Башни

Сейчас Цзян Чэн вертит в ладонях чашу с травяным отваром — традиционное пойло Гусу Лань перед принятием пищи. Столько лет прошло со времен его ученичества, а горечь и вязкость на языке вспомнились, стоило оказаться в трапезной Облачных Глубин. Комок в горле образовался непроизвольно. Но выбора нет — он выпьет бурду, чтобы уважить традиции хозяев. Цзян Чэн кривится. В Юньмэне стараются порадовать гостей: готовят блюда провинций, откуда к ним прибыли. Но Гусу Лань всегда следует своему распорядку и привычкам. И того же ждет от посетителей. Цзян Чэн окидывает трапезную взглядом. Тишина вокруг нервирует. Кажется, правило «не говорить во время еды» с годами превратилось в «не издавать вообще никакого звука». Адепты Лань сидят с ровными спинами и плечами, будто к каждому пришито по кресту, чинно и медленно едят свой пустой рис, не стуча палочками, и даже шороха ткани не слышно. Как им вообще удается быть такими бесшумными? Адепты Юньмэн Цзян добавляют цвета к траурным ланьским рядам, и периодически кидают на своего главу мученические взгляды, изо всех сил стараясь не шуметь. Цзян Чэн как будто видит, как проглатываемая пища застревает у его людей в глотке, пока они пытаются побороть рвотные позывы. Лицо Цзян Хуаньлэ выражает все страдания этого мира и все его боли. Цзян Чэн сдерживает ухмылку. Хуаньлэ самый громкий из его адептов, тот, кто знает все винные лавки и весенние дома в провинции, громче других горланит похабные песенки и чаще остальных получает нагоняи. Когда-то старейшина Лао заметил, что Хуаньлэ похож на Вэй Усяня, чем здорово разозлил Цзян Чэна. Ничего общего между ними. Ведь Хуаньлэ не раз доказывал, что верен только своему главе и ордену. Он никогда не выберет ничего другого. От мыслей о бывшем первом ученике хочется погладить металл Цзыдяня, чтобы успокоиться, перевести дух и продолжить игнорировать настойчивый взгляд, с самого начала трапезы не дающий расслабиться. Вэй Усянь сидит за столиком в центре, подле Ханьгуан-Цзюня и среди прочих членов первой линии Гусу Лань. На удивление Усянь ведет себя тихо, ест пресную пищу без нытья и вообще соблюдает правила своего нового ордена. Цзян Чэн еле сдержался от комментариев, чем же Ханьгуан-Цзюнь так воспитал своего спутника. Но он ни за что не скажет подобное, к черту приличия, просто ещё представится в голове, не дай небеса. Цзян Чэн кривится, затаив дыхание, одним махом опрокидывает в себя чашу травяной бурды, глотает и клянётся больше никогда об этом не думать. Мерзость. Что двадцать лет назад, что сейчас. Вэй Усянь улыбается, видя, как Цзян Чэн кривится, приступая к еде. Хочется кинуть в него миской с рисом, чтобы меньше веселился. Словно прочитав мысли Цзян Чэна, Усянь садится еще ровнее и чинно продолжает обед. Вот только Цзян Чэн знает, что Усянь сейчас еле сдерживается от смеха. Это странно. Другое лицо, но такая знакомая мимика. Другой человек, но каждый его жест узнаваем. Сейчас Усянь похож на себя больше, чем во время войны. Цзян Чэн ведет плечом, стряхивая ненужные мысли. Он вновь оглядывает стол с кровными членами клана Лань. Цзэу-Цзюня среди них нет. Значит, его уединение настолько глубоко, что он не посещает общие трапезы? Может он вовсе ушел от дел — просто Гусу Лань это скрывает? Как, демоны раздери, Цзян Чэну искать его? Да и имеет ли это вообще смысл? По окончании обеда присутствующие так же молча встают и беззвучно покидают