Башни

Прекрасен тихий день в начале лета, Зазеленели травы и деревья. Лишь я один тоскую и печалюсь И ухожу все дальше-дальше к югу. Все беспредельно-пусто предо мною, Все тишиной глубокою укрыто. Тоскливые меня терзают мысли, И скорбь изгнанья угнетает душу. Я чувства сдерживаю и скрываю, Но разве должен я скрывать обиду? Ты можешь обтесать бревно, как хочешь, Но свойства дерева в нем сохранятся. Кто благороден, тот от злой обиды Своим не изменяет убежденьям. Нам надо помнить о заветах предков И следовать их мудрости старинной. «С камнем в объятиях» пер. А. Гитовича

Сейчас — Входи. Лань Хуань осторожно прикрывает двери. Дядя сидит за столиком, перед ним многочисленные свитки с правилами от провинившихся. Лань Цижэнь не сгибает ровную спину, ничто не тревожит белые рукава, черные волосы лежат волосок к волоску, длинные концы ленты неподвижны, даже свитки почти не разрывают тишину комнаты шуршанием. Покои дяди такие же, как и много лет назад. Когда они с маленьким Ванцзи часами сидели здесь и учились постигать искусство музыки Лань или когда старательно выводили правила для лучшего запоминания. Все та же стойка с гуцинем в углу, полки с обилием книг ровными рядами и аккуратные стопки письмен. За прошедший год Лань Хуань бывал здесь не раз, пил чай или играл для дяди. Но все проходило мимо его мыслей, словно он оставлял разум в ханьши. Сейчас же он смотрит и пытается найти что-то. Он и сам не знает, что именно. А еще Лань Хуань чувствует вину. Сегодня особенно остро. Не в первый раз он ощущает себя перед дядей несмышленым мальчишкой, провинившимся за шалость. Но наказания не будет. На самом деле никогда не было. Единственные наказания в жизни младшего брата появились вместе с господином Вэем. Одно — удары ферулы в ученичестве, и второе навсегда останется тридцатью тремя шрамами на спине. Лань Хуань помнит, каким тогда был дядя. Сломленным. Растерянным. Убитым горем за уровнями ци, беспристрастностью, собранностью. И сейчас Лань Хуань осознает, что дядя устал, что дядя расстроен. Уровень совершенствования не позволяет ему выглядеть разбито или осунуться, но Лань Цижэнь надломлен. Лань Хуань прикусывает щеку изнутри. Чувство вины и прежде было его спутником, но после слов Цзян Ваньиня он осознает, насколько виноват, в точности повторив отца — бросив орден и оставив заботы семье. Лань Хуань сжимает кулаки и садится напротив, берет один из свитков и молча читает. Минуты текут медленно. Лань Цижэнь никак не комментирует, продолжает выполнять обязанности старшего. Лань Хуань не выдерживает. Тугая пружина внутри с щелчком отпускается, слова вырываются против желания. — Этот глупый племянник взвалил на вас свою работу, дядя. — Ты никогда не проверял наказания за провинности. За это всегда отвечали мы с Ванцзи. Лань Хуань пытливо смотрит. Лань Цижэнь остается беспристрастным. — Из-за моей слабости установившаяся многими годами жизнь ордена изменилась. Лань Цижэнь тяжело вздыхает и откладывает свитки. — Курам и собакам нет покоя от этого человека. Не знаю, что сказал тебе глава Цзян, Сичэнь. Но не стоит принимать близко к сердцу его слова. Выплюнуть что-то обидное ему легко, как съесть ложку риса. — А я думал, что молодой господин Цзян достойный сын своей семьи, — Лань Хуань чуть улыбается, копируя интонации дяди, — из тех, кто выбирает зажечь свечу и учиться. — Нашел, что вспомнить… — Лань Цижэнь оглаживает бородку, нарочито хмурясь. Но Лань Хуань видит искорки веселья в глазах дяди. Лань Хуань покаянно клонит голову. — Тебе нравился тот ученик. Его племянник очень похож на старшего дядю. Уверен, и он тебе понравится. Лань Цижэнь взмахом останавливает племянника. — Цзинь Жулань строптив, в этом он точно похож на старшего дядю. А вот есть ли в нем дядина прилежность — вопрос. — И ты не хочешь узнать ответ? — Лань Хуань хорошо знает своего дядю. И видит, что разговор об ученичестве тому приятен. — Ты хочешь этого, дядя. — Лань Хуань пытается глазами выразить все свои мысли. Тебе нужно это, дядя. Обучение вытянет тебя из трясины