Тройная доза красных чернил

      Кровь грохотала в ушах, и испуг паникующей, безумной птицей бился в грудной клетке, вынуждая бежать без оглядки и ни о чем не думать, не вспоминать. Границы её «я» стерлись, едва иррациональное ощущение животного ужаса взметнулось внутри, затопив все участки сознания и в труху растерев остатки отваги, горящей в душе. Мурашки бегали по затылку, ноги одеревенели, стали тяжелее металла, в паху разрослось настоящее гнездо из ядовитых смертоносных змей, чьи ледяные клыки вонзались в органы, как иглы. Она шла, ничего не замечая, её разум, полностью охваченный тьмой, пустовал — лишь вспыхивали, дабы тотчас погаснуть, внезапные, пугающие до смерти видения. Когти, опаснее косы самой смерти. Гладкое черное зеркало вместо лица. Щупальца дыма, расползающиеся от неё, как будто ожившие корни старого, древнего древа, истлевшего от времени. Голос… голос, пробравшийся под корку и глубже — в само естественно.       Я вииииижуууу тееебяяяяя… Одри Дрю зажмурилась, сжалась, зная, что она находится на её территории, в её бесконечном чернильном теле, где каждая досочка, каждая плитка — часть плоти могущественного, столь же древнего, как сам страх, существа, будто рождённого в царстве первобытного мрака… Или бывшим им самим, породившим себя из себя же, как-то же необъяснимое, мистическое божество. Любой шаг может стать последним. Любой вдох, пропитанный воздухом Темной Пучины, может убить. Что угодно — ведь она с ней в одной клетке, она уже в её пасти.       А потом все резко кончилось, и тишину разорвало грубое, требовательное:       — Шевелись!       Их втолкнули в маленькую, приземистую палатку, не отличавшуюся ничем от остальных: коричневая, плотная со всех сторон, так что ни ветерка не проникало внутрь, она терялась среди других палаток, как капля в море. Внутри оказалось довольно тепло и светло. Горящие свечи, от которых шел приятных персиковый аромат давали даже больше, чем было снаружи, казалось бы, в вовсе не продуваемом помещении, да белый сверкающий шар, повисший над потолком, разливал вокруг себя свет, похожий на лунный. Едва они вошли, и Одри, ослепленная, на миг зажмурилась, хватка на запястьях девушек ослабла, и трое подставных солдат, словно по команде, сделали шаг назад, ко входу. Одри поморгала, огляделась. В маслянистом сиянии она различила сперва Эллисон, потом — сложенный из ящиков самодельный стол, вокруг которого стояли силуэты. Тут же Одри стиснула зубы, погладила запястья, и боль холодом растеклась по коже вдоль рук — хватка Сары была до того крепкой, что её пальцы оставили синяки, а локоть, который она незадолго до этого словно хотела раздавить, ныл. Она обернулась. Финн и Сара опустили ладони на мечи, Аанг обеими руками взялся за копье, наконечник которого был направлен вверх. Фриск, выпрямившись, поравнялась с Одри. И все трое уставились перед собой.       По обеим сторонам стола стояло людей больше, чем ожидалось и занимали они приличное количество места, так что, отойдя немного назад, Одри ощутила как в спину ей утыкается усыпанная шипами металлическая перчатка и толкает обратно — к толпе, теснившейся вокруг стола, во главе которого сидела знакомая фигура. Цунами сонно подняла тяжелую голову, мимолетно почесав грязный лоб, на котором до сих пор виднелись чернила и копоть, и постаралась встать. Бочка, на которой она сидела, жутко скрипнула, поцарапав пол, и Цунами встала во весь рост. Медленно разгибаясь, словно заново ощущая свое тело, она встала на ноги, упираясь руками в стол, и серые, свисающие спутанными патлами волосы сверкнули стальным блеском. Голова поднялась, и на изможденном лице, не горя, не подавая признаков жизни, два зеленых глаза появились из сумрака и уставились на вошедших. Высокая, отметила Одри, напряженно наблюдая за Цунами. Раньше она казалась ниже… и моложе. Теперь же — чуть мускулистая, гибкая фигура высокой и определенно не молодой женщины, закованной в доспехи, под коими виднелась рыцарская форма. Теперь же — лицо, на котором сухие губы навсегда плотно сжались, под глазами пролегли морщины, щеки втянулись, став похожими на сине-черные ямы, одну из которых рассекал свежий, недавно нанесенный шов.       — Спасибо, что привели их, — произнесла Цунами. — Садитесь. Стульев и бочек нет, так что давайте прямо на пол. Надеюсь, разговор не будет длинным.       Девушки, переглянувшись, постарались подчиниться. Эллисон плюхнулась на пол, демонстративно разведя ноги и положив на согнутые колени локти расслабленных, таких же крепких рук, и плечи её расправились, а грудь — колесом выкатилась вперед. В желтых с черными зрачками глазах полыхало нескрываемое чувство злости, обиды, более того — превосходства, которым она будто хотела напугать всех собравшихся. Совсем другое предстояло Одри и Фриск. Снова переглянувшись, уже между собой, они без слов поняли друг друга: и Фриск, подставив руку, помогла девушке осторожно, не тревожа сломанные кости, сесть. И тем не менее, пока она опускалась, нечто хрустело в ней, сжималось и разрывалось, словно от долгого, мерзкого втыкания иглы в мягкую плоть, и Одри едва удавалось сдержать стон и рвущиеся наружу слезы. Пока она садилась, сгибая спину, боль в запястьях перестала чувствоваться, вместо неё пришла иная, распространившаяся на каждую клеточку её тщедушного тела. Тогда же с ней, осторожно садясь на колени и неловко держась за пол, опустилась Фриск, и Одри, привыкая к собственной боли, обратила внимание, как жутко свисала с неё одежда, пока она садилась.       Цунами ничего не говорила. Задумавшись о чем-то своем, глубоком, она смотрела сквозь девушек, и Одри казалось — она не думает, она глядит, глядит туда, куда ей страшно хочется попасть, но она не может. По бокам от неё стояли Рыцари, и все они, низко опустив головы и потупив взгляды, выглядели мрачно, даже жутко. Они казались такими же, как люди, охраняющие палатки, стеклянными черными статуями без капли жизни и надежды. Среди них она различила высокую монстриху с белой шерстью, топорщащейся в разные стороны, как бы она ни старалась её зачесать, и с алыми, как рубины, красивыми печальными глазами. На ней не было фиолетового сарафана с белой руной Дельта, как в воспоминании Фриск, зато — кожаный костюм с нашивкой, латы на плечах, локтях, коленях и груди, да золотистый тонкий плащ, порванный в бою, будто по нему пронесся когтистый вихрь. Другой — скелет в синем пуховике, рукав которого перемазался красной кровью, с потухшим взглядом черных, бездонных глазниц. На поясе, чуть не спадающем с его таза, висел короткий, размером с кинжал, меч, на черепе красовалась трещина.       Оба даже не взглянули на Фриск, хотя она не могла оторвать от них взгляда. Девушка с ножом тогда думала затвердевшим, холодным сознанием, что перед ней её родные, её лучшие друзья-монстры, её… её мама Ториэль и друг Санс, те, кто изменил её, те, ради кого она некогда спасла Подземелье. Но они не поднимали на неё глаза, даже не обернулись к ней, ежась и скованно, резко дёргаясь, точно оба испытывали стыд от её присутствия. Одри же наблюдала за одной Ториэль. За печалью в глазах. За сжатыми на груди лапами. За переливами света на белых, наверняка мягких шерстинках на длинных, свисающих до плеч мягких ушах.       «Если бы обстоятельства были другими, — подумала Одри устало, вздохнув и собираясь с остатками сил. Рука её сама потянулась к руке Фриск, которая так несчастно, жалко сгорбилась, что Одри невыносимо снова захотелось расплакаться и броситься ей на шею. — Если бы обстоятельства были другими, я бы возмутилась. Я бы закричала. Но я сижу здесь и молчу, — ибо её мысли, напитываясь воцарившимся молчанием, рождали засевшие в голове образы, сотканные из тьмы. И она снова возвращалась в обитель зла, снова слышала гул огромного сердца и снова чувствовала, как острая боль в районе её собственного сердца убийственным клинком разрывает в ней жизнь — гибель Харви была сродни мечу, с самым острым, тонким острием, пробивающим любой материал, даже такой прочный, некогда непробиваемый, как вера Одри в лучший исход. — Я сижу здесь и вижу не их, а тебя».       Цунами вышла вперед, огляделась. Сказала:       — Здесь не все.       — Сейчас нагрянут, — произнесла Сара.       