Терпкое вино. Глава 4
***
Застежка цокнула с характерным звуком под мозолистой рукой Эймонда. Было еще рано, лучи прохладного солнца еле касались небосвода, но юноша уже не спал; Да и как он мог? Весь вечер, всю ночь его хватал легкий мондраж, волнение легкой, мучительно-сладкой дрожью отдавало в конечности. Как и в детстве, томительное ожидание тети сопровождалось океаном эмоций, которые угасали в тихих переживаниях. С той ночи в Орлином Гнезде, когда Одноглазый решил прийти к ней, прошло четыре года и принц чувствовал, что их отношения поменялись, став куда более близкими, доверительными. Приезжая, Лейнерис всегда смотрела на его бои, сидя на лавке неподалеку, подавая бурдюк и заботливо вытирая пот с его лба. Ее похвала, улыбка, подобная очагу заставляли его подростковое сердце трепетать и даже в самый холодный день он мог почувствовать её тепло. — Тебе бы участвовать в турнирах, племянник, — мягко говорила Лейнерис, вновь подавая кожаный мешочек, заполненный водой. Юноша задумался. Он помнил, как на турнире в честь именин Эйгона, леди, даже замужние, одаривали выбранного рыцаря поцелуем, после поднимаясь вверх к трибунам, выкрикивая имя храброго воина. Как дамы плели венки из разных цветов, например, венок из маргариток был символом ответной любви, а гороховый, свитый вместе с полными стручками — означал отказ, неразделенность любви. Эймонд помнил, как завыла публика, когда леди из Речных земель отвергла красивого, молодого рыцаря с Простора — зарождения рыцарства. Турниры. Событие, что служило бы доказательством годов тренировок, гибкого ума, долгожданное признание. Он слышал, что командующий Кристон Коль в первый же свой турнир смог одолеть Молодого дракона — принца Деймона, в основном от шутов, да дам. Сам же дорниец лишь хмыкал на подобные ответы, потому и Эймонд не стал лезть к нему с расспросами, дабы не разгневать южную кровь. Эймонд шел тихо, неторопливо — черты, присущие ему с детства. Сегодня он был задумчив, даже мечтателен, обычного, позволяя себе ненадолго тонуть в собственной грезе. Как и обычно, служанки обходили его стороной. Четыре месяца. Именно столько он ждал ее возвращения. Лейнерис Таргариен прибудет в столицу по делам дома Аррен, сделки, договоры — вещи время затратные, что не могло не радовать ее племянника. И если ожидание до этого было смиренным и терпеливым, то сейчас подросток разрывался от нетерпения; чувства переполняли его, сбивая дыхание. Огорчало лишь одно: путь Лейнерис протекал и через Драконий камень, через Деймона, бастардов и молодых сквайров. Какой бы образ Эймонд Таргариен долго и упорно не строил, как бы тяжело он днями не тренировался и как долго не сидел за учебниками истории и философии — внутри него моментами все еще был тот самый десятилетний неуверенный мальчик, который только что потерял глаз, который боялся взглянуть на свою тетю и увидеть омерзение на его лице. «Мне жаль принца Эймонда, теперь ни одна приличная дама на него не взглянет!», «Ему перепадет разве что со шлюхой, и то за большую плату» — неприятная истина. Да, он наездник самого большого дракона, да, Вхагар завоевала Вестерос для его семьи, но женское сердце, увы, она завоевать не способна. Мысли о том, что Лейнерис не видит в нем «полноценного» мужчину, как и все в этом чертовом замке, не давали ему покоя. Страх, такой детский все еще преследовал его, и на этот раз не было никого с кем он мог бы этим поделиться. Из мыслей его вывел отчетливо звонкий, методичный рев Сереброкрылой. Дракон пролетел аккурат, но грозно над Красным замком, переливаясь плавленым серебром на пылающем солнце. Уголки тонких губ извечно холодного принца дернулись, превращаясь в слабую улыбку. Хорошо, что коридор был пуст. Ожидание кареты с Лейнерис казалось ему мучительно долгим, как и каждый раз до этого. И каждый раз его живот крутило от волнения, будто он встречает ее впервые, но он сохранял каменное выражение лица, прямую осанку, руки за спиной. Он был образцовым принцем. Наконец ворота отворились, впуская во внутренний двор небольшую карету молочного цвета. Выпрямив спину, принц начал спускаться по каменным ступеням, ощущая, как каждый его шаг грузнее предыдущего. — Тетушка, — Лейнерис улыбнулась буднично, увидев племянника, и подала ему руку. Каков джентльмен, пронеслось в ее голове. И сразу же она заметила в нем изменения: с каждым ее визитом он становился взрослее, вытягиваясь и становясь все краше. Лейнерис не могла не думать, что он становился похож на сира Гвейна, дядю Эймонда. Он смог взять черты Хайтауэров. Благо, детство еще не умерло в нем окончательно, милые щеки все еще были при нем. — скоро подадут обед, вы как раз вовремя, — он непринужденно погладил руку женщины. Лейнерис склонила голову немного вбок, а яркие аметистовые глаза впились в его почти схожие. Ее краткая ухмылка ударила его под дых. — Будет время смыть дорожную пыль, — она осмотрелась снова и снова. — Но прежде, я бы хотела пройтись. Не составишь мне компанию, племянник? — робко улыбнулась Лейнерис. Ничего не ответив, Эймонд только подставил руку даме, а по его лицу скользнула тень улыбки. И оба побрели по коридорам Красной крепости. Это стало традицией вот так прогуливаться. Эймонд обманул бы, сказав, что это не греет его душу. Ее голос всегда действовал на него успокаивающе, и он желал слышать его утрами, днями и ночами. Познать каждый тембр, высоту ее голоса, мельчайшие нотки. Даже пролетев на драконе, собрав на себе пыль, от Лейнерис шел сладкий цитрусовый запах ее любимых лимонных пирожных. И Эймонд любил этот аромат настолько, что в его покоях на большом окне стояло небольшое цитрусовое дерево, привезенное прямиком с Эссоса. Интересно, ее кожа так же пахнет? Если бы он уткнулся носом в изгиб длинной шеи, он бы почувствовал терпковатый, лимонный запах исходящей от ее кожи? Позволила бы она ему такую вольность? Эймонд перевел на нее взгляд. Лейнерис оживленно рассказывала что-то, ее вторая рука