Тройная доза красных чернил

      Страх охватил её, и крик, исполненный боли и горя, застрял внутри, раздирая лёгкие. Когти не просто сжимали горло, они в него вонзались, словно собираясь выпустить из девушки всю кровь, как из зарезанного на корриде быка.       Промокшая, словно насквозь пропитавшийся водой лоскут ткани, замерзшая и грязная, Одри безжизненно висела в когтях Темной Пучины и смотрела в её лицо без глаз, с широкой усеянной зубами улыбкой, так похожей на улыбку брата. Вода стекала по волосам на лоб, заливая веки и продолжая стекать в нос, каждый раз вызывая приступы кашля и обжигая внутренности, и каждый раз она морщилась, разом и от страха, и от боли, и Одри чудилось, будто Темной Пучине приносит её жалкий вид ни с чем не сравнимое удовольствие. А река ревела, била, хлестала и кусала, врезаясь в поясницу, холодом своим проникая все глубже в тело, словно высасывая из неё теплую кровь.       Тварь наклонила голову, и черные ровные зубы, совсем не желтые и кривые, как у Харви, блеснули бритвенно-острыми клинками, показывая и торжество, и превосходство. Когти все сильнее сжимали кожу, медленно и со вкусом ломая шею, и когда послышался первый хруст, Одри в панике сипло вскрикнула, откуда-то найдя сила поднять руки и схватить её когти. Она рвалась, пытаясь освободиться, но Темная Пучина даже не шелохнулась, и тогда ужас отразился в широко распахнутых глазах, сердце подскочило и задрожало, задрожало, как загнанный в угол звереныш. Воздуха совсем не оставалось, только тонкая струйка едва проникала в рот и врезалась в невидимое препятствие, исчезая, растворяясь, как мир, окружённый предсмертной пеленой.       Её отвратительное дыхание опалило рот и ноздри, и Одри осознала, что так пахнет могильная земля.       Но в этот момент Темная Пучина отбросила её от себя, как прокаженную, и Одри перелетела на мокрый скользкий берег из гладких гранитных плит, и кости взвыли, когда она со всей силы врезалась в твердый непробиваемый камень. Веселый хохот прогрохотал над ней, сотрясая туннель, и чудовище согнулось и в один прыжок рассекла расстояние, разделявшее их, и Одри снова вскрикнула, перекатываясь на ушибленный бок, лишь бы не угодить вновь в её страшные когти. Пол сотрясся, покрылся трещинами, едва её лапы коснулись земли, оставив белые длинные борозды на разорванном камне. Девушку отшвырнуло, будто она ничего не весила, и Темная Пучина в неистовстве зарычала. И Одри лежала, лежала и смотрела, как сквозь мутное стекло, на ощетинившегося демона, и сердце разрывалось от тоски, отчаяния и скорби.       Она думала, что сейчас умрет, думала о брате и думала о том, что так и не нашла Фриск.       Жалкое человеческое подобие.       Без прелюдий, без какой лито дальнейшей радости, появлявшейся после каждого их столкновения, Темная Пучина набросилась на неё — прыгнула, взревев, и её когти и клыки вспыхнули, показавшись только заточенными ножами, готовыми растерзать её, разорвать на части. Стиснув зубы, Одри отскочила и существо пролетело прямо над ней, скрывшись в сумрачной завесе. После чего она встала на трясущихся, раздвигающихся в стороны ногах, сделала шаг, накренилась в бок и чуть не упала, но вовремя сориентировалась — и на сей раз ловко нагнулась, когда чудовищные когти вспороли воздух, как плотную, густую шкуру. В тот краткий миг Одри ощупала шею, и звук между шипением и всхлипом сорвался с уст: она оторвала руку от горящих кровоточащий алых ссадин и синей, травмированной кожи, вместе похожих на кольцо, оставляемое петлей.       Смерть свистящей стрелой пронеслась совсем рядом, и её когти наконец задели Одри. Не успев отреагировать, она подставила под удар незащищенный живот, и те, как тонкие острия, разорвали рубашку и верхний слой кожи: кровь брызнула, но её было явно недостаточно, чтобы вырвать вместе с собой жизнь из человека. Тем не менее, Одри отбросило к стене тем же самым боком, и голова безвольно откинулась — она ударилась виском, да так, словно ей камень протаранил череп. Только когда Темная Пучина вновь атаковала, пронессясь рядом бесформенным теневым вихрем, яркая вспышка озарила мрак, и пускай свет не обжег, он ослепил нападавшую. Одри, прильнувшая к стене, оттолкнулась, как если бы была тряпкой, прилипшей к кровоточащей ране, нагнулась, и снова спираль на руке загорелась, и желтые молнии заметались во тьме.       