И правда, через пару минут томительного ожидания, когда Одри закрыла глаза, безуспешно борясь со сном, в палатку снова вошли, и судя по грохоту шагов и тихому ожесточенному шипению — некоторых притащили против воли, фактически проволочив до пункта назначения. Одри резко обернулась, и сердце в груди ожило, когда свет поймал лица Рэн и Захарры, которых высокая фигура в униформе втолкнула внутрь. Две уставшие, едва передвигающие ноги и пугающе бледные, девушки упали рядом с Одри и Эллисон, и Одри — вдруг ощутив прилив сил и огненной, похожей на ярость, нежности, — прильнула к Захарре, уткнувшись лицом в её шею. Девушка, не ожидала такого, сначала развела руки в стороны, но после, сообразив, кто перед ней, опустила их ей на спину и расслабленно выдохнула. Эллисон прижалась к Рэн, ласковым касанием пальцев к щеке повернула её голову к себе и спросила, как она. Рэн не ответила — будто ей отрезали язык. Фриск, ничего не говоря, сперва протянула руку к Захарре, потом — к Рэн, и обеих она будто хотела поднять за ноги и унести отсюда… Или просто поделиться тем хорошим, что у неё самой ещё осталось. Надеждой, верой и любовью.       Последняя пленница стояла с мешком на голове и с кандалами на руках, но и так, не видя её лица, Одри узнала в ней Василису. Под рубашкой виднелся бинт, на исписанной рубцами коже зияли свежие синяки, ноги стояли прямо, порой подрагивая от усталости. За Василисой, держа руку на рукояти клинка, стояла высокая, самая высокая из всех собравшихся, черноволосая девушка с холодным, ничего не выражающим взглядом.       — Ты как? — спросила Одри, лишь шевеля губами. Захарра на миг взглянула на Василису, затем её грустные карие глаза опустились, и спина сгорбилась. На подбородке красовалась ссадина, на порванной мочке уха запеклась кровь. Браслет, обтягивающий запястье, не шевелился.       — Так, словно я оказалась не в том месте не в то время и не в той компании, — был её тихий, приглушённый ответ, и Захарра смежила веки. Услышавшая её Василиса вздохнула, оценив её слова. Одри кивнула, отвернулась, содрогнувшись от холода, прокравшегося под одежду. Она думала о том же самом: словно она оказалась в совсем неправильном, параллельном мире, где случилось все невозможное и ужасное. Словно она не она вовсе, а иная Одри, Одри, которую все призывают принять и отпустить… смерти. Смерти большинства друзей, смерти Генри и Харви. Всё выглядели несчастно, побито, и Одри понимала: если разговор затянется, кто-то мог потерять сознание, и, судя по виду Рэн, она стояла первая в незавидной очереди. Бледнота скрыла и веснушки, в первую их встречу усыпавшие щеки, и озорные огоньки во взгляде.       — Теперь точно все. Отлично, — прежде чем начать, Цунами быстро оглянулась на Василису. Сперва было непонятно, какое чувство промелькнуло в её глазах, ясно становилось одно — чувство было тяжелым, сдавливающим сердце, как два привязанных к ребрам камня, и Одри сочувственно вздохнула. Это все, что она смогла: сострадания едва хватало на друзей и саму себя, и она не намеревалась его тратить на доброго, верящего в свои идеалы человека, который, тем не менее, также источал угрозу, и также втянул Одри во все это безобразие. — Итак… не буду долго ходить вокруг да около: мой отец ищет Ключи, потому что не нашел их при твоем обыске, — она кивнула на Дрю.       Девушка всё же подняла голову. Она не ощущала уже ни удивления, ни радости, ни страха, только беспокойство, неприятным, похожим на гнилую мокрую траву комом поселившейся в животе. Она могла возмутиться, могла спросить, поинтересоваться, и не смогла. Единственная мысль заставила её тревогу разжечься, тело — вздрогнуть. Судя по всему, то же испытали остальные, Эллисон, к тому же, с откровенным презрением взглянула на Цунами и уже было собралась открыть рот и встать, как убийца снова заговорила.       — Нет, они не исчезли. По крайней мере, не для нас, — с этими словами она отошла чуть в сторону, и до этого неподвижная Ториэль зашевелилась. Она встала напротив стола и достала из-под мышки пухлый домотканый сверток, после чего осторожно расправила его — и перед всеми предстали Ключи. Одри все это время неустанно смотрела в спину Ториэль, медленно и нехотя соображая, точно сражалась с собственными мыслями за право пользоваться ими. Затем, когда Ториэль обернулась, их взгляды встретились. Ториэль улыбнулась. Так, едва-едва.       — Они все это время были у тебя? — прервала тишину Фриск.       — Конечно. Ты думала, мы настолько глупы, что не забрали бы Ключи раньше Фитца? — теперь улыбка стала ласковой, видной невооруженным взглядом. — Когда тебя проткнули копьем, — сказала она, обращаясь к Одри. — Я решила не терять времени. План был в то, чтобы послать нашего шпиона на осмотр, но какой-то идиот напал на вас с Василисой, и мне пришлось думать на ходу. Затем я направилась к Василисе и также, пока она спала, забрала её тиккер — уже тогда было ясно, что если её Черный Ключ где-то и хранится при ней, то в нём. Как видите, они в целости и сохранности. Никто их не трогал, и не собирался.       Как ни странно Одри и Фриск улыбнулись в тон Ториэль.       — То есть, это была не ты? — Одри безошибочно распознала, к кому обращается Василиса. Только закованная в кандалы, с головой, спрятанной в мешке, она зло сжала кулаки: должно быть, считала, будто это Цунами на самом деле забрала её медальон, когда бросилась на помощь. А теперь поняла, что нет — и Одри, подумав обо всем этом, вспомнив, какие странные около-сестринские отношения связывают их, пожалела Василису.       — Нет, — сказала Цунами и с жалостью взглянула на неё. И нехотя спросила, словно понимая, что лучше этого не спрашивать, что все, что делается здесь и сейчас, правильно, как бы аморально ни было: — Мешок снять?       — Обойдусь. Знаю ж, что вы меня до усрачки боитесь.       — А некоторым хочется тебе живот вспороть, — откуда последовал новый голос, Одри тоже сразу поняла. Это сказала низкий скелет в пуховике, Санс. В ответ на его слова Василиса дёрнулась, и из-под мешка раздался короткий, лающий смех.       Всё смолкли. В то время, пока все молчали, Одри с трудом оглянулась через плечо, стараясь рассмотреть притащившую Василису девушку. Выделяясь больше остальных, пусть сама находилась в полумраке, она чем-то привлекла внимание Одри. То ли ростом фактически в два метра, то ли — изящной, мускулистой фигурой под легкой кожаной броней со странной фактурой, будто тот же нагрудник состоял из чешуи. Их взгляды — теплый золотой и глубокий темный карий, от которого веяло пугающим морозом, — встретились, и Одри ощутила, что её разум сковало льдом. Некий взгляд из-за границ серебряного пространства уставился на неё, внимательно осматривая её изнутри и снаружи. Сглотнув горькую слюну, Одри поспешно отвернулась. Она поняла, что её трясет от холода и беспокойства, стоило Цунами продолжить.       — Поэтому нужно спрятать их до момента, пока не удастся договориться с Рыцарями, а договориться в предвоенном положении трудновато, — сказала она. — Рыцарям нужно объединиться, но слишком много пролито крови для этого. За последнюю пару месяцев погибли сотни наших людей. Сотни тех, кто мог бы дать отпор настоящему Злу. Но мы предпочли ссориться с друг другом, и вот, к чему это привело. Плана нет, данных для его создания мало, времени тоже, поэтому я устраиваю мозговой штурм. Вы, — она указала на пленниц. — Здесь дольше нас. Вы долгое время наблюдали ситуацию со стороны. Поэтому… если вы поможете…       Злость обожгла, обожгла, как кочерга, вонзившаяся в глаз, пролила насквозь мозг и раскрошила череп. Но ничего не произошло. Одри будто парализовало, её ярость сжалась в узкой, неразрушимой темнице, в которую девушка забросила её, пока не стало слишком поздно, и новая дрожь промчалась по коже. Пальцы до боли сжали колени. Зубы заболели от того, как плотно были сжаты. Для Одри все стихло, когда глубокий, громкий вдох наполнил пространство — словно задышала разъяренная, изготовившаяся к последнему своему броску звериная тень. Сердце забилось быстрее, живот сдавило, и она уже знала, что случится дальше.       — Поможете? — прошипела, оскалившись Рэн, и подняла голову. Грязные рыжие волосы скрыли перекошенное, бледное лицо, как рванная маска. Жизнь, которая, казалось, покинула её, вернулась и ярко, обжигающе запылала в зеленом, магическом, но затопленном скорбью и болью взгляде. И с каждым произнесенным словом она, эта безумная, ужасающая ненависть становилась все отчетливее и громче. — О, нет. Мы вам не поможем. Мы вам не поможем даже если случится гребанный Конец Света, — она показала зубы, а потом к ужасу Одри — вскочила на слабых ногах и собралась уже броситься на Цунами, но тут к ней подпрыгнула Фриск, и та истерически закричала: — ВЫ УБИЛИ МОЮ СЕМЬЮ, И Я ЗА ЭТО УБЬЮ ВАШИ!       — Сядь! — рявкнула, проснувшись, Одри, и резко, Одри потянула Рэн на себя — под весом Фриск, чуть ли не прыгнувшей ей на спину, девушка не удержалась и упала всей своей тяжестью на колени. Она продолжала дергаться, вырываться, рычать, но что бы ни делала, не могла противостоять сразу двоим. Одри не помнила, как прижала её лицом к полу, как Фриск, прислоняясь к её уху, пыталась ей что-то объяснить, зато отлично запомнила, как за спиной лязгнул меч, и человека с клинком остановил разве что взмах руки его предводительницы.       — Я не стану вам помогать! Вы меня слышите? Никто из настоящих Рыцарей не станет помогать вам! Вы все нахер одинаковые! Вы все виноваты в том, что произошло!       — Угомонись, — прошипела Фриск, до хруста вдавливая руку между её лопаток, пока Одри держала за спину и голову. — Успокойся, или они нас всех перемочат! Да, они виноваты. Но в гибели «Плащей» виноваты три конкретных человека, и двое из них в совсем другом месте! Так что сейчас же успокойся, если не хочешь умереть самой.       «Или, — подумала Одри, испугавшись собственной мысли. — Клянусь Дьяволом, я не побоюсь отрезать тебе язык».       Рэн ещё немного брыкалась, но чем дольше девушки прижимали её к земле, тем реже становились своеобразные судороги, сотрясающие её тело как перед боем, и вскоре они стали совсем незаметны. Пару раз, словно уже заставляя себя думать, нежели правда так желая, Рэн попыталась скинуть с себя Одри и вырваться, как из плена веревок, и все оказалось таково. И она обмякла. За всем происходившим наблюдали Рыцари. Внимательные глаза Цунами следили за ними с нарочито холодной строгостью, точно её никак не ранили крики Рэн, будто ей было все равно на ложные обвинения и страшные обещания. Хотя Одри видела, гадая, видят ли другие, как её мысли уносятся в прошлое, темное, глубокое, тревожащее. Совсем иной взгляд был у Ториэль. Та просто смотрела с нескрываемой и от того выкручивающей сердце наизнанку жалостью.       А потом время снова пошло.       — Поможем, — произнесла Захарра, зная, что другие не ответят. Она вздохнула, горло, судя по звуку, пересохло, спина сгорбилась под весом вины и страха. — Мы поможем, чем сможем. Пусть и сами знаем мало.       Необычный взгляд, брошенный на Захарру, которая неожиданно легко и спокойно заговорила с Цунами, не укрылся от Одри. Цунами кивнула, и Захарра встала, сложив за спиной руки и заговорила: стала рассказывать все, что было известно ганзе, хотя, казалось, никто бы из них, тем более Одри, знавшая больше друзей, не стал бы выкладывать все как на духу. В ту минуту, будто вспомнив нечто полузабытое, выплывшее на поверхность, как рыбий труп, она беспокойно поерзала на месте, продолжая наблюдать за Рэн. Захарра не знала о тайне Ненужного Человека. Не знала о секретах Джоуи Дрю. Понятия не имела, ради чего на самом деле боролся Шут и сколько жизней положил на эту борьбу. Поэтому совсем скоро Цунами недовольно покачала головой. И сказала:       — Зовите Портера с его людьми. Думаю, они не будут против сотрудничать, особенно после того, как мы заступились за них перед Фитцем и накормили.       Безмолвно, как призрак, Финн, не оглядываясь, вышел, и в палатке будто стало немного просторнее. Пока он отсутствовал, Цунами плюхнулась на стол, сгорбившись, словно от ранения. Ториэль и Санс переглянулись. Одри с её друзьями — тоже, и тогда она заметила, как подозрительно притихла Фриск. То и дело она бросала тяжелые взгляды на девушку, спрятавшуюся в тени, и её руки сжались в кулаки, а на лице застыло напряжение. Так напрягаются в страхе и волнении люди, когда их ведут на казнь, и она знала это, ведь точно также выглядели люди Василисы во снах Одри о висельниках. Одри дотронулась до её плеча, погладила. То же самое, ответив на прикосновение прикосновением, сделала Фриск для неё. И все-таки, она снова бросила туда взгляд, взгляд в темноту — и он Одри не понравился.       