***
По тому свету лучше гулять в компании друзей. Особенно когда все рушится, и старый уклад умирает, давая простор для нового, как мир умирает зимой, дабы воскреснуть в марте. С этими мыслями Одри обнимала Марка при их первой встрече после смерти обоих, когда наблюдала вместе с ним, как Фриск висит на шее несчастного Джейка — уже не синего и не высокого, зато коренастого и человекоподобного. И она, Одри, не думала ни о войне, бушевавшей с обеих сторон, ни о том, что там дальше. Казалось, не осталось в мире живых людей, которые могли бы беспокоиться о них, все они здесь, а значит, не стоит бояться. Казалось, война продолжится здесь, и мертвые восстанут против самой смерти — и раз это неминуемо, опасаться и тревожиться также не стоит, более того — если она будет участвовать в грядущих событиях, она сможет все проконтролировать. Поэтому Одри радовалась, радовалась, не подозревая о всех случившихся в её отсутствие бедах. Четверых призраков заносило снегом, их ноги скользили по льду, но не было в них ни грамма раздражения или горечи: Одри плевала на холод и снег, ведь она наконец увидела здоровым и целым своего друга — своего лидера, бок о бок с которым обещала пройти немало битв. И сейчас они держались друг за друга в грубом боевом рукопожатии, которым некогда ознаменовали свое прощание, и Одри вглядывалась в его глаза смело и уверенно: ведь она не просто умерла, тем самым одолев свой главный страх, она нашла смысл в этой смерти и нашла от неё лекарство. И столько всего накопилось, чего бы Одри с превеликим удовольствием рассказала Марку, столько удивительного, столько такого, что поймёт исключительно друг. А у Марка был другой взгляд, счастливый, но тяжелый, сверкающий, но увядающий, как у старика. И именно так, по-старчески, Марк положил вторую руку на её руку и улыбнулся. — Привет, боец, — произнёс он. — Привет, босс, — был ответ. И обе обернулись на крики: Джейк наконец сбросил с себя игривую, как ребёнок, Фриск, и собрался отомстить, но плюхнулся в снег — девушка вовремя вскочила и радостно закричала: — Синехвост! Это проклятый Синехвост! Боже, не будь я лесбиянкой, я бы тебя взасос поцеловала! — В таком случае бойся мести моей жены. Ей будет плевать, мертва ты или нет, — он встал, своей довольно тяжелой тушей перевернувшись с живота на спину. Фриск, продолжая хихикать, помогла ему встать. А потом, увидев Марка, снова завизжала — и пускай пару секунд назад она уже мяла ему бока, предположила, что для профилактики будет неплохо повторить. Поэтому Одри, точно они заранее сговорились, толкнула к ней Марка на растерзание, и в этот раз Марк был менее галантен, чем Джейк: он стал ругаться, при том повторяя «Привет, да, я тоже рад тебя видеть…». И Одри направилась к Джейку — обняла его, предварительно встав на носочки, и погладила по жестким коротко стриженным волосам. — Они начали ругаться, — сообщил Джейк. — О, — широко улыбнулась Одри. — Поверь, я слышу. — Фриск пошутила про его достоинство. Он ей почти врезал, но она увернулась. А, нет — теперь они катаются по земле. — В их стиле, — Одри сделала шаг назад, с нежностью взглянула на своего друга и ухмыльнулась, увидев ту же смеющуюся улыбку на его лице. — Где остальные? — В паре кварталах отсюда, — сообщил Джейк. И добавил чуть тише, наконец поверив, что нашел их, что они снова все вместе, что, когда приведет Одри и Фриск в их лагерь, все станет как прежде: — Мы искали вас. Она подумала о том, что гулять по миру мертвых не страшно, если рядом друзья, когда все четверо сорвались с места и, поглядывая друг на друга и посмеиваясь, направились черт знает куда — туда, куда их вел лидер отряда, Марк. Грудь чуть не разрывалась от радости, детской, шаловливой, как в детстве, когда снег исчезает окончательно, и на улице тепло, и друзья зовут тебя биться на палках, а не снеговика строить. Быстрая трусца, воющий в ушах ветер — и, странное дело, запах весны в носу, пускай со всех сторон, куда ни глянь, белел твердый сверкающий снег да лёд голубой краской расплескался по земле и фонарным столбам. Ясный, не придуманный запах цветения коснулся Одри, и когда она его ощутила, то побежала ещё быстрее, наплевав и на гололед под