активно жестикулировала. Проговаривая что-то забавное, у принцессы всегда мило морщился нос, и принц любил это. Ее светло-сиреневые глаза светились, переливаясь драгоценными аметринами. Должно быть, Лейни думала, что это неспешная, привычная для них прогулка, потому сама направления не задавала. Завидев арку, ведущую в Богорощу, Эймонд вновь ощутил, как его живот скрутило тягучая нервозность. Вырос не только Одноглазый принц, но и его комплексы, страхи. Маленький мальчик, что только лишился глаза все еще не знал какой была ее реакция в тот вечер. А может за этой тонной доброты скрывается жалость, вызванная омерзением? Что если чертов шрам, треклятая повязка не дают ей видеть в нем мужчину? Эймонд не желал оставаться для нее племянником, он желал…большего. Богороща. Место тихое и уединенное, отличное от суеты малой септы. Большое красное чардрево стояло в центре — именно это был знак веры в Старых Богов. Из рассказов Лейни, Эймонд слышал о Богороще в Винтерфелле — столице Севера. Что сам Риккон Старк, Старый волк поведал ей, что Богороща стоит нетронутой уже как сотый век. В отличие от юга, там почитали Богов. Может, там эти алые сады и были в почете и люди часто приходили дабы произвести молитвы, но здесь в столице — людям Чардрево не нравилось, кому казалось устрашающим, кому уродливым. Ведь вырезанные глаза смотрели в душу каждого, кто посетит это место. Потому и людей сюда приходило мало. — Тетушка, — тихо проговорил Эймонд, но в тишине сада она услышала его, бросая вопросительный взгляд, — сейчас, у меня есть кое-что, что имеет огромное значение, для вас, для меня, для нас, — женщина с интересом посмотрела на племянника. Эймонд проглотил ком, продолжая стоять рядом. Озорной огонек в ее глазах предал больше уверенности юноше, — Пожалуйста, повернитесь ко мне спиной и закройте глаза, — чуть ли не прошептал принц. На ее лице возникла лисья улыбка. Таргариен было искренне любопытно что же ее милый племянник хочет ей подарить. Аура таинственности окружила его; Разные догадки вертелись в ее голове, но она послушно, не спеша, повернулась к нему спиной. Немного поразмыслив, а закрывать ли ей глаза, но взвесив все «за» и «против», решила все же закрыть. Она услышала, как он что-то достал из кармана, немного помедлив, юноша коснулся ее шеи, убирая длинные серебристые волосы за плечо, прикосновения его были аккуратными, возможно, немного боязливыми, но нежными и ласковыми, и наконец, она почувствовала обжигающе холодный металл на своей коже. Как бы не хотелось, но она не торопилась открывать глаза и смотреть что же там, несмотря на все желание, она ждала, когда он застегнет застежку цепочки. — Можете открывать глаза, — тихо, в порыве шелеста красных листьев проговорил юный принц Лейнерис с улыбкой повернулась к нему, с уже открытыми глазами. Подняв руку и вложив в нее основное украшение, которое ранее покоилось на ее груди, она увидела герб семьи Таргариен. По ощущению, это был не простой металл, и даже не серебро… кажется это было золото, редкое белое золото. Но другое привлекло ее внимание: обычно, глазницы драконов на их гербе были пусты, их не удосуживались как-либо детализировать, но не в этом случае. Теперь на пустом месте виднелись маленькие сапфиры, вставленные с ювелирной точностью и аккуратностью. Холодным сиянием сапфиры переливались в лучах солнца, а белое золото только подчеркивало их красоту. Лейнерис ощущала, как сбилось ее дыхание. — О, Эймонд, — она наконец взглянула на него с широкой улыбкой, — это потрясающе! — женщина потянулась чтобы обнять племянника, и тот с радостью распахнул перед ней руки. Эймонд долго думал о том, чтобы он хотел подарить. Цветы, пирожные казались ему уже чем-то детским, чем-то, что не достойно внимания такой женщины и что никак не выражает серьезности его чувств. Месяцы размышлений ничего не дали, в голове было пусто, он даже прочитал несколько любовных историй в поисках вдохновения для несомненно «особенного» подарка. И вот однажды, неожиданно идея пришла сама собой, когда он был на тренировочном поединке с сиром Кристоном «Вы ненавидите быть леди Аррен?» Бинго. Да, он пропустил удар, да это было больно, и злило его, но зато его светлую голову посетила блестящая мысль. Заказ он сделал у Королевского Ювелира, пригрозив отрезать язык, вежливо попросил не рассказывать никому над чем тот будет работать и так же держать свою деятельность под строжайшим секретом, не важно кто бы интересовался. Ну, у ювелира было не так много вариантов. А вот металл… он не хотел обычного золота, и не хотел серебра. Принц хотел чего-то в своем роде особенного, и нашел. Белое золото, что предложили ему, было восхитительным, да стоило не мало, но он подарит его не абы кому. Узнав, что этот металл крайне стойкий к царапинам, а значит избранница сможет носить его долгие года… а сапфиры… мало кто знал, что теперь у принца под повязкой, даже Лейнерис, его дражайшая тетя, не удостоилась честь увидеть этого. О прекрасном сапфире вместо потерянной глазницы знали только Алисента, Отто да Хелейна с Эйгоном. Старший брат давно не задирал Эймонда, по крайней мере в открытой форме, все что мог себе позволить бездарный принц, так это тонкие намеки и шутки, не более. Он ведь не хотел стать вторым одноглазым принцем, верно? Выбор камня был сделан сразу же, как только образ украшения выстроился в его голове. Сапфир в его глазу, сапфир на ее красивой тонкой шее заставляли его сердце выпрыгнуть из груди и чувствовать приятное электрическое покалывание на кончиках пальцев. Такая связь казалась юному принцу близкой, интимной и сокровенной. — Это прекрасный подарок, Эймонд, — женщина улыбнулась, она с любовью смотрела на искусное украшение, но теперь ее улыбка померкла, что сильно напрягло принца, его единственный глаз смотрел теперь на нее с напряжением и вопросом, — но теперь я принадлежу дому Аррен, — Ее челюсть на секунду сжалась, и она снова взглянула на прекраснейшее