Родная мать —
в руке иголка с ниткой.
В дорогу сыну
платье шьет она.
На сердце страх:
нескоро он вернется,
Должна одежда
быть на нем прочна.
Да разве может
сердце юной травки
Воздать за ласку,
что дает весна?..
(Мэн Цзяо. Песня отъезжающего сына пер.Меньшиков Л.Н.)
Сейчас Цзян Чэн ненавидит Облачные Глубины. Во всяком случае, ему хочется так думать. В ордене Гусу Лань есть всё, что так не терпит его сердце. Начиная от тысяч треклятых правил, еще в юности вводивших в тоску и уныние. Заканчивая живущим здесь Вэй Усянем. Цзян Чэн ведёт плечами, стряхивая непрошенные мысли. После событий в храме Гуаньинь они не пересекались. Ни одного письма между ними, ни одной случайной или, тем более, запланированной встречи. Слухи, конечно, долетали: то кто-то в ордене нет-нет да произнесет когда-то запретное имя, то шепотки обывателей коснутся слуха. Иногда проговаривался и Цзинь Лин. Сложнее всего было, когда проговаривался Цзинь Лин. Впервые узнав, что племянник бегает на Ночную Охоту с маленькими адептами Лань, Цзян Чэн скривился, но стерпел. После он даже нашел это удобоваримым. Адепты, приставленные следить за безопасностью А-Лина, отчитывались об успехах юных заклинателей, которые хорошо сработались друг с другом. Это половина успеха на Ночной охоте. От хорошего взаимодействия заклинателей уменьшаются риски ранений или гибели. К тому же, Лани с их вбитыми с детства гуевыми правилами, удерживали А-Лина от опрометчивых поступков. А сейчас это было как никогда важно. Сложности появились, когда приставленные адепты начали приносить скомканные отчеты, пряча глаза, что-то невнятно бормотали и пытались быстрее удалиться. Родительское сердце почувствовало неладное, и на следующую Ночную охоту племянника он отправился уже лично. Монстр попался детям сильный. Нюйгуй была древней, хитрой. Она легко дурачила мальчишек, загоняя в тупик. Тут ни Фея, ни чтоб-их-ланьские-гуцини не помогли бы. Инстинкт сработал быстрее разума. Цзян Чэн выскочил из укрытия, вставая между монстром и детьми. Цзыдянь был полон желания убивать. Не выпуская Нюйгуй из поля зрения, Цзян Чэн собрался прогнать детей подальше, взмахнул рукой и не сразу заметил приближающуюся фигуру. Саньду Шэншоу не успел даже удивиться, когда почувствовал, как в него врезалось тяжелое тело, отталкивая с пути Нюйгуй. Цзян Чэн считал, что был готов ко многому. Что рано или поздно рядом с А-Лином, который подружился с ланьскими детьми, он увидит голубое сияние Бичэня или услышит знакомые трели Чэньцин. Да хоть Лань Цижэнь бы выскочил тогда, наперевес с трактатами Дао Дэ Цзин — даже это не вызвало бы такой бури в душе. Но вид Призрачного Генерала… сковал всё нутро. Цзян Чэн потерялся в эмоциях. Ненависть привычно опутала сердце, но затем уступила место растерянности. А проклятый Вэнь Нин уже сражался с монстром, уводя подальше от юных адептов и главы Цзян. Тогда Саньду Шэншоу узнал, что не только он следит за безопасностью детей. И это открытие не наполнило душу радостью. Хотя, он вновь смирился. В последнее время, Цзян Чэн только это и делает. После той Ночной охоты, разругавшись с племянником, он напился. Забывшись в мыслях, Цзян Чэн запнулся о камень, больно ударив палец. — Да какого гуя, — цедит он. За спиной раздаётся тихий смешок. Цзян Чэн резко поворачивает голову. Тут бы сказать про знаменитое переламывание ног, да взгляд подчинённых полон такого понимания, что получается лишь закатить глаза. Его ближайшие адепты знают, насколько сильно их глава не хочет быть здесь. Если бы можно о камень сломать ногу и тем самым отменить визит, то Цзян Чэн упал бы тут же. Кто знает, может быть