трапезную. Адепты Юньмэн Цзян спешат к своему главе, явно желая пожаловаться на тяжёлые испытания за обедом, но сдерживаются на чужой территории. Лишь вздохи Цзян Хуаньлэ, как и лицо его говорят громче любых слов. Цзян Чэн еле сдерживает себя, чтобы не пригрозить отхлестать нытика Цзыдянем. — Глава, — Юй Юэжань наклоняется к лицу Цзян Чэна так близко, что волосы щекотят щеку. — Мы заметили, что Лани собрали группу адептов для сопровождения. Видимо, кто-то хочет отбыть сегодня из Облачных Глубин. — Быть может, Ханьгуан-Цзюнь собирается на Ночную Охоту? — по лицу Сюй Шаня видно, что он ни на цунь не верит в это предположение. И Цзян Чэн с ним согласен. — Этот Лань может взять с собой лишь Усяня. Нет, свиту из адептов будет собирать вокруг себя какой-нибудь старейшина… — он резко вскидывает голову и ловит взглядом проходящего мимо адепта в белых одеждах, — Ты. Отведи меня к старейшине Лань Цижэню. Молодой адепт Гусу Лань не осмеливается выразить недовольство на грубое обращение, но и с места не двигается. — Этот скромный адепт не может проводить главу великого ордена к учителю. Учитель сейчас отбывает из Облачных Глубин по срочному делу. Прошу вас, пройдите в яши. Я узнаю, возможно Ханьгуан-Цзюнь подойдет к вам. — Да как ты… — Цзян Чэн чувствует, как все нутро бурлит яростью, Цзыдянь искрит. За рукав осторожно тянут, привлекая внимание. Цзян Чэн резко оборачивается. Юй Юэжань смиренно склоняет голову, готовый принять гнев главы на себя. Цзян Чэн резко дёргает рукой, вырывая рукав из чужих пальцев и, цыкнув, быстрым шагом идет к гостевым покоям. Уже дойдя до яши, он чувствует, как гнев внутри утихает. — Юэжань, ты не смеешь одергивать меня, — цедит он сквозь зубы. Юй Юэжань покаянно клонится: — Не смею, глава. — И если ты еще раз выкинешь что-то подобное, то я засуну тебя в пыточную и лично переломаю все конечности. Юй Юэжань не отрывает глаз от земли: — Я больше не выкину подобного, а если выкину, то сам пойду в пыточную и… — И сам переломаешь себе руки и ноги? — невинно замечает Цзян Хуаньлэ. Цзян Чэн закатывает глаза. Толку ругаться на этих людей? За столько лет они приобрели иммунитет ко всем его угрозам. По правде сказать, ни разу Цзян Чэн не наказал их по-настоящему. Переломать конечности Юэжаню? Как бы он смог сломать руку, которая не дала ему упасть после смерти сестры? Или по-настоящему наказать Хуаньлэ, который унес тело А-Ли с поля бойни в Безночном городе? — Если глава позволит этому нижайшему, — не поднимая глаз от земли, продолжает Юй Юэжань. Захотелось треснуть его по спине: — Говори уже. — Часть из нас могла бы покинуть резиденцию Облачных Глубин, узнали бы, какие срочные дела могли возникнуть у старейшины Лань. Вдруг где-то может понадобиться наша помощь? Цзян Чэн махнул рукой: — Отправляйтесь все. Здесь ваша помощь все равно ни к чему. А свита при разговоре с этим их Вторым Нефритом будет только лишней. И, Юэжань. Когда спуститесь и всё узнаете, то сначала поешьте где-нибудь, а потом возвращайтесь. Радость озаряет лица адептов, и окончательно усмиряет гнев их главы. Цзян Чэн цепкими пальцами ухватил Цзян Хуаньлэ за локоть. — Узнаю, что ты пил или даже просто стоял рядом с вином — придушу Цзыдянем. Не слушая дальнейшего нытья, Цзян Чэн направляется в яши. Ханьгуан-Цзюнь не спешит. Цзян Чэн успевает полежать в бочке с горячей водой, признавая, что Лани соблюли хороший тон. Бочка с нагревающим воду