собой, и на то, что Фриск с её мечом бегать трудновато. На секунду она снова оказалась в беседке, и омела вместе с другими цветами буйно, красочно цвела, рассыпая по теплеющему живому воздуху сладкие, тонкие ароматы. И снова оказалась в темноте, освещённой тусклым светом, созданным Захаррой, там, где все они, живые и целые, знакомились, один за другим рассказывая свои истории. Одри радовалась, смеялась, плакала: она верила, видела, это её друзья, и они снова вместе, значит, финал, каким бы он ни был, не за горами, но ещё важнее — что перел финалом она будет в окружении людей, ради которых долгие месяцы блуждала по студии в поисках последней бобины. И представляла, как встретит Гетти и Тэмсин, ждущих своих ребят с уловом, и как они найдут Харви, Генри, Тома… Как они соберутся с силами, дабы защитить Эллисон, Рэн и Захарру, если они ещё живы… При мыслях о них огонек в груди немного потух: он стал слабее, прогнал эйфорию, но светлая печаль и красивая радость, мягкая, как перина, заняли её место. Одри смотрела в спины Марку и Джейку и не верила, что все это взаправдашнее. Эти люди, чьи тела они предали огню, с чьими темными горящими силуэтами прощались, глотая слезы и свыкаясь со скорбью. Но мысли о них мигом куда-то делись, когда она обернулась на шум. Фриск теперь не просто отстала — она грохнулась, распластавшись по льду. Одри охнула, схватила за плечи, подняла, сама чуть не поскользнувшись. И обе смотрели на Марка и Джейка, шедших так быстро и уверенно, что не замечали отставших. Видимо, им не терпелось сообщить остальным, и Одри это улыбнуло. — Ну вот мы и нашли их, — сказала она, глядя им вслед. Фриск, раскорячившись в позе между шпагатом и поклоном, схватилась за Одри, когда ноги заскользили назад, вонзила меч в землю, стараясь удержаться на месте, и часто закивала. Якобы не замечая её стараний, Одри не удержалась от усмешки: — Тебе помочь? — Нет. Это я просто от счастья на ногах не стою. Одри выпустила её и снова схватила, когда та чуть не ударилась головой о тротуар. Крепко отхватила её, нервно, весело хихикающую, сама будучи пьяной от радости, обняла за живот, давая Фриск опереться на себя, и скоро они выровнялись и сошли с гололеда. И, конечно же, сразу кинулись вдогонку. — Вы что, пока нас не было, ходить разучились? — преспокойно спросил Марк, не глядя на них, будто ему было все равно. Но он не смог их обмануть: Одри увидела в его глазах скрытое лукавство, отражающее вовсе не прикрытое лекарство в глазах ухмыляющегося Джейка. Фриск, точно бросая ему вызов, положила руку на плечо Одри и парировала: — Не, мы просто так долго ходили, что скоро развалимся, пока вы здесь прохлаждались. — Ты слышал, Марк? — бывший на’ви уставился на него. — Она только что заявила, что мы штаны просиживали! — Да, Джекки, я слышал. Но ничего, как только она увидит, что мы тут устроили, то натянем ей задницу на нос. А может, даже обеими, потому что Одри смотрит на меня так, будто я шучу. — Знали б вы, дети, что пережили мы… — встряла Одри. А раз она, самая молчаливая, заговорила: пришло время обсудить все, что они пропустили. Четверо шагающих по зимнему Месту Мертвых Огней жались к друг другу, наперебой рассказывая все приходящее в голову, без предыстории и подтекста, все, что, казалось, было нужно и не нужно: Джейк рассказал, как вынужден был путешествовать с Сэмми Лоуренсом и отныне не задавался вопросами, почему Харви и Одри его так не любили, Одри затараторила, пересказывая как вместе с Фриск развлекалась в заброшенном парке аттракционов, Марк — как подрался с Томом, едва его привели в некий лагерь некого сопротивления. И никто не заикался об ужасном, о том, что пришлось им пережить: Одри и Фриск молчали о постоянном давлении со стороны Темной Пучины, каждая в отдельности молчала о поражении в драке с мертвецами Хэрроу или о коме. Важнее плохого было хорошее. И они прошли так всю дорогу до бледно-желтого кемпера, одиноко ютившегося под покосившейся черепичной крышей одноэтажного домика с повалившимся забором. Они остановились перед маленьким домом на колесах с выбитыми окнами, единственной уцелевшей фарой и спущенными колесами, и когда Одри увидела его, то подумала, что