Меч, Корона и Посох. Часть II "Корона"

— Мальчик! — объявил господин Дарлинтон, и в его сияющем взгляде была явственно видна гордость врача, только что спасшего человеческую жизнь. — И мать, и ребёнок в полном порядке. Все — и мэгляндцы, и девоны — зааплодировали. Казалось, успех врача касался и их, и они были причастны к нему тоже. Хозяин харчевни стал улыбаться ещё шире. Его можно понять: на свет появился тот, которому он со временем сможет передать своё дело, свою харчевню. Родился его наследник. И хозяин вместе с врачом спустились по лестнице в зал. Откуда-то со стороны раздался бой часов, очевидно, находившихся в одном из соседних помещений, и участники мэгляндского посольства узнали, что уже час ночи. — Нам надо в гостиницу, — выразительно посмотрела бабушка Аквилегия на правнука и остальных своих спутников. — Монсэр Амлаф, — обратился Эйрент к хозяину. — Если вы не против, то нам надо идти в гостиницу. Завтра выезжать надо. — Конечно, конечно, — отозвался хозяин. — Как, вас завтра уже не будет? — К сожалению, да, — подтвердил Эйрент. — Очень жаль, очень жаль, — покачал головой хозяин. — Но, надеюсь, вы к нам приедете снова! — Надо бы оплатить ужин, — напомнил было барон Дио-Ринмар. — Да вы что! — возмутился хозяин. — Я не возьму с вас ни единой монеты! Ведь благодаря вам родился мой сын! — Премного благодарны, — слегка поклонилась бабушка Аквилегия, а затем снова выразительно посмотрела на своих спутников: мол, пора идти. Распрощавшись со счастливым хозяином, мэгляндцы и девоны вышли из харчевни и направились в сторону гостиницы. Их сразу же окутала атмосфера ночного города всё с той же прохладой, плачем ребёнка в одном из окрестных домов, кошачьими концертами и разудалой песенкой запоздалого пьянчужки. Мэгляндцы и девоны направились к себе в гостиницу. Двор гостиницы печальным жёлтым светом освещал одинокий фонарь, превращавший росшие под ним кусты в причудливо вырезанные из какого-то жёлтого камня фигуры. Со стороны конюшни временами раздавалось короткое сонное ржание. Общая атмосфера сонной осенней ночи царила вокруг. Когда же путешественники вошли внутрь здания, с улицы они не услышали ни звука. «Скорее всего, здесь у окон очень плотные рамы», — решил Эйрент. А может быть, чёрный бархат тишины гостиничных помещений сыграл на контрасте со сравнительно шумной улицей. — Ай, — буркнул барон Дио-Ринмар, споткнувшись обо что-то, лежавшее прямо посередине коридора. — Потише! — зашипел Эйрент. Очевидно, пришедшие каким-то образом нарушили тишину, и навстречу им со скрипом открылась одна из боковых дверей. В дверном проёме появилась фигура портье, который, в отсутствие хозяина, отбывшего по делам, селил их в комнатах по приезде. — Что-то долго вы, — сонно пробурчал портье, слегка почёсывая грудь и переводя взгляд на маркиза Корангарда и графа Гринтарга. — И вы с ними. — Так получилось, — сурово, с видом, отбивающим у собеседника всякую охоту шутить, отозвался маркиз, многозначительно протягивая руку к рукояти меча. — Сейчас мы намерены пройти в наши комнаты. Не задерживайте нас. Иначе у вас будут неприятности с хозяином. — Конечно-конечно, — залебезил портье с жеманной улыбочкой. Они прошли в свои комнаты; на сей раз бабушка Аквилегия отправилась на ночлег с остальными четырьмя женщинами посольства, в том числе, с госпожой Ланцетти и госпожой Арцман. Правнуку, как и прежде, искренне предложившему ей свою помощь, она категорически отказала, и Эйренту ничего не оставалось делать, как направиться к себе. В комнате его уже ждали Алдор, Велен, Гамер и Тамир. Молодые мэгляндцы, не говоря ни слова, разделись и улеглись в постели, и последнее, что запомнил Эйрент перед тем, как провалиться в сон, что подушка приятно пахла ромашками. Эйренту снился удивительный сон. Перед ним стояли Рендом и Святомир, оба одетые на девонский лад и даже с мечами. Они спорили, кто будет руководителем мэгляндского посольства и будет нанимать его охрану. — Я буду руководителем посольства! — заявил Святомир. — С какой стати? Ты слишком молод для этого! — возразил Рендом. — Ты будешь нанимать всего лишь охрану посольства! — Зато я друг Эйрента! — парировал Святомир. — А я — его отец! — Но я всё равно буду руководителем! — кипятился Святомир. Эйрент хотел было вмешаться и прекратить этот абсурдный диалог, как вдруг Рендом со Святомиром резко прекратили свой спор, и переглянулись. — Я знаю, кто будет руководителем посольства, — заговорщицки прошептал Святомир. — И кто же? — улыбка, появившаяся на лице отца, показалась Эйренту какой-то зловещей. — Сам Эйрент! — объявил Святомир и расхохотался. — Зачееем?! — простонал Эйрент, с ужасом глядя на дьявольски смеющегося кузена. — Эйрент, вставай! Уже утро! — наклонился тут отец над Эйрентом, тряся его за плечи. — Да вставай же! Эйрент с трудом разлепил глаза и подождал, пока взгляд сфокусируется, а из головы уйдёт сонный дурман. Над ним стоял Тамир и смотрел на него сочувствующе с долей какой-то усмешки. За его спиной виднелись лица Алдора, Велена и Гамера. По-видимому, Тамир снова хотел потрясти