Тройная доза красных чернил

      Без хозяйки Хранилище осиротело, чувствовала Одри.       Она не могла встать. Сломанные кости терлись друг о друга, как камни, высекающие искры, кровь продолжала течь из ран, которые будто прижгли огнём, и островок холодка в море пульсирующей пламенной боли не спасал тело. Одри не чувствовала ног, не слышала ничего и не видела: в наступившей тишине она могла только пялиться вниз, на распростершиеся трупы в окружении обломков. Она не слышала, дышит ли, не помнила своего имени, не знала, сколько лежит вот так, наполовину обмякшая, наполовину погруженная в вязкие зыбучие пески, как бетон, жавшие на ребра. Она вообще ничего не понимала. Перед глазами ещё стояла Темная Пучина, черным потоком устремившаяся в созданный ими проход. Она все ещё пролетала метры, прежде чем врезаться в стену, хрустнув, как сухарь между прочных зубов.       Она все ещё сидела на коленях перед Харви, обещая, что с ним все будет хорошо, прося объединиться. Она роняла слезы на его холодное лицо, трогала щеки и виски руками, старалась рассмотреть каждый подтек, каждый блеск. Но вместо всего этого она видела уродливую рваную рану на груди. Харви больше нет. Все, он умер. Умер Чернильный Демон, непобедимый страшный противник, натворивший бед, и верный союзник, способный поддержать в самый темный час. Умер тот малыш, которого она носила на своей шее, которого приютила после перезапуска в своей квартире и в течении всего путешествия в реальном мире таскала в рюкзаке. Умер её брат. И Одри испытывала любые чувства, кроме радости и ликования, ведь её обидчик, её личный антагонист был побежден. Но он был её семьей, частью её новой жизни… И теперь его нет. Как нет Генри, друга, что всегда придет на помощь, когда сил бороться не осталось.       И самое ужасное во всем этом — освобождение Темной Пучины из оков, которыми связал её отец. Друзья погибли за то, чтобы самое могущественное зло в студии вырвалось на волю и обрело силы, дабы сеять хаос и террор. Сейчас она несётся либо через лабиринт и бесконечные каменные лестницы, либо через Черный Вигвам, где уже имела ограниченную власть над чернилами. Теперь же… теперь же она на пике, и она может все. И когда она доберётся до Иггдрасиля, все, кто там находятся, умрут. Одри слабо дёрнулась, повторяя движение хилой, блеклой, как разряд под кожей, мысли. Внутри нечто зашевелилось. Странно. Эта ужасная догадка вызвала чувства, на миг продравшиеся сквозь всепоглощающую дрожь, породила фантазии: как все, кто выжил в бессмысленной бойне, оборачиваются на шум, и дальше их поглощает облако тьмы, ревущей рекой рванувшей из серебряной двери. Страх, обида захватили её, и Одри снова услышала, как дышит и как бьется огромное сердце, точно колокол.       Темная Пучина исполнила свое желание, раздавила своих врагов морально и физически. Одних убила, других оставила мариноваться до лучших времен, когда можно будет вернуться и надеть человеческую кожу, как костюм. Осознавалось это легко без отвращения и страха, ведь ничего страшнее смертей друзей для Одри больше не было. Темная Пучина сломала её. Она живьем похоронила надежду, с которой Одри покинула Иггдрасиль и дошла до Хранилища, и та надежда задохнулась после гибели Харви. Смерти Генри и Джейка, правда об отце, самопожертвование Василисы и её отряда оказалось могильной землей. И сейчас Одри здесь, парализованная, истекающая кровью, а те, кого ещё можно спасти, борются в битве, в которой никогда не победят.       И это знание придало ей сил. Одри словно заново открыла глаза, и её онемевшая рука сжалась в кулак, слабо-слабо загоревшийся в темноте. Новый вдох, более сильный, разжал хватку на ребрах, боль в пояснице перестала казаться чем-то важным. Единственным важным была смерть, что пришла или скоро придет к последним выжившим, не важно к кому — членам её группы или к другим, будь то Рыцари, черные, потерянные или наблюдатели, оставленные Джоуи и Шутом. Она увидела Бенди, себя и Фриск, оказавшихся перед стеклом, разделявших их с Городом Разбитых Мечт, и она снова подумала, как сильно хочет вернуться к возлюбленной, оказаться сейчас в её объятиях, поплакать вместе с ней… ощутить её волосы под своими руками, услышать голос, твердящий, что Темной Пучине это с рук не сойдёт.       