всегда мечтала о таком — о месте, которое никуда не денется, куда бы ты ни отправился. И в следующий момент, когда она поняла и что они дошли, Одри наперегонки с Фриск сорвалась с места, уже зная, что сейчас из кемпера кто-то выбежит. И выбежали. Ловкая и прыгучая, как зайчиха, Гетти выскользнула из оконной рамы без стекла и ринулась к ним, обгоняя фигуру, которая вылетела из распахнутой двери. Только при приближении Одри узнала в ней Тэмсин и задохнулась от радости — именно с ней, крепко обнимаясь, она столкнулась на полпути от кемпера, как Фриск встретилась со врезавшейся в неё Гетти. До тех объятий, теплых, дружеских, если не семейных, будто они были сестрами, Одри не осознавала сколь сильно скучала по Тэмсин и как ненавидела себя, что Уилсон убил её, а не настоящего своего врага. Тэмсин жалась к ней именно так. Как человек, встретивший родственника, хотя они никогда не считались подругами и Одри ощущала скорбь исключительно по человеку, важному тем, к кому она успела на тот момент проникнуться симпатией. Бок о бок они прошли мало. Но этого Тэмсин хватило и для жертвы, и для этой встречи, исполненной радости. И Одри обнимала её, радовалась и все-таки ощущала некую неправильность, как лжец, получивший не принадлежащую ему по праву вещь. — Слушай, Тэмс… — Потом, — ведьма отстранилась, и глаза её встретились с глазами Одри. Она прищурилась. В этом прищуре девушке почудилась плохо скрытая грусть под личиной радости. — Они разве не были желтые? Одри усмехнулась. Когда они дружной компанией ввалились в кемпер, Гетти, точно обезьянка, висла на шее Одри, и чтобы она не упала, ей пришлось держать её прижатые к собственным бедрам ноги — с виду казалось, что Одри несёт огромный рюкзак с пышной шевелюрой коротких черных волос. Но когда она стала заваливаться на бок, девочку пришлось спустить на пол, предоставив заботам Фриск. Та явно не собиралась отпускать девочку, поэтому снова и снова прижимала её к себе или всячески донимала, будь то толчок в плечо или расчесывание пробора костяшками пальцев. Марк влетел следом за ними, потом остальные, и что было дальше, Одри помнила смутно. На неё накинулись запахи, цвета, даже тепло согретого воздуха: судя по всему, здесь они обустроиться уже давно и решили напомнить себе о жизни всеми возможными способами. Запахом растущей в горшочке маленькой ёлки, обклеившими стену коврами, обертками от подарков и ленточками, мягкостью подушек, которые разбросали пол и рисунками фломастером на единственном не выбитом стекле. Мертвые члены ганзы воссоединись, и Одри чувствовала, как утерянный кусочек сердца встает на место. Они были не в полном составе, но и того Одри хватало для понимания — все то, через что она прошла, все-таки не было напрасно. Ведь она искала бобину ради них и боялась, открыв глаза в Месте Мертвых Огней, найти их и сообщить о своем проигрыше, найти в их лицах разочарование, так как шанс, который они даровали ей и Фриск, обе вскоре не оправдали. А её ждали. Их обеих ждали, искали с тех пор, как они погибли, в этом она не сомневалась. И отныне каждый из них призрак, их жизнь подошла к концу и началась новая жизнь, призрачная, проходящая в Месте Мертвых Огней, и Одри не волновалась на сей счет. Слушая тараторящую активную Гетти, которая рылась под креслом водителя, попутно кивая Тэмсин, объясняющей ей что-то, Одри не сомневалась. Они сели на подушки. Меч Тьмы пристроился у стены. Несмотря на тесноту, они обстроились удобно, чтобы каждый мог в случае чего выйти на улицу и, думала Одри, побежать, потому что бежать, судя по трупам, висящим над ёлкой, было от чего. За окнами снег шел еле-еле, вяло ниспадая с черного неба на белую землю, ветер тихо подвывал, как волк, наступивший на колючку, и во всех тех явлениях Одри видела знамение. Быть может, смыслом их награждали радость и вера, быть может, они были тем, чем казались, не важно — важно, что, устроившись, шестеро недолго смотрели друг на друга. И тогда она увидела, как пропадает улыбка с лица Тэмсин. Они молчали достаточно, чтобы успокоиться, неловко почесаться или уставиться в пол, ища в мягких подушках ответы на возникшие вопросы. — Ну, — заговорил Марк, даже не