украшение. — Как бы то не было, — Набрав в легкие воздух принц начал, — вы все еще часть нашего великого дома, — теперь он подошел к ней, медленно взяв в свою руку ожерелье и взглянув на него, они были так близко друг к другу, уверенность принца пыталась покинуть его, но он умело держал ее, — и всегда будете. Эймонд проговорил это с величайшей уверенностью. Сейчас он хотел бы предложить ей то, о чем мечтал с детства. Принц часто думал об этом. Если бы она вышла за него, то ей больше не пришлось бы испытывать омерзение от фамилии своего мужа, ей больше не нужно было бы постоянно быть в разъездах чтобы не делить ложе с мерзавцем… ей бы вообще не пришлось ни о чем переживать, с ним она была бы счастлива, по-настоящему. Но Джон Аррен мешал. Не смотря на потерю одного глаза, Эймонд не был слеп: Лейнерис практически бежит от своего мужа, а он вместо того чтобы любить и заботиться о ней, проводит свое время на охоте и с грязными шлюхами. Подобный расклад, несмотря на всю его злость, был хорош для Эймонда, его принцесса теперь часто была с ним, и в эти моменты его сердце трепетало. Но вместе с привычной любовью, обожанием и еще более привычной тоской, теперь добавились новые, физические чувства. Его тело менялось, он вытянулся, голос сломался, хороня в нем трусливого мальчишку, и теперь, его мысли и фантазии вызывали не только трепет в сердце, но и заставляли его низ живота гореть. Теперь над его телом было желание. Желание чего-то большего. Фантазий о целомудренных поцелуях и нежных, трепетных прикосновений стало мало, его разум не слушал его, рисуя более близкие моменты. Эймонд всегда считал Лейнерис красивой, выглядящей молодой для своего возраста, но он никогда не заострял внимания на ее фигуре, такой оказывается привлекательной, и ведомый гормонами он жаждал увидеть больше, чем показывала его тетя. Изгибы шеи, ключицы выглядели привлекательно, теперь он хотел бы прикоснуться к ним, к ее шее… чтобы и она касалась его. Принц Эймонд был уверен, ее касания оставляли бы болезненно-сладкие ожоги. Теперь он жаждал не только ее любви, теплых слов, а ее всю. Физически, духовно, как угодно ещё, как только поют в песнях…***
Лейнерис нравился подарок, искренне, но ей было интересно, почему он не выполнен в каноничных цветах ее дома: красный и черный. По началу было сложно привыкнуть к новой расцветке, женщина часто разглядывала мелкие сапфиры, заменяющие глаза драконов. «Эймонд, почему ты выбрал именно сапфиры?» Лейнерис был любопытен выбор племянника, обычно Таргариены в украшениях предпочитали другие драгоценные камни, такие как рубины, огненный опал или солнечный камень, дабы лишний раз подчеркнуть свое происхождение. На ее вопрос Эймонд лишь легко улыбнулся и сказал, что она узнает, но позже. При том, стараясь это скрывать, взгляд его был хитрым, как у лиса, а губы расплывались в довольной кошачьей манере. Женщине оставалось лишь улыбнуться и принять правила непонятной игры. Украшение было бесподобным, но к сожалению, почти все ее наряды были вышиты под пресловутые рубины, да прочие алые драгоценности, за исключением самых простых, домашних платьев в нейтральных цветах. Но не унывая, Лейнерис нашла еще один повод наведаться к швее и дать заказ. Ей понравилась проникновенная речь племянника, поэтому решила носить его на постоянной основе, как знак того что она все еще принадлежит к Дому Дракона, а не к повелителям Долины. Первой обновку заметила Хелейна. Девушка безошибочно определила, кто подарил тете прекрасное ожерелье. — Но как ты узнала? — отпивая вино, удивленно спросила Лейнерис, — я даже намека не давала, — женщина продолжала сидеть подле племянницы. Хелейна лишь смущенно улыбнулась и продолжила вышивку, медленно начиная говорить. — Эймонду нравятся сапфиры, когда как остальные предпочитают рубины и изумруды, — она однозначно знала своего брата лучше, чем Лейнерис. Женщина представила сапфир и немного тусклую кожу принца, довольно почиталось. — Да и как я помню, Вы тоже любите рубины, тетя, — девушка оторвала свой взгляд от вышивки, мягко улыбаясь Лейнерис. — Да, это так… — еще глоток, — а что нравится тебе? — Хелейна удивленно вскинула брови, обычно, мало кто интересовался ее мнением или интересами, кроме Эймонда, брат всегда был чуток к ней. Что девушка определённо ценила и знала так же тайны брата. — Ох, я думаю это ангелит, — она прикусила палец, позже смеясь. — Ангелит значит, — женщина задумчиво произнесла, — ты ведь знаешь, какую трактовку дают этому камню мейстеры? — Лейнерис прокрутила кубок вина в утончённой руке. Хелейна ненадолго задумалась, вспоминая почему ей так нравится данный драгоценный камень. — Хм, не могу сказать, думаю он просто красивый, — было вполне в манере Хелейны. — Но могу сказать я, — Лейнерис отложила кубок с вином и придвинулась к племяннице поближе, накрыв ее руки своими, внимание Хелейны было в ее власти. — Ангелит — нежный камень, он символизирует мир и единство, — женщина говорила полушепотом, создавая ощущение чего-то секретного, — Говорят, он усиливает природные способности, такие как предсказания и телепатия, и развеивает страх. Тебе подходит, — мягко улыбнулась женщина. Хелейне нравилась такая трактовка. «Усиливает предсказания и телепатию» что ж, она и вправду видела, и слышала то, что остальным недоступно, знать бы еще смысл этого. Девушка потянулась ближе к тетушке, намереваясь что-то сказать. — Уходя от огня, цветок заставит его гореть больше, — ещё тише произнесла девушка. После этого Хелейна осмотрелась, проверив одни ли они. — Что ты имеешь ввиду? — Улыбка на лице Лейнерис исчезла, сменившись недоумением — Вы узнаете, но позже, тетя, — Женщина разочарованно вздохнула. Как же много интриги, пронеслось в ее голове — даже я не совсем понимаю, что это значит. Они не открывают мне смысл, — загадочно закончила девушка. Лейнерис бросила на племянницу задумчивый взгляд. Еще в детстве, только научившись говорить, из нее вырывались