Тройная доза красных чернил

      В последнее время бары чернильного мира полнились разговорами о всех несчастьях, что свалились на головы потерянным за последние месяцы. Особенно громки были те разговоры в Городе Разбитых Мечт, некогда самом безопасном месте в студии, ныне же — городе, недавно обзаведшимся новой кровавой историей. Все началось в день, когда потерянные стали пропадать без вести: вот так, внезапно, словно их никогда и не было. Бездомных похищали в тенях переулков, тех, кому было куда возвращаться, поджидали возле подъездов и в парках, словно заранее зная, куда тот или иной потерянный направлялся. Порой таинственные существа похищали своих жертв прямо из их постелей, и позже все, кому бы пришло на ум расследовать те исчезновения, подмечали: дверей никто не выламывал, иногда даже не открывал, как, впрочем, и окна — словно похитители вылезли из тени, из сумрака царящей в чернильном мире ночи.       Всё кончилось со взрывом, унесшим жизни нескольких десятков человек. Тогда при загадочных обстоятельствах был взорван один из самых больших и богато обустроенных домов, слово в насмешку стоявший в центре бедного, разрушенного района. Сперва послышалась пальба, потом очевидцы могли наблюдать, как якобы исчезнувший до Путаницы Чернильный Демон сражается с людьми — людьми странного, неестественного для жителей студии цвета кожи. На его стороне тоже дрались люди, и вместе они безжалостно рубили воинов, льющихся нескончаемым потоком из дверей особняка. Позже случился и взрыв, и вот о нём ходило больше всего слухов.       Так в поселении, живущем на берегу чернильной реки, судачили о том, каким боком там оказалась хорошо знакомая им Эллисон, та самая женщина, что после землетрясения не только вернула им электричество, но и помогла проложить новый мост к противоположному берегу. В основном говорили о её жутких ожогах и была ли это действительно Эллисон, и если да, то какого черта очутилась в столь сомнительной компании? Сектанты почившего Амока втайне от нового лидера шептались о возвращении Демона — являются ли подземные толчки его промыслом, что он задумал и когда проявит себя в следующий раз. Жителям Города Разбитых Мечт было о чем поговорить помимо того взрыва, хотя слухи о нём имели особую популярность. Помимо событий возле старинного особняка, откуда давненько слышались странные звуки и откуда, если верить крайне ненадежным источникам, выбирались на улицу закутанные в плащи люди, на потерянных и мультяшек никак не похожих, местных интересовало, к примеру, почему станцию номер семнадцать перекрыли.       Работавший там уборщиком старый потерянный убеждал остальных, будто ему пришлось собрать целую бригаду, чтобы расчистить завалы. Поезд, мол, сошел с рельс, перевернулся смялся, как консервная банка… Он говорил о крови на полу. О лоскутах одежды и о золотом полумесяце, облепленном густой красной субстанцией. О том, как одна из помощниц нашла отрубленную голову молодой девушки, которая позже открыла глаза. И если сошедшему с путей поезду поверили, то над ожившей головой простые зеваки и завсегдатаи пабов дружно посмеялись. Они смеялись даже когда бывший пленник особняка рассказал об ужасах, творившихся там, и о том, как вступил в отчаянную борьбу за жизнь. Им показалась забавной история, будто там людей потрошили или держали ради «кормилок» для вампиров и каннибалов. Они ржали, что есть мочи, когда потерянный посвятил их в подробности того сражения и в деталях описал человека в белом, того самого, кому принадлежал золотой полумесяц. Но перестали смеяться, вспомнив о череде страшных убийств, случившихся за пределами их славного города.       Они вспомнили о рыжеволосой убийце, о том, как вместе с ней их мир наполнили жуткие, будто пришедшие извне, из других космических систем, существа, и не все из них были похожи на людей.       