талисманом, маслами и цветами жасмина — то, чего так жаждет уставшее от долгого пути тело. Бесшумный слуга принес в яши чай и фрукты, справился о нуждах главы и удалился, не докучая вниманием. Окончательно расслабившийся Цзян Чэн занимается волосами, когда слышит настойчивый стук в дверь. Стук узнаваем даже спустя столько лет. Ведь всю свою юность Цзян Чэн слышал его по сто раз на дню, где бы ни пытался уединиться. Хотя бы не стал распахивать двери и врываться, как было в юности. Цзян Чэн тяжело вздохнул. В глубине души он надеялся, что этот человек тоже приложит силы, чтобы не пересекаться. Но это же Вэй Усянь. Когда он делал так, как было разумно? — Цзян Чэн. — Усянь заходит в покои, не дожидаясь приглашения, но и пройти вглубь не решается. В серых глазах таятся непонятные Цзян Чэну эмоции, а молчание этого громкого человека кажется неправильным. — Зачем пришел? — Цзян Чэн скрестил руки на груди, не удосужившись пригласить бывшего названного брата присесть. Усянь рассматривает его внимательно, словно первый раз видит. Цзян Чэн не выдерживает и щелкает пальцами прямо перед носом Вэй Усяня. Жест, такой привычный в юности, выходит само собой разумеющимся. И это не нравится Цзян Чэну. Он хмурится ещё больше и поджимает губы. — Прости, — Вэй Усянь неловко смеется. — Я пришел сказать, что Лань Чжань приглашает тебя на чай в час Петуха. Он решил, что невежливо дергать тебя сразу после обеда. Вы наверняка весь путь пешком прошли. Надо было дать время отдохнуть. — Я не устал, — тут же парирует Цзян Чэн из упрямства. — И адепты твои тоже, — Вэй Усянь примирительно поднимает руки. — Они уже отправились в Гусу. Может, пересекутся там с Лань Цижэнем. — Учитель Лань отбыл в Гусу? — в груди клокочет раздражение. Можно было послать весь орден, но конечно же, именно сегодня Лань Цижэнь решил отправиться лично. — Да, вернувшиеся с ночного патруля заметили следы, похожие на яогуай. Вот он и пошел со старшими адептами посмотреть. Если что-то выяснится, то Лань Чжань к ним присоединится. Цзян Чэн неверующе смотрит в серые глаза. — Патрули уверены, что это был именно яогуай? Эти твари не приближаются к человеческим городам. — Да, мне тоже показалось это странным. Я думал, о них не слышали уже лет тридцать, когда почти всех истребили. Но, впрочем, один ещё не показатель. — Два, — нехотя Цзян Чэн машет рукой в приглашающем жесте и проходит к подносу с чаем. — Два? — встрепенувшийся Усянь мгновенно просачивается в покои и садится за столик. — На границах Юньмэна мы уничтожили одного, — меньше всего хочется вести беседу о ночной охоте с Вэй Усянем, но в свете новых событий смолчать нельзя. — На яогуай наткнулся один из младших патрулей. Когда они не вернулись в Пристань к назначенному часу, мы отправились на поиски. Мы нашли тварь, когда она уже доедала последнего адепта. Цзян Чэн сжимает кулак. — Мне очень жаль, — Вэй Усянь протягивает руку, словно хочет положить ладонь поверх кулака, но не решается. — Где это произошло? — Не поверишь, — Цзян Чэн кривится, — На берегу лучших лотосов. Вэй Усянь выглядит ошарашенным. На краткий миг Цзян Чэн надеется, что тот не поймёт, что за место. Он специально говорит лишь разговорное юнмэнское название. О, Цзян Чэн действительно хочет, чтобы Вэй Усянь не понял, где. Но Вэй Усянь понимает. — Погоди, это где жил старик Чи? Да там же отродясь никого не бывало! Нечисть и та избегала старика Чи и его