соплеменника, но тот понял это и отстранил его руки. — Тамир? — сонно пробормотал Эйрент. — Что случилось? — Ты сейчас стонал и извивался в постели так, как будто тебя режут! — пояснил Тамир уже без тени улыбки на лице. — Сон просто приснился, — пояснил Эйрент, садясь в кровати и потирая рукой лоб. — А что хоть приснилось? — деловито поинтересовался Велен, очень серьёзно относившийся ко всему, что связано со сновидениями. Эйрент рассказал другу, что ему снилось. Остальные внимательно слушали. — Ты, наверное, вчера явно перебрал девонского вина, — засмеялся Алдор. — Перестань, — упрекнул его Велен. — это просто жизненные впечатления смешались. Сразу видно, кто-то хлопал ушами на биологии в Спецлицее. Мы же с тобой вместе учились у господина Гольджини, а уж он о сновидениях много рассказывал. — Ничего, — закончил этот разговор Тамир. — Главное, это всего лишь сон. — Какие у нас дальнейшие планы? — спросил Эйрент, поднимаясь с кровати. — Кто-нибудь знает, где сейчас находится господин Лебланель? — Хороший вопрос, — сказал Гамер. — надо спросить будет либо у госпожи Гамильтон, Эйрент, либо у барона Дио-Ринмара. Эйрент решил так и сделать. Он оделся, умылся в имеющемся у них в комнате рукомойнике, тщательно причесался и отправился к комнате, где ночевали участники посольства женского пола. Только он успел выйти из комнаты, как дверь той, что располагалась напротив, открылась, и в её проёме показалась бабушка Аквилегия. Она тоже была уже полностью одета и, как всегда, аккуратно причёсана. — О, Эйрент! — обрадовалась она правнуку. — Ты уже одет? — Да, бабуля. Ты не знаешь, где найти господина Лебланеля? Надо у него получить указания насчёт дальнейшего пути. — И мне интересно, — задумчиво произнесла бабушка Аквилегия. — Ты прав. Эйрент услышал, как за его спиной легонько скрипнула дверь, и его соседи по комнате встали рядом с ним. — Ну, так, где нам найти руководителя посольства? — осведомился Гамер. — Думаю, нам следует дойти до стоянки фургонов, — вмешался в разговор господин Челсинг, вместе с господином Дарлинтоном вышедший из третьей комнаты. — Это да, — согласился с ним господин Циммерман, присоединившийся к этим своим соседям по комнате. — Но сначала, — раздался строгий голос госпожи Ланцетти, всегда напоминавшей Эйренту директора третьей школы Ихтитеуна госпожу Уайтинг, — нам всем необходимо обязательно позавтракать. — Согласен, — поддержал коллегу господин Дарлинтон. Тут участники посольства услышали тяжёлые шаги поднимающегося к ним на второй этаж человека и повернулись в ту сторону. Шаги сделались громче, и постояльцы гостиницы «Добрый Барден» увидели её хозяина — мэтра Отто, как он им представился поначалу. За ним трусил тот самый портье, с которым они ругались перед тем, как пройти в свои комнаты по приходу из харчевни. Мэгляндцы слышали, как мэтр Отто по пути выговаривал портье: «Чтобы впредь такого не позволял себе, ты меня понял, Бруно?» «Да понял я, понял», — ворчливо отозвался портье. — А, вы уже поднялись? — радостно всплеснув руками, заулыбался при виде собравшихся мэгляндцев мэтр Отто. Эйрент перевёл соотечественникам его фразу. — Да, мэтр Отто, — сказал господин Челсинг. — Мы бы хотели узнать, где руководитель нашего посольства господин Лебланель. А ещё нам надо позавтракать и двигаться дальше. Со стороны лестницы снова раздались шаги, сопровождаемые на сей раз звоном шпор, и вслед за ними мэгляндцы увидели обладателя шагов барона Дио-Ринмара собственной персоной: — Ну, вот, друзья, — объявил он, — лошади охраны готовы, а маркиз Корангард и граф Гринтарг едут с нами. — Отлично, — сказал ему Эйрент. — Дорогой барон, но нам надо найти господина Лебланеля. К кому можно обратиться? — Сейчас отправлю мальчишек-посыльных, — немного подумав, решил хозяин, когда услышал этот диалог, ведшийся вполголоса, — они наведут справки. На них вы можете положиться. — Если это так, то прекрасно, — произнёс господин Челсинг, когда Эйрент перевёл, — Пожалуйста, любезный мэтр Отто, сделайте это как можно скорее. Хозяин не заставил себя долго ждать. Где-то через два часа, которые мэгляндцы провели за завтраком в уютной харчевне при гостинице, один из мальчишек вернулся и доложил, что господин Лебланель находится в гостинице «Красный орёл» и передал записку, чтобы мэгляндцы двигались к стоянке фургонов. — Все готовы? — спросил господин Челсинг, оглядывая бывших теперь уже постояльцев гостиницы «Добрый Барден». Начальник отдела по делам обороны администрации племени ихтифрогменов явно взял на себя функции господина Лебланеля. Через час, наполненный сбором вещей, мэгляндцы и девоны собрались у выхода из гостиницы. Получив плату за ночлег, мэтр Отто отрядил слугу из числа персонала гостиницы, чтобы тот проводил участников мэгляндского посольства к стоянке фургонов. Потом последовало тёплое прощание хозяина гостиницы с мэгляндцами. Дорога пешком заняла туда где-то около часа, как заметил Эйрент по своим наручным часам. По пути они миновали харчевню, где ужинали вчера; возле неё они увидели её хозяина и по совместительству новоиспечённого