странные фразы, порой и посреди беседы. Король и королева, десница и принцесса считали, что данная особенность у нее пропадет по мере взросления, но вот, Хелейне шестнадцать, а эта особенность так и не ушла. Таргариены всегда были загадкой для простого люда. Драконы, валирийская сталь, необыкновенные фиалковые глаза, а кто-то даже говорил об огнеупорности, что Лейнерис считала уже чистой воды вымыслом. Таргариены всегда были ближе к Богам, нежели к людям. А вот сновидения и дар пророчества для нее не были такой уж сказкой. Старший брат, что в детстве, что в юношестве ей рассказывал о Дейнис Провидице, которая якобы предвидела Рок, а ее отец, распродав богатства своего дома отплыл в еще разделенный Вестерос, положив начало линии Таргариенов в Вестеросе. Редко, но и Визерис видел предзнаменования. Туманные и неясные, брат мог долго сидеть над ними, решаясь беседовать об этом только с понимающей сестрой, а раньше и с Эйммой. Смотря на Хелейну, робкую, нежную девчушку, Лейнерис думала, а может и в ней есть капля магии? Хелейна смущенно улыбнулась, показывая родственнице вышивку на которой была изображена бабочка; еще не доделанная, насекомое было точно не вестеросским. По крайней мере, таких принцесса на родине не видела, но вот в Эссосе, в водных лесах такие вполне могут быть. На вопрос, племянница лишь помотала головой, произнесла: — Соториос, — тихо, загадочно произнесла младшая Таргариен. — Я читала, что за Летним морем, на Наате водятся такие. Что там даже есть пламенные черви, оставляющие за собой полоски пламени и после смерти они рассыпаются в пепел, — её глаза буквально загорелись от собственного рассказа. Лейнерис задумчиво провела рукой по подбородку. Звучало интересно, она пыталась вспомнить, что сама знала о далеком континенте, бывшей колонией Валирии. Услышав интерес со стороны тети, глаза Хелейны зажглись редким огнем, и она принялась рассказывать, что знала сама: то, что прочла и то, что слышала от приезжих магистров Вольных Городов. У смуглых мужчин всегда были истории, которые юная принцесса слушала с замиранием сердца. Хоть ей и хотелось бы знать больше, расспросить этих мужчин в пестрых нарядах, но смущение, скованность делать ей этого не позволяли, потому слушала она тайком. Но жизнь принцессы это не только пирожные и разговорчики, но и танцы, шитье. Диана, постучавшись вошла, напоминая о посещении урока танца. Лейнерис наслаждалась и грелась лучами жаркого летнего солнца, вытесняя из своей души прохладу Долины; места, которое напоминало ей о ее несостоятельности как женщины. Теперь эта неприступная крепость была болезненным напоминанием о ее утрате, казалось, что стены в те мрачные дни впитали всю ее боль и теперь сами выплескивали ее, от чего спать, да и вообще находиться там было сродни пытки. Отношение мужа изменилось не сразу. Он делил с супругой горе, но не долго, найдя утешение в куртизанках и манящих огнях борделей. Служанка, старая, видавшая еще Мейгора Жестокого, по ее рассказам, лишь сетовала, мол, Джон — мужчина, так они переживают свое горе. Принцесса лишь закатывала глаза, кутаясь в меха. В пекло Джона, в пекло сраное Орлиное Гнездо, говорила она под возмущенные охи. Лейнерис наконец-таки дошла до переговорной. Стражники приветствовали Леди Долины, открывая тяжелые темно-дубовые двери с высеченными драконами. Пройдя в просторные хоромы, Лейнерис увидела его — Тиланда Ланнистера; высокий и стройный, его голову украшали золотые нити. Второй сын искал встречи с Долиной и наконец-то получил ее. Интерес его был во благо дома: всего лишь перевоз золота и закупка редких в остальных королевствах лунных камней. Большая часть встречи была монологом льва о золоте, Лейнерис начинала скучать. Заканчивая, Тиланд задумчиво вгляделся, помолчал и удовлетворенно щелкнул пальцами. « – Это ли не белое золото, принцесса?» — довольный собой, больше утверждая, нежели спрашивая. На удивленный вопрос он лишь хмыкнул, признался, что у Ланнистеров чутье на золото. Забавно, думала Лени. Подписав и расставив синие печати, Тиланд вальяжно поцеловал даме руку и расправившись, двое разошлись по своим путям. Оказавшись в полном одиночестве, Лейнерис нагнали мысли. Женщина думала о смысле подарка Эймонда, обычно, подобного рода украшения дарят матерям, либо суженным, когда как Лейнерис для принца была всего лишь тетей. Да, у него были чувства к ней в детстве, но сейчас? У юноши вся жизнь впереди, когда как сама она близится к своему закату. Теперь, поведения и прикосновения принца оценивались иначе. Из потока мыслей ее вырвали пьяные песни на смешанном валирийском и вестеросском, и решив посмотреть кто же там напевает, направилась к источнику песнопений. На небольшом балкончике стоял принц Эйгон с бутылью наперевес и пел. — Здравствуй, Эйгон, — тихий голос отвлек Эйгона. Принц стоял, облокотившись на перила, первое время он не обращал на нее никакого внимания, но потом, когда до него дошел ее голос, обернулся. — А, Лейнерис, — юноша улыбнулся и сделал шаг, глаза его смотрели и на нее и одновременно мимо нее, — наша милая тетушка, вы прибыли, — Эйгон попытался сделать поклон, но его ноги были ватными, потому он начал опасно качаться, намереваясь упасть. Видя это, Лейнерис быстро двинулась к нему, в случае чего поймать незатейливого племянника. — Не нужно, не нужно! — молодой человек активно замахал руками в жесте протеста, в том числе и бутылкой вина, содержимое начало выплескиваться на пол, и Лейнерис теперь была вынуждена наоборот отходить от принца. В то немногое время их контакта Лейнерис учуяла как же смердит от Эйгона. Вероятно, принц отсутствовал всю ночь, ночуя в Блошином Конце, иначе такой вони благородная дама объяснить не могла. Кажется, сына Визериса чуть не стошнило, но он сдержался. Лейнерис поняла это по сдавленным и хрипящим звукам. Простояв немного в полусогнутом положении, он наконец выпрямился, победоносно улыбнулся и снова хлебнул вина. — Сколько же