Тройная доза красных чернил

      В темноте было тихо. Проснувшись от бредового, словно происходящего в наркотическом тумане сна, Одри очутилась в шалаше. С минуту она ещё лежала, проверяя, жива ли и чего-то опасаясь, чего-то, что окружало её и одновременно находилось внутри неё. Только вздохи слышны. Только тьма и прорезавшийся сквозь ткань самодельного шалаша неяркий свет, свет коричневый и оранжевый. Одри хотела было закутаться в теплое, ощутив, как плотно прижатые к друг другу колени под грязными штанами замёрзли, и холодный ручеек протек по линии позвоночника. Но ничего рядом не оказалось, ведь все они использовали для постройки этой маленькой защиты. Одри вздрогнула, сглотнула. Тишина, нависшая над ней, пожирала, засасывала в себя. Словно она есть, но части её сущности откалываются, плавятся и уходят в это пугающее глубокое безмолвие, точно падая в бездну.       Поджимая под себя ноги, жмурясь, слыша, как бьется в груди сердце, девушка вяло подумала, что она должна перевернуться, хотя в все в ней противилось данному желанию — так человек, которого ведут на съедение львам, брыкается в руках солдат и рыдает от безысходности. Одри затаила дыхание, осторожно, стараясь ничего не повредить, повернулась к девушке с ножом… И её не оказалось рядом. На том месте, где она лежала, находилось пустое, холодное место, словно она оказалась лишь дурным и приятным, сладким и безумным сном — и Одри почему-то в это поверила, поверила всей душой. В то, что сошла с ума. В то, что все это нереально.       А потом и слабый свет заслонила тьма, и нечто огромное, огромная, исполинская тень медленно выползла из неоткуда. Мокро шурша, громко, хрипло дыша, оно змеей вылезло из сумрака и нависло над шалашом. Словно ища кого-то. Вынюхивая. Неведомый, неописуемый ужас, проникающий насквозь, как ледяной меч проникает в кишки, родился в ней, морозя жизнь — такой ужас охватил её, что Одри забыла, кто она и откуда, словно он поглотил её личность. Она закрыла рукой рот, не думая, не соображая, просто некой частью, отвечающей за дикие инстинкты, понимая, что дыхание слишком громкое, и оно может услышать. Она посмотрела наверх, никак не шевелясь, замерев, как мраморное изваяние, и все её внимание оказалось приковано к тени, закрывшей собой свет. Большая. Худая. Словно усеянная шипами, с когтями длиннее любых мечей, с шипами, выпирающими из сгорбленной колесом круглой спины… с рогами, росшими прямо из головы. Он захрипел, голова его задвигалась. Когти, тихо клацая, как когти, ранее протянутые вперед, собрались в кулак…       Топали копыта. Хвост подбирал пыль.       Оооооодрииии…       Существо повернулось к ней.       Я вижу…       Одри всхлипнула. Она поняла, что умрет.       Теперь… ты…       И она резко, как если бы, оттолкнувшись от дна, взлетела к напоенным воздухом небесам, проснулась. Тело окаменело. Одри не могла пошевелиться, бестолково глядя перед собой, на навес, за которым больше не скрывалась угрожающая демоническая тень — глаза остекленели, заслезились, и голова закружилась в такт с бешеным сердцебиением, что разливалось болью в брови. Наконец Одри выдохнула, ощутив жжение в горле, и закрыла руками лицо. Её тело не содрогали рыдания. Ей не было страшно в привычном смысле. Она просто не поднимала, что и как должна чувствовать. Она не слышала, не видела, каждая клеточка её существа замёрзла, превратившись в толстый непробиваемый лёд страха, живущий, пребывающий в кошмаре. В мире, где когти демона прошлись по палатке, где из нутра его исторгся стрекочущий ломающийся рёв.       