отца, приветливо махавшего вслед своим клиентам. Как оказалось по их прибытии, в фургоны уже вовсю шла посадка. А дворяне — барон Дио-Ринмар, маркиз Корангард и граф Гринтарг, а также прочая охрана посольства — уже были на месте и с высоты сёдел наблюдали за посадкой. Рядом стоял долговязый, пышно одетый человек; его сопровождали более скромно одетые люди, почтительно стоявшие сзади поодаль. Как оказалось, это был феродор Барден, герцог Дартилан собственной персоной со свитой. — О, наконец-то! — воскликнул господин Лебланель, увидев бывших постояльцев гостиницы «Добрый Барден». — Вы где были? — Собирались, — уклончиво ответил господин Челсинг, умолчавший о том, что никак не мог вытащить из-под кровати закатившийся туда карандаш, которым делал путевые заметки. Этим карандашом он записывал в специальном блокноте сведения об оборонительных сооружениях возле городов. У него не было тайн от своих попутчиков, интересовавшихся, что же такое он пишет в блокноте. А чтобы достать карандаш, он был вынужден звать Эйрента, доставшего карандаш чарами левитации. — Ладно, — ворчливо отозвался руководитель мэгляндского посольства. — Рассаживайтесь и поехали. Затем последовала напыщенная прощальная речь феродора Бардена, смысл которой заключался в объединении и росте военной мощи обоих государств — и Девонгландена, и Мэглянда. На прощание он пожелал мэгляндскому посольству военных успехов. Эйрент и остальные, никоим образом не собираясь перечить господину Лебланелю, в прежнем составе полезли в свой фургон. — Все на месте? — осмотрел всех господин Челсинг, пересчитав по головам пассажиров фургона. — Все, все, — ответила за всех бабушка Аквилегия. — Хорошо, — удовлетворённо ответил господин Челсинг. Затем он высунулся из переднего окна фургона и скомандовал кучеру на девонском языке: — Трогай! Фургоны двигались по улицам Бардена; сквозь открытые окна участники посольства видели улицы города, очень похожие на улицы Горданта, но всё-таки чем-то неуловимым всё-таки от них отличавшимся. Как уже говорилось, в отличие от Горданта, где львиную долю населения составляли моряки и члены их семей, Барден был типичным купеческим городом — его здания, внешне роскошные, не имели вкуса и изящества дворянских усадеб, которые мэгляндцы видели ещё, когда ехали по улицам Горданта. Они миновали юго-западную заставу города, и стражники этой заставы, по-видимому, предупреждённые коллегами с других застав города, весьма любезно проводили мэгляндцев, пропустив их через ворота. И посольство Мэглянда в Девонгланден возобновило свой путь по дорогам королевства. Пассажиры фургона снова открыли окна и наслаждались чудесными видами равнинного Девонгландена, расстилавшимися по пути фургонов. Мимо проплывали поля, похожие на полосатые пледы, деревни, сёла покрупнее, посреди которых виднелись касторианские храмы с традиционными солнцами на шпилях; временами по дороге встречались небольшие рощицы и озерца, скорее похожие на пруды. Эйрент глянул на лицо бабушки Аквилегии: по всей видимости, она наслаждалась поездкой и задумчиво улыбалась, будучи погружённой в какие-то свои мысли. Затем Эйрент перевёл взгляд на остальных своих попутчиков. Господин Циммерман штудировал разговорник девонского языка и шёпотом отрабатывал произношение девонских слов. Кстати говоря, с девонами он уже мог неплохо объясниться на их языке, а в те немногие моменты, что он оставался наедине с Эйрентом, он просил его объясняться с ним по-девонски. И, наконец, девонские дворяне в последнее время стали с трудом привыкать, что этот странный чешуйчатый человек довольно свободно говорит с ними на привычном им с детства языке. Господин Челсинг продолжал свои записи, и Эйрент иногда мог видеть страницы его блокнота с непонятными любому непосвящённому записями, вычислениями и чертежами. За его карандашом внимательно, с интересом и с видимым одобрением наблюдал господин Греневелд. Алдор, как всегда, открыл свой альбом и рисовал пейзажи, то и дело менявшиеся за окнами. — Тебе надо непременно открыть выставку своих рисунков, — шепнул ему Эйрент, сидевший рядом, — вот только в Мэглянд вернёмся. — Быть может, — только и ответил Алдор, не прерывая своего занятия. Велен, прислонившись головой к стенке фургона, потихоньку дремал; сидевший рядом Тамир первоначально пытался его разбудить, но потом, натыкаясь на недовольное ворчание молодого фелисимена, понял, что это ему ни за что не удастся, прекратил эти попытки и со скучающим выражением лица принялся смотреть в окно. Гамер вполголоса разговаривал с господином Дарлинтоном; по обрывкам их разговора, периодически доносившимся до Эйрента, юноша, к величайшему удивлению, понял, что они говорят о травах и можно ли их использовать в приготовлении напитков. Господин Дарлинтон показывал молодому андроканису образцы лечебных трав, которые он собирал по пути, и оба они оценивающе нюхали их и обсуждали запахи. Так прошло несколько часов пути. Хотя стоял уже конец Месяца Грибов, нынешний день выдался необычно жарким. Судя по туманно-жёлтому кругу, видному сквозь крышу фургона, солнце