За Василисой стояла, как было сказано ранее, очень высокая, худая и гибкая, подобно змее, девушка с волнистыми черными волосами, ниспадающими на спину и плечи, подобно ручьям чернил. Едва двинувшись, она ненадолго оказалась на свету, и Одри смогла разглядеть её лицо — лицо по-ангельски красивое, до того миловидное, что у самой Одри сердце екнуло. Здорового цвета кожа, мягкие черты, только взгляд — словно в нём не осталось души, словно стекла этих темных глаз оказались ледяными. Однако, Одри удивилась не этому: за свой долгий путь она видела и красивых, и уродливых, и ни чем не примечательных людей, и тем не менее, ни разу она не встречала людей подобных ей. Ибо у незнакомки в бликах света сверкали, переливаясь рубинами, красные капельки чешуи, будто она плакала кровью, и ложилась чешуя так плавно, естественно, что закручивалась мелкой краснозвездной россыпью в витиеватые узоры.       Фриск зажмурилась, отвернулась, и частое дыхание сорвалось с её сухих, потрескавшихся уст. Никто не знал, как колотится её сердце, как теплые и от того неимоверно болезненные воспоминания застилают взор. И Одри, слава Фениксу, не знала и, может, никогда не узнает, какую сильную, но необъяснимую, неконтролируемую боль вперемешку с гневом испытывает Фриск при взгляде на эту поражающую воображение красавицу.       А потом мир в очередной раз сдвинулся с места, и некто, стремительно влетевший в палатку, поднял ошалевшую Одри и прижал к своей холодной, скользкой коже, пахнущей потом и пылью. Нос забило, мозг, не отреагировав вовремя, не дал сигнала ногам встать, и потому Одри некоторое время провисела в чужих объятиях, прежде чем ухватилась в ответ. И поняла по тому, о что потерся её висок — об огромные очки, сползшие набекрень, — что обнимает смеющегося, радостного Портера. За ним, перед Одри, стояли Борис и Алиса. У первого на губах застыла улыбка при взгляде на друзей, у Алисы ничего не было. Лишь горечь, злость, и всё это она приправила мнимой незаинтересованностью, за которой легко угадывалось знакомое Одри чувство. Безымянное, но чистое, понятное. С таким чувством Алиса рассказывала ей, как пыталась погрузиться в жизнь Лунной Звезды, и проиграла, отпустив её на верную и, увы, одинокую смерть.       — Бобби! — Портер отстранился, разглядывая Одри, и девушка, не сдержавшись, усмехнулась и положила руку на его грудь, проверяя, настоящий ли он. — Как ты и твоя семья? Я не видел вас с тех пор, как та отважная воительница взорвала тот проклятый особняк!       Одри вспомнила все события, шедшие после сражения с мертвецами.       — Дерьмово. Но мы справляемся, — просто сказала она. Она врала. А ещё её интересовало, откуда здесь троица хранителей Пути Милосердия, выбранных Джоуи Дрю для встречи с Одри. Ведь это он вложил в них Темные Знания и предостережения о большой тьме, буре, что ждёт её за Пределом. Она не спросила об этом лишь по одной причине — решила сделать это потом, сейчас сосредоточившись на более важных вещах. И потому добавила, искренне радуясь возможности снова встретиться с ними: — Садись. Цунами хочет вас выслушать.       Только Алиса села не сразу. С минуту проглядев на предводительницу оппозиции, она вдруг развернулась ко входу, который скрывала Сара, и Одри не удалось разглядеть её взгляд. Она села подле Эллисон, и обе сделали вид, будто не видят друг друга. Одри наблюдала за ней, стиснув пальцы в замок, в центре которого уже натекал первый пот, и сердце невольно забилось скорее. Цунами кивнула Алисе. Алиса кивнула ей.       — Мне нужна вся история. Вся, — сказала она, стараясь не показывать усталости и раздражения. — И я знаю, что каждый из вас знает что-то, чего не знает другой. Поэтому давайте отныне не терять время. Давайте соберёмся и… соберём данные воедино. Начнём по порядку после Захарры. Одри, твой черед.       И Одри заговорила.       