Когда Одри вышла, она поняла, что привычный оранжевый свет заливает ряды шкафов и скрипучий деревянный пол. Самый обычный. Отдающий простые темно-серые и полупрозрачные тени, ютившиеся в углах и вокруг костра. Запахи еды защекотали ноздри, напоминая желудку о голоде, давно свернувшемся на дне, как старый удав. Одри взглянула на Фриск. Та во всю разогревала беконный суп, попутно чистя зубы, правда, лениво и без настроения. Но стоило появиться Одри, как Фриск, словно учуяв, прочитав её мысли, выплюнула пасту, быстро прополоскала рот и вскочила с места. Под её взглядом до этого стоявшая ровно Одри обессилела, облокотившись о разбитое зеркало. Острая, пульсирующая боль заполонила собой половину черепа, и её не заглушала ни тишина, ни попытки Одри согреть голову рукой.       — Сядь, — ничего не спрашивая, Фриск помогла сесть, и Одри, тяжело поднимая и опуская веки, стала наблюдать за ней. Совсем скоро она протянула ей таблетку, затем дала чашку, на одну пятую заполненную водой… и, убедившись, что Одри выпила и не подавилась, обняла девушку за плечи. — Что случилось?       — Кошмар, — созналась она, морщась от боли. — Призрак Харви искал меня… он пришел за мной…       — Пока молчи. Как пройдёт — поговорим, — сказала Фриск и, утешительно чмокнув Одри в висок, вернулась к супу. Совсем скоро все было готово, и девушка смогла поесть, и с каждой отравленной внутрь ложкой Одри чувствовала, как мигрень отступает, а силы возвращаются. Пока ещё слабая, напуганная, она ела безвкусное варево с кусочками резинового бекона и вспоминала пережитый ужас. Она вспоминала его голос. Его голос, переходящий в рычание, и ощущение, словно она овечка, оказавшаяся в одной пещере с голодным кровожадным хищником. Рука тряслась. Сбивалось дыхание. Горячий бульон обжигал язык и десна.       — Ты не будешь есть? — спросила Одри, увидев, что Фриск сидит без еды.       — Я уже. Проснулась рано, — девушка почесала затылок с ниспадавшими на него спутанными грязными волосами, и с неё наверняка свалилась не одна партия вшей. Только теперь Одри поняла, что многое пропустила. Заглянув к ней за спину, она увидела лежавший на полу заляпанный чернилами нож да натекшую возле растяжки черную лужу. Железный шкафчик, к которому крепилась растяжка, накренился, чем и вызвал шум, разбудивший Фриск. И та, конечно же, моментально среагировав, напала на первого встречного. Впрочем, что он бы не причинил им вреда, Одри сомневалась, так как в луже, если приглядеться, можно было рассмотреть лом. — Ты спала как убитая. Вымоталась небось?       — Не то слово, — Одри сонно потерла глаза, отставила банку супа и хриплым, тихим голосом рассказала ей обо всем. Едва она закончила, то допила воду в чашке и уткнулась подбородком в колени, пустым, ничего не выражающим взглядом рассматривая Фриск. Та в свою очередь вжалась кулаком в щеку, глубоко задумавшись над её словами. Обе молчали. Одри думала о Чернильном Демоне, самом страшном существе студии некогда верном слуге Темной Пучины. Он стал её цепным псом, посланником тьмы, без устали ищущим дитя машины и убивающим все на своем пути: все, что может помешать ему править и исполнять приказы своей госпожи. И в то же время Чернильный Демон был её братом… мертвым, убитым с ужасающей жестокостью человеком, который в жизни не видел ничего кроме страданий и ненависти.       — Это уже не первый его визит, — нарушила Фриск безмолвие. — Раньше ты находилась в его шкуре. Вы вместе охотились. А Темная Пучина охотилась за тобой через эти сны, насколько я поняла? «Я вижу тебя», говорила она… может, Харви пытается связаться с тобой, но у него плохо выходит?       — Я сомневаюсь, что Темная Пучина позволила бы… если он все ещё… — она сглотнула. Она не знала, как сформировать мысль, пугавшую её месяц с тех пор, как не стало Харви. — Если он себя осознает. Если она не сотворила с ним нечто настолько ужасное, что он не осознает себя, как дым… Как ничто.       — Уверена, такого не могло случиться. Я была в Месте Мертвых Огней и, в общем, Темная Пучина уважает всех, кого держит в себе. Она не стала бы ни с кем так обращаться, даже с предателем, — сказала Фриск, надеясь убедить Одри в обратном или, по крайней мере, утешить слабой надеждой. — Но даже если так, зачем это Темной Пучине? Она издевается над тобой? От Тэмс я слышала, ей приносят радость чужие страдания. Я бы от себя добавила… гм… это похоже на какое-то психическое расстройство, куда крупнее садизма. А тут ещё жажда мести твоему отцу… Поэтому…       — Она маринует меня, — перебила её Одри. Её передернуло, и она накрылась плащом. — Темная Пучина сказала, что желает видеть, как я мучаюсь. Только когда я сдамся, она заберёт меня, — Одри положила ладонь на лоб и постаралась закрыться от света. Не помогло. Слабые желтые лучи, как тончайшие иглы, все равно проникали сквозь пальцы, обжигая веки, под которыми тяжелые глазные яблоки словно ныли, как плоть, желая выпасть из черепа. — Она любит, когда другим больно. Она пользуется самыми сокровенными твоими страхами, мастерски орудует правдой и ложью и в конце добивает тебя. Добивает тем, что сделает больнее всего…       — Если так подумать, показывать Харви таким, каким он был для самой Темной Пучины — верный способ сломать тебя, — кивнула Фриск и мрачно уставилась на свои колени. Тьму в её взгляде Одри отлично знала: она так смотрит, когда думает о чем-то неприятном, пугающем, отталкивающем и ранящем, как собственный нож. Верно, она вспомнила Харви и всех тех, кого они успели потерять. Вспомнила Тома, с которого Темная Пучина спустила шкуру. Вспомнила Марка с отрубленной головой… Одри сжала губы. В её сознание, как гость посреди ночи, вошел знакомый образ: седой мужчина с крепкими плечами и бездонной печалью на сморщенном от старости лице. Генри… — Ты можешь с этим бороться? Убегать от кошмаров?       — Нет. Я пыталась. Не вышло, — Одри не хотела говорить. Ей в принципе хотелось, чтобы Фриск перестала спрашивать, тараторить и просто помолчала, давая шанс собраться с мыслями. Уловив изменение в её интонации, Фриск так и сделала, только бросив задумчивое «Ну что ж…». Она встала, кинула ей тюбик с пастой и щетку, которые Одри поймала не глядя, и, ободряюще улыбнувшись, сказала:       — Мойся. Я пока соберу вещи.       Покидая это место, каждая думала о своем. Так Одри думала о том, как хочет уже оказаться в Городе Разбитых Мечт, ведь ей уже расхотелось наслаждаться тишиной, прерываемой лишь тихой-тихой, как шелест ветра в кронах, музыкой да мокрыми звуками, с которыми чернила падают наземь. Сердце тревожно разбухало и сжималось, в легких циркулировал отравленный, горький воздух, и он замирал, когда она думала о тени Харви и продолжал идти, когда видение прерывалось, выбрасывая её обратно. Девушка с ножом думала о том, что снова не знает, как ей быть, но она постарается помочь: у них ведь так заведено, на Одри снова идет войной весь мир, и Фриск снова встает на её защиту. Она вспоминала все известные ей знания о Темной Пучине, строила догадки, размышляла.       «Она не знает ни жалости, ни любви. Не умеет чувствовать. Не способна прощать. Все, что ею движет — ярость и жажда разрушения. Ты думаешь, почему чернильный мир такой уродливый в то время как путь милосердия весь зарос цветами и травой, совмещает в себе и темный чарующий лес, и туманный город, которого нет? Виноват извращенный ум того, кто этот мир создает? Возможно. А возможно — и воля иного, нечеловеческого разума»… Пугающее ощущение настигло Фриск, ледяным током рассыпавшись по спине: словно тысячи муравьев, уносимых водой из проруби по её венам, оно заставило клеточки тела задрожать, кровь — застыть. Она вдруг подумала, что ходит по Темной Пучине, Темная Пучина — это и кирпичная кладка, и деревянные дощечки, которыми выложена стена, и все эти шкафчики, будто в них, за закрытыми дверцами, в тени скрываются два желтых безжизненных глаза.       Одри же, выдохнув, покрепче перехватила лямку своей сумки и, стараясь ни о чем не думать и не вспоминать, обогнала задумавшуюся девушку и пошла впереди. Точно убегая от своих кошмаров.