стояло в зените, и в самом фургоне стало довольно жарко. Путники принялись снимать с себя тёплые вещи, надетые ими при выходе из гостиницы. Господин Циммерман оказался даже в тунике с короткими рукавами, украшенной рисунком в виде многочисленных ящериц, очень похожими на ту, которая была на эмблеме племени дракомандров; чешуя господина Циммермана заблестела в приглушённом крышей фургона солнечном свете. — Действительно, жарковато, — согласился господин Челсинг. — Да и жабры подсыхать начинают, — добавил Тамир. — Надо сделать привал! — решительно заявил господин Дарлинтон. — А здесь есть поблизости подходящие водоёмы? — тут же спросил Эйрент, тоже почувствовавший колотьё в жабрах как раз в том месте, где жаберная щель была повреждена ранением. — Если мне не изменяет память, скоро по дороге должна быть река, — произнесла бабушка Аквилегия. — Река? — обрадованно спросил Эйрент. — Да, она называется Старейн, — добавила бабушка Аквилегия. — Прекрасно, — сказал господин Дарлинтон, потирая руками. — Надо попросить о привале, — решил господин Челсинг. — Да и перекусить неплохо бы, — подхватил всегда сдержанный господин Греневелд. Их поддержали все остальные. По просьбе господина Челсинга Эйрент высунулся в окно и попросил барона Дио-Ринмара передать господину Лебланелю просьбу о привале. Разрешение было немедленно дано, и фургоны устремились к блестевшей впереди под солнцем широкой речной ленте, извивавшейся посреди лугов и частых в этой части Девонгландена небольших рощиц. Прежде, чем погрузиться в речную воду, ихтифрогмены помогли соотечественникам расстелить прямо на траве, ближе к одной из рощиц, скатерти, на которые решили поставить снедь, которая ещё осталась с той горной деревни. Это были колбасы, хлеб, любимые девонами маринованные овощи в небольших бочоночках и напиток в бутылях, нечто среднее между квасом и каким-то морсом. Гамер не переставал сожалеть, что не узнал рецепт напитка, однако рецепт барденского привара, раздобытый им на кухне харчевни, хранился им как зеница ока. Эйрент пообещал ему перевести рецепт на мэгляндский язык. В реке плыть было непривычно, но хорошо. Вместе с соплеменниками Эйрент плыл в толще речной воды, как золотыми иглами, пронизанной солнечными лучами, над песчаным речным дном, поросшим редкой, вопреки ожиданиям, водной растительностью. Жабры жадно вбирали прохладу привычной пресной воды, и Эйрент наслаждался вовсю. Вокруг себя он видел стайки речных рыб, среди которых преобладали речные окуни с их красными плавниками. Окуни испуганно шарахались от толпы стремительно плывущих людей. Что они думали в тот момент — было известно одному лишь Касториосу. Они вынырнули на порядочном расстоянии от места привала. На фоне начавшей жухнуть травы виднелись фургоны; одни лошади склонились к реке и жадно пили воду, другие щипали траву. Рядом с утолявшими жажду лошадьми Эйрент заметил бабушку Аквилегию: она что-то говорила и приглашающе махала рукой, но ветер относил её слова в другую сторону. Эйрент и другие ихтифрогмены принялись вылезать из воды, почувствовав себя лучше. — Бабуля, что ты говорила? — поинтересовался у прабабушки Эйрент, когда они стояли на берегу и тщательно вытирались. Хотя день был не по-осеннему жарким, с гор, которые мэгляндцы покинули не так давно, тем не менее тянуло колючим ветерком. — Я говорила, чтобы вы вылезали все из воды и шли обедать, — ворчливо сказала бабушка Аквилегия. — Да идём мы, идём, — с некоторой долей досады проговорил господин Дарлинтон. Хоть он знал бабушку своего лицейского друга уже как минимум лет сорок, тем не менее, он всё ещё не мог привыкнуть к её манере командовать всем и вся. Немудрено: ведь бабушка Аквилегия была старейшим из ныне живущих Гамильтонов, и многочисленное семейство этой фамилии чтило и уважало её. Участники посольства мирно и спокойно пообедали, сидя на берегу реки посреди зелёного луга. По-видимому, место было уединённое; это было заметно по девственно нескошенной траве, которую с удовольствием жевали лошади, а мэгляндцам и девонам было мягко на ней сидеть. За обедом Эйрент убедился, что языковой барьер между мэгляндцами и девонами день ото дня становился всё тоньше, и участники мэгляндского посольства всё больше и больше поддерживали разговор с бароном Дио-Ринмаром, маркизом Корангардом, графом Гринтаргом, остальной охраной посольства и кучерами фургонов. Да и мэгляндский язык постепенно переставал быть для девонов тайной за семью печатями. — Эх, хорошо бы научиться ездить на лошади, — облокотившись на локоть, мечтательно произнёс Алдор, восхищённо разглядывая пасшихся лошадей. — Я не вижу в этом препятствия, монсэр Вильморен, — улыбнулся барон Дио-Ринмар; казалось, он теперь не нуждается в переводе. — Когда мы приедем на ночлег, мы займёмся этим. Монсэр Гамильтон, не желаете ли тоже? Вдруг ничего не подозревавший Эйрент получил тычок между лопаток, так что его голова метнулась вперёд. По-видимому, барон воспринял это движение как кивок и сказал: ― Отлично! Так Эйрент благодаря бабушке Аквилегии записался на уроки верховой