Последней новостью для потерянных стало появление Чернильного Демона в городе и редкие огни, горящие в одном из заброшенных, спрятавшихся за гаражами домов. Тогда улицы наводнили новые слухи, одни страшнее другого, но хуже них было другое, более реальное, неподдающееся оспариванию. Чернильный Демон вернулся: и он ел потерянных и грабил торговцев, забирая их вещи и пищу. Он охотился, как тигр охотится в родном для себя лесу — быстро, резко, со знанием дела. Как призрак, он мчался по крышам, разнося по Городу Разбитых Мечт свой душераздирающий, заставляющий кровь стынуть в жилах рёв. Это значило, что он нашел свою жертву. Затем и он, и обитатели того дома на отшибе бесследно пропали. Группа энтузиастов и смельчаков однажды проникла внутрь и не обнаружила ровным счетом ничего. Ни еды, ни одежды, ни оставленных спальных мест. Было ясно, что жившие здесь люди находились в достаточно бедственном финансовом положении, и потому, уходя, прихватили все, что находилось у них в распоряжении. И на том, как им казалось, темные истории кончились.       Какие тайны хранят в себе события минувших ночных дней? Кто были те люди у особняка, и почему об одной из них безумный потерянный отзывался, как об обещанном спасителе? Почему мучили пленных, зачем похищали и было ли все это правдой? От чего случилась серия землетрясений? Куда пропал и почему вернулся Чернильный Демон? Что за ужас случился на станции метро? Жители Города Разбитых Мечт перестали задаваться вопросами, потому что на предыдущие не получили внятного ответа, и точно также поступили остальные. Но со временем кошмар стал повторяться. Потерянные не исчезали, мертвые не восставали из своих могил, ужасных разрушений больше не было. Случилось другое, более темное, мистическое, будто после всех перенесённых бед на чернильный мир напала сама тьма. Со всех уголков студии поступали сообщения о странных, порой пугающих снах, которые нападали на потерянных в любое время суток, и не имело значения, подрисовали они или нет. Они говорили, что, засыпая, они видят женщину в длинном черном платье, сотканном из теней, и её поразительно красивое лицо либо спрятано за завесой густых черных волос, либо слегка выглядывает из-за них, как из-под вуали. Некоторые говорили, что видели её всегда закрытые глаза, другие — просыпали до того, как она раздвигала волосы, как волны в чернильной реке.       Ещё одни заявляли, что видели её наяву. Идя по делам, будь то поход за продуктами и прогулка до убежища друга или бесцельное блуждание в поисках цели, они видели её на периферии зрения, в мгновениях между морганием, замечали в углах, в тенях, где-то вдалеке, на краю, куда ты посмотришь лишь случайно и раз. Те немногие говорили, будто она просто стояла, наблюдая, будто шла к ним, словно желая спросить о чем-нибудь или попросить о помощи. Один-единственный потерянный заявил, словно заметил её в отражении рядом с собой. Другой то ли придумал, то ли сказал чистейшую правду, якобы видел её среди гаражей, возле того самого дома. Она стояла к нему спиной и следила за неизменной, мертвой территорией. Более того, сказал он, она двинулась туда, и она не издавала ни звуки, и тени не отбрасывала, как если бы и была тенью во плоти.       Но одна новость осталась без внимания. В тысячах километрах от них, пока постояльцы гостиниц, старые друзья за кружкой газировки или простые прохожие обсуждали прошлое, вершилось будущее. Открылась таинственная серебряная дверь, и из неё выпали, покатившись по полу и свалившись вниз, в маленькую пропасть, из которой вела обыкновенная пожарная лестница, две девушки. Одна из них задела ногой перекладину, другая порезалась о гвоздь, и от того громкое, хрустящее и рвущееся падение, словно нутро студии выдавило их из себя, как инородное тело, оказалось ещё болезненнее. Они упали рядом с друг другом совсем недалеко от широкой, передающейся на свету, как нефть, лужей чернил, а потом рядом с ними, сорвавшись с места, на котором годами стояла, с грохотом рухнула старая лестница из ржавого металла. Едва путешественницы упали, наверняка переломав себе конечности, между ними, накрыв их своей тенью, оказалась и лестница — она раскололась на части, смялась и подняла невиданные клочья застарелой пыли вперемешку с деревянной крошкой.       