Тройная доза красных чернил

      Рычание сзади. Рычание дикого зверя. Алиса приближалась к ней. В руках черный автомат, от дула которого еще шел сизой дым. Порванное платье, растрепанные волосы и гримаса ярости на лице… и автомат. Автомат. Одри не могла думать ни о чем, кроме гребанного автомата. Она всхлипнула, подтянулась руками вперед, чуть не взвыла, когда поняла, что разодрала коленку. Ползти, ползти! Выжить!       Одри искренне верила, что победит в этой схватке. Что, принеся в жертву потерянных, привязанных к электрическим стульям, она спасется. Или спасется, подойдя к Алисе со спины и использовав свой коронный прием, который они с подругой столько раз тренировали. Но Алиса услышала её, схватила за запястье и наставила дуло прямо в лицо — и в этом дуле Одри увидела всю свою лживую, ненормальную жизнь. И сейчас она видела в нем свою кончину. Даже видела похороны, если их так можно будет назвать: труп без лица, сброшенный в стоки, как какой-то мусор. «Здесь покоится Одри Дрю. Покойся с миром, милая! Ты была замечательным аниматором, сборщиком хлама и чернильной куклой. Свет твоих стремных глаз никогда не угаснет, как и пожар от принесенных тобой разрушений!».       — Наконец-то занавес, детка!       Алиса положила палец на курок, и Одри, словно обмякшая, изнутри замерзшая в ужасе, выдохнула, когда ощутила, как голова склоняется вниз от давления в районе затылка. Словно ей дали подзатыльник, только точечно, ударив посередине шеи. У Одри ноги чуть не разъехались, когда Алиса толкнула её, после чего она, не понимая до конца, что происходит, закрыла глаза и бросилась в бой с паникой. Первое правило выживания в чернильном мире — сохранять спокойствие. Дышать. Медленно, ровно, насыщая легкие таким количеством воздуха, которого им будет достаточно, чтобы функционировать. И Одри стала искать в себе то, что могло бы успокоить, то, что стало бы для неё щитом посреди шторма. Она стала соображать, складывать кусочки паззла, не слыша брата и той, что пленила её, той, что напугала её и вызвала в ней чувство узнавания…       Она вошла в сердце бури, и руки, прижимавшие к груди старую потрепанную фотографию за разбитым стеклом, осторожно опустились, а жар и холод отпустили её. Алиса, вспомнила она имя, Алиса Ангел. Та чертовски привлекательная леди в черном коротком платье, которая намеревалась застрелить меня и снять с лица кожу, вернув себе тем самым былую красоту. Почти точную её копию Эллисон вынуждена наблюдать в зеркале. Осознав, переварив, Одри вернулась в реальный мир, сильнее вцепившись в центр безумного шторма, что кружился вокруг, и она открыла глаза.       Первое мгновение Харви вообще не понимал, что ему делать. А потом он сделал, как она сказала — перестал шевелиться и, более того, припал к земле, как бы смиряясь с поражением.       — Так-то лучше, — холодно отчеканила Алиса Ангел и надавила на голову Одри. Та подчинилась и встала на колени, сцепив руки чуть ниже направленного на неё ствола. — Ну а теперь нам стоит поговорить, — с этими словами она уперлась ногой в спину Одри, заставив ту согнуться ещё больше, и произнесла: — Что вы делаете в моем доме?       — Если ты здесь, значит, ты все прекрасно знаешь, — выдавила Одри, вопреки новому возникшему между ребер страху, от которого пульсирующую спину покрыли мурашки. Она все поняла в тот же миг: если Борис и Портер находились на пути милосердия, чтобы помочь Одри, то и Алиса находилась здесь, в столь несвойственном для себя месте, по той же причине. Только она была им совсем не рада. Напротив — она спряталась, чтобы напасть на них, и сейчас угрожала вынести Одри мозги. Харви же заметил, как Алиса криво усмехнулась уцелевшей половиной лица, что показались желтые ровные зубы, и нажала ещё сильнее.       — О, да, — процедила она. — Теперь вспомнила. Дитя машины, любимица Джоуи Дрю! Ради тебя он построил этот сранный лабиринт секретов и оставил меня следить за ним, — она хищно улыбнулась. — Но кто сказал, что я позволю вам шастать по моему дому и разбрасываться моими вещами? Кто сказал, что я стану вам помогать добыть то, к чему вы так стремитесь?       — Потому что это твое предназначение, — окончательно осмелев, Одри умудрилась подняться, оттолкнув Алису, и та, зарычав, обхватила её грудь и прижала спиной к своему животу, так что ствол дробовика навис над ней, как готовый опуститься на голову меч. Пальцы Алисы зарылись в волосы, как когти, а потом больно потянули, наматывая их на кулак, и Одри не сокращала вскрика. — Ты обещала моему отцу! — но Алиса не услышала ни единого её слова. Она прижала её к себе плотно, так что дыхание перехватило и от хватки, и от запаха, головокружительного запаха духов, который, как туман, проник в нос и в раскрывшийся рот. Харви было хотел подползти ближе, но тут она, ко всеобщему ужасу, выстрелила, и пронзительной, выворачивающий уши наизнанку грохот взорвался прямо в центре её черепа, и все затопил грохочущий, как удары сердца, ритмичный звук.       Пуля проделала дымящуюся дыру в паре сантиметрах от коленей Одри, и Харви, напуганный, словно никогда не был кровожадным могучим демоном, замер, до пола склонив рогатую голову. В его мыслях звучали ругательства, отчаянный вой и снова ругательства: он проклинал черта, обзывал Алису сукой и повторял такое же ритмичное, как звон в ушах, «Блять, блять, блять…».       — Тебе нужны Ключи, Чернильный Демон? — почти ласково промурлыкала она, с наслаждением наблюдая за его страхом. — Или жизнь девчонки? А тебе, — она обратилась к притихшей Одри. — дороже собственная шкура или Ключи? Говори быстрее, не то, прежде чем убить, раздроблю позвоночник!       — Ключи! — внезапно громко и отчаянно проскрежетал в пространстве её голос. Из глубин души вырвалось это признание, из той пропасти, в которой до последнего дрались готовность умереть, желание выжить любой ценой, любовь к друзьям и необходимость закончить эту борьбу. На прицеле, как дичь, оказавшаяся так близко и все ещё так далеко от цели, она вдруг поняла о себе все, что не понимала раньше. — Я пришла за Ключами…       В следующий момент Алиса отпихнула Одри ударом ноги, и та распростерлась на полу, уткнувшись щекой в мягкий шерстяной ковер. Алиса отошла на несколько шагов, держа на мушке Харви, и опустила оружие. Чернильный Демон внимательно наблюдал за ней, Одри же только слышала стук её сапожек и прерывистое дыхание, и дрожала, не понимая, что происходит. И тогда женщина, словно устав после продолжительного бега, без сил уронила дробовик, оглядела их и сказала:       — Вы прошли проверку.       Видя, что те не спешат шевелиться, она добавила:       — Я серьезно. Все. Можете идти.       Сперва она не поверила своим ушам, но, убедившись, что все правильно расслышала и что Алиса не шутит, с изумлением поняла, что это может быть правдой. Одри встретилась взглядами с Харви. Затем, недоверчиво покосившись на Алису, осторожно перевернулась на спину и, ожидая подвоха, внутренне дрожа от напряжения, стала вставать. Она все ещё чувствовала себя, как по глупости своей угодившая в капкан добыча, и уже потом, увидев, что Алиса даже не пытается подтянуться к дробовику, поверила окончательно. Харви повторил за ней, скалясь, порыкивая, однако не нападая, потому что женщина смотрела на него холодно, без капельки интереса. Тогда, ещё раз обернувшись на неё, Одри сорвалась с места — и прильнула к туловищу опешившего Харви и обняла.       Чернильный Демон, ухмыльнувшись, погладил её по спине холодными когтями, и в этом некогда неприятном касании Одри почувствовала трепет. Она крепче вжалась в него, и сердце в груди подскочило: она представила, что бы случилось, выстрели Алиса в неё или, не дай бог, в её брата. Радость, благодарность, удивление, они единым порывом взметнулись в ней от того, что он, не раздумывая, сдался… сдался ради неё. Алиса наблюдала за ними, хорошо скрывая некую эмоцию за стеной желто-черного непроглядного льда. Алиса Ангел, некогда красивая молодая женщина, та самая актриса, которую Джоуи позже заменил другой, в будущем ставший Эллисон, сейчас ссутулила плечи, медленно доплелась до ближайшего ящика, села на него, широко расставила ноги. Она продолжала смотреть на брата и сестру даже когда они отстранились друг от друга, и Одри, все ещё настороженной, чудилось, будто ей плохо.       И это было первое, о чем она подумала. Вторым оказалось меткое: «Вот срань», в такт которому она выудила из чехла нож и украдкой глянула на оброненный «гент».       — Расслабьтесь, — сказала Алиса. — Я не хочу вам зла. Тем более тебе, демон.       — Да уж конечно! — зашипела Одри. Харви зарычал, отведя ногу в сторону, как перед броском, но не пошевелился, словно опасаясь. Одри его отлично понимала. Она не двигалась с места, прикрываясь острым ножом и надеясь, что вот-вот и всё встанет на свои места, и гнетущее чувство ненаступающей опасности исчезнет. Но Алиса продолжала сидеть, не предпринимая никаких попыток нанести им вред, и только Одри медленно убрала клинок и также крадучись подобралась к «генту». Дробовик никто не взял. Девушка внимательней отделяла женщину: увидела помятое платье, круги под глазами, похожие на растрепанное птичье гнездо черные волосы, которые застывшим в неподвижности смогом струями распускались в разные стороны, взгляд. Взгляд пустой и одновременно доверху наполненный, как чаша, усталостью, схожей с той, что Одри ощутила тогда.       И она поставила трубу бьющей частью в пол и оперлась на него, как на трость. Харви, услышав её слова, сказанные через связь Силы, нехотя расслабился, продолжая с недоверием и гневом скалиться Алисе. Но больше никто не собирался нападать, и женщина с видимым облегчением выдохнула.       — Проверка? — переспросила Одри.       — Да. Джоуи хотел, чтобы ты, когда оказалась бы настолько близко к Ключам, встретила предпоследнее препятствие. Легкое испытание, проходя которое ты бы задала себе пару серьезных вопросов, — Алиса встала, и на её губах появилась улыбка, какой Одри, да и вряд ли кто либо ещё, видел когда-нибудь. — Ради чего борешься? Ради себя или ради всеобщего блага? И для кого ты все это делаешь? Кому ты служишь?       Одри, до этого крикнувшая, что делает это ради Ключей, что они стали её целью, не нашлась с ответом. Ей показалось странным, что с ней сейчас говорит неуравновешенная, жестокая Алиса, готовая ради красоты содрать лицо с живого человека, выпотрошить сотни Борисов, которые ничего ей не сделали и прошить током не знакомых ей потерянных. И она задаёт ей глубоко философские вопросы, касающиеся другой миссии, отличной от первоначальной — выбраться из студии. Странным было, что отец вообще выбрал её третьим наблюдателем пути милосердия. С одной стороны, Одри стремилась к Ключам. Они в самом деле стали для неё смыслом её нынешней жизни, той недосягаемой точкой на линии времени, к которой она неустанно стремилась каждый миг. А с другой… она хотела жить. Никогда ещё так сильно она не хотела жить, ведь, выжив, она вернётся к Фриск, и они наконец сходят на свидание, о котором договорились ещё когда вернули Тома Эллисон, после чего… наверное, попытаются исполнить все свои мечты и планы на будущее. И смерть во имя добычи Ключей определенно мешает сделать это.       Да и кому она, в сущности, служит, ради кого ищет Ключи? Вроде тоже ради себя и Фриск, ради своих друзей и их благополучия. А вроде и потому что Шут так сказал, то есть, хочешь не хочешь, но она служит Рыцарям. А вроде и отцу, который все это затеял, который нанял Портера, Бориса и Алису и помог Шуту спрятать Ключи.       — А ты? — она без страха взглянула на Чернильного Демона. — Чернильный Демон, ради чего борешься ты? Какова твоя миссия?       Оба не смогли ответить.       — Ты чуть меня не убила, — замявшись, произнесла Одри вместо этого. Голос при этом звучал тихо, слова спотыкались друг о друга.       — Но не убила. Потому что я проверяла вас, говорю же. Ладно, — вздохнула Алиса Ангел. — К черту, потом ответите. Не желаете ли пройти в мои личные покои? — саркастично сказала она и, сделав реверанс, показала рукой на проход, ранее скрытый зеркалом. Словно хотела уйти от прямых ответов, отвлечь внимание. Не дав ответа, Одри подняла с полу фотографию, которая поразила её до глубины души, а Харви — книгу. Алиса сжала челюсти, в глазах её полыхнул недобрый огонь, но она не сделала и шагу по направлению к ним. Только проронила, следя за Чернильным Демоном: — И все же, что ты такого нашел в этой девке? У вас договор? Мы теперь как школьные подружки, заплетаете друг другу косички и устраиваете пижамные вечеринки?       — Нет. Она моя сестра.       — А, — кивнула Алиса. — Узы крови! Прямо одна рожа. И одна привычка лезть, куда не нужно. Ненавижу, когда ко мне без спроса врываются всякие ублюдки и начинают громить мой дом и трогать мои личные вещи, — последние слова она адресовала Одри, продолжавшей с интересом разглядывать фотографию и разбросанные по полу пустые баночки от лекарств. Девушка подняла на неё взгляд. Затем, хмыкнув, взяла фотографию под мышку и смело направилась туда, куда указывала белая рука Алисы — в её комнату. Харви пришлось войти за ними и, с трудом протиснувшись, он оказался в небольшой и такой же круглой комнатке с односпальной кроватью с грязным, пожелтевшим от времени белым бельем, и столиком с приставленными к нему двумя стульями.       Позже Одри разглядела и на фоне желтой деревянной стены такую желтую, отделанную деревом, плиту с двумя конфорками, кастрюлю, висевшую возле кровати, и маленький шкафчик с шестью тарелками одинакового размера и уровнем разбитости: через одни пролегала сеть трещин, у других торчали зубцы от отколотой глины. Также в шкафу стояло несколько стаканов, кружка с надписью «Мой дом — мои правила» и набор столовых приборов. Алиса сняла чайник с плиты и попросила подать стаканы. Одри, хмурясь, сделала как она просила, и женщина насыпала туда по горсточке чаинок и залила кипятком. Потом Алиса возвратилась в прихожую, подняла с пола несколько банок беконного супа и с поразительной ловкостью открыла их ржавым ножом и бросила в кастрюльку разогреваться. Девушка вдруг поняла, что пялится на неё — злодейку, которая хозяйничает на своей кухне и ухаживает за непрошенными гостями, до этого рывшихся в её вещах. И удивилась ещё больше, когда почувствовала жар на щеках и стыд.       Одри поставила фотографию на месте, куда должна была сесть Алиса и стала ждать. Совсем скоро хозяйка пододвинула к ним тарелки с жидким, горячим беконным супом, от вида которого у Одри к собственному ужасу потекли слюнки. Раньше она терпеть не могла эту порой холодную, порой едва теплую склизкую мерзость. Бульон, превратившийся в желе, с застывшими в нём безвкусными кусочками мяса и лука, вызывал тошноту, запах заставлял морщиться. Но Одри и Фриск, а после и всех их друзья, ели его, ведь ничего другого им не оставалось. Конечно, они и раньше пытались его разогреть, правда, обычно желе не плавилось, а подгорало или, став жидким, быстро испарялось. А тут…       Оба Дрю уставились на Алису, которая по-свойстки бросила каждому (даже Харви) по ложке, села и стала ждать, когда они соизволят есть и пить.       — Не бойтесь, еда не отравлена. Мне нет резона вас убивать, — сказала она. — Да и вы все видели: я ничего не подсыпала, только воды в суп добавила да масло.       Одри откинулась на стуле назад, чтобы разглядеть прихожую. На полу все ещё лежали дробовик и груда разбросанных вещей. Корзина под туалетным столиком перевернулась, должно быть, вскочив, Одри случайно её задела. Затем она посмотрела на Алису и, решив пока повременить с вопросами, стала есть. Она с крайней подозрительностью поднесла ложку ко рту, попробовала совсем немного — и удивилась, ощутив отчетливый соленый вкус чего-то мясного. Это была не та жирная жижа со слабым призраком вкуса, похожая больше на замурованный в пресном сале чего-то отдаленно напоминающего говядину. Это оказался суп, причем, суп довольно вкусный и питательный.       Не заметив, как жадно набросилась на тарелку, Одри съела все, что могла достать ложкой, а после слизала пальцами, и только когда с супом было покончено — она поняла, что наелась, как не наедалась уже очень давно, и что столь яростное поедание пищи отозвалось усталостью во всем теле. Она уронила ложку, уставилась затуманенным взглядом на Алису, которая, как ни в чем ни бывало, выливала Харви остатки (наверное, это была его третья порция), после и на своего брата — растерявшего бдительность от голода, даже улыбающегося, чего с ним не часто случалось. Пока Одри ела, они, оказывается, говорили, и теперь она слышала их слова: «Выходит, ты больше не ешь людей?», «Нет», «Почему?», «Меня окружили люди, которые умеют готовить».       Одри напряженно разглядывала каждый сантиметр её лица: точеного, худого, прекрасного и отвратительного разом. С одной стороны оно было изуродованно неправильной трансформацией из человека в мультяшку, и дефект был похож на след от химического ожога — кожа сползала, как расплавленный воск, корежа глаз, обнажая задние зубы вместе с желтыми деснами. С другой — мягким несмотря на худобу и бледность, словно вылепленным из глины самым лучшим из скульпторов, обученных терракоте. Фактически идеальным. Как у ангела. И ни в одной из обеих сторон не скрывалась злоба, только глубокая печаль и что-то ещё, что-то, что Одри не удалось прочитать. Но она не расслаблялась. Безмолвно, пока Алиса была занята Харви, она протянула руку к фотографии и повернула её к женщине.       