ты выпил? — не без неприязни произнесла Лейнерис, намереваясь уйти подальше от неопрятного типа, но вспомнив что это ее племянник, решила остаться и дождаться любого гвардейца, дабы тот уже сопроводил юношу, а пока держать его внимание на себе. — Хм, сейчас еще не вечер, так что немного, — Эйгон снова потянулся за добавкой, но обнаружил, что желанного содержимого в бутыли не было. М, теперь он обратил на тетю свое внимание, — о, что это у нас? — юноша бесцеремонно подошел к леди и протянул руку к украшению, которое покоилось на вздымающейся груди. Предвидев его пьяные действия, Лейнерис быстро схватила руку племянника и грубо сжала ее, вероятно, слишком сильно, ведь его лицо сдавила болезненная гримаса. — Понял, понял, — принц отошел от Лейнерис будто ошпаренный, все еще немного шатаясь и маша руками, но внезапно он начал хихикать, на что получил вопрошающий взгляд тетки, — Хе-хе, я знаю кто подарил это ожерелье, — Эйгон ткнул указательным пальцем в сторону украшения, еще немного похихикал, будто вспомнил занятную историю, — А кольцо он тебе еще не дарил? Хах, да точно, ты же замужем за противным Арреном, — Эйгон еще сильнее захохотал. Лейнерис напряглась, не нравилось ей куда ведет этот несуразный разговор. — Эйгон, ты пьян, давай отведем тебя в твои покои? — какое бы отвращение она не испытывала к пьяному принцу, но она бы не простила себя если бы с ним что-то случилось, и пересилив себя подошла к нему, — и не выражайтесь о моем супруге, — женщина произнесла со вздохом. — Хей, ик, все знают, что ты его не любишь, иначе избегала бы? — Эйгон поднял глаза кверху, кажется его снова тошнило и так он пытался сдержать порывы, — а он тебя, ик, он частый гость на Шелковой улице, по крайней мере я видел его часто, ик, — заметив раздражение на ее милом личике, Эйгон снова начал хихикать, — тебе даже не надо искать жениха, вон только с тобой и ошивается! — принц говорил это с наигранной досадой и притворно положил руки на сердце. Ему было весело, но вот Лейнерис нет. Она была раздражена, брови согнулись в недовольстве. Пьяный принц посмотрел на Лейнерис и будто бы к нему пришло озарение — Эй, эй ты серьезно? Мой брат лишился глаза, а слепая тут только ты! — Эйгон тыкнул пальцем в грудь Лейнерис, слишком резко, намереваясь ткнуть в ожерелье, но промахнувшись попал в мягкую плоть. Дама не успела схватить его руку, — Этот одноглазый болван подарил тебе ожерелье с сапфиром, семеро, ему надо было сразу дарить кольцо, строит из себя умного, а даже до такого не додумался! — но внезапно на его лице пропала улыбка, — Погоди, или ты намеренно игнорируешь его? Пьяная серьезность не задержалась на его лице и Эйгон снова захохотал; на его глазах выступили слезы. Лейнерис смотрела на него с сомнениями, верить ли его пьяному бреду, или он просто саботирует брата, как всегда. Юноша сделал резкий выпад вперед, перевесив руку за плечо тети и навалившись на нее весом. Лейнерис от столько резкого движения немного подкосилась, но быстро выпрямилась и сделала пару шагов вперед. Она чувствовала злость и раз ей предстоит сопроводить племянника до постели, она сделает это. В конце концов, она может его шлепнуть. — Давай, Эйгон, пора в постель. — А, ахах, да насчет этого, — Эйгон издал смешок, — не переживайте, я его подготовил… Лейнерис неожиданно резко снова перевела взгляд на племянника. Она вопросительно подняла брови. Эйгон улыбнулся лукаво, его пьяные глаза очертили фигуру тети, о да, она была хороша. — Эймонд, — Лейнерис напряглась, — когда мелкий подрос, сколько ему было… Да, тринадцать! Я повел его на шелковую улицу и купил самых лучших шлюх, дабы они научили его обращаться с дамой. Конечно, он сопротивлялся, но я все же его старший брат, ик, я обязан был научить его делам любовным, — Эйгон уже откровенно повис на ее плече, — Все для тебя, тетя, — он ехидно улыбнулся. Лейнерис смотрела на него с отвращением, она не знала об этом, и Эймонд никогда не делился с ней подобным. Что ж, он вряд ли бы рассказал ей об этом, в конце концов это касалось его гордости. — Принц Эйгон, не несите чепухи, вы слишком много выпили, сейчас вас уложат, и я позову мейстеров. — Не смотри так на меня тетушка, я же для тебя старался! Я вижу, как он смотрит на тебя, я знаю, как он о тебе думает, так что практика ему не повредила, я только помогал ему… да и к тому же он любит учиться! — Эйгон окончательно развеселился. Воспоминания пьяного принца были, не смотря на выпитый алкоголь, крайне точны. Он и его младший брат бредут по одинокой улочке Королевской Гавани, их серебристые волосы укрывали многослойные капюшоны. Уговорить Эймонда было сложно, но Эйгон был не только страстным любовником, но и великолепным лжецом. Когда хотел конечно. Каким-бы его брат не казался умным, но он все еще был ребенком. Ребенком, который все еще желал вернуть свой глаз. Ребенком, который все еще был влюблен. — Ты не позвал с собой стражу… даже сира Кристона, — Эймонд нарушил тяжелую тишину, — мы никогда не выбираемся в город без сопровождения. — Ты, — Эйгон бросил на брата взгляд, — ты не выбираешься. Да и тем более, учитывая к кому мы идем… стража явно лишняя. Снова молчание. Одноглазый принц сомневается, в нем было желание развернуться и уйти назад, забыть эту глупую затею как страшный сон. Тогда чутье его не обманывало, но младший брат упорно его не слушал. Постепенно Эйгон выводил их на улочки, наполненные людьми. Сначала это были лишь пара бродяг и нищих, но позже это уже были простолюдины и торговцы. Тревога Эймонда начинала нарастать. Да, их волосы скрыты, вероятно на Эйгона действительно не обращают внимания, но одноглазый мальчик не мог игнорировать то, как на него глядели люди. Все же, повязка — весьма заметный отребут. Из тревожных мыслей его вывел голос Эйгона. — Ты ведь хочешь вернуть себе глаз? — старший сын Визериса наклонился ближе к уху брата, — поверь, женщины не любят калек, им нужны «полноценные» мужчины, в том числе