усталости, дядя. Прости, что лишил тебя дела твоей жизни, дядя. Лань Цижэнь долго смотрит в лицо племянника, скользит глазами по поникшим плечам, по тонким чуть подрагивающим пальцам и вздыхает. — Все не так просто. Я не хочу, чтобы наш клан уличили в поддержке сомнительных поползновений Цзян Ваньиня. Нас и так тихо, но неумолимо обвиняют в поощрении поступков Цзинь Гуанъяо. Лань Хуань закрывает глаза. Страшные воспоминания проносятся перед ним. Минцзюэ, ставший лютым мертвецом. Окровавленный, без руки, Яо. Тонкие золотые нити вокруг горла Цзинь Жуланя. Его испуганные, удивленные, еще детские глаза. Лань Хуань силой заставляет себя вспоминать. Исказившееся первобытным родительским страхом лицо Цзян Ваньиня. Лань Хуань открывает глаза. Воспоминания не дают ему ответов на его вопросы, но в одном он точно не сомневается. — Цзян Ваньинь никогда не причинит вред племяннику. Ты знаешь это. Вся Поднебесная знает. Лань Цижэнь глубоко вздыхает. — К сожалению, знаний не всегда бывает достаточно. Цзян Ваньинь из тех, кто готов запереть дорогих ему людей от мира ради своего чувства безопасности. Мы с тобой оба знаем, как ошибочен может быть этот путь. Лань Хуань не находит, что ответить. Лань Цижэнь снова берет в руки свитки. — Я подумаю об этом. А сейчас ступай, отдохни. Лань Хуань послушно встает и идет к выходу. В дверях он оборачивается. — Цзян Ваньинь сказал, что ты и старейшины поддерживаете решение об уничтожении башен. Лань Цижэнь каменеет лицом и хмурится. — Тебе не стоит беспокоиться об этом, Сичэнь. И я, и старейшины действуем в твоих интересах. Чем быстрее все следы исчезнут, тем будет лучше тебе. На секунду Лань Хуань хочет ответить, но молча выходит и прислоняется к стене. Прохладный воздух успокаивает разум. Горечь оседает на губах заклинателя. Чем быстрее следы Цзинь Гуанъяо исчезнут, тем будет лучше тебе. Дядя даже косвенно не упоминает его. Тишина ханьши осязаема, она висит в воздухе, проникает в разум, изгоняет мысли. Холод не ощущается — Лань Хуань замерз внутри, и внешние проявления его не беспокоят. Он концентрируется на медленном течении ци по меридианам. Дядя хочет обучать учеников из других орденов. Лань Хуань дал понять, что поддерживает это желание. Дальше решать уже дяде. Лань Хуань делает глубокий вдох, направляет ци в точки накопления энергии. Возможно, главу другого ордена — ордена, являвшегося Гусу Лань честным торговым партнером, боевым товарищем во время войны и бесконфликтным соседом годы после — преследует темная тварь. Ванцзи позаботится об этом. Какими бы сложными ни были его отношения с главой Цзян, брат никогда не поставит это выше призвания заклинателя. Лань Хуань концентрируется на ощущениях вокруг. Твердость и шершавость пола. Их орден ратует за уничтожение башен. Холодный воздух окутывает тело. Это справедливое решение — никто не может утверждать, что башни использовались по назначению. Погода на улице портится, грядет буря. Дядя и старейшины сделают все правильно, в его участии нет необходимости. В двери ханьши бьет ветер, завывает под окном. Они не сказали ему, потому что заботятся. Капли забарабанили по крыше. Он не готов еще выходить в мир. В его ордене это понимают. Запах озона как предвестник гроз и молний просачивается в воздух. «Прятаться от всего — это просто трусость.» Лань Хуань вскакивает. Будь неладен Цзян Ваньинь и его речи! Что они не оставят его в покое? Лезут беспрестанно в голову, рушат все, что он так старательно собирал в течение прошедшего года. Соединял, чтобы продолжать жить, не оборачиваясь постоянно на прошлое, не ища ошибок, которые допустил. Какое право имеет Цзян Ваньинь судить его? Откуда может понять его чувства? Лань Хуань ходит по ханьши, не способный найти выход нахлынувшим эмоциям. Его взгляд цепляется за фарфоровый чайничек. Схватив его, Лань Хуань с силой бросает посуду в стену. Удар, треск, падение осколков. Но облегчения нет. Тогда Лань Хуань швыряет в ту же стену низкий столик. Дерево трескается надрывно, столик кусками падает с глухим стуком. Лань