Если остался хоть кто-нибудь, кого Одри способна защитить, она до него доберётся и не позволит злу прикоснуться к его душе. С пониманием этого, с вновь зажегшейся внутри сильной, нежной любовью, Одри, горько плача и сжимая челюсти от невыносимой боли, перевернулась, доползла до перил и, опираясь на них, встала на бесчувственные, будто несуществующие ноги. Она поползла дальше, опираясь о них, стала спускаться по скользким, неровным ступеням, и мир все глубже увязал в трясине, наполнялся чернилами. Она не думала, только чувствовала, а когда заново стала думать — спустилась, к своему удивлению охваченная такой яростью, что вновь почувствовала ноги. Она ходила ими, неуклюже перебирала, заставляла спину держаться ровно, мозг — соображать. Одри буквально хлестала свою жизнь бичом, приказывая гнать тело дальше, как лошадь — телегу.       Ради тех, кто уже не с ней. И тех, кого она ещё может спасти от всемогущей кровожадной твари, её собственной тени. Отныне, зная правду о связи между ними и потихоньку доходя до осознания, кем или чем является Темная Пучина, Одри чувствовала её: чувствовала, как та несётся вперед, гонимая жаждой смерти, как ищет, вынюхивает, скалясь от охотничьей радости. Тварь эта все ещё не имела настоящего тела, не могла видеть солнечный свет и явилась из царства тьмы, где нет ни солнца, ни времени, ни направления. Она наслаждалась волей, кормилась смертью. Но она всегда рядом, как и раньше. Отныне Одри знала — Темная Пучина будет преследовать её. Она потащится за Одри сквозь череду дней, через все моря и земли двух миров, но увидеть её можно будет, до поры до времени, лишь во сне или во тьме. Боялась ли Одри? Пока нет. Темная Пучина совершила ошибку, сделав столько плохого сразу — Одри снедала вина, её грызло чувство одиночества, будто в сердце высверлили дыру, но также в ней появились силы для борьбы.       Поэтому, дойдя до низа, она подхватила оброненный нож, вставила его в чехол, проковыляла к павшим и к каждому из них прислонилась в жалком подобии на объятия. Она не плакала, не разрывалась изнутри. Она не знала, как ей реагировать, однако она жила, и поэтому должна была что-то сделать. Попрощаться. Похоронить. Она обняла Генри, обхватив его ставшее легким тело, поцеловала в лоб, в местечко между распоротой кожей и размазанным пятном чернил, положила обратно, сложила его руки на груди и в конце — положила меч поперек туловища, беспокоясь от того, что это не топор, потерянный при побеге из Черного Вигвама. А потом направилась к Харви и, касаясь его липкой чернильной кожи, будто желая ладонями запомнить, какая она на ощупь, смогла положить его ровнее и также сложить лапы, кончающиеся длинными острыми когтями, на груди. Его рот безвольно раскрылся, лапа не желала ложиться на разорванную грудь и снова и снова падала на Одри, коченеющая шея не слушалась… Но и здесь она справилась.       Затем она пододвинула павших ближе к друг другу и обложила омертвевшими плющом и мхом. Только тогда Одри ненадолго разогнула спину и стала искать Ключи, собирая их в тряпки, оставшиеся от рукавам. Бронзовый и серебряный лежали, прислонившись к стене и припыленные поднятой ветром грязью, рубиновый спрятался под обломками колонн, железный отбросило, и он потерялся где-то под алтарем (дотрагиваться до пепла, оставленного от последнего замка, было отвратительно, но Одри справилась). Так она нашла все Ключи и встала перед телами. Ключи, к которым она так стремилась, не вызывали восторга, не удовлетворяли нечто давно живущее в душе — это были простые красивые побрякушки, которые она накрыла грязной тканью. Бурю чувств вызывали Генри и Харви, которых она потеряла в погоне за этими гребанными артефактами.       