езды на лошадях. Через час все снова были в пути. Снова лёгкое покачивание фургонов, снова мягкое постукивание лошадиных копыт. И всё те же виды равнинного Девонгландена за окнами фургонов. — Где будет ночлег? — поинтересовался господин Греневелд. — Господин Лебланель говорил что-нибудь по этому поводу? — Говорил, — охотно ответил ему господин Челсинг, соседом которого на обеде был сам руководитель посольства. — Следующая остановка будет у нас в монастыре. — В монастыре?! — громко переспросили остальные пассажиры фургона. — А что в этом такого? — пожала плечами бабушка Аквилегия, чьё девонское происхождение давно не было секретом ни для кого из участников посольства. — У нас в монастырях часто останавливаются путники. — Но, — начал Гамер, который был католиком, — это же не христианский монастырь? — Да, Гамер, — не стала скрывать бабушка Аквилегия, — это касторианский монастырь. — Ясно, — помрачнел Гамер; по лицу его было явственно видно, что сбылись его худшие предположения. — Но пусть вас это не волнует, — мягко попыталась бабушка Аквилегия успокоить молодого андроканиса, — монахи никому не принесут вреда. ― Хотелось бы, ― недоверчиво произнёс Гамер. ― Что на тебя нашло? ― услышал Эйрент шёпот Алдора, нагнувшегося к Гамеру, сидевшего впереди него. — Ну, монастырь, ну, касторианский. И монахи, ручаюсь, ничем не отличаются от наших, католических монахов. Что ты взъелся вдруг? Успокойся и сядь спокойно. Эйрент знал, о чём говорил Алдор. Друг имел в виду католический монастырь, находившийся в Мэглянде, на северо-западе страны, прямо между границами хребтов Силферских и Северных гор. Алдор как-то рассказывал, что его двоюродный брат живёт в этом монастыре, куда ушёл после несчастной любви, несмотря на противодействие родни. Это мужской монастырь; женский же католический монастырь располагался восточнее, в горной долине Северных гор, выходившей к океану. Дорога продолжалась. На сей раз Гамер сидел молча; весь его вид говорил о полном нежелании разговаривать. Эйрент снова сидел, высунув голову в окно, и смотрел вперёд. Пейзажи по обе стороны дороги стали понемногу меняться: стало появляться всё больше деревенек, а до того фургоны ехали по равнине, где было очень мало признаков цивилизации. ― Скорее всего, эти деревни принадлежат монастырю, — произнесла бабушка Аквилегия, но ей никто не ответил. Все, как и Эйрент, смотрели в окна. Вслед за деревнями за окнами стали попадаться поля и сады фруктовых деревьев. Там всюду виднелись люди, одинаково одетые в тёмно-жёлтые длинные одеяния; как можно было заметить, у большинства этих людей одеяния были подоткнуты за пояс. Все эти люди были заняты делом: одни, склонившись, выдёргивали на полях какие-то овощи и складывали их в ящики; другие в садах попарно занимались сбором фруктов. «Монахи», — прошептала бабушка Аквилегия, и её услышали все, не проронив, однако, ни слова. По мере движения фургонов работавшие прекращали свои занятия и, как по команде, принимались смотреть на столь необычное в их ежедневной рутине зрелище. А когда фургоны проезжали, монахи возвращались к работе. Они проехали ещё некоторое время, и фургоны остановились. — Что случилось, Даг? — спросила бабушка Аквилегия, на сей раз высунувшись из окна. — Приехали! — сказал их кучер Даг, показывая кнутом вперёд. Эйрент из своего окна слушал их диалог и видел впереди, куда указывал кнут кучера. — Монастырь святого Мёзанга. А посмотреть было на что. По обе стороны от дороги, по которой только что приехали фургоны, раскинулся забор, сложенный из крупных неотёсанных камней, за забором в отдалении виднелись шпили с касторианскими солнцами. Прямо перед фургонами оказались ворота, их массивные створки казались изготовленными из камня; над воротами было устроено что-то типа маленькой крыши. Из одного из передних фургонов вышел руководитель посольства господин Лебланель и подошёл к барону Дио-Ринмару. Тот спешился и взял коня под уздцы. Вместе они двинулись к воротам. — Господин Лебланель! — крикнул Эйрент, и бывший вождь вурдименов обернулся. — Что? — раздался его громкий ответ. — Перевод нужен? — Хммм, — после некоторой паузы сказал господин Лебланель, — давайте. Всю дорогу участники посольства прилежно изучали девонский язык. Многие обращались за помощью то к Эйренту, знавшему язык в совершенстве, то к бабушке Аквилегии, для которой он был родным. Худо-бедно, но все мэгляндцы уже умели поддерживать разговор простыми фразами, но не в случае переговоров с главами монастыря. И что совсем было интересно, некоторые девоны из охраны посольства усвоили по нескольку мэгляндских слов и фраз. И Эйрент отправился к господину Лебланелю, чтобы вместе с ним и бароном Дио-Ринмаром войти в ворота монастыря. — Пока все остаются здесь! — громко строгим голосом сказал господин Лебланель участникам посольства, вышедшим из фургонов и стоявшим рядом с ними. Втроём — Эйрент, господин Лебланель и барон Дио-Ринмар — они подошли к воротам монастыря. Сбоку на толстой цепочке висела колотушка в виде молотка с короткой ручкой, на которую путники дружно