И она все же обратила на Одри внимание. Точнее, на изображенных на фото людей. Их взгляды встретились. Взгляд Одри оставался бесстрастным. Больше она не боялась и не нервничала — понимая, что Алиса не опасна, и все равно ожидая подвоха, она знала — та ответит. Если надавить, ответит, и Одри получит ответы на некоторые накопившиеся вопросы.       — Кто это с тобой? — спросила она. Алиса исподлобья уставилась на неё, но Одри не дрогнула. Тогда она вновь перевела единственный видящий глаз на фотографию, и, просмотрев так некоторое время, словно вспоминая, опустила плечи и согнулась. Одри старалась не удивляться, когда на лице Алисы появилось ещё одно новое для неё чувство, и сердце все же сжалось, и стыд, маленький, юркий, проник в него, прогрыз, как яблоко. Харви затих. Затих каждый уголок дома.       — Эта рыжая? — спустя секунду, что длились боль, грусть и страх на её неподвижном лице, Алиса постаралась выглядеть такой же сдержанной и холодной, как раньше. Одри и Харви все видели, она знала это, они знали, что знает она — и все трое предпочли сделать вид, будто ничего не было. Одри облокотилась о спинку стула, Харви посмотрел на фотографию. Алиса презрительно усмехнулась. — Саша. Какая-то глупая девка, посланная педиковатым другом Джоуи, чтобы заклясть все испытания работать. Я встретила её, когда Джоуи послал меня, Бориса и Портера впервые прогуляться по пути милосердия, обустроиться, так сказать. Потом бы наши воспоминания стерли, на случай, когда ты, — она качнула головой в сторону Одри. — и твоя защитница выдерете Чернильного Демона из Цикла. Джоуи устроил все так, чтобы при исчезновении демона включился протокол «Вверх-Дном», иначе Путаница. Локации перемешаются, дверь, которая раньше вела в одно месте, теперь будет вести в тупик или в пропасть, а при каждом проникновении в Цикл студию будет трясти как тряхнуло Белуджистан в тридцать пятом. А ещё он устроил все так, чтобы при подключении «Вверх-Дном» открылись проходы в это место и наши воспоминания вернулись.       — Ты уходишь от темы, — отчеканила Одри. Она хотела разозлиться, и злость на миг заполнила её грудь, ка воздух шар, но тут же сдулась — усталость, сытость, абсолютное непонимание и отголоски последнего ужаса давали свои плоды. Ей было важно знать, хотя откуда взялась та потребность, ответа Одри не нашла бы, ведь, увидев незнакомого человека, которого Алиса, едва-едва (скромничала? терпела поражение с зажатостью?) улыбаясь, обнимает, пока этот человек, смеясь во весь рот, висит у неё на шее, она испытала и шок, и обиду, точно некая часть мозаики нашлась, только отказывалась влезать на свое законное место. Одри вспомнила, что увидела в ящиках. И Харви тоже вспомнил. — Эта девочка, она Рыцарь, так? И вы с ней были подругами?       — Да, — проронила Алиса, и одно это слово, как тысячи камней, уничтожили само понятие звука: после него наступило непохожее ни на какое другое молчание, в котором останавливалось дыхание. Перемены одна за другой касались выражения её лица, делая его то злым, то добрым и ласковым, то кривым, как перед плачем. — Наверное, мы были подругами, хотя это преувеличение. Оказавшись здесь, Саша поняла, что пути назад уже не будет — и она, прежде чем отправиться создавать каменную дверь, решила где-нибудь перекантоваться, придумать, как быть. Выбор пал на меня. Я её, вообще-то, выгоняла, но эта маленькая тварь из раза в раз возвращалась, пока я не смирилась.       Одри показалось, она сейчас умрет. Умрет от удара летящего на неё колокола, молота, обломка горы.       Презрение, слишком сильное для настоящего, искривило рот Алисы.       — Мне ещё пришлось постелить ей раскладушку в своей комнате! Она сказала: «В мешке слишком жарко, мисс Ангел, мне нужно что-то другое. И я отправилась за тридевять земель, в лабиринт забытых вещей, чтобы достать ей раскладушку и застелить её пледом, иначе бы она не отстала. А ведь, казалось бы, взрослая девка, девятнадцать лет от роду… и вела себя, как ребенок! И ещё прозвище себе тупое придумала и просила, чтобы я её им называла! — наговорившись, Алиса осеклась. Она уже стояла на ногах, активно жестикулируя руками, и потому её раскрытая ладонь смотрела куда-то вверх, над головами собравшейся в спальне троицы. Тяжелый вздох разрубил заклятие, которым сковала тирада Алисы языки Одри и Харви, и тишину, звучавшую в унисон с бьющимся внутри неё голосом говорившей.       Затем она продолжила, качаясь, как рваная штора на сильном ветру:       — Вы не подумайте… она была кем угодно, но не плохой и не невоспитанной. Она ко мне всегда обращалась на «вы», посуду за собой мыла и полы чистила, это входило в часть нашего «договора аренды». Когда я просила о чем-то — она выполняла, как робот. Стало мне интересно, что за книги она читает, захотелось выучить русский — она начала учить. Сказала я, чтобы ходила с хвостом, потому что волосы у неё падали, как с линяющей псины — она ходила с хвостом, пусть даже лоб стягивало, — Алиса отвернулась. — Мы с ней… ну да, можно сказать, сдружились. Я позволила ей оставаться столько, сколько потребуется. И так мы жили около пары месяцев. Пока сроки не загорелись.       «Мелкая рыжая русская растопила ваше ледяное сердце, Сьюзи Кэмпбелл?», — подумала Одри.       — Саша… любила музыку? — вместо этого спросила она.       — Да, — кивнула Алиса, и вместо презрения на её губах появилась радость от хороших воспоминаний. — Она мне оставила один из своих двух плееров, вы его видели. Надо отдать должное, вкус у неё хороший. И читать тоже любила, — она кивнула Харви, который перед этим нашел книгу. — Когда я встретила её, у неё было больше книг. Четыре или пять. Та, что ты нашел — «Дар огня». Другие вроде «Бегущий в ночи», что-то про лето и такая… синяя… в ней ещё две повести было, одну я с её помощью смогла прочитать на русском… вроде как «Рыцари Сорока Островов»… и ещё была…       — По-моему, ты не так уж её и ненавидела, — едко произнёс Харви, не давая той опомниться. И Одри представила, как прыгает с утеса в волнующееся море, и сила удара разбивает её кости, а вода разъедающим плоть ядом наполняет нос. Как во сне, она увидела эту полненькую рыжую Сашу, которая повисла, как ярмо, на шее якобы недовольной Алисы, и тут же — вместо неё, живой и улыбчивой, — скелет, с которого они содрали футболку с котами. «Я знаю, что моя история никому не интересна. Поэтому ключ находится там, куда прольется нужная кровь». Баночки преднизолона и «Часовой ключ», найденные Василисой. Плеер…       — У этого человека были странные вкусы. Все подряд, точнее. Немного из французского мюзикла, немного русского рока типа Арии, немного поп-музыки на английском… а ещё Алена Швец.       Рэн сперла у неё плеер в то же мгновение, не замечая её протестующего вопля, и вдела в уши наушники. Что-то зазвучало, больше напоминающее жужжание, и Одри прислушалась.       — Думаешь, девушка? — спросила Рэн.       — Жопой чую.       Одри парализовало. Она не могла пошевелиться. А ещё ей захотелось выблевать все, что она съела.       — Да что ты понимаешь в привязанностях? — ответила Алиса в той же манере. — Или ты размяк и полюбил вот эту тощую соплячку? Впрочем, по тому, как ты послушно лег на пол, и спрашивать не стоит, — с этим словами она, словно вырывая сорняки, схватила все три тарелки и бросила в раковину, после чего залила водой, быстро обтерла тряпицей и зашвырнула обратно в шкаф. Харви и Одри наблюдали за её гибкой спиной, за тем, как ловко управляется она с хозяйством, но оба думали совсем не об этом. Демон больше не смотрел на неё с усмешкой и злостью. Уловив мысли Одри или прислушавшись к чутью, он, как и она, все понял. Может, лучше Алисы Ангел, недавно собиравшейся их убить или сделавшей вид, что собиралась.       — Спасибо за обед, — тихо сказала Одри и направилась в разгромленную гостиную с ящиками.       В первую очередь ей на глаза бросился дневник, лежавший в мусорной корзине, нестиранные мятые платья, леггинсы, чулки и юбки, помада с клубничным запахом и книга. Беззвучно подойдя к ней, Одри наклонилась. На обложке умелый художник изобразил деревянную шахматную фигуру, окружённую алым огненным вихрем. Фигура напомнила Одри ферзя, наполовину накрытого тенью. Хотя, возможно, это был один ферзь, собранный из белого и черного, будто напоминание и для главного героя, кем бы он ни был, и для читателя — в жизни совершенного добра и совершенного зла не существует. Позже Одри узнает, что главному герою книги, Генри, тезке их друга, принадлежит цитата «Покой лежит в центре бури». Вернее, именно он передал её Гетти. Одри полистала мягкие желтые страницы, исписанные словами на обоих языках, и от чего-то она решила, что этот забористый почерк принадлежит Алисе. Между последней страницей истории и страницей с оглавлением лежала бумажка. Одри развернула её и прочитала. Это оказался вольный перевод одного из отрывков и две подписи: Алисы и Лунной Звезды (тот псевдоним, вспомнила Дрю).       Больше ничего не спрашивая, она окликнула Алису и спросила, могла бы та открыть какую-нибудь дверь их спутникам. Те не могут пройти, пояснила она, Джоуи поставил защиту, так как считал, что нам с братом важно встретиться с тобой лично. Алиса понимающе кивнула, назвав Джоуи «дряхлым параноиком» и пообещала придумать, как все устроить — дверь-то была, да открыть её Алиса не знала как. А Одри и Чернильный Демон не знали, чем себя занять. Понятия не имели, что им делать. Поэтому Одри устроилась на пустом месте у кровати Алисы, где, судя по царапинам на полу, некогда располагалась раскладушка, достала дневник Фриск и принялась перечитывать некоторые моменты более внимательно, надеясь не упустить ни единой детали о Рыцарях. Правда, о них было немного. В основном мысли и чувства человека, которого Одри порой совсем не понимала… или не хотела понимать. И как назло, прочитанное рифмовалось, как похожие по звучанию слова, с новой правдой — правдой о Ненужном Человеке, больной, раз она принимала лекарства, недоношенной, раз она в свои девятнадцать была ростом не больше ста пятидесяти, смешной, веселой, но в душе — глубоко раненой, сломанной девушкой с крашенными рыжими волосами.       Отныне я знаю правду. И… это не успокаивает. Напротив, оно выводит из равновесия, и я чувствую такой невыносимый страх, такую ярость, что мне хочется раскрошить кому-нибудь череп. Если я увижу Шута, никто меня не остановит от убийства, и это меня тоже пугает — раньше ведь он был мне не то что бы другом, но я ему доверяла, он типа был как… Как тот чел, которого можно не любить, можно плохо знать, но ты уверен на все сто, что он на твоей стороне. А теперь я узнала, что я из другого мира, что мы с Нинкой не совсем сестры, что мою судьбу исправили, хотя по правде сказать — изгадили, извратили. Словно я прошла конверсионную терапию. Подло, несправедливо это писать. В этой судьбе ведь есть мои друзья и Одри. В этой судьбе у меня была сестра. Но… Как объяснить? Меня будто изнасиловали, иначе не скажешь. Изнасиловали во все дыры, а после стерли об этом память… только