***

      Когда механическая дверь с треском открылась, Одри достала из электрического замка заряженный «гент» и снова вставила его в устройство для подзарядки. Все это она делала молча, стараясь пореже глядеть на напарницу, которая беспокойно мерила шагами разветвившиеся, как ветви, коридоры. Она прошла к решетке, за которой прятался картонный Бенди, развернулась — и направилась к надписи на стене, созданной чернилами: «Машина должна выдержать». Все это время Одри крутила рычаг механизма, пока блок питания, встроенный в «гент», не зарядился полностью. Выйдя дальше, они добрались до маленького зала, и Одри его вспомнила: большая голова Бенди, плотно прижатые к друг другу стулья, словно в зале ожидания аэропорта, проигрыватель, из которого в прошлом Цикле звучал голос Уилсона. Кажется, он просил всех жителей чернильного мира не ходить по запрещенным к помещению секциям, иначе их сразу скинут в Яму.       Глядя вперед, Одри стало до того одиноко и страшно, что она невольно задрожала и сильнее стиснула в руке трубу. Она совсем не ожидала услышать собственный голос, сказавший нечто настолько сокровенное и тяжелое для неё. Прошел месяц или почти месяц, тела сожжены, выжившие разбрелись, Одри надеялась ещё когда-нибудь их встретить. Надеялась увидеть Эллисон и остальных живыми. Увидеть всех рядом собой. И поэтому она сказала:       — Мне их не хватает.       — Я думаю, это взаимно, — Фриск постаралась не ударяться в уныние, как Одри.       — Если они живы.       — Эллисон приглядывает за ними. Она главная, и она знает, что делать.       «Если ещё жива».       Они продолжили путь. Вскоре, спустившись по знакомой лестнице, они остановились у знакомого лифта — именно он по воспоминаниям Одри в итоге упал, и она провалилась в логово с пауками. Насколько она также помнила, они с Фриск тогда то ли разделились, то ли та успела зацепиться за что-то и оказалась этажом выше. Одри передернуло: она вспомнила все, вплоть до стрекочущего голоса Хранителя и ветра, свистящего в ушах, и запаха, обжегшегося её горло, как пламя, поверх ядовитых отходов на поверхности воды. Мир тогда в очередной раз перевернулся, и ну пришлось на практике испытать все том чему она успела научиться за недолгий срок нахождения в студии. Она сразилась и победила. Теперь они ступили в просторный лифт, очень надеясь, что ситуация не повторится, и нажали на кнопку. И он медленно закрывшись и повизгивая цепями, поплелся вверх.       Пока они ехали, Одри сняла сумку и расстегнула. Первым делом она убедилась, что с её платьем все более-менее в порядке, затем полезла рукой глубже и уже привычно нащупала под подушечками пальцев ткань, закрывающую Ключи. Облегченно выдохнула. Застегнула сумку, разогнулась. Взглянула на Фриск. Та не шевелилась и, как казалось Одри, не моргала, глубоко задумавшись. Одри пощупала лунный камень на своей груди. Теплый, гладкий, как обработанное морем стекло… и единственный по-настоящему белый в этом черно-желтом, охваченном хаосом мире. Он серебрился, как луна с её родных небес, и воспоминание о темно-синем ночном покрывале, усеянном кристаллами белых прекрасных звезд сорвали с Одри, как приставший репейник, мысли о кошмарах.       Лифт тряхнуло с такой силой, что девушек качнуло вперед и назад и немного подкинуло в воздух, от чего платформа под ногами опасно лязгнула, прогнувшись. Они не испугались, как если бы перестали пугаться вообще чего угодно — и тут лифт резко остановился, и свет, на миг замерцав, наполовину исчез. Двери осторожно распахнулись, и путницы поняли, что находятся не там, куда рассчитывали попасть. И это место они обе отлично помнили. Они достали свое оружие. Фриск было сделала шаг вперед, однако Одри выставила перед ней руку и покачала головой. В груди мерзко сжалось, предчувствуя нечто недоброе, и электрический холодный ток снова прошелся по линии позвоночника до самого затылка. Одри не хотела, чтобы Фриск шла раньше неё. Не хотела, потому что это был человек, подаривший ей лунный камень, поухаживавший за ней после страшного сна.       «Она была четвертой», гласили слова на стене. Но, как и при прошлом посещении комнаты с Карли, ящик с ней оставался пустым. Никто не спрятал её обратно, никто не вернул крышку гроба на место. Одри огляделась. Никого не было.       — Удивительно что её нигде нет, — сказала Одри. — Ни раньше не встретили, ни теперь. Как сквозь землю провалилась.       — Оно и к лучшему, — не удержалась Фриск. — Чем меньше она присутствует в моей жизни, тем целее моя нервная система! Давай-ка свалим отсюда. Это местечко навевает жуткие воспоминания.       Жуткие. Одри увидела бочку, в которой пряталась от Чернильного Демона и, стараясь справиться с пробившей её дрожью, сжала зубы и напряглась. Она помнила, какой страх испытала, слушая его хриплый и при том шипящий голос, словно Демон на ходу превращался в настоящего змея. Высокий, худощавый, он обходил столы в поисках своей сестры, дабы исполнить волю Темной Пучины, и Одри чувствовала, как ужас сводит её с ума. Также Одри помнила, как Фриск спасла её, чуть не погибнув — тогда она, кажется, впервые продемонстрировала на что способна её регенерация. Одри с опаской вспоминала те времена, но не могла не улыбнуться, вспомнив, как держала для девушки с ножом зеркало, ведь тогда она отказывалась доверять подруге свои раны.       Решив не искушать судьбу, они нашли под столом банку беконного супа и направились в другом направлении, не к лифту.       Шли часы. Никто не нападал, только порой слышались постанывания и плач, точно где-то возле них бродил, горюя по потраченной жизни, потерянный. А возможно, очень возможно, это плакала тень Чернильного Демона. И Одри не могла отбиться от стойкого ощущения, что так и есть. Так они вышли в помещение между «Анимационной аллеей» и лифтами, загражденными клеткой, то самое с автоматами с газировкой, и совсем скоро оказались в самой «Алле». Правда, здесь было на удивление тихо. Ни души. Войдя в один из отделов, заставленных деревянными безликими манекенами, Одри огляделась по сторонам и села на один из стульев. Судя по рабочим столам для художников, разбросанным в углах карандашам и пятнам чернил, которые впитались в старое дерево, это был художественный отдел.       Изредка мигая, светились лампочки под потолком. Картонка улыбалась пришельцам неживой, радостной улыбкой.       — Я вот тут все думала, — заговорила Одри, хрустя чипсами, доставшимися им после ограбления автомата с едой. — Как мы уже поняли, проектор придется тоже искать. Но с чего мы решили, что он обязательно найдется в Городе Разбитых Мечт? Мы же идем туда не только за бобиной, верно?       — Хм, — Фриск запила чипсы водой. — Я думала, в Городе Разбитых Мечт есть все, что нужно. И думала, ты думаешь также. Считаешь, стоит искать в других местах?       — Не знаю. В Мастерскую можно наведаться, если получится. Там вроде есть проектор, — неуверенно произнесла Одри. — Ну или… не знаю… Помнишь, Генри рассказывал про Прожекториста? Здорового такого черного ублюдка с проектором вместо головы…       — Такое не забудешь, — сказала девушка с ножом. — Тем более, мне кажется, он то самое чудовище, о котором мне рассказывали местные. Живет в затопленных подземельях, вопит, как будто ему органы вырезают… и ещё он настоящий великан, может, даже чуть больше демона.       — Может, найдем его?       — Можем, конечно, но к чему рисковать? Лучше в самом деле искать Мастерскую или, на крайняк, поискать в Городе, авось все как раз по пути. Нам, знаешь, лучше беречь себя. Мертвыми мы своим друзьям не поможем.       Одри уткнулась лицом в сложенные на столе руки и устало закрыла глаза.       Затем сверху послышался долгий, лязгающий звук, тотчас прервавшийся звоном, с которым падает, разбиваясь, стекло. А в следующую секунду дверь за спиной Одри распахнулась, и на девушку набросился потерянный. Все случилось во мгновение ока: схватившись за него, она проехалась по столу, упала и, подхватив с «гент», стала в страхе и ненависти избивать пытавшегося дотянуться до её горла человека. Его разорванный рот со свисающими лоскутами верной кожи на подбородке не раскрывался, но исторгал из себя ужасающий крик, в котором смешались боль и злоба, глаза пылали желтым пламенем. Новым ударом в шею Одри удалось скинуть врага, и она, схватив того за горло, оседала его и снова ударила, так что кровь брызнула, заглушая вопль. Повалились манекены, один из столов разлетелся на куски, с пронзительным криком, размахивая ножом во все стороны, точно ничего не видела, вторая потерянная бросилась на Одри, но та, не раздумывая, в очередной раз ударила своего противника и, уйдя в поток, кинулась навстречу — после чего её чернильная рука ударила нападавшую прямо в живот, и она, падая, рассыпалась в пепел.       