Тени метнулись к потолку и закружились в убийственном урагане, а потом бесчисленной стаей кричащих ворон полетели в атаку. Выигранного времени хватало на пару шагов или очередной опасный прыжок в воду.       Одри знала, ей не победить: она даже сражаться не могла, не способная ни ранить, ни запугать, только отвлекать внимание, играть в её жестокую игру, где существуют лишь ненависть и желание выжить. Нельзя победить смерть: ей невоздержно пустить кровь, испугать, ведь нет ничего страшнее смерти, она существует на грани сознания и знает все твои темные мысли и толкнет навстречу пуле, если ей того захочется, а ты даже не поймёшь, что то был вовсе не ты.       И она решилась, решилась, прыгнула, резко вскрикнув от того, как отозвались кости на прыжок, и проиграла.       Вихрь врезался в неё, когда она оторвалась от пола и уже оказалась над водой, и, неуклюже перевернувшись, Одри рухнула в реку, и тотчас по велению темной воли волна накрыла её, ударила так сильно и внезапно, что залила нос и уши, обожгла старые раны и ушибы и до треска сжала плечи. А потом скользкое щупальце, сотканное из теней, ужалило её, схватила за оголенную лодыжку, и боль, какой Одри ещё не знала, огнём вонзилась в плоть — и её вынесло на поверхность, спиной протащили по гранитным плитам, отпустили и, не дав вдохнуть, снова ударили. Нечто могучее, огромное врезалось в грудь, и Одри, отброшенная, распласталась на полу.       Дым прожигает глотку, слезы текут, застилая взор, отчаяние, такое всеобъемлющее, нестерпимое, что хочется исчезнут там, откуда она пришла, если б только она, маленькая и очень глупая, где это. И от того она ревела громче и громче. Хочется к папе, папа поможет, но папы нет, он бросил её умирать в пылающем аду. Огонь пожрал шторы, прикоснулся к прутьям колыбельки, игрушки, висевшие над ней, обугливались от вибрирующего, тяжелого, как каменный валун, воздуха…       Одри бросилась прочь из верного омута, в пространство Серебра и воспоминаний, перепуганная, забывшая обо всем на свете, что, летая над самыми огнями Силы, могла запросто сгореть. Её испуг разорвал тени вокруг, и она, крохотная бабочка, вырвалась на волю.       ВОН ИЗ МОЕЙ ГОЛОВЫ!       Темная Пучина на это лишь довольно оскалилась, выглянув из мглы. И когда Одри увидела её, когда направила в неё свою Силу — скрылась, слилась с тенями в единую массу, и её бросок, собранный из удушения, рваных ран и переломов, растаял. Жалкий, никчёмные комочек Силы, который она создала из ощущений, известных лишь живым. Её смех, чарующий мелодичный, как перестуки ледяных кристаллов, звучал отовсюду, и казалось, она поджидала Одри везде, в каждой капле воды и в тенечке, утившемся под потолком. А девушка стояла на коленях, выглядывая, откуда последует новый удар, и он последовал — собственная тень обратилась в Чернильного Демона и накинулась на неё, и обернувшаяся Одри едва успела закрыться чернильной рукой, когда тьма рассеялась туманом, не нанеся ей вреда.       Ты не сможешь со мной сражаться, пророкотала Темная Пучина. Тебе не одолеть свою тень! Не одолеть страх! Не убить смерть! Твоя борьба столь же бессмысленна, как пытаться прогнать шторм, стреляя по тучам! Ты никого не спасешь…       — Заткнись! — вскричала Одри. — Закрой свой поганый рот!       Лишь от того, что я права? Одри, пора отпустить надежду, ты сама это знаешь: твои друзья мертвы, с твоей подружкой я уже расправилась, а никчёмные людишки, которых ты послала в стан Рыцарей, небось, уже сошли с ума от пыток. Ты проиграла. Так прими поражение!       — Пошла нахрен! ТЫ ВРЕШЬ! — брызнули слезы, и когда она это произнесла: тонкий черный силок метнулся к ней и опалил щеку, как пощёчина. Одри откинулась назад, и спираль зажглась ярче солнца, готовясь нанести удар.       Не хорошо так говорить со своей матерью, рассмеялась Темная Пучина. Её силуэт пронесся недалеко, фактически у самых глаз. И она продолжила: Умирать вовсе не страшно, и это ты тоже знаешь — ты видела меня столько раз, что уже наизусть выучила мороз моих прикосновений, а я — как звучит твой вопль. Неужели ты не хочешь закончить это, оказаться в вечности… и прожить эту вечность со мной и своими погибшими родными?       