В некотором смысле, думала она, пока с её языка срывалась вся правда, на какую был он способен, в некотором смысле это похоже на подсчет фигур на доске. Как выбрался Аанг, которого, если верить Фриск и Генри, Марк взял под стражу вместе с его друзьями? Как и для чего здесь оказались Портер, Борис и Алиса? Почему Ториэль так странно себя ведет? Никто ничего не объяснял, курс дела ещё выбирался, ведь непонятно было даже, куда двигаться — все запуталось, смешалось, и никто в полной мере понять не мог, как быть в настолько щепетильной ситуации. Цунами подсчитывает, сколько солдат на её стороне, кого она способна защитить, кто этой защиты достоин, и Одри, продолжая говорить одно, надеялась: если они сейчас что-нибудь придумают, соберут мысли в кучу, то она не будет в центре внимания. Цунами позволит исчезнуть с шахматного поля, и Одри займётся собственными проблемами.       И это были мечты, совсем не связанные с горькой, неправильной реальностью, в которой она отныне живет. Темная Пучина на свободе. Чернильный мир в опасности. Многие секреты отца ещё не раскрыты. Зато найдены Ключи, мертвецы откинуты назад, большинство из них взято в плен, Рыцари — собрались в одном месте. Одри хотела верить, есть в этом успокоительная предсказуемость, словно прямая дорога, ведущая к отлично видной на любом расстоянии цели. Кончается одно, продолжается другое, не начинается третье. Одри всего лишь должна остаться здесь и понять, как справиться с новой проблемой. Проблемой, имя и образ которой посыпали кожу под волосами мурашками, имя и образ которой она старательно прятала, не произносила и не вспоминала. Проблема как проблема.       Но Темное Пророчество никуда не денется.       Мертвые останутся мертвы.       Вскоре в разговор вступили все, кто только мог: одним вкратце объяснили в чем сыр-бор, а других посвятили в неизвестные другим подробности — к примеру, в историю Саши, исполнявшей приказы и Шута, и Джоуи, и в историю ещё одной битвы в стенах рыцарской базы, когда, объединившись с Сарой, Цунами освободила неугодных своему отцу Рыцарей и отправилась следом за ним в студию. Через несколько часов Одри посетило стойкое ощущение некой комедийности, дикости творящегося: с десяток жителей разных миров, друг друга недолюбливавших, незнакомых и разделенных последними событиями, сейчас находятся в одной палатке и пытаются сориентироваться. И даже так, когда, казалось, все стоит на своих местах, оставались детали, которых, чудилось Одри, не доставало. Никто этого не озвучил, но слушая историю, разворачивающуюся параллельно конфликту Одри и Василисы, девушка чувствовала, будто Цунами и остальные нечто утаивают. И, хуже того, специально говорят с ними сухо, как если бы были друг другу чужаками и обменивались новостями из чистой вежливости.       Неуютно, вот точное слово. Находиться в кругу этих людей и монстров оказалось неуютно. Ториэль не говорила с Фриск, не обращалась напрямую. Алиса и Эллисон упорно не встречались взглядами. Василиса стояла в кандалах, всеми будто забытая. Захарра ёжилась. Девушка с чешуей, как и солдаты, исполнявшие приказы своей предводительницы, молчала. Рэн говорила, и то с натяжкой, ведь все её мысли ещё вертелись вокруг страшных событий, в круговороте которых погибли её друзья. А Одри… Одри снова думала о Харви. Когда они закончили и собрали все воедино, в палатке воцарилось молчание. Сонливость навалилась на Одри теплым толстым одеялом, и мышцы тела стали расслабляться. Хотелось спать. Хотелось уснуть и проснуться не здесь, не помня всего этого, отпустив тяжесть, сдавившую голову. Дискомфорт же никуда не исчез.       Семь волшебных Ключей, ради которых умерло столько людей, таинственно поблескивали в свечении светильника. Они напомнили Одри рождественскую гирлянду или свет в глазах Генри, когда тот сказал ей «Прошу, Одри, найди в себе эти силы и продолжи сражаться! Я знаю, ты настоящий воин! Ты никогда своих не бросишь…». Всего одна слеза скатилась по щеке.       Шепчущая на свободе? Ничего не поделать, придется искать способ её ослабить или одолеть. Здесь также, как когда ты стоишь на маленькой скользкой скале, окружённый ревущим штормом: ты прыгнешь, ведь другого выхода у тебя нет, ведь остаться на скале значит упасть свалиться потом. Война на пороге? Все в порядке, и не такое бывало. Справятся, не справятся, какая разница, если война случится несмотря ни на что? Может, все и к лучшему. Одри поквитается с Темной Пучиной, новый враг получит достойный отпор, и все, что готовилось, собиралось на костях, наконец заработает.       — Так… у нас есть идеи?