уставились и переглянулись. Ручка молотка была выполнена в виде хвоста волка, а сам молоток — в виде головы этого зверя, прижавшего уши и оскалившего зубы. Путникам ничего не оставалось, как взять «волка» за «хвост» и постучаться «носом» в створку ворот. Ворота со скрежетом очевидно давно не смазанных петель отворились, и в их проём на стук вышел пожилой, сморщенный как печёное яблоко, монах. При виде столь разношёрстных визитёров глаза монаха от удивления и даже с каким-то страхом расширились настолько, что морщины на его лице приобрели совсем уж немыслимую глубину. — Добрый день, — приветливо сказал по-девонски господин Лебланель, улыбнувшись вурдименскими зубами. При виде этих зубов монах занервничал ещё больше. ― Не бойтесь, святой отец, — миролюбиво заметил барон Дио-Ринмар, заметив такую реакцию монаха. Ладно, сам барон уже успел привыкнуть к виду своих мэгляндских попутчиков, но для монаха, живущего в крайнем уединении, такое зрелище было подобно пришествию тёмных сил. — Кто вы? — монах, казалось, начал выходить из состояния удивления, больше похожего на шок. ― Монсэр монах, — выступил вперёд господин Лебланель. — мы приехали из Республики Мэглянд с посольством Мэглянда в королевство Девонгланден. Мы просим ночлег в вашем монастыре. При нас охранная грамота его величества короля. По мере того, как Эйрент переводил то, что говорил руководитель посольства, показывая при этом королевскую охранную грамоту, лицо монаха становилось всё мягче; морщины на нём разглаживались. Тут он принялся озираться и заприметил молодого монаха, в ту минуту проходившего за его спиной. — Брат Сван? — окликнул собеседник мэгляндцев этого молодого монаха. — Да, брат привратник? — отозвался молодой монах. — Сходи к отцу настоятелю, скажи, что прибыли странные гости и ночлега просят. — Хорошо, — сказал брат Сван, уходя. — Вам следует подождать здесь, — сказал брат привратник мэгляндцам. Те кивнули и подчинились. Буквально через полчаса брат Сван вернулся. — Отец настоятель приглашает вас к себе, ― сказал он, обращаясь к гостям. — Я провожу вас. Эйрент, господин Лебланель и барон Дио-Ринмар двинулись вслед за своим провожатым. Они шли по обширному пространству, представляющему собой основную территорию монастыря святого Мёзанга. Сказать по правде, Эйрент до сих пор носил с собой медальон с изображением святого Мёзанга, в своё время подаренный ему прабабушкой, когда он уходил на службу в рядах дружинников Ихтитеуна. Какая бездна времени прошла… И вот юноша прибыл в монастырь имени святого, о котором ему тогда рассказала бабушка! Брат Сван оказался весьма словоохотливым малым. По пути он показывал гостям территорию монастыря: там оказалось несколько церквей, шпили одной из них, самой большой, путники видели ещё на подъезде к монастырю; большое здание, примыкавшее к этой церкви, служило для переписки книг и хранения утвари для церковных служб; в другом большом здании, пониже в высоту и гораздо длиннее, находилась трапезная. Два других больших здания, похожие на первое, оказались соответственно дормиторием с кельями для монахов и странноприимным домом. Они пошли дальше. По пути им встречались другие монахи, подобно брату-привратнику, с нескрываемым удивлением рассматривавшие вурдимена в компании вполне привычных им людей. Ничего, привыкнут, была мысль в голове Эйрента. Наконец, они подошли к небольшому двухэтажному домику, стоявшему ближе к каменной ограде монастыря, в глубине его территории, в компании часовенки и высоких деревьев с пышными кронами, как проседью, тронутыми осенней желтизной. Это оказалось жилище отца настоятеля и отца прегиса. Как пояснил брат Сван, прегис был саном заместителя настоятеля монастыря. Вслед за братом Сваном они зашли за деревянную дверь, рельефы на которой изображали сотворение мира, поднялись на второй этаж и прошли мрачноватым коридором в обширное помещение, где стоял лишь стол, на стене виднелась каноническая статуэтка Касториоса и немного стульев. За столом сидел несколько грузный пожилой человек; помимо стандартного касторианского солнца, висевшего на груди, на его голове виднелся не очень широкий золотой обруч со всё тем же солнцем впереди. Человек воззрился на вошедших и после небольшой паузы спросил: — Вы и есть посольство? — Да, отец настоятель, — обратился к нему господин Лебланель через Эйрента. По дороге брат Сван по его просьбе рассказал ему, как обращаться к настоятелю. — Я монсэр Лебланель, я руководитель посольства Республики Мэглянд в королевство Девонгланден. При мне охранная грамота его величества короля. — А я отец Радульф и милостью Касториоса вот уже пятнадцать лет возглавляю монастырь святого Мёзанга, — степенно и без тени хвастовства ответил им настоятель. — Брат Сван, позови, пожалуйста, прегиса Адальберта. А вы садитесь, пожалуйста. Мэгляндцы и барон Дио-Ринмар не заставили просить себя вторично. Они уселись за стол, а господин Лебланель достал охранную грамоту и протянул её настоятелю. Отец Радульф приступил к её изучению. Тем временем к отцу настоятелю в сопровождении брата Свана пришёл