брюзжание. — Господин Чи почил лет десять назад. Его дом обветшал, никто там не живет. Цзян Чэн старательно пьет чай, избегая смотреть на затихшего Усяня. Тишина в комнате неловкая и ощутимая. — Вот же, — Вэй Усянь улыбается. — А я помню его бойким. Вечно гонялся за нами, чтобы мы его лотосы не воровали. Помнишь, сколько мы их перетаскали у него? Хах, а ведь это шестой шиди придумал — берег лучших лотосов. Кто бы знал тогда, что название так и приживётся. Цзян Чэн крепче сжимает чашу, неотрывно следя за чаинками. Зачем Вэй Усянь это вспоминает? А Вэй Усянь словно и не замечает, что Цзян Чэн уже подобен струне от напряжения. — А малыша гуля его помнишь? Который никого не трогал и только ел семена лотоса. Самый странный гуль в моей жизни. Интересно, а он… — Давно исполнил свое желание нажраться до отвала семенами лотоса и тоже почил в мир иной, — Цзян Чэн поспешно хлопает по столу, выводя Вэй Усяня из задумчивости. — Скажи лучше, хоть толк будет от твоего прихода, Цзэу-Цзюнь вообще не посещает мероприятия ордена? Он в Облачных Глубинах? Или ушел в отшельничество и странствия? Глаза Вэй Усяня округляются: — Цзэу-Цзюнь в резиденции ордена. Признаться, я удивился сегодня, не увидев его за обедом. Обычно Лань Цижэнь тащит Цзэу-Цзюня на все собрания и мероприятия в Облачных Глубинах, ни на день не давая остаться одному. Думаю, это что-то вроде противоположного тому, как было с прошлым главой. Цзян Чэн зло щурится. Вот оно что значит. Вэй Усянь опять не замечает или осознанно игнорирует напряжение собеседника: — Цзэу-Цзюнь отгородился от мира, но не от ордена. Он конечно стал задумчивее, чем раньше. Но в целом в курсе всех событий в мире заклинателей. Вэй Усянь с интересом смотрит на Цзян Чэна: — А ты приехал справиться о самочувствии Цзэу-Цзюня? Это правильно. С тех пор как… ну ты понял. В общем, уж год как его никто не навестил ни разу. А общение с кем-то ну… не Ланем могло бы пойти ему на пользу. — А ты на что? Вэй Усянь неловко смеется: — Ну, у меня как-то не нашлось много тем с Цзэу-Цзюнем. Все так или иначе сводится к Лань Чжаню. Я-то не против, но это получается нарушение очередных правил, так что… Цзян Чэн решает не ходить вокруг да около. А то Вэй Усянь, чего доброго, тут на весь день расположится, как в прошлом. С него станется. Он вечно нарисует змею да добавит ноги. — Я хочу устроить Цзинь Лина на обучение в Гусу Лань. — А? — Глаза Вэй Усяня загораются восторгом, — это же прекрасная идея! — Учитель Лань категорически против, — Цзян Чэн кривит губы в усмешке. — И не собирается делать исключений ради главы другого ордена. Вэй Усянь всплескивает руками, роняя рукава в чашки на столе. — Но это же неправильно! А-Лин как никто должен пройти обучение тут! Тут столько всего! Ну, правил всяких, знаний ценных и все такое прочее. И друзья его тут же. А-Юань так обрадуется, если А-Лин будет учиться с ними! Пойду немедленно обсужу все с Лань Чжанем! Цзян Чэн молча допивает чай, слушая тираду Вэй Усяня. Не мешает тому, когда он вылетает из яши и мчит к своему ледяному Второму Нефриту. Цзян Чэна не радует такое возбуждение бывшего названного брата, но он затыкает внутренние протесты. Сейчас не стоит пренебрегать никакой помощью. И если быть честным с самим собой, в глубине души Цзян Чэн чувствует спокойствие, если Вэй Усянь будет оберегать А-Лина. А дурость, которой этот полоумный забьет голову племянника, Цзян Чэн выбьет позже.