и нашей тетке. — старший проговорил это будничным голосом, почти скучающим. Единственный глаз Эймонда расширился, и он шокировано смотрел на брата. Но Эйгон, пользуясь своим ростом и силой, грубо обхватил рукой обе щеки младшего, — Посмотри, дорогой братец, — он пользовался приобретенным положением и начал поворачивать голову брата, заставляя его смотреть в желаемом направлении, — даже шлюхи желают здорового мужчину, отказывая калекам и карликам. — Ты сказал, что тут есть колдун из Асшая, — мальчик выглядел напугано, он бросал взгляды на пары, некоторые целовались, некоторые занимались непотребством скрывшись в тени переулка, и только луна освещала их. — Да, я так говорил, — Эйгон помедлил, ослабляя хватку на лице юноши, — он находится тут. Эймонд проследил в направлении заданным пальцем брата и увидел большой бордель: из окон и балконов выглядывали женщины, наряды их были откровенными и распутными, они зазывали и привлекали внимание мужчин. — Пойдем, — Эйгон потащил младшего, а тот, будто тряпичная кукла, плелся за ним. Заходя в бордель, на Эймонда было брошено много внимания, много притворных лукавых взглядов от здешних женщин. Для них он не ребенок, раз уж он тут, для них он клиент, а мужчины, видимо торговцы и гвардейцы лишь с отвращением смотрели на юнца. «Ему не перепадет, столько денег нет», весело хохотали они. Желание развернуться и уйти было огромным, но сейчас, если Эйгон не врет, тут и вправду колдун из Края Теней, что сможет вернуть ему глаз. Эймонд и не хотел и хотел смотреть на то непотребство, стыд и честолюбие требовали закрыть единственный глаз, а чистое любопытство и, вероятно, похоть, желала продолжать смотреть. Вероятно, гормоны и тот факт, что Эймонд начал превращаться в мужчину, повлияли на его реакцию. Раньше, он бы отвернулся от стыда и ретировался, но теперь, шокированный, он не мог оторвать глаз, щеки заливались краской, а внизу живота будто бы проснулся вулкан. Стоны удовольствия, хлюпающие звуки, все это сводило юный рассудок с ума. Эймонд был достаточно взрослым, чтобы в его уме вырисовывались некоторые картинки, лишь представления, но они несравнимы с реальностью. Он был возбужден. Заметив двух людей, что страстно делили ложе, женщина корчилась от удовольствия, когда мужчина яростно врезался в нее, попутно оставляя укусы и синяки на оливковой коже. Эймонд не мог не думать о той, о ком мечтал каждую ночь. Его рассудок кричал о том, что нельзя думать о тете в таком ключе, этим он сделает все только хуже. Но его сердце, его член желали другого. Это было горячо, то как мужчина держал ее, грубо, после его прикосновения оставались синяки, но кажется женщину из Дорна это не волновало, она полностью растворялась в удовольствии, лишь хватая любовника за волосы и царапая спину. — Я, — Эймонд запнулся, и прочистив горло продолжил, — я не вижу тут колдуна. — Маг из Асшая это конечно хорошо, — в поле зрения Эймонда появилась пышная дама, — но позволь мне, братец, показать тебе совершенно другую магию. – теперь женщина была перед ним, и Эйгон по-свойски прижал ее к себе, на что та лишь ухмыльнулась. Эймонд не знал, что делать, информации и потрясения слишком много. «Колдуна здесь нет?» Возбуждение, ярость, опустошение заполнили юношу, он был готов разбить смазливое лицо брата, — Что ты, семь адов, задумал?! — раскрасневшийся принц процедил. Теперь он перевел взгляд на женщину, и он стал чуть мягче. Женщина перед ним была шлюхой, но явно богатой, ведь на ее пышной фигуре красовалось фиолетовое платье, пигмент которого было не так легко добыть, оно открывало вид на ее большую грудь, на сильных плечах покоился полупрозрачный палантин, а на шее висело маленькое ожерелье в виде семиконечной звезды. Иронично. — Пройдёмте, юный принц, — женщина поманила его пальцем, — время пришло. Воспоминания были крайне мутными, но типы в этом борделе за пару золотых были готовы помочь богатому незнакомцу в капюшоне без лишних вопросов, что подходило первому сыну Визериса. Потащив и попутно затыкая рот младшему, люди молчали, когда как Эйгон весело что-то себе напевал. Повалив принца, люди Эйгона разошлись, оставив его, брата и шлюху одних. Эйгон все так же крепко держал его руки, несмотря на то что они уже были крепко привязаны к кровати. Эймонд брыкался, пока не почувствовал прикосновение к своей ноге, выше колена. Рука уверено скользила к его бедру. Одноглазый принц бросил на старшего брата испуганный взгляд, на что получил лишь жестокую усмешку, — Повесились, брат мой, — Эйгон наклонился и убрав волосы с потного лба, поцеловал. — Эйгон! — принц будто взмолился, — Эйгон! — но брат его не слышал. Наконец, оставшись с ним наедине, женщина начала ласково, словно хорошенькая кошка мурчать. — Вы красивы мой принц, даже не смотря на свое увечье, — Эймонд бросил на нее презрительный взгляд. Он ей не верил, и он показывал ей это всем своим видом. — Сколько мой брат заплатил тебе? — Принц сплюнул. Ярость с отчаянием кипели в нем. Какой же он дурак, поверил, что его глаз смогут вернуть, что он снова сможет видеть… Порой, Эймонд задумывался, обменял бы он Вхагар на глаз обратно, если бы тогда появился призрачный шанс что Лейнерис, его возлюбленная тетка, обратит на него свое внимание. Служанки часто шептались о том, что леди Лейнерис водится с ним из-за жалости, это ранило его. — М, достаточно много, — женщина приложила пальчик к губам, — чтобы мы вас научили, — она провела рукой по его животу, минуя пах, в взгляде ее была похоть, — чтобы мы показали, — Эймонд судорожно вздохнул, когда заметил спадающую полупрозрачную ткань, которая ранее покоилась на ее плечах, — чтобы мы молчали. Женщина нежно отвязала одну его руку, а Эймонд, словно околдованный повиновался ей. Она взяла его детскую ручку и приложила к своей груди. Инстинктивно, Эймонд сжал ее. Плоть оказалась мягкой, податливой, ощущение было приятным, — Мой принц, у вас есть любимая женщина. — Вопрос звучал как отверждение, и это выбило принца из транса, он бросил тревожный взгляд на женщину, — Вы любите, это видно. Ваш брат заботится о вас, он желает, чтобы вы были готовы к вашему, — она ласково взяла его подбородок и провела большим пальцем по губам, — первому разу. Эймонда словно окатили холодной водой. «Она знает?», «Кто еще, семь адов, знает?» Паника хватила принца, ему не нужно чтобы слухи и сплетни пошли до Лейнерис, не сейчас, никогда! — О, мой дракон, не волнуйтесь, — женщина продолжила раздеваться, Эймонд лишь стыдливо отвернул голову, — никто кроме меня и принца не знает о ней и о ваших чувствах. — Как… как мне тебя называть? — вопрос казался неуместным. — О, как вам угодно, — безымянная женщина, уже нагая, подошла к нему и обхватив лицо обеими руками, заставив его смотреть на нее, — вы можете называть меня ее именем.***