долговязый сухопарый человек. Он представился как прегис Адальберт, и они вместе с настоятелем изучили охранную грамоту. Затем, когда господин Лебланель бережно убрал охранную грамоту, с которой не расставался ни днём, ни ночью, прегис Адальберт вопросительно посмотрел на него. Руководитель посольства хорошо его понял без слов, и рассказал настоятелю и его заместителю о цели посольства. Настоятель переглянулся с прегисом, и Эйренту показалось, что в его глазах мелькнул воинственный огонёк, сменившийся потом мимолётным мечтательным туманом. Очевидно, настоятель быстро взял себя в руки, нацепил широкую, даже какую-то масляную улыбочку и елейно произнёс: — Это очень похвально, что ваш народ послал вас к нам с такой благородной целью. Разумеется, мы дадим вам приют на пару дней, это даже не обсуждается. Сколько, вы говорите, вас человек? Господин Лебланель ответил, и руководители монастыря переглянулись. Затем отец Радульф послал брата Свана за каким-то братом Канутом. Брат Канут оказался смотрителем странноприимного дома монастыря. Это был высокий, крупный, но не тучный человек среднего возраста, на вид немного флегматичный. Получив от отца настоятеля указания насчёт спален для посольства Мэглянда, он молча кивнул и удалился. — Как видите, ваши проблемы улажены, — всё с той же умильной улыбкой произнёс отец Радульф. — Спасибо, святой отец, — произнёс доселе молчавший барон Дио-Ринмар. — Мы очень благодарны вам. И на этом мэгляндцы и барон вышли от настоятеля и направились к остальному посольству. Все с нетерпением ждали возвращения попутчиков. Брат Сван передал мэгляндцам приглашение настоятеля въехать на фургонах прямо на территорию монастыря. Молодой монах сел рядом с кучером переднего фургона, брат привратник распахнул оказавшиеся довольно широкими ворота монастыря. — Ну, наконец-то! — воскликнула бабушка Аквилегия, когда караван фургонов въехал внутрь монастыря. Они вышли из фургонов и под взглядами монахов, в которых угадывалась смесь испуга и любопытства, направились в сопровождении брата Свана и ещё одного монаха, постарше, брата Эмтиля, к странноприимному дому монастыря. Со стороны было любопытно, насколько по-разному вели себя мэгляндцы: касториане со смиренным благоговением, католики же шли, в основном держась настороженно; лишь у немногих из них лица выражали уважение к чужой религии. Странноприимный дом монастыря святого Мёзанга был довольно внушительным сооружением в четыре этажа. Выстроен он был из таких же серо-коричневых плоских камней, что и остальные монастырские постройки. Окна аркообразной формы имели не очень широкие проёмы, и Эйрент спросил монахов, отчего это. Хоть Эйрент и был касторианином, тем не менее, в касторианских монастырях не был ни разу в жизни, и ему было интересно оказаться в одном из них. — Это здание было построено давно, ― ответил брат Эмтиль. ― и окна такие узкие, чтобы беречь тепло. Раньше не было более современных печей, как сейчас. Сейчас, конечно, куда теплее. — А почему теперь окна не сделают шире? — спросил господин Циммерман, который был одним из немногих мэгляндцев посольства, освоивших девонский язык лучше всех, за исключением Эйрента, говорившего на нём в совершенстве, и бабушки Аквилегии, носительницы языка. В ответ брат Эмтиль сдержанно, но уклончиво пожал плечами, затем поднял взор к небесам, словно говоря о том, что планы отца настоятеля и отца прегиса известны лишь самому Касториосу. У самого странноприимного дома царила суета под руководством брата Канута. Господин Лебланель договорился с отцом Радульфом и отцом прегисом Адальбертом по их инициативе, что посольство пробудет в монастыре три дня. Господин Лебланель нехотя согласился, а Эйрент мысленно обрадовался, что эти дни прабабушка пробудет в покое. Теперь обслуживающий персонал монастыря, львиную долю которого, как объяснил брат Сван, составляли послушники, разгружал вещи мэгляндцев и пристраивал лошадей в монастырскую конюшню. Мэгляндцев поселили в десяти комнатах, в каждой из которой оказалось по шесть человек. Как и в Бардене, женщины посольства, а их было восемнадцать человек, заехали в отдельные от мужчин комнаты. Комнаты были обставлены весьма аскетически: довольно низкие кровати с грубым шерстяным бельём да стулья возле каждой из них; в углу, однако, виднелся очаг. Очаг, однако, послушники живо набили дровами: их должно было хватить на всю ночь. — Когда прозвенит вечерний колокол, милости просим в трапезную, — сообщил напоследок брат Канут, когда суета заселения улеглась, и он убедился, что каждый из этих самых необычных постояльцев за всю историю монастыря получил своё спальное место. Трапезная, длинное одноэтажное здание, располагалось недалеко от странноприимного дома и дормитория, где располагались кельи монахов, — на первый взгляд, такого же четырёхэтажного здания, но несколько превосходившего странноприимный дом по длине. За вечерней трапезой сидели не только сами мэгляндцы, но и все монахи. По оценке Эйрента, монахов в монастыре проживало триста человек или около того. Гостей за несколько столов во