И она прошептала:       — Встретимся в Месте Мертвых Огней, если ничего не получится. Если получится — в Прериях, — но они не встали, как того тайно желала душа, не улыбнулись, качая головами, подтверждая, что они увидятся в Прериях и нигде больше. Слезы защипали глаза, и Одри вытерла их тыльной стороной ладони. Рыдание забилось в горле, срывая голос. — Спасибо… спасибо, что вы прошли со мной этот путь. Я… я люблю вас. Люблю тебя, Генри, за мудрые советы, за отцовскую заботу, за жертвенность. Ты выполнил свою цель. Ты остался человеком, оставался им до последнего вздоха, утешая меня и беспокоясь за нас, как за собственных детей. Люблю тебя, Харви… за силу духа, за уроки, которые ты мне преподал, за все плохое и хорошее, за возможность побыть семьей. Ты тоже выполнил свою цель. Ты дал отпор своей тени и победил. В слове, которое я хочу произнести, сегодня много плохого, но вы сохранили в себе то лучшее, что было и есть в нём несмотря ни на что. Вы умерли, как Рыцари, — и добавила, едва шевеля губами: — Прощайте, старые друзья.       Последняя искра, отскочившая от спирали, упала на сухие лозы и подожгла их. А Одри, не дожидаясь, когда все начнёт полыхать, развернулась и пошла прочь. Она доковыляла до последней ступеньки, облокотилась о стену возле искореженной двери, взялась за грудь… и, сдерживая слезы, что внезапно, резко, как хищник из засады, набросились на неё, продолжила путь. Выйдя из Хранилища, первым, что обнаружила Одри, оказались чернила: они облепили стены лабиринта, как слизь от огромного слизняка, покрыли пол, от чего ноги скользили, как по крови, и здесь пахло, как от настоящей тьмы. Откуда она знала этот ни на что не похожий запах, Одри не могла вспомнить. Она просто знала — этими свободой и морозом, этой гнилью, играющей на языке мерзкой сладостью, пахнет Темная Пучина. Не видя ничего перед собой, слабая даже после поглощения золотых чернил, с «гентом» за спиной, ножом на поясе и с Ключами в руках, она двигалась наугад, надеясь когда-нибудь найти выход из лабиринта. И также лелея другую надежду — что Темная Пучина все ещё ищет отсюда выход.       Вот только когда она вышла к идущим вверх каменных лестницам и провалу внизу, Одри осознала, нет, если все здесь скользкое из чернил, значит, она выбралась. И потому Одри ускорилась, шаг за шагом преодолевая саму себя, шаг за шагом покоряя высоту. Вперед, к Иггдрасилю, твердила она себе, к возлюбленной, которая наверняка продолжает жить ради её, Одри, спасения. Что бы ни произошло, Фриск не могла умереть. Держа близко к сердцу эту мысль, девушка таки добралась до верха, прошла ещё много, много километров, на деле оказавшихся парой метров — и остановилась перед разлетевшейся вдребезги дверью, которую держала, впуская в неё Харви и Генри. На миг ужас пронзил её, но тут же потух, как огонь без воздуха. Одри вышла, и свет ослепил её. Красного было почти не видно — шторы, как кровь при массовом убийстве, покрыли чернила, они же склизкий струнами облепили пол. Пол, на котором лежали четыре тела.       Ореола смотрела в потолок с широко раскрытыми глазами, и её разодранная глотка давно перестала источать из себя черную кровь. Бледная, мертвая, она продолжала мертвой хваткой держать обсидиановый кинжал. Позже Одри узнает, что этот кинжал ей на Рождество подарила Цунами, и им радужная дракониха дорожила больше собственной жизни. Одри не прошла мимо — окинула скорбным взглядом, прошептала нечто невнятное, вроде: «Я буду скучать по твоим песням». Следующим на очередь был Рон, рыжий, увитый веснушками мужчина, который, пусть Одри также об этом не знала, стал героем войны собственного мира — тогда он со своими лучшим другом и будущей женой отправились уничтожать артефакты, заключавшие в себя осколки души великого темного мага. Он лежал щекой в пол, в луже собственной крови, и его рука, оторванная от тела, покоилась слишком далеко и была явно кем-то обглодана. Глаза он успел закрыть, и Одри не увидела ужаса вперемешку с болью, навсегда отразившихся во взгляде. Третьей оказалась Арья — Одри, сначала не заметив её, настолько та вся покрылась чернилами, споткнулась об неё и только тогда обнаружила её лицо. Такое же залитое чернилами, не разглядеть ни участка посеревшей от смерти кожи.       