оставив отметины… и приказав смириться, ведь ничего уже не исправить…       Когда Алиса оттащила прикроватный комод в сторону, нащупала мелкие проемы, как от двери, и с помощью Харви нашла способ отодвинуть часть стены (как оказалось, здесь потребовалась уже его собственная кровь), Одри поняла — скоро они двинутся в путь. Нехотя закрыв книгу, которая давала чувство единения с любимой, она встала, обернулась к черноте прохода, куда собиралась уйти Алиса, и ей стало мерзко от себя и очень плохо. Она обняла дневник Фриск и впервые полноценно подумала о ней спустя столько времени. Как она? Испытывает ли жажду и голод или привыкла, или регенерация делает свое дело? Удобно ли ей? Не затекли ли конечности? Одри вспомнила, как та, прижимаясь к стволу, смотрела в глаза огромной хищной вороне, как она хотела броситься на выручку, отогнать тварь, но не смогла этого сделать. Она наблюдала, как её любимого человека дерут, как кусок сырого, наполненного кровью мяса, и ничего не могла сделать. Зато до этого накричала на неё. Помирилась потом, но до этого накричала.       И что Фриск испытывала на самом деле, не знала.       — Ты надеешься на возвращение Саши? — спросила вдруг Одри.       Алиса замерла.       — С чего ты взяла? — хмыкнула она. — Думаешь, я сколько-то скучаю по этой девке? Нет, — её тягучий, глубокий голос густым туманом растекся по пространству между нею и Одри, и на мгновение та поверила Алисе. Она не скучает. Ей не больно. Она даже глаза закатила для вида, и Одри внезапно стало жалко Ненужного Человека. — Она была послушной, и мы с ней хорошо пообщались. Но, если бы меня позвали на её похороны, я бы пришла из-за бесплатной еды. Умом она не блистала, сентиментальности в ней было — хоть ведром вычерпывай! То и дело слышала, как эта мелкая сука хнычет по ночам.       Одри стиснула зубы. Она подумала, что пришла бы на её похороны. Она совсем не знала Лунную Звезду, но та помогла им у каменной двери, и Одри чувствовала благодарность… и ещё что-то. Болезненное, крепкое, нерушимое. Нить, которая связывала только их, а может, куда большее число людей, только Одри не догадывалась об этом до сегодняшнего дня. Она бы пришла, потому что жаль человека, которого они прозвали Ненужным, ведь его оставили гнить здесь, как мусор, расходный материал… Ведь она выполнила свою миссию, запустила заклятия, и на большее, посчитал Шут, она не годна. С другой стороны, Алиса сказала, Саша знала, что не вернётся домой. Но мог ли человек пойти на такое?..       — Показалось, — пожала она плечами. — Показалось, что ты прониклась к ней симпатией. Как может бессердечная женщина, годы проведшая в чернильном Аду, проникнуться симпатией к девчонке из другого мира и времени, — Одри не испугалась сказанного. Алиса не отреагировала на него, и это снова сломало устоявшийся шаблон, будто Алиса Ангел снова оказалась не той, кем хотела казаться. Пауза между словами позволила обеим взглянуть друг на друга и на Харви, который уже скрылся в гостиной. Затем женщина обошла свою постель и сверху-вниз уставилась на Одри. На её неподвижном лице замерло чувство, похожее на ледяной шар, в котором бьется огонь.       — Когда мне было плохо, она слушала меня, — сказала Алиса. — Она слушала мои проклятия в адрес Чернильного Демона, Джоуи Дрю, Эллисон и Генри. Она знала, как я ненавижу своего двойника, как желаю расправиться с моим пай-мальчиком, предавшим меня в затерянном прошлом… она слушала и не перебивала. Зато всегда кивала, и когда я заканчивала — говорила банальщину по типу «Боль надо отпускать», «Мы живем в настоящем, а не в прошлом», и все прочее. И мне помогало. А вот ей помочь я не могла. Наверное, поэтому она и ушла. Потому что не чувствовала себя здесь собой. Сомневаюсь, что она вообще где либо это чувствовала. Кажется, она что-то говорила… что больна, вот и принимает всю жизнь всякие лекарства. Что ей в любом случае не хватит лекарств, и смерть будет долгой и мучительной, поэтому она найдет способ выбраться, пускай её браслет для перемещений был разряжен…       И снова молчание. И мысль, не дававшая Одри покоя, стала обрастать плотью, обретать форму: к примеру, зачем Лунная Звезда взяла ворлдпад, если он был разряжен? Неужели она рассчитывала вернуться, но не рассчитала прыжков между мирами или кто-то, с кем она сотрудничала, дал ей разряженный перед походом в квантовый туннель? Затем мысли ушли, и осталось голое чувство, чувство холодное, отвратительное, как поцелуй с мертвецом, будто она потеряла кого-то, и скорбь по человеку, живым которого она никогда не видела, навсегда поселится в ней.       — И я ни чем не могла помочь, — продолжила Алиса. — Знаешь, каково это? Когда ты видишь, как человек — пусть даже тот, с которым ты знаком совсем немного, — умирает у тебя на глазах, и ты ничего не можешь сделать? Она научила меня читать на русском, научила худо-бедно готовить, она слушала мои тупые истерики и исполняла капризы по типу «Помой пол, меня нервирует эта пыль!». Девятнадцать лет — это ещё ребёнок, черт подери. Она была низким, слабым ребенком, которого тот педик по ошибке называл Рыцарем. Ей были нужны близкие люди, нужна была мама — и никого, кроме меня, не было. Потому что её послали на смерть в месте, где всем на неё все равно, — снова замолкнув, она села на постель, и её платье зашелестело, как осенние листья. — В день, когда Саша ушла, она соврала, что лекарства кончились. Соврала, потому что я видела, как она распихивает несколько оставшихся баночек преднизолона по сумкам. Но другого лекарства, этого «Кортинеффа», действительно больше не осталось — сто раз, поддавшись какой-то сранной панике, перепроверила. Мы сделали фото на память, точнее, она уговорила меня его сделать. Еще мы поговорили, и это был единственный наш откровенный разговор.       