Урок истории Эймонда закончился, теперь он намеревался поговорить с своей тетей, как обычно. Но теперь он знал, что у нее на шее весит частичка него самого, ныне сапфир, заменивший пустующее пространство глазницы. С ним было легче, боли стали менее частыми, да и ощущать вес камня было куда приятнее, чем нервирующую пустоту. Порой Эймонд думал, не эффект ли Плацебо это? Но главное это в какой-то степени помогло. Несмотря на внешнюю холодность и отстраненность, Эймонд был крайне нервным и тревожным молодым человеком, он просто научился жить с этим, игнорировать. Он научился жить с головными болями и с вечными мигренями и паническими атаками, он научился быть одиноким, это все стало его повседневной рутиной. Но когда прилетала Лейнерис, все это отходило на второй план. В ее компании он снова чувствовал себя тем самым мальчиком, который еще не потерял глаз, порой забываясь и просто расслабляясь в ее присутствии. Эймонд с детства любил, когда Лейнерис читала ему, не потому что самому лень, а потому что ее голос действовал на него особым образом. Такой нежный и бархатистый, он не всегда вслушивался что именно она читала, а закрывал глаза и наслаждался мгновениями спокойствия. Прогуливаясь с ней, держа ее под руку, Эймонд поймал себя на мысли, что хотел, нет, желал услышать ее голос в иной ипостаси. Желал услышать с ее уст нечто иное, нежели будничное обсуждение, хотя и это ему нравилось, а что-то более близкое. То, что другим слышать не позволено. Комплексы, по поводу собственной привлекательности грызли его душу, а злые языки не давали облегчения. Не смотря на прошествии стольких лет, Эймонд все еще пытался найти в ее фиалковых глазах отвращение, может, так было бы легче, так он бы ни на что не надеялся, но вместо отвращения он видел всепоглощающую заботу, то как она смотрела не только на него одного, она так смотрела и на Хелейну, порой и на пьяницу Эйгона. Так смягчался ее взгляд, когда она говорила о старшем брате, что не носил короны и принц ощущал острый укол в сердце. Было ли между ними что-то в ее юношестве? Она молчала, не давая подробностей, а Эймонд не спрашивал, боясь быть неправильно понятым. Сохранилось ли что-то между ними, даже когда он женился на его сводной сестре? «Порочный принц», «Король Блошиного конца» — прозвища говорили сами за себя. Особая связь… Она была и между ними, думал Эймонд. Мысль, что караты сапфиров, точно такие же, что и в его глазу, на ее шее приятно грело душу. Предвещая приятное времяпрепровождение с тетей, Эймонд шел немного быстрее, чем шел обычно, на его душе было так спокойно… Дойдя до жилого этажа, Эймонд услышал пьяные крики, очевидно, это его брат, кто еще будет пить в такое время? «Лейнерис! Ты подумай… так молод… его кровь бурлит для тебя!» Паника. Чертов пьяница, что там происходит? Одноглазый принц ускорил шаг, перейдя практически на бег. Эйгон практически повис на Лейнерис, а завидев младшего брата разразился еще большим смехом: — Черт тебя дери, Эймонд, как же ты вездесущ! — Эйгон наконец отлип от тетки и пошагал в сторону брата, — только тебя вспоминали и вот ты тут! — Хоть кто-то, слава Семерым! — Лейнерис пошла вдогонку за ушлым пьяницей, — помоги мне отвести его до покоев, а дальше мейстеры разберутся и без нашего участия. Эймонд встревожено осмотрел женщину, и убедившись, что брат ничего с ней не сделал, быстро подхватил его.***
Уложив брата на постель и оставив с ним мейстера, Эймонд вышел. Юноша дышал через нос, его ярость кипела, а желание убить брата превышало все границы. Эйгон, первый сын короля, ему многое прощалось и почти все сходило с рук, и это крайне раздражало Эймонда. Все естество Эйгона было ему противно, наверное, как и всем в этой семье. Одноглазый всегда с печалью смотрел на бедную Хелейну, которая теперь уже обручена со своим братом. Несколько раз вздохнув, он наконец обратился к Лейнерис. — И часто так? — она первее подала голос. — К сожалению, — Эймонд смотрел на нее, открыто, как и всегда. Но она нет. Она не искала его взгляда, вместо этого смотря в пол и поджимая под себя руки, — Что-то случилось? Эйгон что-то сделал? — немного двинулся с места принц. Его сердце будто выпрыгивает из камзола. Юноша двинулся к женщине, его внутреннее беспокойство только росло, но он старался не выказывать его. Наконец, когда он оказался рядом, Лейнерис подняла на него свою голову, но глаза все еще смотрели куда-то в сторону, — Нет, нет… ничего такого, — женщина неловко покрутила головой. Врет. Эймонд знает, видит это. Ее глаза бегают, ее грудь почти с дрожью вздымается, а ее руки, которые теперь покоятся в его мозолистых, дрожат. Лейнерис напряжена, как и он. Эйгон рассказал ей что-то, что ей не следовало знать. Пусть горит в седьмом пекле! Преодолев нервозность, Эймонд начал: — Я не хочу уличить вас во лжи, — юноша начал нежно чертить круговые узоры большим пальцем на тыльной стороне ее ладони, — мой брат… мог наговорить всякого, и я хочу удостовериться что он не сказал вам ничего лишнего. Лейнерис сжала челюсти сильнее. Она чувствовала себя жестокой тварью. Видя, как племянник трепетно относится к