скрывая ни интереса, ни нахлынувшего на него уныния, ни смущения: точно спрашивать было неловко. Только Одри знала, по-другому быть не могло. Она сжала губы, кивнула ему. — Расскажете все с самого начала? Сдавленный вздох повис в воздухе. Это была Фриск, судя по румянцу на щеках, до последнего надеявшаяся, что сначала обо всем расскажут друзья. Или что неметь ничего не будет спрашивать в целях не ворошить травмирующие воспоминания. Тем не менее, именно она осторожно и незаметно коснулась руки сгорбившейся Одри, а не наоборот. Это она, заметив, как мрак сгустился вокруг них, как дымкой заволок глаза Одри, поддержала её, и сердце подскочило, приятно разнежившись: так лёд тает, холодной водой стекая по сосулькам. Тэмсин было открыла рот, чтобы, наверное, сказать, что расспросы можно оставить на потом. Но она промолчала: она переглянулась с девушкой с ножом, единая с ней общей тайной — тайной смерти и первого контакта с царством Темной Пучины, после которого кто-то остался жив, — и, прождав секунду, вместо этого сказала: — Вы были живы, а мы нет. Но мы все равно беспокоились, ведь нет участи хуже угодить в Место Мертвых Огней. Особенно беспокоился Харви. Как именно он беспокоился, никто не уточнил, но упоминания его имени оказалось достаточно. То являлось подтверждением очевиднейшего: Харви здесь, и раз это так, значит, воссоединение брата и сестры не за горами. Если сравнить знание с гладящей ладонью, то имя Харви пригладило невидимый распушившийся мех на затылке Одри, и та не просто смирилась, она приняла весь их путь как данность, как историю, которую можно рассказать. Ведь так она её воспринимала, когда было труднее всего, да? Одри представляла, как окинет друзей взглядом и обратит их с Фриск страдания и подвиги в историю, которая для потомков ганзы станет легендой — полуправдой-полумифом, неподтверждаемой, однако обладающей свойством, коим обладают все хорошие легенды — в неё захочется поверить. — Я умею рассказывать истории, — сказала Одри. — Но давайте признаем: в некоторых историях важен смысл, который попросту теряется при пересказе. Очень немногие рассказчики способны вам поведать не только о пройденной дороге и к чему она привела, но и о том, что эта дорога значила. Это и есть рассказать полную историю. Поэтому я предоставляю слово такому человеку — Фриск в деле историй мастер. Гетти весело фыркнула. — Это значит, рассказ затянется. А раз так, сразу озвучу свои пожелания: я хочу знать, что это за черную штуку вы притащили и что вы в наше отсутствие устроили, потому что мы встретили уже достаточно потерянных, жалующих на двух маньячек, устраивавших им темную. А потом встретили какого-то Нормана, он рассказал, как «жил, никого не трогал, а потом его убили неадекватные девицы». — Потому слушайте очень внимательно, мои девочки и мальчики, — Фриск, которой доверили нечто столь важное, как поведать обо всем с ними случившемся, приосанилась. Она знала обо всем, что случилось с Одри, пока они были порознь, потому не боялась соврать — скорее ей стоило бояться сказать лишнего, хотя Одри не обиделась бы, начни Фриск погружаться в нюансы собственных мыслей и мыслей своей спутницы. — Сегодня я расскажу вам столько невероятного, что в конце вы будете молить о пощаде. Ведь история страшная, и в ней, стоит отметить, мало веселого. Но, как говорится, — она оглянулась на Одри. — Ярче свет во тьме горит. Время в истории ведь как бобина. Ничего не стоит развернуть его в обратном направлении, оглянуться назад на себе из прошлого. Одри давно подметила то удивительное свойство историй, засевших в памяти, и времени, которое остаётся а сердцевине воспоминаний: когда ты говоришь, перескакивая из «сейчас» в «тогда», ты и душой, и телом переносишься вслед за рассказчиком. И стоило Фриск начать говорить, Одри вернулась туда, в мир, где она, казалось, потеряла всех, кого любила. И пускай Фриск начала задорно, Одри знала — история, начавшаяся со слов «Сразу после битвы…», очень скоро обретет свое истинное лицо. И оно вовсе не улыбающееся и светлое. Одри вспоминала красные шторы и черно-белый пол, вспоминала, как они с Харви и Генри, которые наверняка уже рассказали обо всем