Когда Одри поднялась с ушибленного колена, Фриск выпустила бечевку, и потерянный, чье горло она сдавливала, рухнул на пол и превратился в лужу чернил. Рядом с девушкой поблёскивали ещё две, и Одри от чего-то вспомнила, что одному из них Фриск точно вогнала нож в голову. Трясясь от усталости, Одри подошла к выбитой двери, огляделась, а потом, хрипло застонав, взглянула на то, что осталось от её противников. Оба были мертвы.       Она продолжала дрожать, глядя на Фриск, и повторять «Блять, блять, блять…». А в мыслях стояли лица Сэмми Лоуренса и всех тех, кого она лишила жизни, кого не хотела, но убила… А потом все резко кончилось, и туман развеялся. Некая вторая сила, ворвавшись в поток, привела её в чувства одной простой мыслью: «Нужно выбираться». Она тяжко выдохнула, поглубже зарывая переживания, находя в себе так сейчас необходимый холод, и все твердила: стой, остановись, все в порядке, ничего не случилось… Снова стон, последний. Она взглянула на напарницу. Фриск быстро, как могла, стерла кровь с ножа, сунула его в чехол, проковыляла, минуя лужи, к ней. Откуда-то сзади, совсем близко, послышались боевые кличи.       Ничего друг другу не говоря, они, похрамывая, вылетели из художественного отдела и побежали, как могли, по темному длинному коридору, в конце которого стояла распахнутая дверь. Они метнулись в неё, закрыли, попутно забаррикадировав тумбочкой, с которой свалились какие-то мелкие побрякушки, и снова побежали. По туннелям, увешенных металлом, повизгивающим из-за решеток под ногами, рычащим и шипящим от воздуха, летающего в глотках запутанных вентиляционных проходов и пара, порой вырывающегося из стен. То ли обхватив плечо, то ли мягко обняла, прижимая к себе, Одри держалась за Фриск и все ещё думала о том, что сделала только что, и лишь когда они остановились, поняла — убила потерянных. Снова.       Крики стихли. Должно быть, они помчались в противоположную сторону.       — Блять, — сорвалось с уст. Затем, совладав с собой вновь, Одри взглянула на Фриск и сказала: — У тебя кровь.       — Порядок, — та, точно она не чувствовала боли, постучала по кровавому пятну на боку, и Одри не совсем поняла, чего она добивалась: она так заглушала боль или проверяла, насколько все серьезно. Затем Фриск бесцеремонно осмотрела Одри и отметила: — У тебя тоже кровь. Под ухом.       — Да? О, — она дотронулась до того места, и на пальцах действительно остались пятнышки чернил. И лишь теперь, когда адреналин отхлынул, она ощутила пульсирующую боль в виске. Они вместе распаковали сумки, нашли аптечку. Ещё раз оглянувшись, Фриск закатала верх, обнажив колотую, истекающую красной кровью рану. Одри тотчас стала её обрабатывать, не удивляясь, что больше не слышит возражений. Должно быть, настолько для них стало привычным делом не самим лататься, а латать друг друга.       — Черт возьми, ну вот и потерянные! — стараясь быть веселой, сказала Фриск, морщась. — Не успеешь поговорить, как они уже хотят тебя убить. Ай!       — Не дёргайся, — голос Одри звучал, как сталь.       Сосредоточившись на её боку, она не замечала ни запаха крови, ни собственной сшибающей с ног усталости, ни того, как дрожат сжимающие иглу пальцы. Все это время она думала о том, что снова убила потерянных. Снова. Но спасая собственную жизнь и жизнь девушки с ножом, добавляла она, как помогла убить, ни минуты не колеблясь, члена банды мясника. Ведь он тоже желал их обеих убить, он угрожал сорвать их миссию, он мог растерзать Одри или Фриск, как полоумный зверь. И здесь то же самое. Она убила, защищаясь. Не ради удовольствия, не из злого умысла — она вообще тогда не думала. Она просто спасала свою жизнь. Когда все было кончено, Одри села, уже не скрывая тряски, и позволила Фриск сесть поближе и, обжигая своим дыхание, осмотреть рану. Одри крупно вздрогнула, издав писклявый звук, и жжение, едва ватка с перекисью дотронулась до поврежденной кожи, заставило девушку отшатнуться. Фриск попросила то же, что и Одри недавно, и та подчинилась, терпя боль.       — Это ранка, ничего особенного, — закончила Фриск. — Если хочешь, можем вернуться. Ты получишь шрам поблагороднее.       — Ха-ха, — саркастично посмеялась Одри, хотя от её глупой шутки тепло в груди и правда разлилось. Это значило, что все действительно нормально. Насколько возможно. — Ладно. Думаю, ты не будешь спорить, что нам все-таки лучше отсюда свалить? Мы чуть не огребли от тех пятерых, представь, как нам достанется, если на нас накинется целая армия?       — Сомневаюсь, что их так уж много, но соглашусь с тобой.       И они двинулись вглубь коридора, завернули за угол и исчезли во тьме, все дальше отходя от источника шума.       — А ты сама как? — послышалось во мраке.       — Я хожу, и я счастлива! И ты давай не кисни. Скальп при тебе? При тебе! Печень мне не вырвали? Не вырвали! Воистину, этот мирок нас пока щадит.       — Меня иногда пугает твой оптимизм. Ты точно не состояла на учете у психиатра? Может, у тебя целый букет отклонений, а я об этом не знаю?       — Всё ты обо мне знаешь! — голос, звучавший рядом с Одри во тьме, становился все веселее, от чего Одри больше не сдерживала улыбку. Переживания, тревоги отступали: их место занимал их общий смех и безмятежность, которая целую секунду населяла душу, расслабляя напряженные после боя мышцы. — Зациклена на ножах, шуткую когда надо и не надо, всем пытаюсь помочь и обожаю, когда мои истории кто-то слушает, потому что я люблю быть в центре внимания! Иногда люблю делать разные глупые вещи, но это так, общее…       — Заткнись, — посмеиваясь, попросила Одри.       — О, я вспомнила! Ты не знаешь, что в детстве, вернее, когда мне было около восьми, я обожала запивать яблоки томатным соком!       Одри не больно двинула ей в плечо. Затем спросила:       — Так, на чем мы остановились?..       Выйдя на свет, они поняли, что находятся в старой студии, где-то рядом с аттракционами, от чего глаза у Фриск, едва она узнала местность, прямо засветились от восторга, как у ребенка. А Одри наблюдала за ней, смотрела, как та, избавившись от хромоты, вполне себе быстро и легко бежит впереди, подзывая «пострелять в уточек» и «покорить американские горки». И Одри уже не думала о Харви и своем страхе перед Темной Пучиной. Она думала, что после пережитого может чуток отдохнуть и, возможно, даже забрать пару призов. Вот они вышли на склад, печально знакомый Одри по её приключениям, и девушка уставилась вперед. Фриск тоже стояла и внимательно осматривалась. После, услышав, что Одри остановилась, обернулась и сказала:       — Ты точно в порядке, Од?       — В полном.       «Любуюсь тобой. Безответственной, что для тебя нехарактерно, веселой, но искреннее веселой, точно этот парк, мечта обманутого инженера, вселил в тебя надежду. А если это твоя надежда, то и моя тоже», — и Одри поплелась к Фриск, улыбаясь искренне и чисто, как можно плакать после долгой разлуки с любимым человеком и смеяться над отличной шуткой.       Никто из них не заметил разбитое, потянутое трещинами зеркало, висевшее на стене у входа. И Одри не заметила, отходя от него, что стоило её отражению пропасть — там появилось другое, точно этот человек стоял сбоку от неё, до этой минуты скрываясь в тени. Высокая, выше поставленного зеркала, горбатая женщина в черном платье из живых, струящихся по фигуре как щупальца теней. Её лицо закрывали спутанные клочковатые темные волосы, падающие к ногам, и никто бы, даже если захотел, не увидел бы её глаз. Быть может, у неё и не было глаз. Быть может, за этими волосами и лица не было. Секунду она смотрела перед собой, потом её голова неестественно медленно повернулась в сторону беглянок и, будто ожившее видение, поплыло за разбитые грани зеркала…       Прямо к ним.