даже попробовал захныкать для пущей убедительности. Вот только посетить Гусу Лань надо. Ради А-Лина. Так что, хоть скала упади на голову, а идти придется. Цзян Чэн тяжело вздыхает и ведёт плечами. Вид длинной лестницы, ведущей на территорию Облачных Глубин, не вдохновляет ни на цунь. Густой туман стелится у подножия — холодный, мерзкий, липкий. Кажется, его можно потрогать, ощутить влажную тяжесть, попробовать на вкус, когда он забьет ноздри, легкие и глотку. Цзян Чэн снова ведёт плечами. За спиной раздаётся недовольное роптание одного из адептов. Цзян Хуаньлэ тоскливо всматривается в туман, пытаясь увидеть конец их пути: — О небеса, зачем делать такую длинную лестницу… — Это чтобы гости пореже заходили в обитель праведных Ланей и не мешали медитировать, — Юй Юэжань, правая рука главы Цзян, прикладывает руку к нижнему даньтяню, насмешливо прикрывая глаза, будто познаёт блаженство. Цзян Чэн цыкает, достаточно громко, чтобы быть услышанным и понятым. Адепты чинно замолкают, но в душе продолжают насмехаться над местом и его обитателями. — Будто кто-то захочет к ним в гости ходить. Ни вина, ни еды нормальной, бедных женщин держат гуй пойми где, — звучит через пару минут. Цзян Чэн резко оборачивается. Адепт втягивает голову в плечи, но вины в его взгляде нет ни на фэнь. Цзян Хуаньлэ смирено опускает голову, готовый принять наказание за неповиновение хоть Цзыдянем, хоть кнутом. Цзян Чэн уже в который раз закатывает глаза. Его адепты, как и он сам, не любят Ланей и позволяют себе слово-другое в адрес праведников Гусу. В пределах родной Пристани Лотоса Цзян Чэн редко одергивает своих людей. В конце концов в его ордене нет запретов на сплетни или грубости. Вопреки слухам, приближенные адепты Саньду Шэншоу свободнее во многих вопросах в сравнении с подчиненными других глав. Цзян Чэна это устраивает. Но сейчас они на территории другого ордена, и вести себя надо соответствующе. Отношения с Гусу Лань итак более, чем натянутые. Не дай небеса их услышат. — Глава, прошу простить, — Цзян Хуаньлэ низко кланяется. — Этот недостойный готов провести за тренировками без отдыха и еды месяцы. Цзян Чэн хмыкает. — Это будет дома. А наказание необходимо сейчас. Пока мы в отъезде, тебе запрещено вино в любом виде. Цзян Хуаньлэ не сдерживает вздоха облегчения. Вина в Облачных Глубинах и так не выпьешь, получить Цзыдянем страшнее. Словно прочитав мысли адепта, Цзян Чэн щурится. — И после приезда домой тоже. Пока я не разрешу. Адепт в ужасе смотрит на своего главу: — Этот смиренный не смеет ослушаться… Даже с таким жестоким наказанием. Другие подчиненные стараются сдержать смешки. Цзян Чэн грозно зыркает на них. Адепты затихают. — А женщины тут есть, — буднично продолжает Цзян Чэн. — Они живут на другой половине резиденции и не допускаются в мужскую часть, бестолочь. Добравшись, наконец, до входа в резиденцию Облачных Глубин, Цзян Чэн неосознанно касается прически. Голова разболелась нещадно. Хочется хоть немного ослабить тугой узел волос. А еще лучше развалиться на подушках с вином в родной Пристани. Вместо этого он хмуро рассматривает адептов в белом. «Траурные одежды» — непрошенное воспоминание всплывает всякий раз, когда Цзян Чэн видит Ланей. Мысленно отмахнувшись от назойливого голоса в голове, он чинно подходит к встречающему его Лань Цижэню. Цзян Чэн криво усмехается. Разумеется. Пока один племянник бросил свои обязанности и упивается горем, второй разгуливает по всей Поднебесной в обнимку с другим мужчиной. Дайте, боги, учителю Лань крепкого здоровья. С такими племянниками ему нелишним будет. — Старейшина ордена Гусу Лань рад