остальным, сражалась с Темной Пучиной. А потом вспоминала то, что никто из ганзы уже не застал. — Они вышли, и сначала Одри не поняла, где находится. Она открыла глаза, закрыла, снова открыла: ландшафт был ей незнаком. Непривычный, рассыпчатый и приятный желтый свет тоже… Прошлое станет настоящим, если найти конец… Уничтожив все пути отхода, они не дадут Рыцарям вернуться в чернильный мир, а Темной Пучине выйти из него. Никто друг другу не станет мешать… Вернувшись в чернильный мир, мы были склонны считать, что дальше дела пойдут хуже. Но все оказалось с точностью да наоборот… Она жила в бедной семье, у меня до некоторого времени семьи не было вовсе, и лишь единожды каждая из нас таки добралась до заветных американских горок… Подаренные перед разлукой воспоминания теплились в мозгу, перекатываясь, как морские волны… Все слушали, затаив дыхание. Даже Одри, потому что ей хотелось узнать, как Фриск смотрела на неё все это время — и как поведает о случившемся лично с собой. И все кивали, задавали вопросы, все, кроме Тэмсин. Одри сразу обратила внимание на её неподвижность и предельную внимательность, с которой она впитывала каждое слово рассказчицы. Больше всего внимания она уделила итогам битвы с Хэрроу и его людьми: тогда она подобралась, глаза её загорелись мрачным таинственным огнём, и вопросы без ответов отразились на незаметно изменившемся лице. Одри увидела это и от чего-то напряглась — то, как её заинтересовала близость смерти своих подруг, сделало больно, потому что не походило на банальное погружение в историю. Но очень скоро избавилась от этого ощущения. Опускались интимные, чувственные подробности, некоторые из которых знать Фриск просто не могла. Она не могла знать, как сильно переживала Одри о ней, когда проснулась в жилище Алисы Ангел и её соратников, с если бы Одри рассказывала историю вместо неё, ни за что не поставила на том событии акцент: эта кровоточащая рана на сердце, перевернувшая мироощущение Одри с ног на голову, принадлежала исключительно ей. Поэтому Одри не удивилась, когда Фриск не рассказала об их танце, как пропустила почти все, что происходило с ними в Городе Полуночи, сразу перейдя к возвращению в Город Разбитых Мечт — и к предупреждениям, которые оставляла Темная Пучина. И Тэмсин все это время улыбалась уголками губ. Будто она знала то, чего так и не поняли остальные. Пусть в той улыбке и сквозила горечь. А когда Фриск подошла к истории Меча Тьмы и противостояния Одри и Темной Пучины, наступила тишина, и те улыбки и хитрое сверкание глаз пропали. Четверо Рыцарей замолчали, когда Фриск рассказывала им о своей встрече с Арагорном и о том, какой клинок он ей подарил. И, судя по всему, они были о нём наслышаны и, может, видели издалека… и никогда настолько близко. «Кто же тебя так напугал?», — звучал голос Фриск, пародирующей голос Арагорна. И сразу прозвучал её ответ: «Смерть». И меч все ещё стоял, прислоненный к стене напротив выхода. И отныне все взгляды были прикованы к нему. — То есть, подожди… — начал Марк, прерывая рассказчицу. — Это… — Ага, — кивнула Одри. — Ваш Меч Тьмы. Если хочешь обдумать, то после того, как Фриск закончит. И, разумеется, после того, как вы расскажете, что произошло с вами. Когда зазвучала история их смерти, в которой Одри не видела особого героизма, только отвагу перед ликом небытия, и небывалую для двух хрупких поломанных девушек стойкость, все, включая и саму Одри, снова обратили все внимание на Фриск. Та, немного прождав, заговорила о том, как они оказались в насосной станции… и как пали. И Одри не могла не заметить, как дрожал её голос и стал темнее взгляд, когда она без деталей описала смерть Одри и как, поразительно храбро для человека, до этого с трудом создавшегося в содеянном, рассказала о гибели от врученного ей клинка. Назрела тишина, в ходе которой Марк, Гетти, Джейк и Тэмсин переваривали услышанное, а Фриск, сжавшись в клубок, лежала на подушках, касаясь теменем ноги Одри. Тишина, молчание то повисло под потолком, как липкие чернильные облака, поглощающие любые звуки, и в повисшем безмолвии Одри почудился писклявый ровный звук — так повизгивает мир, жаждущий наполниться музыкой, треском, голосами, лязгом, хоть