ней, еще с самого детства, она продолжала выплескивать на нем свое горе. Горе от потери сына, ненависть к себе как к несостоятельной женщине и только сейчас она осознавала, что, проводя с юношей столько времени, давала ему надежду. Его речи, его прикосновения, да в конце концов ожерелье — все были знаками его любви к ней, а не простой привязанности, как пыталась заверить себя сама Лейнерис. Она сама надела повязку на глаза, пытаясь игнорировать нарастающие чувства племянника… как эгоистично. Сердце сжалось. Эймонд не заслуживал этого. Он и так много страдал, и теперь ей предстоит нанести ему еще больший вред… разбить ему сердце. Но что чувствует она сама? Таргариен не могла ответить. Она испытывала нежность ко всем своим племянникам, внукам, но к нему… что-то более особенное. Неожиданное открытие поразило ее, ровно, как и напугало. Ей он мил? Лейнерис было хорошо с ним; такой заботливый, он мог слушать ее часами, пока чистил свой клинок, сам рассказывал ей про сталь, доверил мечту о валирийском мече… — Эйгон… говорил о многом, — Лейнерис тихо начала, — но я хочу задать тебе один вопрос. — Эймонд напрягся, но продолжал внимательно смотреть, отпуская ее руки. Женщина поднесла руку к ожерелью, нежно оставив белый герб дома Таргариен на своей ладони. — Что для тебя значит этот подарок? — Наконец, она взглянула на него: его тело напряглось, челюсть сжалась, а единственный глаз бегал по ее лицу. Эймонд не знал, что ответить. Это не было в его планах. Слишком быстро… — Прошу, говори только правду… — Лейнерис подошла к нему ближе, — Мне он нравится, даже очень, но я хочу знать с каким умыслом ты его дарил. Принц был обескуражен. Ему хотелось провалиться сквозь землю, сесть быстрее на Вхагар и улететь за Узкое Море… все, лишь бы не переживать этот момент… его персональный кошмар. Отсутствующий глаз начал зудеть, такое случалось всегда, когда Эймонд нервничал. Сейчас же он был просто в тихой панике. Она знает. Он не отвертится, тему не переведет. Сейчас или никогда. — Мой умысел был светлым, — Эймонд удивился тому, как неестественно звучал его голос, будто и не его вовсе. Приложив усилия, он взглянул на избранницу, — я вложил в это украшение свои чувства к вам, Лейнерис, — ее имя слетело с его уст легко, точно он произносил его сотни, тысячи раз до этого, — Чувства, которые идут из глубокого детства, — немного уверенней прежнего проговорил Эймонд. Ноги казались ватными, желание ущипнуть себя было как никогда велико. Принц вглядывался в лицо родственницы, кажется, впервые он не мог читать ее. Паника нарастала, он сглотнул. — Я люблю вас, — Эймонд проговорил на нервном выдохе, тихо и неуверенно, взял ее руки в свои, — и всегда любил… я понимаю, что вы замужем, но я готов ждать, — он поцеловал тыльную сторону ее руки, — столько, сколько потребуется. Лейнерис не знала, что сказать. Произошло то, что должно было произойти, рано или поздно. То, что она должна была видеть, то что она должна была пресечь на корню много лет назад… Но из-за своей лени и эгоистичности не сделала. Женщина сглотнула. Она не могла ответить ему согласием. — Ты так юн, Эймонд, — нервно улыбнувшись, Лейнерис погладила его по щеке, которую украшал шрам. Инстинктивно Эймонд, как котенок, приложил щеку на встречу ее касанию, видимо смысл сказанных ею слов еще не дошел до него, — так много дам которые жаждут твоего внимания… Наконец, до него дошло. Его взгляд тревожно бегал по ее лицу. — Мне не нужны другие дамы! — он сказал это крайне обиженным тоном, не контролируя себя. Лейнерис потеряла того рассудительного пятнадцатилетнего Эймонда, на смену ему пришел неуверенный в себе десятилетний принц, — Мне никто не нужен в этом треклятом замке! — Прошу, успокойся, — она снова подошла к нему, сжав его руку, уголки ее губ дрожали, — Я… стара для тебя, Эймонд. Ты в рассвете своей красоты и силы, когда как мое время близится к своему закату, — момент, лицо Эймонда принимает каменное выражение, и только глаза его выражают эмоции боли. — Я… крайне ценю твой подарок, тебя… но я не могу принять твои чувства, — Лейнерис отпустила его руку, отошла на шаг, — прости… Глаз Эймонда продолжал бегать по ее бледному лицу, пытаясь найти хоть намек на ложь…но она говорила чистейшую правду… Он не заметил, как потянулся к повязке на своем глазу, коснулся шрама. — Это… из-за этого? — принц проговорил это с мертвым тонном. Замешательство и не быстрый ответ тети заставил изливающееся кровью сердце кровоточить больше. Нет, болела не только его грудь, но и с каждой секундой этого ада будто ломались его собственные кости, кожа горела и мысли путались. — Нет, конечно нет, — она ругала себя за промедление, — ни в коем случае, — возможно, она убеждала не только его, но и себя. — Детская влюбленность пройдет, и мы вспомним эту историю с улыбкой и… Эймонд не дал ей договорить, резко схватив ее руку, сжимая и прикладывая к своей груди. — Это давно не детская привязанность, тетя. Я знаю, чего и кого я хочу, — его переполняли эмоции, адреналин вперемешку с болью и отчаянием сделали его в сотню раз смелее, — я хочу вас. Плевать что скажет моя мать, септа, да хоть сами Боги — мне все равно! — его тон выровнялся. Эймонд всегда был упрямым и целеустремленным. Это те черты, которые приятно выделяли его на фоне старшего брата, и черты, которые всегда нравились Лейнерис в мужчинах. — Нет, — строго произнесла она, на спине принца пробежали мурашки от столь резкого ответа, — мы не можем… ты принц, — она положила руку на его грудь, — ты должен выбрать себе жену из знатного дома, заключив выгодную сделку… — семеро, почему она говорила так, — порой, все идет не так, как мы хотим… — Мы сбежим, — в нем говорило отчаяние, — за Узкое море. В Эссос, Соротиос, туда, где нас никто не найдет… вы говорите о долге и моральных принципах, но не говорите о своих чувствах, я… Теперь уже его отчаянной речи не дали договорить. — Я не люблю тебя, — клинком остановили речь принца.