Василиса прислонилась к собственному походному мешку, и так, зажимая рану на животе, умерла. Синие глаза спрятали веки, рыжие волосы облепили, как разлитая смола, чернила. Её нож лежал неподалеку, часовая стрела браслетом обвилась вокруг запястья. Одри пожалела о решении сжечь Генри вместе с мечом, который отдала ему Василиса, ведь тогда она могла вернуть его посмертно владелице, и отмела эти глупые, сентиментальные мысли. Она добралась до Василисы, встала перед ней, затем — присела, надеясь лучше разглядеть лицо под маской из крови собственной и убитых врагов. И поразилась, увидев, что ресницы дрогнули, и чеки чуток приподнялись, и услышав:       — Мама?.. Это ты?.. Ты… пришла за мной?..       Жива. При смерти, и все же жива. Одри, ничего не соображая, взяла её за руку и ощутила, как та стискивает пальцы на её пальцах.       — Или это кто-то из вас… Фэш? Диана? Может… — она криво, невесело улыбнулась. — Нортон? Хотя, зачем тебе… я никогда не была тебе сестрой…       Одри помогла ей приподнять голову. Ещё не понимая, что делает, он помогла Василисе сползти на мокрый пол, убрала грязную прядь с её лица, сняла медальон, который убийца называла тиккером, и открыла. Тут же ей на ладонь выпал седьмой из часодейных Ключей — легендарный, ранее никогда не виденный Одри, Черный Ключ, который с виду показался тупым кинжалом, инкрустированным драгоценными белыми камнями. Одри положила его на грудь своей хозяйки, сжала пальцы Василисы на нём.       — Цунами? — продолжила спрашивать она, надеясь услышать хоть кого-нибудь из родных, и её голос рвал сердце девушки. Она произнесла даже имя первой ученицы Фитца, которую, как догадывалась Одри, считала чуть ли не сестрой. — Папа?..       — Нет, — произнесла Одри и положила ладонь на страшную рану на животе. — Всего лишь твой злейший враг.       Слабый смех слетел с уст Василисы. Не глядя на неё, она прошептала:       — Ты выжила… Ключи?..       — У меня.       — Остальные?..       — Генри и Харви погибли. Как и Арья, Ореола и Рон.       Василиса всхлипнула, кивнула.       — Не сберегла… — так жалко звучал её голос, так нежно, что Одри обомлела: она не думала когда отбой слышать подобные ноты в говоре жестокой, беспощадной рыжей волчицы Василисы Огневой. Она снова всхлипнула, и горечь в её затуманенном взгляде в тот момент сказала больше, чем сказали бы все слова мира. — Не смогла… Эта штука… она убила Ореолу… ей там фактически руку оторвало, кишки с живота свисали, видела?.. И она ещё держалась… а потом пришла эта тень и…       Одри не дала ей договорить.       — Все кончено. Теперь все будет хорошо. Я обещаю, — с этими словами она вымучила неубедительную улыбку. И она приняла одну вещь: что скорбела бы по Василисе, невзирая на все плохое, ведь они успели узнать друг друга, прийти к согласию. Новая вспышка боли когтями полоснула грудь, когда Одри, закрыв глаза, вспомнила, как не сказала тех же слов Генри и Харви. Один умер из-за того, что Темная Пучина фактически одолела Одри, и та поддалась истерике, и умер он мгновенно. Харви же умирал, слыша просьбы остаться и слиться с ней, видя слезы сестры и, должно быть, чувствуя себя как никогда плохо, напугано. Одри смиренно вздохнула. Да, они умерли, и Одри не утешила их, не попыталась убедить во лжи, что там, куда они уйдут, будет спокойней. Оба знали, куда отправятся. И Одри не успела найти в себе и передать им уверенность в том, что они преодолеют и это, испытание смертью, которая приведет их в Место Мертвых Огней.       Поздно сожалеть. Поздно сетовать на несправедливость. Харви умер, и он больше не вернётся. Он ушел, выдрав из сердца увесистый нежный кусок, принадлежавший ему. То же самое с Генри.       