Одна из девушек глухо застонала, после продолжительной неподвижности попытавшись перекатиться на бок и встать. Но руки её разъехались, и она уронила голову на пол. Вторая, которой повезло приземлиться на свой тюк, осторожно, со знанием дела разогнулась, стряхивая с себя грязь, и открыла желтые, горящие жидким огненным золотом глаза. Вскоре поднялась и вторая. Пыхтя, тихо чертыхаясь, она прижала ноги к себе, из последних сил перевернулась и села, громко и часто дыша. Обе выглядели тощими и бледными, как живые мертвецы, и лишь взгляды, полные жизни, дали бы всем понять — они живее большинства живых, и даже падение их не сломило. Они сидели так, переводя дыхание, осматриваясь, и жизнь в этих взглядах становилась все разнообразнее. Появилось удивление. Появился страх. Появилось непомерное, вышибающее дух облегчение.       — Мы вернулись, — послышался мягкий, согревающий изнутри голос. Владелица этого голоса удивилась ещё больше, услышав его, ведь совсем недавно он казался ей ломким, пересушенным, как земля на палящем солнце.       — Да, — вторая девушка закрыла карие глаза, выдохнула и взглянула на сидевшую рядом с собой напарницу. Их руки были соединены в крепком, мокром от пота и теплом замке, который не смог бы разъединить ни один разящий клинок. Постепенно на её лице появилась широкая улыбка, и она продолжила, ощущая, как восхищение и радость окрыляют её: — С возвращением в чернильный мир.       Первая издала короткий смешок. Ещё через время она поднялась, не зная, какая сила помогла ей это сделать, и помогла подруге. Она держала её за локти, вглядываясь в желтые глазах, и первая чувствовала, как боль отступает, а сомнения, было пробудившиеся внутри, гаснут.       — Мы справились с этим. Теперь осталось справиться с остальным, — сказала девушка с ножом.       Её возлюбленная кивнула.       — Тогда двигаем.       В тот момент в чернильный мир вернулись не только две путницы с важной миссией, но и причина всех проблем. Две девушки из разных миров, объединённые общей целью и чувством, которое могло разогнать любые тени. Люди, которые пока ещё не знали, что стали последней надеждой студии.

***

      Вернувшись в чернильный мир, Одри была склонна считать, что дальше дела пойдут хуже. Но все оказалось с точностью да наоборот. Несмотря на смертельную усталость и жуткую боль в колене, она встала и вместе с девушкой с ножом двинулась вперед, заново привыкая к громкому скрипу и специфическому, пропахшему чернилами странному воздуху. Её столы, расставленные в хаотичном порядке то тут, то там, словно случайно, привлекли их внимание с самого начала. Стоило им пройти немного, как девушки наткнулись на эти полупустые помещения, некогда бывших мастерскими, где художники могли в тишине и покое заниматься творчеством. Они остановились, оглядываясь, особенно их внимания привлекли столы: на некоторых ещё лежали не дорисованные арты, незанятая чернилами бумага и пузырьки с краской. Озираясь по сторонам, они прошли мимо столов, и Одри успела прихватить, спрятав в карман, пару быстро сложенных листов.       Многолетние толстые слои пыли на пустых ящиках, построенные из шкафов и туалетных кабинок помещения, все это навевало тоску по времени, которого никто из них не застал. Одри видела ту студию, которая существовала многие годы назад, до создания своего уродливого двойника, и видела в ней простых людей, занимающихся своим делом. Она видела порядок, дисциплину. Все то, чего здесь не было никогда не будет. Здесь находились пустующие брошенные дома, железные и деревянные шкафчики с выдернутыми оттуда полками, будто специально созданные, чтобы в них прятаться. Здесь кроватями были дощечки с самостоятельно сшитыми из мешковины подушками, а окнами были круглые иллюстраторы или пробитые топором щели. Одри видала провалы, пропасти, котловины, созданные чьими-то руками. Дыры в стенах и ямы, ведущие на нижние этажи, что были либо затоплены чернилами, либо облюбованы голодными, обтянутыми тугой серой шкурой крысами или столь же несчастными голодными потерянными.       