Хуань в неконтролируемом порыве сдирает с себя домашнее одеяние, пытаясь порвать ткань. Но прошитый заклинательскими нитками материал выдерживает нападение. Одежда уцелевшей летит на пол. Лань Хуань хватает первое попавшееся верхнее ханьфу, кое-как накидывает его на плечи. Дергает Шоюэ со стойки и выходит за порог ханьши. Ветер нещадно треплет волосы, полы одежд и ленту. Дождь бьет в лицо острыми каплями. Под ногами скользко хлюпает. Горечавки, окружающие ханьши, побитыми лежат на траве. Лань Хуань бросает Шоюэ на землю в отчаянии, затем чуть подняв его мысленно, встает на лезвие и взмывает в небо. — Лететь на мече — это привелегия заклинателей, — Лань Цижэнь гладит свой меч, зависший в воздухе, и сердце маленького Лань Хуаня заходится от восторга. — Когда ты вырастешь, у тебя будет свой меч. Ты дашь ему имя, и не спеши. Это должен быть особенный выбор. Так будут звать душу твоего меча, душу, с которой ты пройдешь свой путь в борьбе с темными сущностями, исполняя свой долг. — А когда я буду летать? — Всему свое время, Сичэнь, — дядя строго машет пальцем. — Тут не нужна спешка. Во время полета ты будешь концентрировать ци в ногах, что позволит тебе твердо стоять и управлять мечом. Давай мечу волю в полете — именно он будет нести тебя. Нести, а не нестись. Лань Цижэнь неодобрительно качает головой при виде азартного блеска в глазах племянника. — Помни: неспешно и степенно. Именно таким должен быть твой полет на мече. Если не спешить, можно добраться до цели быстрее. Не летай по небу, словно оголодавшая птица в поисках добычи. Не влетай в облака — это опасно. Ни к чему подвергаться рискам в полете ради бахвальства или утоления любопытства. Понимаешь, Сичэнь? — Да, дядя. Лань Хуань раненой птицей взмывает в небо. Барьер ордена раскрывается над ним, или он его пробил — заклинатель не осознает. Дождь продолжает хлестать в лицо и заливать глаза. Лань Хуань не может оглядеться и понять, как высоко он поднялся. Это неважно. Он отдает Шоюэ все решения, и меч, счастливый, что его, наконец, используют, несется вдаль. Одежда мокрая, липнет к телу, холодит кожу. Лань Хуань с удивлением осознает, что по-настоящему мерзнет. Шоюэ врезает их в темную тучу. Запах озона и предчувствие грозы захватывают все тело Лань Хуаня, обжигают легкие, заставляют прикусить губы в предчувствии. Шоюэ вылетает за мгновение до того, как молния расчерчивает небо. Еще миг — и она бы захватила Лань Хуаня. Заклинатель чувствует, как восторг захватывает его, дикий и неудержимый. Лань Хуань несется в следующую тучу. Гром оглушает, землю не видно, волосы хлещут в лицо, но Лань Хуаню хорошо. По-настоящему хорошо и свободно. Он прилагает все силы, чтобы определить, где ударит следующая молния. Они манят его, завораживают и притягивают. Быть в миге от опасности — и все мысли покидают мятущуюся душу. Остается только пьянящий вкус свободы. Без прошлого, правил, решений — только голый инстинкт бежать, сначала на вспыхнувший свет, потом от него. Сквозь бурю, капли и волосы Лань Хуань видит молнию. Он направляет Шоюэ и камнем летит вниз. Покинув самый эпицентр бури, Лань Хуань вытирает лицо рукой. Он несется к земле, в макушки деревьев. Молния бьет прямо посреди леса. Лань Хуань чувствует узнавание, будто видел молнию раньше, но не может ничего вспомнить. Его разум пуст, без мыслей и воспоминаний в этот миг. Лань Хуань спрыгивает с меча и бежит в сторону вспыхивающей молнии. Тварь нашла их в дороге. Гуево небо разразилось непогодой, и им снова пришлось идти пешком. Цзян Чэн проклинал весь пантеон богов за свои неудачи. На кой гуй он вообще потащился в эти треклятые Облачные Глубины?! Яогуай пришла к ним в виде Бай Гу-Цзин. Высокий скелет с длинными путаными волосами. Несоразмерно большие руки-кости серого цвета беспорядочно машут вокруг, а стойкий запах тухлой воды и мокрой земли заставляют слезиться глаза. Тварь даже не пыталась обратиться человеком и обмануть, заманить, как они делают обычно. Вместо этого яогуай сразу набросилась на них, выскочив из-за деревьев и кидаясь