, надеясь им разогнать остатки зла, и желтая душа, прорвавшись сквозь тернии, запылала ярче. Чернильный Демон, тряхнув головой, будто на рогах у него повисла паутина, исподлобья глянул вперед, а когда Одри дотронулась до него теплой рукой — на неё. Но взгляд, чувствуемый кожей и невидимый, почти тут же смягчился, и дыхание, срываемое на рычание, успокоилось. Одри поёжилась. Перенесенный только что ужас, как мокрое щупальце из проруби, напоследок лизнул её кожу и пропал окончательно. — Она близко, да? — она первая осмелилась произнести это вслух. — Ближе, чем ты думаешь. «Она всегда с нами. В нашем сознании. В нашей общей душе. В нашей крови», так он сказал после прошлой их встречи? Одри снова поёжилась. Она уже ничего не понимала, и непонимание и незнание сжирали, сводили с ума, как будто некто я её голове путал нити её разума. Она не знала, кто она, она боялась спрашивать Харви, а ещё сильнее боялась за него, что с ним случится, если они встретятся с этой сущностью снова, если она добьётся своего. Чего бы ни добивалась. Туго соображая, Одри понимала, что Чернильный Демон знает её и, хуже того, она знает его: она называет его своим демоненком и сковывает, а может, дразнит, как можно щекотать человека отравленным шипом, секретом, который Харви не хочет, чтобы был раскрыт. Одри повела брата, держа того за лапу, и они поковыляли дальше, как Тесей, ведомый Ариадной. Чернильный Демон плелся позади неё, неуклюже ступая своими кривыми ногами, и его разум, и его сердце ныли. Его словно пытали, но не ножами, не огнём, не водой и не перьями, а его же мыслями и прекрасным женским голосом, приходящим в его темных, как нутро земли, снах. Всю дорогу Одри, его добрую, сильную духом сестру, мучил вопрос, который от чего-то не давал ей покоя: что он скрывает? Харви… Харви слышал зов бездны — он доносился издалека, но в то же время из его бездушной, пустой груди, где не столь давно родилось новое, необыкновенное, ужасное чувство. Он слышал разливающийся эхом смех тьмы, узнавал голос, и она говорила, что никто и никогда его не полюбит. Пока Одри, дрожа, думала, что скрывает от неё Чернильный Демон, Чернильный Демон боялся, что его обманывают. Ложь… ложь… ложь… Ни… ког… да…***
Но после безлунной ночи приходит солнечное утро. В их случае это было не лучом, не вспышкой счастья, не удачей, а всего лишь дверью, замаячившей в конце. Огромные врата из дерева, по цвету похожее на обсидиан, с большими металлическими кольцами, они выглядели здесь также неестественно, как и прошлая дверь. И, страннее того, они поддались, стоило Одри нажать на них, и брат с сестрой впустили блеклый, с красным оттенком, свет в мрачное помещение. Замерев в нерешительности у входа, Одри набрала побольше воздуха, вытянула из-за спины трубу и вошла внутрь, Харви — следом. Должно быть, он нажал на что-то, потому что в следующий момент комнату озарил свет, и они смогли разглядеть место, в котором оказались. — Ты видишь дверь или хоть что-нибудь, что помогло бы остальным пройти? — спросила она, вернув себе способность говорить. Он покачал головой, не желая разговаривать, и Одри пришлось искать. Она огляделась. Помещение выглядело большим, полупустым. Возле стен — открытые ящики с вещами, не вскрытыми консервными банками и едой в вакуумным пакетах, но удивило не это. Удивило оружие, как, к примеру, лежавший на груди платьев огнемет. Одри было хотела подойти, уже понимая, что здесь, верно, жила женщина, и замерла, когда увидела в конце комнаты несколько зеркал и туалетный столик, установленный напротив самого маленького, разбитого, с перегоревшей подсветкой. Словно здесь кто-то прихорашивался. Одри подошла, пощупала стол. Пыльный. На нём, также покрывшись пылью, стояла потрескавшаяся черная губная помада. Позже удивившись своим действиям, она понюхала её, и до Одри дошел полузабытый запах клубники. Клубничный запах перебивал запах кукурузного пюре, которым пропитался весь коридор. Тогда она встала в центре комнаты и стала крутиться, осматриваясь. Голые стены — никаких картин. Много вещей, Харви их уже осматривает. Самое помещение полукруглое, как месяц, сверху освещено парой светильников из зеленого припыленного стекла. Сама она стояла на обычном обесцвеченном ковре, который некогда был либо оранжевым, либо вовсе красным. Ничего не найдя, Одри вернулась к зеркалам и стала стучать по ним, пытаться отодрать от стены, надеясь найти за ними некую дверь, тайный проход. Собственное отражение её уже не расстраивало и не пугало, поэтому относилась она к нему спокойно. Но она начинала закипать, нервная, напряженная, как натянутая струна, из-за непрекращающейся звенящей мысли о времени. Она поцарапала подушечку пальца, чуть не содрала ноготь, больно, что вся рука заболела, ударила по прочному зеркалу, и оно даже не треснуло, а потом, сжимая зубы, уставилась на себя. Там, в отражении, Харви во всю раскидывал вещи неизвестного жителя этого специфичного дома, и огонь ещё мощнее загорелся в ней. Одри чуть не царапнула стекло, затем снова ударила — и на сей раз от её удара на зеркале осталась крохотная, разветвившаяся трещина. А потом, не успев толком разозлиться, подумать, что же он скрывает и сколько осталось у них часов, она застыла. Склонилась вниз, заползла под стол и стала щупать голую кирпичную стену, не теряя надежды найти что-нибудь там. Но первым делом, конечно, обратила внимание на мусорную корзину — в тот момент сердце бухнуло в груди, как лопнувшая кочка. Она достала из корзины стянуты резинкой записную книжку с кожаной обложкой, довольно толстую, с пожелтевшими страницами, между которых забился воздух. — Кто же ты?.. Она положила чей-то дневник и рукой, от которой отхлынула кровь и она онемела, достала со дна нечто, что поразило её сильнее всего. Она внимательно и долго смотрела на находку, думая, как, почему, откуда он здесь, этот плеер с завязанными вокруг него наушниками, в точности такой же, какой они нашли раньше. Но последнее, самым пугающим, пусть пугающего в этом и не было, поражающим воображение оказалось не это. Харви, пока она возилась у стола, уже осмотрел некоторые вещи в ящиках. Он ненадолго замер, склонив голову к плечу, затем подцепил пальцами баночку, на которой с трудом разглядел выведенное русскими буквами слово «Кортинефф». Затем, поражённых догадкой, перевернул сундук, подняв невиданный шум, и выхватил средь груды вещей и еды книгу, которой здесь точно быть не могло. — Так-так-так… Харви, как зачарованный глядевший на обложку, поднял взгляд. И обомлел. Зеркало было отодвинуто в сторону, и там, где оно раньше стояло, зиял вход в следующую комнату. Но его загораживала изящная высокая фигура в коротком черном платье, облегающем талию и бедра. Её белая, как мел, кожа, ржавый нимб в пышных и черных, словно вороново крыло, волосах стали копьями, возившимися в Харви, заставившими замереть. А ствол, направленный на повернутую к нему лицом Одри, будто ослабил лапы, и книга полетела на пол. — Не шевелись, Чернильный Демон. Не то будет очень плохо, — вжав ствол дробовика в затылок его сестры, улыбнулась Алиса Ангел.