Тройная доза красных чернил

      — Что ты ждешь от битвы? — Харви говорил тихо, с долей страха и возбуждения, которое появляется, когда мысли о скором неприятном и болезненном мероприятии одолевают человека окончательно. Одри, слушавшая пение мёртвых, задумчиво пожала плечами: вопрос она услышала и поразительно легко поняла, будто в кои-то веке они с братом говорили на одном языке. И вопрос ей показался банальным, несмешно глупым. Что ждать от битвы кроме смерти? Ожидание смерти.       Накрапывал новый дождь. Звенела броня, жилкой дрожала слабая жизнь в мире мёртвых, и сталь, жаждущая крови, будто шипела от сдерживаемого жара. Все жители Крепости Удачи собрались на площади, под заранее расправленными навесами, дабы спастись от дождя, и в уютном сиянии желтых гирлянд, заменяющем огонь, они сидели, разворачивая, примеряя доспехи и сражаясь на мечах и шпагах. Одри повезло, войдя в тень, почти сразу наткнуться на кружок незнакомых ей людей, чье происхождение оставалось загадкой, и услышать, как один из них поет песню собственного сочинения. Милую, простую. Живую. Она пленила Одри и позже пленила Харви, искавшего сестру все то время, что Одри перестала искать его, дабы сообщить важную новость, разделившую её жизнь на «до» и «после».       Борозда, оставленная на сердце, все также исходила ядом, пульсировала, подобно земле под тысячами пар ног, обитых железом, под копытами крупных скачущих галопом коней, под колесами боевых машин. Так бешено бьются, как крылья, флаги и знамена, и ломаются мечи, и разрываются гильзы. Убийца, Темная Пучина, вечные тренировки, бесконечный лязг и свист из мастерских, первые примерки брони, лежащее в ладони оружие. Нет и не могло быть по-другому, только так. И битва будет такой. Она будет осыпаться, как песок, реветь, как взрыв, и кровь из ран будет течь, точно слезы из глаз. Одри не фантазировала. Она знала, что, возможно, очень возможно, умрёт. Умрёт и Харви. И эта незнакомая компашка. И все друзья, кого она знала и любила.       — Ничего, — был ответ. — А ты?       — Что выживу, — Харви вдруг прыснул, тихо, но резко: он наклонился голову, пряча лицо в руках, скрещенных на груди, и губы парнишки расползлись в широченной улыбки. Как у того, кем он был, как у Чернильного Демона. — Звучит смешно, ага. Но я надеюсь выжить в побоище.

Тени мелких облаков По краям тихонечко идут. Птичка хочет прошептать «Люблю», Больная расставания тоской. И пусть нескладен стих, Пусть написан быстро и криво Сапфо, лучшей из тысячи Сапфо, В минуты капель дождевых Птица песню розову поет. Тоскливо и больно Словно в горле жесткое сукно. Все сильней влюбляется в неё, И зло обжигает ту огонь. Птица влюбляется в космоса гладь, Только страшно умирать, Падать влюблённой на самое дно.

      В груди Одри дрогнуло, как при касании любимого человека, и девушка сделала шаг вбок, к брату. Она дотронулась до его руки, сжала. Посмотрела на него, лохматого, с копной пышных черных волос, топорщащихся в разные стороны. В эти голубые озорные глаза, из которых ещё многие годы не должен был пропадать огонек детства. Но он пропал, пропал, когда мир покатился по наклонной, унося с собой психику и позже — возможность измениться, стать лучше, взрослее. Харви ответил на прикосновение. Поднял голову, глянул на поющих. Одри усмехнулась, отметив, что, расслабленный, он очень милый: такого и за ухо дернуть охота, и щеку немного оттянуть, в шутку, конечно.       «О чем только не думается перед смертью…».       Другие песни тоже витали над шатрами, точно те птицы, точно облака. И брат с сестрой под шум дождя и вой тех песен, под плач, хохот и разговоры, думали о своем и изредка высматривали в сумраке знакомые лица и силуэты. Но никого из тех, кто мог бы им помешать, или был чрезвычайно нужен, рядом не оказалось. И Одри мысленно сделала шаг в пропасть, где сплетались воедино надежды и мечты, и несмотря на страх, несмотря на усталость, сгибавшую спину, превращающую её, сильную и молодую, в старую развалину, она решилась.       — Если мы умрем, умрем окончательно, я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя, — произнесла Одри. — Мы пережили слишком много, чтобы оставить эти слова непроизнесенными. Ты стал для меня… и тенью, толкающей ко злу, и лучиком света, вытащившим ко свету, словно на берег. И я рада, что ты мой брат.       Харви не знал, что и как сказать ей: вина за сделанное, за задуманное, за все тайны и раскрытые секреты, терзала его. И все же он кивнул и сказал:       — Аналогично и для меня. Без тебя я бы остался чудовищем. Я бы продолжал бежать от себя настоящего, не сделал бы всего того, что сделал в этом пути. И все благодаря тебе.       Одри улыбнулась, как человек, который услышал то, что всегда мечтал. А потом, осмелев, падая в пропасть отчаяния и слепой, безосновательной радости, наклонилась, чуть не касаясь ртом его уха. И сказала:       — Харви… если мы выживем, я бы хотела, чтобы ты был гостем на моей свадьбе.