И все это окрашено в безумный желтый цвет.       Одри была поражена, до чего же здесь ничего не изменилось. Чернильные лужи, капающие с потолка черные капли, растущие прямо из-под пола жуткого вида подсолнухи. Надписи на стенах. Следы крови. Уходя все дальше от места появления, Одри, держа Фриск крепко-крепко, боясь, отпустить и снова потерять, думала, рада ли она, что все осталось по прежнему и что она вернулась туда, куда и ожидала вернуться, или пугаться, ведь, придя в чернильный мир, она, по сути, ступила в пасть расчетливому, кровожадному охотнику. Она слышала скрипы и стоны, улавливала движение в тенях и звуки. Далёкие, но не заглушаемые шумом вентиляции звуки, словно сам ветер шептал ей на ухо секреты студии. И она, безусловно, была напряжена. Но ещё и рада, да, в глубине души она радовалась возвращению.       — Не устала? — спросила Одри у Фриск, и та, клюя носом, кивнула.       — Очень. Но давай сначала найдем место для привала, — сказала она. Ноги шлепали по чернилам, густая черная субстанция водой из проруби обжигала кожу под мокрыми штанами и затекала в обувь, если особо сильно топнуть по луже. Чернила стекали с потолка, прерывая тишину частым, ритмичным стуком. — Как думаешь, как скоро мы с чем-нибудь столкнемся?       — Не знаю, — Одри представила: они ходят по студии, ходят и ходят, ища дорогу к бобине. Поразительно, однако ей эта мысль приглянулась. Бродить рядом с ней. Вечность. О монстрах, которые поджидают их во мраке, она не вспоминала.       Вскоре обстановка изменилась. Они почувствовали это, стоило лишь сделать шаг чуть вправо, и пространство искривилось, и поверхность под ними завибрировала, меняясь, как глина под умелыми пальцами, воздух стал гуще. Электрический ток промчался по позвоночнику, знаменуя давно забытую, похороненную в душе панику, словно Одри проваливается в жидкую землю. Паника забилась в её груди пойманной птицей, когда мир стал преображаться, становиться не тем, чем он был до этого, но когда это случилось — ничего не произошло. Не разорвавшись, как при взрыве, ужас осел, оказавшись бесполезным и бессмысленным.       Одри вытащила руку из руки Фриск, достала «гент» и уставилась перед собой. Фриск выудила из чехла нож, поймавший своим острием крохотную желтую искорку. Они оказались в незнакомом, а может, знакомом и забытом месте: просторной каморке, в которую вел короткий коридор из серо-желтых кирпичей. Подсвеченный всего одной газовой лампочкой, он казался в пару раз больше, чем был на самом деле, и, хуже того, безопаснее: здесь, в тенях, двум путницам было самое место. Гремели металлические ржавые лопасти вентилятора, встроенного в низкий потолок, и в проемах между лопастями просвечивал точно такой же желтый свет. Они вошли в помещение, огляделись. Криво стоящие шкафчики, прикрывающие неразборчивую, оплывшую надпись на стене, мелкие обломки на полу, порванная белая ткань, железные листы, встроенные в боковую стену коридора… и столик, стоявший на поцарапанных от времени ножках. Одри подошла к нему, удивлённо выдохнула. На столике лежала игрушка Бориса с опущенной к груди головой и колба с золотыми чернилами, в точности такая, какую Одри подарила Алиса. Но она взяла игрушку и долго, внимательно рассматривала её.       