всю длину здания посадили напротив монахов; мэгляндки, особенно католички, немного стеснялись поначалу такого соседства. Кушанье было самым простым: в нескольких котелках была каша, по запаху перловая, с добавлением мяса, в глиняных кувшинах, куда сразу полез любопытный нос Гамера, был налит напиток. Перед каждым сотрапезником стояла глиняная тарелка с деревянной ложкой и глиняная же кружка. — Ну, что там? — шепнул Эйрент молодого андроканиса. — Тот же самый квас, — сообщил довольный Гамер, — наконец-то я узнаю рецепт… — Шшш, — предупреждающе зашикала на них бабушка Аквилегия. — Отец настоятель будет творить молитву. И правда: отец Радульф поднял вверх руки, обвёл ими голову, осеняя себя касторианским благословением и запел касторианское песнопение. Мэгляндцы-касториане сразу подхватили его, католики же, хоть и далёкие от касторианских обрядов, тем не менее, стали строгими и сдержанными, как если бы это было их, христианское, богослужение. После молитвы отец настоятель благословил трапезу и собравшихся за столом; затем, подавая пример, положил себе еду и налил из кувшина напиток. Вслед за ним принялись за еду и все остальные. За трапезой монахи сохраняли молчание, и мэгляндцы, беря с них пример, тоже ели в полном молчании. Их любопытство выдавали только глаза, и участники посольства внимательно осматривали окружающую обстановку. По быстрым взглядам, которые, в свою очередь, кидали монахи на мэгляндцев, обитателей монастыря не менее интересовали участники мэгляндского посольства. Занятый едой, Эйрент заметил, как сидевший прямо напротив него монах не сводит с него глаз. В свою очередь, юноша принялся разглядывать монаха с весьма примечательной внешностью: густая всклокоченная шевелюра волос, глаза, горевшие каким-то нездешним пламенем на лице, тронутом возрастными морщинами. Обмен взглядами продолжался весь ужин. Кроме того, этот странный монах временами начинал что-то бурчать себе под нос. — Кто таков? — шепнул Эйрент брату Свану, когда все ужинавшие покидали трапезную. — Это брат Стурлус, — сказал таким же еле слышным шёпотом брат Сван, который был всего лишь на два года старше как Эйрента, так и графа Гринтарга. — Он уже давно живёт в монастыре. Он славится тем, что может предсказывать будущее. — И что, сбывалось? — осторожно спросил Эйрент. — Временами, — улыбнулся молодой монах. «Ничего себе», — подумал Эйрент. После ужина Эйрент и граф Гринтарг решили прогуляться по монастырскому двору, который, скорее, можно было назвать площадью. Компанию им решил составить барон Дио-Ринмар; за ними в некотором отдалении следовали маркиз Корангард, под руку его держала бабушка Аквилегия. И маркиз, и граф знали об истинном происхождении этой весьма пожилой, но всё ещё полной сил мэгляндки и, подобно барону, обращались с ней почтительно и предупредительно. В самый последний момент к гуляющим присоединились Алдор и Велен. За время пути, что граф Гринтарг и маркиз Корангард провели с мэгляндцами, они уже привыкли к необычному облику участников посольства и охотно общались с ними. — Там уже сонное царство, велено не мешать, — с улыбкой сообщил Алдор, — и мы с Веленом решили составить вам компанию. Над головой вовсю сияли звёзды, и, судя по колючему ветерку, ночью обещали нагрянуть заморозки. Но мэгляндцам, одетым в тёплые дорожные куртки и дорожные полусапоги под стать, холод был не страшен. По мере неспешной прогулки мэгляндцы и девоны продолжили беседу, а к этой мирной неторопливости располагало всё — и нарядный купол звёздного неба над головой, и тишина монастыря, нарушаемая лишь шелестом уже желтеющей листвы, и тихое ржание лошади, временами доносившееся из монастырской конюшни. На одной из скамеек возле странноприимного дома они увидели господина Дарлинтона и госпожу Ланцетти, судя по доносившимся обрывкам фраз, мирно беседующих на медицинские темы. Поравнявшись с ними, гуляющие раскланялись и продолжили своё занятие. Вдруг от одной из стен отделилась тень и метнулась прямо к гуляющим. Мужчины рванулись было руками к мечам, но по всклокоченным волосам они узнали брата Стурлуса. Странный монах вплотную подскочил к Эйренту, и его глаза дико сверкнули при свете звёзд и горящих факелов, стоящих рукоятками в углублениях стен. Юноша хотел было выхватить меч, но тут раздался громкий торопливый шёпот монаха, который резкими движениями тыкал пальцами в сторону Эйрента. Шёпот нарастал, постепенно превращаясь в громкую речь: — Вот тот, кому принадлежит будущее! Никому другому! Города будут лежать у его ног! И ветра будут повиноваться ему! И руки его будут повергать людей ниц! — Брат Стурлус, — попыталась возразить ему бабушка Аквилегия, взяв его за руку, но лучше бы она этого не делала. Монах вырвал руку, рухнул на колени и, раскачиваясь всем телом по сторонам, воздел руки к небу. Его голос возвысился до громкого, пронзительного крика, отчего окружающие отпрянули под защиту стен странноприимного дома: — Здесь тот, кому будет принадлежать будущее! Корона сверкнёт у него над головой! И люди будут бояться его рук! Всё, всё будет! Будеееет!