тихим трудным дыханием. И Тэмсин заговорила первая, только и сказала она вовсе не то, что ожидала Одри услышать: — Значит, наши подруги ушли? Фриск кивнула. — А то, что я дала тебе, отдала? — Отдала. Этого Тэмсин оказалось достаточно. И она, облокотившись о стену и снова взглянув на Меч Тьмы, начала свою историю. И та началась с того, несколько недель назад Генри, Харви и Том нашли путь к сердцу Места Мертвых Огней. Один снегопад сменился другим, и пока Одри слушала не особо долгую и насыщенную историю своих друзей, ловя каждое слово о Харви и Генри, она попутно размышляла о том, что Тэмсин передала Фриск — а когда вспомнила, что та перед расставанием друзей вручила Рэн двух голубей, то ли стеклянных, то ли деревянных, то стала думать о другом. Она думала о том, что будет дальше: доберутся ли они до лагеря, встретится ли она с братом или он все ещё будет на своей собственной миссии, и, конечно же, как они собираются действовать. Северная Ведьма говорила, что они построили крепость и готовят бойцов, но что могут мертвые против смерти? И так ли это важно? А она продолжала. Она рассказала, что случилось со Стивеном (сердце подскочило, и Одри, сжавшись, печально уставилась в окно, будто в пелене стояла его фигура, прощально машущая рукой), как нашла Гетти, около полутора часа просидевшую в мусорном баке, как устроена их молодая община. Все, вплоть до некоторых участников той общины сопротивления, в рядах которой собрались люди, некогда друг друга не любившие: ведь в стенах студии шла кровопролитная война между мирами, и жертвы были с обеих сторон. И когда Тэмсин рассказала о Сэмми, оказавшимся в лагере после страшной катастрофы, и о драконе, Одри долго думала, что это могло значить, и ждала, когда она снова вернётся к Харви, и в то же время нечто острое проткнуло грудь. Может, в глубине души она знала, что и описанные ею трещины в земле, и рухнувшая стена, все это последствия битвы с Темной Пучиной. Битвы, которая, судя по рассказам очевидцев, имела катастрофические последствия и для студии. Одри поняла, что молчит, повернутая к ней спиной, и просто принимает информацию. — Они сказали, — продолжала Тэмсин. — Там, возле особняка, случилась ещё одна битва. И там участвовали Рыцари. Фриск, до этого более-менее расслабленна, если на иголках возможно оставаться спокойной, резко дернула головой — и её взгляд замер на ведьме. — Около двух десятков погибших со стороны Рыцарей, — продолжала она. — Но никого в Месте Мертвых Огней мы не нашли, хотя искали и вас, и их уже продолжительное время. Потерянный, убитый в том сражении, заявлял, что видел Алису Ангел, другой почему-то все время твердил, что его убила дама в цилиндре, ещё один — про… вампира. — Рыцари тоже вернулись в студию? — спросила Одри, предугадав вопрос Фриск. Они переглянулись, и каждая из них прикинула, сколько предположительно прошло времени между днем, когда Эллисон только привела в действие их коварный план, и возвращением воинов в красной униформе. И Одри от чего-то стало не по себе, ведь она задумалась, что в такое случае с подругами, и что случится со студией, если Рыцари продолжат совать нос в чужие дела. — Видимо, только часть организации. Мятежная часть, — пояснила Тэмсин, но от её предположений лучше не стало. Даже наоборот, все собравшиеся невольно поёжился и ощутил легкий холодок страха. — Солдат было совсем немного, и то их вел человек без топора и шлема в виде феникса. По словам очевидцев, всеми командовала женщина в голубом плаще. И снова переглянулись. На сей раз — с невыразимой и кажущейся невозможной гаммой чувств. Судя по всему, мертвые не врали, когда говорили о подкреплении, и на поверхности их, небось, собралась целая армия, и все время, что их лидер будет воскрешать их, будет становиться ещё больше. Но самое важное — Рыцари, которые присоединились к заварушке. Знать бы ещё почему сейчас. — Что-то ещё? — спросила Одри, и Тэмсин отрицательно покачала головой. И показалось, нет, стало ясно и очевидно, что она врет. А это значит, что, как и они, она планировала рассказать нечто важное уже вернувшись в лагерь. Так они, пусть и не полностью, узнали о происходящем на другой