***

      — Хочешь правды? Единственным правым во всей этой истории оказалась Сара, которая была убеждена, что судьбы нет — и она вольна убить шутовских избранников. Все потому что она прошла свой путь, а когда была готова разувериться — мы с Лунной Звездой показали ей правду о Рыцарях и план Шута. А ещё правда в том, что я придумал пророчество о волке и бабочке, ту нерешаемую петлю, где как нельзя кстати прозвучит лозунг твоего старого знакомого: «Убей или будешь убит». Знаешь, почему я это сделал?..       Такого спокойствия, как тогда, Фриск не ощущала давно. Словно её не касалось равнодушие со стороны матери, словно больше не терзало сердце присутствие той, кого она желала забыть. Как будто не было слезливых воссоединений, смертей друзей и скорби по ним, смятения перед будущим и чернильного шторма, унесшего остатки надежды. Сейчас, когда тонны информации лились на неё и тайное становилось явным, пусть и оставалось нечто более зловещее, секретное, то, до чего им пока не суждено дотянуться, она разгадывала свою собственную загадку. И теперь, в куче ответа, как в куче сена, нашла его — тот самый ответ. Что конкретно хотел сказать ей Джоуи Дрю.       «Не бойся прошлого, — сказал он. Оно стоит на месте, а человек бежит всю свою жизнь. Поэтому оно тебя не догонит. Ему это ни к чему. Если ты сама хочешь к нему вернуться, советую зайти в Архивы. Там один маленький рыжий человечек, прозванный вами Ненужным, оставил слепок от ещё одних ключиков. На случай, если Рыцарям захочется порыться в ваших собственных архивах и найти ответы на все вопросы. Второй совет: прошлое может стать настоящим, если только найти конец».       Раздавленные друзья уже ничего не соображали. Родное сердце шалило, ломалось, пугливо сжималось из-за страха оказаться никому не нужной, встретиться взглядами с существом, вызывающем нечто пугающе похожее на паническую атаку. Фриск разбивал сердце вид разорванных нитей, связывающих её с Рыцарями, морально убивали полные ненависти и презрения взгляды, осознание, что она больше не член семьи, не соучастник, не неотъемлемая часть общины — она сама по себе, она уже не Рыцарь, ведь Рыцари её таковой не считают. Всеобщее уныние демотивировало ещё хлеще, и никто не знал, как им быть, кому и чем заняться в первую очередь. Вот-вот грянет война. На подходе могущественный враг. В мире, за который они несут ответственность, как за все другие миры, завелась непобедимая, могущественная тварь, которой приносит удовольствие убивать живых и поглощать их, как кровь поглощают вампиры. Надежды нет.       Нет возможности, но Фриск её все равно нашла.       — Есть, — сказала она и смело встала на слабых, негнущихся ногах, заломив руку за спину и выпятив грудь. — Надеюсь, я нашла решение.       Надежда затеплилась в Одри и мигом потухла — смирение сдуло её студеным ветром. Какое она решение нашла? Просто поверить в себя, не волноваться? Они уже этим занимались. Старались поверить в то, что у них что-то получится. Что у Одри, лишившейся всех родных, со сломанными костями и продырявленным животом, выйдет одолеть Темную Пучину.       — Прошлое станет настоящим, если найти конец, — точно прочитав её мысли, девушка с ножом взглянула на Одри. — Так мне сказал твой отец. Он никогда не говорит напрямую, пора смириться с этим, но стоит признать — у него все схвачено. И он давно намекал, а я не понимала, ведь, сами понимаете, — она как всегда использовала свою любимую, но презираемую Одри унизительную шутку. Фриск постучала себя по голове, недвусмысленно давая понять, что мозг у неё, дескать, меньше ореха, да ещё размолот в кашу после падения с горы. — Котелок у меня варит медленно. И когда доваривает — все в нём кипит, как зелье какое-то. Поэтому вот мой план: вы оставляете меня и Одри здесь, и мы при помощи бобины расправляемся с чернильным бугимэном и перезапускаем время, тем самым воскрешая умерших.       Если кто-то и хотел рассказать о своем варианте — промолчал. Все просто-напрасно затихли.