Одри невыносимо захотелось, глядя в его маленькие милые глазки, поговорить с Фриск, сказать пару слов, к примеру, каким их Том был классным, смелым и верным. Ком встал поперек горла, впервые столько времени. Она обернулась, открыв рот и набрав в грудь побольше воздуха — и обомлела. Фриск стояла перед Бенди. Вернее, перед картонкой, изображающей его. Прислоненная к стене, неподвижная, исполненная в мультяшном стиле, она выглядела одновременно и глупо здесь, и угрожающе, а ещё — тоскливо. Фриск дотронулась до его рогов, попытавшись сохранить невозмутимый вид, но Одри все равно увидела, как в её уставших глазах рождается скорбь. Она быстро убрала от него руку, повернулась к нему спиной и только тогда увидела Одри.       — О, — удалось Фриск произнести. — Воспользуешься?       Одри без лишних слов разбила стекло, и рука погрузилась в горячее, кипящее вещество, напоминающее золото, точно такое же, что и в её спирали, и в очах. Затем, ничего не говоря, словно слова были излишне, они снова взялись за руки.       — Неужели все это правда? — спросила Одри.       — Правда.       Одри печально вздохнула. Она продолжала не верить. Она не верила, что они добрались, что они вернулись. Не верила, будто всего две девушки, по чьей вине не стало стольких замечательных людей, живыми и невредимыми добрались до чернильного мира, и сейчас они здесь. Они здесь, блуждают по коридорам и ищут необходимое. Как в старые времена. Круг все же замкнулся. Или скоро, совсем скоро замкнется. Одри передернула плечами. Её взгляд пал на Фриск, которая в свою очередь уже давно наблюдала за ней. С искорками во взгляде, с веселым расположением духа несмотря на непростую ситуацию, когда они буквально не знают, куда идти, невероятно устали и голодны. Она не останавливалась, как и Одри, зная, что нужно идти дальше. Одри положила плюшевого Бориса на место, уставилась на свою руку. Она внешне никак не изменилась, но внутри, чувствовала девушка, циркулировала сила, и та сила позволила Одри поверить, будто она сможет пройти ещё некоторое время, прежде чем они найдут знакомое и, главное, освобожденное от посторонних место.       Город Разбитых Мечт. Нельзя забывать, что им нужно туда. Метро. Разгромленный особняк. Лабиринт комнат, который привел её в «Яму», неожиданная встреча из прошлого, встреча с Шипахоем и Чернильным Демоном, которая привела её к бобине. Они все вспомнят вместе, вместе и найдут бобину. Но ещё нужно то, на чем «Конец» проигрывать, что впустит в её тело сжигающий дотла свет и с его помощью уничтожит эту ветвь времени и запустит новую. Одри подумала об этом лишь сейчас. Ей показалось, если рядом с бобиной будет и прожектор, это окажется слишком просто. Одри сжала губы, ещё сильнее, теснее — руку, накрывшую её руку. И постаралась расслабиться.       — Прости за вечный вопрос, — сказала она. — Но мы ведь справимся?       Фриск не стала врать. Её взгляд, брошенный на Одри, оказался тяжел, но не злобен. Одри уже знала, что она разом испытала и раздражение, и усталость, и первое исчезло — ему просто было негде вырасти в настоящую злость. Она сгорбилась, перестала притворяться, наверняка сейчас думая о картонке Бенди, как Одри думала о плюшевом Борисе, и сомкнула веки. Девушка утешающе погладила её по локтю, надеясь, что это поможет и успокоит. Но это не помогло ни Фриск, ни самой Одри.       — Я не знаю, — ответила она. — Но мы должны попытаться. Разве ты не веришь?       — Я верю. Просто меньше тебя. Такая уж у меня натура, — Одри горько усмехнулась. А потом, щекой дотронувшись до её плеча, взяла её ладонь в свою ладонь, уставилась на Фриск. — Но даже сейчас я знаю, что нам нельзя останавливаться.       И они пошли прочь, и шли, и шли, и шли, казалось, целую вечность, минуя комнату за комнатой, вслушиваясь в шипение и треск, с которым двигалась студия. Их кожа потела от жара и замерзала от холода, когда ветер настигал их сквозь стены и решетки или когда чернила хлюпали под ногами, обжигая ступни даже сквозь обувь. Они не заметили, как минули новую границу.       