стороне. И узнали, что приблизительно их ждёт здесь, то есть, ничего хорошего: от Темной Пучины, которая попытается закончить начатое, сделав частью своих елок, до разного рода безумцев и взаимной нелюбви и вынужденного доверия между людьми, которые отправили сюда друг друга. И не известно, сможет ли Одри в ближайшее время встретить Харви, встретит ли вообще, и, признаться, это пугало до дрожи. Если бы Одри могла, она бы подготовилась лучше, она изучила бы Город Разбитых Мечт вдоль и поперек и нашла бы, может, способ, как Фриск, протащить сюда оружие — хотя Меч Тьмы скорее прецедент, то свойство клинка, которое позволяло ему разрубать камень и оставаться неподвижным до тех пор, пока не появится его владелица, а значит, вероятно, Одри бы не нашла другое оружие. После истории она вышла, ощущая на себе взгляд Тэмсин. Та смотрела, смотрела, словно заглядывала ей в душу сквозь кожу и кости, и, покидая кемпер, Одри снова ощутила холодок. И он вскоре пропал, ведь, ступив на замерзшую дорогу, дав зимнему быстрому ветру поцарапать лицо, согнав было начавшее образовываться тепло с кожи, потому что она не переставала думать и о хорошем. Мёртвые мертвы. Они все в одном месте и отныне могут действовать сообща. Та битва, которую вели живые против Темной Пучины, прошла, а на то, что происходит в конфликте Рыцарей и их главных оппонентов, они не смогут повлиять, как бы ни хотели. Остаётся идти дальше. И, зная это, Одри подняла глаза к небу и, не долго решаясь, рисковать или не стоит, превратила свое Серебро в лук и выпустила из него стрелу, стрелу, звучавшую как приветствие и обещание скорой встречи. Они выступили в путь. Путь намечался долгий, но все они прошли столько, особенно Одри и её напарница, что расстояние их совсем не пугало. Они собрались, налепили на себя найденную в кемпере теплую одежду, подхватили Меч Тьмы и поплелись за Джейком, бегущим впереди всех в качестве разведчика. Одри считала, она будет думать о Стивене и его страшной судьбе, о том, как приятно было поговорить с ним и выслушать его путанные объяснения касательно связей богов в египетской мифологии. А думала она не о нём, даже не о том, что мертва. Она вдруг вспомнила себя маленькую и сон, нереальный и бредовый, от чего-то напомнивший происходящее сейчас: она идет по заснеженному городу, не видя ни конца, ни начала выбранного пути, и рядом с ней бредут люди — кто пропадает и возвращается в поле её зрения, кто превращается лишь в движущийся, шелестящий ветер фиолетового цвета, иногда рядом мелькает черный клинок, с которого чернилами стекают тени, иногда её обгоняет мужчина еврейской внешности. Послышалась музыка. Музыка чистая, знакомая: обладательница этого голоса петь не умела, зато обладала харизмой, заразившей остальных радостью, в том числе и Одри. Ведь она помнила эту песню по своему сну… и потому что очень любила творчество Фрэнка Синатры. Оно стало для неё священным. Чем дальше Одри заходила в прошлое и размышления о нём, тем очевиднее становилось, что, может, это было никакое не совпадение. И это странным образом и воодушевило её, и испугало. Отныне её дом, её вечность — Место Мертвых Огней. Одри никак не повлияет на это, не вернётся из могилы, которой стала для неё станция под сгоревшим домом, она будет здесь, и она будет сражаться, учиться, любить. И маленькая Одри из безвозвратно утерянного прошлого никогда не узнает, сколько испытаний выпадет на её долю и что бояться этого не стоит, ведь тени приходят вместе со светом. «Смерть нас не найдет. Мы сами её найдем, и когда придет час, мы сразимся и победим… Наверное, если бы я вернулась в прошлое, то села бы подле той крохи, какой была тогда, и обещала: жизнь тебя потреплет, но все будет хорошо. Все будет… по-твоему». Ведь рядом друзья, люди, которым она подарила свое доверие. И с ними, стоит признать, можно побыть ребенком, которым она уже никогда не станет, но которого сбережет внутри себя любой ценой.And now, the end is near And so I face the final curtain My friends, I'll say it clear I'll state my case of which I'm certain I've lived a life that's full I traveled each and every highway But more, much more than this I did it my way…