приветствовать главу Юньмэн Цзян в Облачных Глубинах, — Лань Цижэнь кланяется строго, как прописано на Стене Послушания. Формальности этикета соблюдены, но поджатые губы дают понять, что гости не особо желанны. Но Цзян Чэну всё равно. Он кланяется в ответ: — Этот достопочтенный рад вновь оказаться в Облачных Глубинах. Ложь. Мысленно Цзян Чэн сосчитал до трёх, чтобы унять начинающуюся бурю в груди. Он совершенно не рад находиться здесь, так же как и ему не рады. Хоть в чём-то у них с Гусу Лань взаимопонимание. Адепты за спиной кланяются вслед за своим главой. Лица их потеряли всякую насмешливость. Юньмэнцы сосредоточены, собраны и серьезны. Цзян Чэна всегда радует, как его люди за миг могут изобразить вид холодный и равнодушный, не хуже, чем у Второго Нефрита. Лань Цижэнь неодобрительно косится за спину главы Цзян, но ничего не говорит. Покончив с ритуалом чинных расшаркиваний друг перед другом, хозяева ведут гостей в резиденцию ордена. Цзян Чэн мечтает стянуть сапоги и освежиться — путь из Хубэя до Цзянсу не близкий, а погода не позволила использовать мечи на протяжении всей дороги. Он и его люди откровенно устали, но Цзян Чэн скорее умрёт, чем признается в этом. К раздражению Цзян Чэна, его сразу ведут в крытый павильон. Саньду Шэншоу скрипнул зубами. Это почти оскорбление — сразу вести их на переговоры. Не запрещают ли многочисленные правила рубить гвозди и ломать железо?. Впрочем, так даже лучше — чем быстрее они решат все вопросы, тем скорее уберутся отсюда. Адепты обоих орденов остаются за пределами павильона. Юньмэнцы встают, заложив руки за спину рядом со входом. Адепты Лань располагаются с другой стороны. Юй Юэжань коротко глянул на заходящего в помещение главу. Саньду Шэншоу не бросает на них и взгляда. Глава не сомневается, что его люди не подведут, несмотря на усталость и непочтительность, вызывающие раздражение. Лань Цижэнь чинно садится за низкий столик, приглашая гостя. Цзян Чэн отмечает пиалы тончайшего фарфора без глазури, улавливает спокойное течение музыки за пределами комнаты, аромат белого чая дразнит обоняние. Может Лань Цижэнь и не рад гостю, но уважить точно намеревается. Чайная церемония идеальна, Цзян Чэн позавидовал умению учителя Лань. Сам он никогда не мог провести церемонию без шероховатостей, и в Пристани этим занимался один из старейшин. Когда первые пиалы выпиты, комнату накрывает тяжёлая осязаемая тишина. Цзян Чэну сложно справиться с эмоциями и деятельностью натуры, но он знает правила этого дома и уважает их. Первое слово за хозяином. Лань Цижэнь смотрит ему в глаза. Остро, цепко. Цзян Чэн поднимает подбородок выше. В жизни ему не раз приходилось вести сложные переговоры, официально и нет, всякое бывало. Но своего он добивался. И сейчас готовится к словесной войне, где проиграть нельзя. — Этот достопочтенный надеется, в резиденции ордена Юньмэн Цзян всё хорошо, — Лань Цижэнь делает первый ход. Общая фраза, вежливость, за которой редко скрывается настоящий интерес. Цзян Чэн чуть клонит голову, прежде чем ответить. — Пристань Лотоса процветает, этот скромный глава благодарит учителя за участие. — Не дав Лань Цижэню остаться в русле светской беседы, Цзян Чэн продолжает, — Этот ученик нуждается в совете, шифу. — В каком же? — Лань Цижэнь хмурится, — Глава Юньмэн Цзян всегда вел свой орден к процветанию и силе, впору ему давать советы. — Это касается моего племянника, — Цзян Чэн устал от витиеватой беседы, он чувствует раздражение, хочется как можно быстрее покончить со всей этой бравадой. — Молодого господина Цзинь Жуланя. Нынешнего главы ордена Ланьлин Цзинь, — Лань Цижэнь говорит твёрдым