Одри не смогла даже закричать. Она устала после бега, после плаванья, после битвы, после всех этих битв, и она хотела лишь одного: чтобы её оставили в покое. Но она встала, ведь не встать не могла, и вгляделась во тьму. Желтая душа горела на груди, спираль на руке сверкала, но Одри знала всего этого не достаточно, ничего не достаточно для борьбы со смертью. Темная Пучина оказалась везде — одна её лапа выскользнула со спины, чуть не разобрав бок, когда Одри попыталась уйти от удара, вторая, подобно брошенному копью, влетела в поясницу, сшибая с ног. Ещё удар: Темная Пучина распорола воздух над головой, точно дразня, намекая — ещё немного, и твой маленький никчёмные мозг выльется наружу.       — Нет…       Она было собралась подняться — и тут же нечто огромное и темное подлетело к ней, раздирая мрак, и приземлилось прямо на неё, лапой, кончающейся смертоносными когтями упав на грудь, и все внутри передавило, и застрявшее в животе дыхание стало мучительно-болезненным, словно превратилось в огонь. А когда эти когти, эти орлиные страшные когти впились в плечи, Одри поняла, что проиграла.       НЕ ВРИ СМЕРТИ! ОНА ЗНАЕТ ПРАВДУ! Ревела Темная Пучина, торжествуя.       Она надавила сильнее — и Одри захрипела.       Ты ведь думала, что я не стану тебе серьезно вредить, так? Ты считала, что я испугаюсь ломать и рвать тебя, ведь ты мой сосуд? Не сочти за хвастовство, но разве есть травмы, которые Чернильная Королева не восстановит? Ты можешь запечатать меня своей кровью, можешь закрыть свой разум, и даже тогда я доберусь до тебя! И если я оторву тебе голову, то смогу приклеить её назад!       Может, Одри и хотела умереть. Может, всю свою жизнь, что она ходила по краю, смерть стала ей ближе, и отныне Одри стремилась к ней… Но не сейчас. Не теперь, когда сдаться и тихо умереть значит вручить ей ещё один ключ, отпирающий врата в другие миры. Нет, Одри разобьется в лепешку, сгорит дотла, только бы разрушить планы Темной Пучины. Она отказывалась верить, что слова отца стали бесполезны и были произнесены напрасно, отказывалась верить, что Фриск умерла, отказывалась представлять, как друзья — её ганза и все, кто ушел с ними, — зовут её, ведь они не стали бы желать ей смерти. Тем более ей было омерзительно считать Темную Пучину мамой, пусть она помогла в её создании или чрево чернильной машины было её собственным, это было неправильно, отвратительно.       Она улыбалась своей широкой пастью, состоящей из нескольких рядов черных острыми клыками, её когти нависали над Одри, и единственное, что ей оставалось — это считать секунды, когда Темная Пучина ударит её, распоров лицо, когда ударит снова, снова и снова, делая из Одри кусок окровавленного мяса. И как разбиться в лепешку, как сгореть, как сражаться до последней капли крови, если ты уже на земле, и твой враг занес руку для последнего взмаха? Слабо, хрипло крича, раздираемая вонзенными в неё клинками, Одри знала ответ: никак.       И даже понимая, что это конец, она вытянулась вперед, и желтый свет взорвался, сжег всю тьму в округе, и неожиданно для самой себя Одри почувствовала надежду. Она перекувырнулась, схватилась за плечо, анализируя принесенный вред, встала к твари лицом: не окровавленная, зато очень измотанная, растерянная, ведь в ней сейчас боролись отчаяние и радость, и она пыталась верить: это все блеф, и Темная Пучина в действительности не станет убивать Одри телесно. Она хотела в это верить, очень хотела… потому что боялась умирать, сходя с ума боли или искала соломинку, которая сгодится, чтобы зацепиться за неё при падении.       Темная Пучина не шелохнулась, не вскрикнула. Она осталась стоять на том же месте, только чуток удивленная — или она поддавалась, играла с ней?       Перестань сопротивляться. Стань нами…       Прими поражение…       Нет надежды… нет жизни… есть только вечность, только ненависть, только мы… только я…       А потом она прыгнула, и дальше случилось нечто странное, невозможное. Как в безумном туманном сне сквозь клубящийся сумрак она увидела Фриск, подпрыгнувшую, словно застывшую в полете, и занесенный ею меч, острый, объятый живыми тенями, вошел в Темную Пучину, как в облако дыма, и разрезал её наискось, от ребра до длинной шеи и высоко поднятого для удара предплечья — и все это случилось и быстро, и так медленно, что можно было разглядеть, как клинок разрезает тьму, как, выйдя из неё, легко, резко, яростно летит вверх — и Темная Пучина с криком растворяется.