Крови натекло слишком много, исцелять, заставлять утраченное работать, было равно такой же смерти, какой ждала Василису в ближайшее время. Одри чувствовала, как кровь бежит по одежде и коже, покидая холодеющие вены, слышала хлюпанье мяса под собственной кожей, но её это не пугало. Дотронувшись до её второй руки, она заставила Серебро брызнуть в спираль, а из неё, прихватив с собой воспоминания, в сознание Василисы: она подарила ей, не жадничая и не скромничая, верность, которая вела Одри в бою против мертвецов, подарила скорбь по брату, на которого никак не могла наглядеться, пока тот лежал неподвижным, безжизненным… и докончила все словами Захарры. «Я люблю её. Она — последнее, что у меня осталось. И поэтому мне ещё горше предавать её. Обещай мне снова, Одри, что не убьешь тем, не воспользуешься оружием, которое я дам тебе, чтобы спасти себя ценой жизни Василисы».       Одри могла воспользоваться Темным Знанием, дарованным Алисой, и переместиться как можно ближе ко входу, ибо дальше, подозревала она, не получится. Она могла уйти, оставив Василису, одну из своих мучителем, умирать здесь, дабы воссоединиться с той, что ждёт её, живет ради неё. А Одри бросила последние силы в тело Василисы и окунулась в целительство.       Когда рана зажила, ни у одной не осталось сил. И без того худая и бледная, Василиса превратилась в скелет, обтянутый тонкой белоснежной кожей со множеством синих ниточек вен. Обессилев окончательно, она не смогла даже удержать ЧерноКлюч — её пальцы разжались, рука поползла вниз, но Одри вернула её обратно и нащупала под волосами затылок. Когда их взгляды снова встретились, девушка осознала, насколько устала. Кровь продолжала едва-едва течь, голова кружилась, от голода сворачивался живот и пульсировал комок тошноты в горле. Перед взором все расплывалось, как в предобморочном состоянии, ноги примерзли к земле, не могли встать. Мысли растягивались, путаясь в друг друге, терзая, словно срывая юную, только наросшую кожу поверх раны.       — Зачем? — засыпая, спросила Василиса. — Зачем ты меня всегда спасаешь?..       — Не знаю. Наверное, я просто перестала считать тебя своим врагом, — сказала Одри. Облик Харви образовался над обликом Василисы: вместо неё она увидела его, такого же бывшего врага, позже союзника, ещё позже — брата, который на самом деле погиб не за Ключи, не ради возмездия, а ради последнего члена семьи. Скорбь иглой проткнула сердце, вливая в неё немного сил для броска к финишу. Одри достала тряпицы с Ключами, один из них, золотой, вручила Василисе, подтверждая, что Ключи действительно у неё. Она не стала удивляться, когда Василиса вернула его ей. — Нам пора. Я попробую переместить нас обеих. Надеюсь, все пойдёт, как по маслу. Если же нет… я не знаю.       Василисе не оставалось ничего, кроме как довериться Одри. Она закрыла глаза, уснула, и девушка подняла её, протягивая руку под коленями и обхватывая больше не упругое, а хрупкое, угловатое плечо. Ненадолго она снова вернулась в страшный миг, когда волна тьмы разорвала Генри изнутри, нырнула в другой — когда когти Темной Пучины лишили жизни Харви. Две жертвы, два родных человека, и их больше нет. Там же, по ту сторону сотен пройденных миль, шел ожесточенный бой, и там, если верить видениям, погибли все. Погиб, застреленный Джейк, умер, насаженный на пику, Том, умерла, задушенная, Захарра… Одри судорожно вздохнула, спираль на руке зажглась золотом. Кто-то умер, кто-то нет. Василиса вот выжила, и теперь Одри обязана сделать все для сохранения её жизни. Харви умер, и она обязана оправдать его жертву, найти Темную Пучину, где бы она ни пряталась…       Связь между ними тихо зашелестела, как дыхание из темноты, и пропала, не успела Одри понять, что только сейчас сделала. Закрыла глаза, нащупала дар Алисы, заставила его потечь по хрустальным венам души, напряглась, борясь с дрожью. Слезы забились под веками, обжигая кожу, напоминая о дыме и огне. Все не важно. Мертвые, они же больше не шевелятся, не говорят, они холодны, как лёд, их не обнимешь. Зато есть живые, и Одри была им очень нужна. И вместе с Василисой она соскользнула в поток.