голосом, словно Цзян Чэн вновь на уроке. — Что же вы хотите обсудить о главе другого ордена в его отсутствие? Цзян Чэн чувствует, как Цзыдянь становится теплее — верный признак, что духовное оружие начинает собирать силы. — О племяннике, — повторяет Саньду Шэншоу, — Я пришёл сюда как его дядя. А-Лин слишком юн для управления орденом. Ему необходимо учиться. Набраться опыта. — Ваши слова граничат с оскорблением собственного племянника, — парирует Лань Цижэнь. — Воспитанием главы Цзинь занимались два великих ордена. Уверен, его образование лучше, чем у любого молодого господина его поколения. — Но его не учили в Гусу Лань, — кривая улыбка касается губ Цзян Чэна. — За последние десятилетия не было ни одного главы великого ордена, кого бы миновала честь получать знания в Облачных Глубинах. Как его дядя, я считаю подобное попустительство неприемлемым. Как сможет он взрастить в себе дисциплину, не научившись ею у лучших? Лань Цижэнь остро смотрит на Цзян Чэна, — Гусу Лань не набирает учеников в этом году. — О, да. Все ордена были опечалены этим решением, — Цзян Чэн даже не пытается изобразить сожаление. — И вы хотите, чтобы для одного молодого господина целый орден сделал исключение? — голос выдаёт возмущение Лань Цижэня. — Почему же для одного? — Цзян Чэн делает вид, что задумался. — В этом поколении так много достойных молодых господ, и все они нуждаются в наставнике, способном пробудить в юных ветреных умах тягу к знаниям. Лань Цижэнь сжимает кулак. — И все они должны сорваться на обучение, а орден Лань изменить свою позицию… ради одного ученика? Чтобы его дядя мог спокойно распоряжаться чужим орденом в отсутствие его главы? Цзян Чэн чувствует, как заискрил Цзыдянь. Он крутит кольцо, пытаясь успокоиться. — Иногда быть дядей тяжкий труд. Приходится идти на жертвы, на многое закрывать глаза ради любимых племянников, пока они заняты более важными делами. Вам это должно быть знакомо… Лань Цижэнь стискивает рукав белоснежного ханьфу. Цзян Чэн не удивился бы, если б учитель Лань кинул в него чайником. Но плевать. В конце концов, упрямый старик первым перешёл на личности. — Гусу Лань не набирает учеников в этом году, — цедит Лань Цижэнь. — Молодому господину Цзинь придется учиться обращаться со своим наследством сразу с практики. Каким бы это наследство ни было. Цзыдянь заискрил, и скрыть это невозможно. Цзян Чэн кривит губы. — Быть может, у А-Лина было бы наследство лучше, если бы кто-то, приближенный к прошлому главе, смотрел и видел чуть дальше собственного носа. Лань Цижэнь резко поднимается. Цзян Чэн так же вскакивает. Два заклинателя смотрят друг другу в глаза, сдерживая бурю ярости и ци. Внезапно учитель Лань глубоко вдыхает, выдыхает. Лицо его в миг осунулось и как будто состарились. — Прошу вас, глава Цзян. Вы устали с дороги, вам и вашим людям следует отдохнуть. Адепты проводят вас в яши. Цзян Чэну не хочется язвить, и он молчит. Вид вмиг постаревшего учителя повергает в тоску. Отзеркалив вежливый поклон, он покидает павильон. На краю сознания бьётся мысль, что его практически выгнали, но исчезает так же быстро, как и появилась. Вместо этого лучше сосредоточиться на деле. Цзян Чэн задумывается, а не найти ли Лань Сичэня прямо сейчас. С ним разговор может закончиться лучше. Если бы только удалось найти место его уединения, вытащить ланьскую задницу из траура по ублюдку Яо и объяснить, что он, гуев святоша, отлынивает от своих обязанностей, а его орден с их политикой невмешательства дошел до крайностей. Цзян Чэн крутит Цзыдянь. План конечно неплох, вот только кто же его подпустит к великому, мать его, Цзэу-цзюню.