на заклинателей. — Глава, — Цзян Хуаньлэ перекрикивает дождь и делает движение рукой. Жест, используемый заклинателями во время ночной охоты помогает им понимать друг друга на расстоянии. Цзян Чэн оборачивается к Сюй Шаню и кивает. Цзян Чэн делает шаг назад. Рядом свищет меч Юй Юэжаня. Несмотря на силу оружия адептов Юньмэн Цзян, Бай Гу-Цзин они не причиняют ощутимого урона: нет плоти, которую они могли бы порезать, а кости древнего существа выдерживают атаки. Яогуай бьется неистово и целеустремленно. Тварь определенно выбрала главу своей первой жертвой. Цзян Чэн унимает Саньду и убирает его в ножны. Шаг назад. Дождь застилает глаза, мокрая челка лезет в лицо. Тварь наблюдает, притихнув. Но Цзян Чэн знает — она готовится к броску. Шаг назад. Полы верхнего ханьфу намокли, потяжелели и путаются в ногах. Яогуай делает шаг к нему. Цзян Хуаньлэ и Сюй Шань медленно начинают обходить ее по бокам. Цзян Чэн чувствует, как Цзыдянь потрескивает в предвкушении боя. Ветка хрустит под ногой Сюй Шаня справа от твари. Мгновенно ощериваясь, демонический скелет резко бросается влево, хватая Цзян Хуаньлэ. Цзыдянь в мгновение ожившей молнией несется к твари. Цзян Чэн сосредотачивается, чтобы не задеть в атаке своего человека. Яогуай, укусив Хуаньлэ, пытается отбросить заклинателя в ближайшее дерево. Но тот сам вцепляется в нее, хватаясь скользкими от дождя и крови руками в кости. — Отпусти ее, полудурок! — Цзян Чэн подскакивает к бьющемуся с монстром заклинателю. Яогурай кусает Хуаньлэ в плечо и откидывает. Сюй Шань бежит к товарищу, пока Цзян Чэн схватывается с наскочившей на него тварью. Цзыдянь не дает чудовищу приблизиться, но и отогнать совсем не получается. Мечи заклинателей скользят в воздухе и атакуют нечисть, но скелетоподобной женщине не наносится фатального ущерба. Яогуай делай выпад и пытается наброситься на Цзян Чэна со стороны, но Юй Юэжань тут же отбивает попытку. Сюй Шань, умостив Хуаньлэ в стороне, хватается за мешочек цянькунь. Выудив талисман, он бросает его в сторону от бьющихся. Юй Юэжань, краем глаза заметивший, куда упал талисман, тянет руку к занятому битвой главе. Цзыдянь задевает локоть Юэжаня и обжигает. Цзян Чэн, заметив движение, чуть поворачивает лицо к помощнику, не упуская яогуай из виду. Они понимают друг друга с одного полувзгляда. Цзян Чэн резко уходит от атаки и бежит в сторону, Юй Юэжань следует за ним чуть позади, оставаясь между главой и монстром. Яогуай на секунду зависает, затем с нечеловеческим ревом бросается за ускользающей добычей. Не заметив подвоха, чудовище на всех парах несется на неприметный талисман. Как только костяные ступни нечисти касаются магического предмета, вспыхивает огонь. Яогуай истошно вопит, потрясая горящими руками-костьми в разные стороны. Цзян Чэн брезгливо сплевывает, убирает Цзыдянь и тяжелой поступью идет к Хуаньлэ. — Просто объясни мне, придурок, на кой гуй ты в нее вцепился? Захотел погрызть тухлых костей? Ну так я тебе дома обеспечу! — Глава, — Хуаньлэ стонет от боли и смеется одновременно, — я не думал, я просто задержать ее хотел. — Ты, — Цзян Чэн в ярости сузил глаза. — Глава, — Юй Юэжань трогает Цзян Чэна за локоть, улыбаясь, — Это же Хуаньлэ. Как он мог думать? Ему просто нечем. Сюй Шань рядом опускает голову. — Это я виноват, если бы ходил тише, то мы бы просто окружили ее и… Цзян Чэн устало машет рукой. — Забудь. Этот идиот нашел бы другой способ накосячить. Юй Юэжань смеется, подразнивая Цзян Хуаньлэ и бинтуя собственную руку. Цзян Чэн водит плечами, пытаясь расслабить мышцы. Адреналин еще бурлит в крови, когда Цзыдянь наливается теплом, указывая, что рядом есть кто-то еще. Цзян Чэн внимательно осматривает местность, но ничего не видит. Когда группа Юньмэн Цзян уходит, Лань Хуань выдыхает, ослабляя ци. Скрывать свое присутствие от заклинателей такого уровня непросто, но с внезапным самодовольством он обнаруживает, что даже сейчас у него получается. Он остался незамеченным, да не просто рядовыми заклинателями, а самим Саньду Шэншоу и его ближайшими адептами.