Чем дальше уходила в дебри Алиса, тем труднее Одри дышалось. Казалось, Ненужный Человек, чью тайну она наконец раскрыла, нависает над ней и прожигает взглядом печальных глаз неопределенного цвета, то ли карего, то ли зеленого. Пухленькая, с шелушившейся кожей, болезненная — Лунная Звезда предстала перед ней такой, какой была на самом деле. До появления в студии и… после неё. После того, как умерла. Но умерла, догадалась Одри, не из-за нехватки жизненно важных препаратов, а из-за их максимальной передозировки, ведь никому не хочется медленно и мучительно умирать, особенно когда ты один, особенно когда ты никому в этом проклятом мире не нужен. Лунная Звезда закляла последнее испытание, каменную дверь, наелась невиданных раннее доз преднизолона и умерла на гальковой пустоши, слушая последнюю песню в своей жизни — ту, о войне.       Она видела, что происходит с орденом. Она видела войну во всей её неприглядности, кровавости и жестокости. Она видела и многое другое — и предпочла уйти в чернильный мир исполнять волю Шута, втайне грезя о возвращении в совсем иную реальность, где кто-то будет ждать её, где кончится война. Поэтому Лунная Звезда взяла разряженный ворлдпад. Поэтому Лунная Звезда взяла лекарства, а после, когда те стали подходить к концу, покинула Алису. Умереть. Эта девочка всегда хотела лишь умереть… Но умереть со смыслом, оставив след после себя.       — Она рассказывала о своих друзьях, — до сих пор рассказывала Алиса. — О своем лучшем друге Алексе Грановском, парне, управляющимся кнутом и умеющим перемещаться по ту сторону зеркала. О какой-то девушке, которую — представь себе! — любила совсем не как подругу. У них, мол, несколько лет были отношения, Саня на ней даже жениться хотела в каком-нибудь мире, где это возможно, а она возьми да и уйди — просто так, потому что Саша свое, видите ли, исчерпала, надоела ей, они, типа, больше не похожи на пару, пути разошлись, — с каждым словом голос её поднимался выше и выше, и сейчас Алиса срывалась на дробящийся на осколки крик. — И тут ещё у неё собака померла, и другой друг — Игорь, кажется, — погиб на бессмысленной войне, которая у них в мире год как шла, и подруга пропала без вести. Все пошло не так. Рухнуло в одно мгновение. Подозреваю, в этом причина, почему эта рыжая дура вообще сюда пришла! Решила развеяться или, хуже того, найти способ удачно помереть.       А потом, стоило словам кончиться, встала и ушла.

***

      Возвратившись с остальными, Алиса не отреагировала ни на паутину, запутавшуюся в её волосах, ни на ссадину, судя по всему, полученную в следствии столкновения с кулаком Василисы. Факел она потушила сразу, как вошла, и надышавшиеся пылью путешественники обступили её, громко кашляя. Генри, которому больше никто не угрожал, пожал Одри руку, приветствуя. Но та, как и Алиса, не испытывала никаких чувств. Её словно убили. Выжгли, и теперь Одри не могла хотя бы порадоваться, что её друг жив, что они спасли его. Затем, быстро введя Василису и остальных в курс дела, она объяснила, что Алисе можно доверять, Харви в свою очередь добавил пункт о её кулинарных способностях, и, само собой, пришлось кормить и остальной отряд. Одри помогла Алисе, собрав с пола разбросанные банки беконного супа, вместе с ней открыла их и бросила их содержимое в глубокую кастрюлю, найденную за посудой.       Пока ужин готовился, она думала о Ненужном Человеке. О том, почему он сделал то, что сделал, и ради чего. Ради всеобщего блага, ради того, чтобы умереть не зря? Подобные размышления невольно возвращали Одри в те дни, когда она сама грезила о самоубийстве, когда боролась с тьмой внутри себя. Казалось, та тьма отзывается на историю Лунной Звезды, будто подобное тянется к подобному, и Одри представляла, о чем могла думать девушка, умирая, сожалела ли или чувствовала освобождение. Долго ли она размышляла, умереть или нет, как давно длился трудный период в её жизни и какой из факторов был решающим — или все разом? Харви окликнул её, ворвавшись в поток мыслей сестры, но она уже не вспомнила бы, о чем он сказал. Просил перестать забивать голову? Пытался понять вместе с ней?       Перед выходом Одри в последний раз осталась с Алисой наедине. Генри то и дело с недоверием поглядывал на женщину, но чаще держался рядом с остальными и помогал со сборами: Алиса поделилась запасами и разошлась настолько, что банки супа теперь едва помешались в сумки. Одри дождалась, когда Алиса уйдёт в гостиную, дабы наконец собрать раскинутые вещи, и тихонько прикрыла дверь в её спальню и кухню. На душе скребли кошки. Одри было некомфортно здесь, словно стены дома Алисы Ангел сужались вокруг неё, выдавливали во враждебный Черный Вигвам, где её ждала тень. Женщина, обещающая ответы на все вопросы, изъедающая душу, как яд, как паразит. Воплощение бури, страха, смерти. Думать о ней Одри было невыносимо, но не думать она не могла — что-то, как заевший прожектор, проигрывал эту бобину снова и снова, с помехами в виде Лунной Звезды, убившей себя своим же лекарством.       — Ты ведь здесь не просто так, — напомнила Одри, звуком своего голоса заставив Алису вздрогнуть. Одри услышала, как та повернулась к ней, но сама девушка то же самое сделать не смогла. Она уткнулась лбом в дверь. Дышалось трудно. — Портер и Борис дали мне по способности, которые должны были в ближайшем будущем помочь в борьбе. И каждый предупредил о том, что ждёт впереди.       — Только тьма, — охрипнув, ответила Алиса. — Впереди — только тьма. На подходе четвертый день. На шестой, если будете идти быстро, вы доберетесь до Ключей. И там не будет ничего, Одри Дрю, кроме боли и страдания. Она… ждёт тебя.       — Кто?       — Она. Ты ведь видела её, да? Слышала её голос…       Алиса подошла к ней и протянула руку. Зная, что произойдет дальше, Одри положила ладонь на её ладонь и позволила сжать пальцами. Струя тепла влилась в её вены, будто трещины на коре, расползшихся по чернильной коже, свет вспыхнул между ними. Одри почти забыла, каково это, когда тебе дарят силу, и испугалась, что задохнётся: это оказалось приятно. Как будто прыжок в горячую ванную и хороший, крепкий сон. Когда все кончилось, Алиса убрала руку и впервые улыбнулась так, как улыбалась, должно быть, только когда оставалась одна — по-настоящему. Правда, едва-едва.       — С помощью этой способности ты сможешь оказаться там, где тебе нужно. Но учти, она отберет у тебя много сил. Ты можешь оказаться на грани смерти, если воспользуешься ею. И она одноразовая, — с этими словами она посмотрела Одри в глаза. — Так что выбирай с умом. При всех своих странностях, твой отец не был глупым. Он слушал своего друга, а он в свою очередь знал все, что может здесь произойти. Поэтому они дали мне эту способность, на сохранность. Это… на случай, если придется отступать. На случай, если Ключи могут оказаться не в тех руках, — сказала она, а потом к большому удивлению Одри отошла к ящику, стоявшему рядом с выходом, и достала из него предмет, который она даже не сразу вспомнила. Большая стеклянная капсула, в которой изредка пузырилась желтая прозрачная жидкость — золотые чернила, усиливающие способности Одри. Она почти забыла, что они существуют, настолько редко встречались, но когда же попадались — она никогда не проходила мимо и ломала стекло, лишь бы вобрать в себя их мощь, как топливо, благодаря которому она могла делать то, что не могла до них. Из-за них прыжки в пространстве становились длиннее, зрение заострялось, электричество в жилах приобретало смертоносность. Алиса вручила и этот дар, и Одри обхватила его обеими руками. — А это — если потребуются силы. И это уже лично я дарю. О, и вот ещё что…       И она достала из-за пазухи другую колбочку, много меньше той капсулы, в которой хранились магические золотые чернила. Там, за тонким стеклом, почти на дне плескалось что-то густое и темное, и от вида данной субстанции Одри затошнило. В нос врезался резкий, омерзительный запах, в котором она не сразу распознала кровь, и удивилась, что она пахнет так сильно даже сквозь стекло и пробку. Но тут поняла, что запаха на самом деле нет — она додумала его, потому что уже поняла, что это кровь и какая конкретно. Эта была вязкая-вязкая, как слизь, и фактически черная, и только иногда падающий желтый свет вылавливал по краям жидкости темно-рубиновый цвет.       — Саша не доверяла Шуту, — недолго думая, сказала Алиса. — И поэтому она решила перехитрить его. Она достала кровь человека, тоже способного ходить сквозь зеркала и, соответственно, перемещаться между мирами без использования браслетов. Она хотела, чтобы у тебя все было для побега не только от тех, кто может завладеть Ключами, но и тех, кто могут убить тебя при выходе из Цикла. В отличии от своего господина, она ценила любую жизнь. Кроме своей, конечно, — печальная улыбка на губах Алисы больше не поражала Одри. Она вызывала сочувствие, злость, обиду, ведь теперь, видя Ангел такой, какой она была на самом деле, или какой стала из-за кознь Шута и Джоуи Дрю, Одри знала, что та потеряла подругу. Которая слушала её, была с ней добра, не видела в ней зло, что видели все до неё. — Это месячная кровь, да. Понятия не имею, как ей удалось провернуть такое под носом у этого подонка и почему именно месячная… я лишь знаю, что перед тем, как отправиться сюда, она вернулась навестить друзей в последний раз. Не знаю, как, если они разошлись, но… — она прервалась. Слишком резко. Отвернулась, отводя взгляд. — впрочем… не важно… к черту. — Ты меня поняла? Если припрет — спасай Ключи. Но и о себе не забудь. Ты мне не нравишься, Дрю, только по-другому поступить я не могу.       Одри кивнула. Она спрятала колбочку с кровью таинственной созерцательницы в карман и вдруг, позже удивляясь столь странному поступку, положила руку на грудь и поклонилась.       — Спасибо, Алиса Ангел, — произнесла она. — Я и мой брат не забудем твою доброту, насчет остальных не знаю. И раз ты откровенна со мной, я тоже должна быть откровенна. Твоей подруги больше нет. Мы нашли кости Александры и её палатку, где остались пустые баночки преднизолона и «Часовой ключ», одна из её книг. Сперва мы не поняли, чье это тело и чьи вещи, хотя мои друзья старались вспомнить. А теперь я знаю правду и лишний раз убеждаюсь, что все, кто меня предупреждал, правы — Шут опасен. Тело находится за каменной дверью. Когда все закончится и если мы выживем, если хочешь, мы отведем тебя туда и похороним её, — она надеялась увидеть в янтарном глазу Алисы скорбь, боль, что угодно — но увидела пустоту. Будто на миг её дух покинул телу, а после вернулся и наконец затопил зрачок мрачным чувством, описать которое Одри не смогла бы. Алиса умела хранить свои тайны. И умела держать себя в руках. Пусть не полностью у неё это получилось, пусть грусть покрыла трещинами маску на её лице.       — Что ж, — сказала она. — Ничего другого… по правде сказать… ожидать было бессмысленно, — и замолчала.       — Я добуду Ключи и, если не получится сбежать вместе с ними, умру, доставая их. Но мне страшно думать о том, а не действую ли я в интересах не того человека, — добавила Одри и разогнулась. — Василисе Огневой, чьи история, как бы смешно это ни звучала, описана в «Часовом ключе», книга ни к чему, поэтому можешь попросить её отдать тебе. Как память.       Сдерживая чувства, Алиса кивнула. И они разошлись.