Они попали в до боли знакомое место, которое ни разу не забыли за время отсутствия, ведь это было то самое место, некогда собравшее их вместе после того, как надежды вернуться к друг другу не осталось. Здесь, среди нескольких рядов металлических шкафчиков, закрытых и открытых настежь, до сих пор висели разбитое зеркало, а стена возле была расписана кровью. «Я сидела здесь, по моим прикидкам, три дня (или я потеряла счет времени), но ухожу. Надеюсь, мы скоро найдемся. P.S. Не забывай дышать, если снова накатит», «Если ты вновь окажешься здесь, стой, сиди, лежи, но не двигайся с места. Я знаю, ты можешь этого никогда не увидеть. Ты можешь не вытерпеть и уйти. Но давай попробуем? Продержимся здесь так долго, как это возможно»… да спирали, руна Дельта и кривое сердце.       — Так, нам, конечно, лучше отдохнуть, но у меня смутное ощущение, будто здесь кто-то есть кроме нас, — сказала Фриск, говоря значительно тише. — Милое местечко, ничего не скажешь, но… не желаешь ли пройти другим маршрутом?       — Ты уверена? Мы в гребанном чернильном мире.       — Но должны же мы когда-нибудь отдохнуть.       Дальше Одри не стала спорить. Она бы хотела, она бы без удовольствия, но напомнила бы ей, чем их невнимательность обычно оборачивалась, но, почувствовав, как сама ослабла и как тяжелеют веки, предпочла промолчать. Может, Фриск права, и никого здесь нет, раз не слышно и не видно того, кто мог бы шуметь и быть видимым при неярком свете. Это значит, что можно расстелить теплый, манящий к себе мягкий плащ, подложить под голову сумку, как подушку, и накрыться длинным довольном толстым пледом, под котором отогреются и онемевшие пальцы ног, и окоченевшие мышцы… Представив это, Одри зевнула и, тем не менее, огляделась в поисках противника. Прошел месяц, как она вступала в схватку, но теперь, оказавшись в месте, созданном на крови и костях, вобравшем в себя весь кошмар, она снова была начеку. Одри вновь напряглась каждым нервом, вслушиваясь, погружаясь в этот мир, словно она была сетью, опускающейся в необъятные океанские воды — она стала бегущей от добычей, готовой драться до последней капли крови.       — Если хочешь, я посторожу немного, — предложила Фриск. — Мне не трудно.       — Трудно, — прямо заявила Одри и вздохнула, покачнувшись. — Ты выглядишь так, словно сейчас умрешь. Поэтому не мучай себя. Отдохни, — с этими словами она положила руку на её плечо и ободряюще улыбнулась. Что ж. Одри была готова сейчас отказаться от убежденности в своей безопасности. Сейчас, глядя в это лицо, Одри считала себя готовой на все. Страх быть застанной врасплох и умереть во сне исчез без следа, пока Одри смотрела на неё.       Фриск улыбнулась уголками губ. Они вдвоем собрали для себя целый шалаш, отлично сохранявший тепло, и оторвали от хлипких шкафчиков дверцы, дабы ими прикрыть его на всякий случай. Девушки надеялись, что это не позволит увидеть их убежище с первого раза. Но и тогда Фриск не успокоилась. Одри уже лежала в шалаше, пока она цепляла к ещё одному шкафчику бичовку и привязывала его к скамье. Насквозь Одри поняла, при приближении потерянного шкафчик должен был либо упасть, либо раскрыться, подняв много шума, и не стала говорить Фриск, что растяжку отлично видно, да и если к ним подойдут с другой стороны, ловушка не поможет. И промолчала. Зная, что не сможет ругаться, что оба слишком устали, чтобы усиленно думать.       Одри заснула мгновенно и она утонула в черных, непонятных сновидениях. Она падала в чернильную, стонущую бездну, словно там, на дне, до которого не дотрагивалась живая рука и солнечный свет, жил некто слабый, уставший и несчастный. Одри хотела долететь, узнать, но с каждым мигом, проведенным в бесконечном полете, она словно терялась. Мрак поглощал её, заливался внутрь, тяжелил, как если бы её наполняли вязкой, плотной жидкостью. И она падала, ощущая чей-то заинтересованный, внимательный взгляд… но чей?