Тройная доза красных чернил

      Я знаю лишь то, что Северная Ведьма собирает армию. А твой отец, именуемый здесь Старшим вместе со своим Темным Наследником, моим Мертвым Солнцем, помогает ей в этом. Все силы стянуты туда, Одри. И когда ты к ним явишься, передай, что я не так глупа, как кажется…       Всё хорошее рано или поздно кончается, и Харви, и Одри знали это слишком хорошо, чтобы надеяться хотя бы до истечения двадцати четырех часов просто радоваться друг другу и друзьям и разговаривать обо всем на свете. О драконах, о Крепости Удачи, о всех событиях, случившихся за время, что они были в разлуке. Если бы Одри попросили пересказать все эти часы поминутно, она бы вспомнила только момент, когда вернулась к Харви и кинула ему лопату — давай, мол, теперь снег убирать. И они убирали, переглядываясь и смеясь. Харви, казалось, подрос за это время и возмужал, если возможно возмужать будучи мертвым. Одри наблюдала за ним и видела, как легко он управляется с любой работой, слышала, как беззаботно говорит… и также видела тяжелую густую тьму в его взгляде, словно он смотрел за недосягаемые горизонты, где царствовали силы похуже войны и смерти. Она слышала, как трещит его голос, как говорит с ней весело, с толикой свойственной одному ему ядовитой язвительности, и разом разламывает все радостное в своих словах истиной — истиной такой же тяжелой.       Они бы разговаривали вечность. И разговаривали бы о самом важном, не о пустом, как сейчас. Одри хотела рассказать Харви об отце, который вновь пришел к ней на помощь, о том, как скорбела по брату, как он приходил к ней во снах, хотела спросить, был ли это он или все-таки Темная Пучина. Харви, недавно переживший долгое путешествие и сражение с настоящим драконом, в котором чуть не утонул в горячей отраве, выпускаемой острыми змеиными клыками, мечтал рассказать, как скучал, как эта тоска порой убивала его, и он звал её, посылая сигналы сквозь Силу, и всегда слышал в ответ тишину. И оба молчали о важном. Они говорили о другом.       А потом их позвала Тэмсин. И как-то оба поняли, как ощущают дневные птицы наступление ночи, что шутки кончились.       Как человек, знающий, где история началась и чем кончится, сотни раз повторявший вам одно и то же ради осмысления происходящего, я не стану пересказывать, что услышали наши героини на том собрании. Я не расскажу, как Харви нервничал, пока они с сестрой шли за Тэмсин, как взял её за руку, прося оставаться спокойной, и от того нервируя Одри ещё больше: стоя за дверью, ведущей в лачугу, Одри тряслась, как последний осенний лист, и она снова ощутила себя уязвимой и хрупкой, точно за дверью её ждали и циркулярные пилы, и бурная чернильная река, и клешни, и алые крылья. Я не расскажу, как все мертвые члены ганзы и уселись за один стол, и Одри увидела Фриск, судя по виду довольно давно ожидавшую, когда соберутся все — она стучала носком одной ноги по полу, как Топотун из «Бэмби», а рукой по колену другой, и взгляд её был устремлен вниз. И не расскажу, как Тэмсин начала говорить.       Вы знаете, о чем та говорила. О множестве ходов, предпринятых в целых борьбы с Темной Пучиной, о пророчествах, видениях будущего и банальном расчете. О том, что Фриск должна была умереть, чтобы обрести некую особую связь с Местом Мертвых Огней, а Одри, уже тогда остолбеневшая от ужасающего осознания, все же была Чернильным Демоном — и только в её силах остановить врага. Ей, созданной Темной Пучиной нарочно слабой и никчемной.       Одри Дрю сидела и слушала каждое слово человека, которого считала подругой, человека, встречи с которым ждала. Она слушала и об отце, прозванном здесь Старшим, и о прорыве границы между мирами… и о том, что война уже идет: пару недель назад в Месте Мертвых Огней появились новые Рыцари и потерянные, а также, как ни странно, лошади и кони, и за последнее время их становилось все больше, точно на той стороне шла ожесточенная война: живые убивали мертвых, мертвые убивали живых. Конечно, Одри о многом знала и без Тэмсин. Так для неё не стало откровением, что Темная Пучина принимала облик Харви, дабы запугать её, что тень, порой преследующая её во снах, была Темной Пучиной, также хорошо она отныне осознавала: иначе тень, иногда чудившаяся то Одри, то Фриск наяву, принадлежала Одри — ибо она была Чернильным Демоном. И все-таки слышать об этом из уст ведьмы казалось невыносимым.       Все это было невыносимо. И потому, не дослушав, Одри убежала прочь. Лишь дверь распахнулась, она вылетела на улицу, и в дом проник воющий зимний ветер.