***
Некогда нежные руки перебирали горные цветы, что не могли хвастаться своей красотой; высокие, редкие колокольчики бутонов, неприятный цвет и запах, зато если перетереть, смешать с настойкой или чистым элем, то можно было бы получить замечательное лекарство и забыть о боли на ночь, а, может, и на две. Лейнерис позволила себе громко вздохнуть, сидя на балкончике и наблюдая за молодыми сквайрами, новобранцами и оружейных дел мастеров, что выкрикивали то совет, то оскорбления в сторону других. Внезапно ей вспомнился Кристон Коль, рождённый в Дорне, прошедший войну, нынешний лорд-командующий; мужчина был холоден, жесток и серьёзен, но никогда она не слышала, как он кричал, ни на её племянников, ни на юнцов, что желали обучаться рыцарскому искусству. Его карие глаза, отраженные топазы, отдавали странным холодом, от которого ученики его съеживались, молчаливо терпели боль и внимали каждому его слову. Мысленно Лейнерис отвесила ему дань уважения. — Задумались? — голос вывел её из дум и воспоминаний, медленно она повернула голову, вглядываясь в лицо своего личного гвардейца — Элтона Ройса, племянника погибшей Рейи Ройс; в свете уходящего дня его волосы отдавали Ланнистерским золотом вместо кованой бронзы Ройсов. Мужчина, что был на пять лет младше, отличался от своих родичей, взяв внешность своей матери, как и её пронзительные зеленые глаза, два изумруда. Лейнерис молча кивнула, решив не утолять интерес гвардейца. Она вновь посмотрела на корзинку, что располагалась на коленях, деревянное изделие было доверху заполнено цветами: красными, синими, желтыми и фиолетовыми. Фиолетовые камни посмотрели с тоской и на свои руки, что были перевязаны тонкими лоскутами ткани. Некогда её руки называли бархатными. — Это стоит того, моя принцесса, — вновь подал голос Элтон. Его губы тронула гордая, братская улыбка. — Конечно стоит, сир Элтон. Уж лучше это, нежели гнить заживо за сплетнями и вином вместе с придворными дамами. Терпеть не могу их псин, — лицо Лейнерис скривилось, будто она испила кислого молока. Бывала она в садах с женами лордов, пила с ними и вина, и чаю, и понимала, что это общество — точно не ее. Слухи, выдумки, предрассудки и откровенные бредни превращали её мозг в кашицу, а слушать все это часами напролет заставляло пожалеть о своем существовании. Решение пришло быстро, принцесса просто перестала ходить на такие вот шабаши, предпочтя время Сереброкрылой и своим тренировкам. За это её прозвали высокомерной. — Придумали ли они что-нибудь новенькое обо мне? — без злости улыбнулась Лейнерис. — Поговаривают о вашем безумии, — вздохнул мужчина, — мол, не делите ложе с супругом, только на драконе и летаете. — О каждом Таргариене ходит такая молва, сир Элтон, не удивили, — Лейнерис усмехнулась, задумчиво вертя в руках бутон зверобоя. — Да и делить ложе с ним сложно, особенно, когда он в сотнях лиг отсюда. Лейнерис лишь горько усмехнулась. У них давно не было соития, а её попытки и женские чары не действовали на угрюмого орла, что предпочитал дешёвую шлюху с большими сиськами жене. Время для деторождения неумолимо утекало, из них двоих понимала это только она. — По правде, впервые встречаю леди, что желала бы обучаться столь жестокому искусству, — незаметно перевёл тему сир. — И много леди вы повидали? — аметистовые глаза с издёвкой взглянули на рыцаря, что смутился и, отведя взгляд, вновь сменил тему: — Следуя из ваших успехов, думаю, что вскоре мы сможем без проблем перейти и на обычный меч, моя принцесса. Лейнерис задумалась. Сейчас она пользовалась клинком тоньше и легче обычного меча, и расставаться с ним сейчас, уже привыкнув, она не желала. Хотелось сетовать, хотя бы молча, но дав себе мысленную пощечину согласилась и приняла неизбежное. — Когда я была совсем юной, — Лейнерис повернулась к рыцарю, оставляя за спиной тренировочный корт, — то любила смотреть, как брат тренирует гвардейцев. Он всегда кричал на них, обращался хуже, чем с собаками, и знаете, они любят и чтят его до сих пор. Все еще зовут его своим лордом командующим. — Потому что он дал испробовать им крови, — принцесса удовлетворенно кивнула. Странно, что человек с такими сомнительными моралями как Порочный принц смог привить им чувство справедливости, хоть и такое жестокое. От этой мысли ее будоражило. — А еще я любила, когда брат давал мне Темную Сестру — меч Висеньи Таргариен, женщины-воительницы, — лишний раз напомнила Лейнерис, даже будучи уверенной в осведомленности рыцаря. Руками она изобразила, как держит валирийский клинок. Деймон лишь насмехался над её раскрасневшимся от тяжести стали лицом и всучивал деревянный детский меч, продолжая звонко хохотать. Мужчина хотел было что-то спросить, как застыл, прислушиваясь. Глядя на него, Лейнерис так же уловила, что вдалеке слышит ржание лошадей, топот и радостные возгласы. Её сердце хватила странная, неописуемая тревога. Она не заметила, как пальцами раздавила бутоны, а пыльца, точно кровь, осталась на них. Оружейных дел мастер, рыцари и их ученики окончили схватки, отходя от ворот и глядя на них же. Даже однорукий кузнец Орлиного Гнезда вышел. Топот и ржание были все ближе, каждый знал, что это значит. Ворота с хриплым стоном отворились, впуская внутрь две дюжины мужчин в латах, на конях с развивающимся голубым знаменем Андалов Лунных гор, Арренов. Впереди них, горделивый, ехал сам Хранитель Востока, в чьей бороде нитками торчали седые волоски, а в свое время черные волосы будто облили соленой водой. Внутри построения рыцарей, соратников Джона, была узкая клетка, и Лейнерис не могла разглядеть сколько человек в ней ютилось. Конюхи спешно начали забирать лошадей, грязных, уставших от многодневной езды. Лорды и сюзерены вышли приветствовать Аррена, когда как Таргариен оставалась на балконе в компании Ройса. Там она и поймала взгляд холодных синих глаз Джона, лишь на мгновение. Тот сразу же очерствел, обращаясь к своим соратникам, принялся раздавать указы: — Вывести этих животных сюда. Мужи в орлиных шлемах грубо вытолкали узников из повозки и небрежно кинули под ноги своего господина. Мужчины были с повязанными руками и ногами плотными веревками, и даже через грязь и одежды Лейнерис могла видеть красноту их кожи под бечевкой. Оба были в грязных мешках, закрывающих головы. Кивком Джон Аррен приказал приволочь того, что был в зеленом кафтане с примитивной кожаной броней на склепках. Отдал указ снять мешки. Собравшийся люд мог лицезреть двух одичалых; старый мужчина с татуировкой ворона на левой щеке и проколотыми ушами, большие серьги образовывали в ушах сквозные дыры дюйма три размером каждая. «Разведчик», — пронеслось в голове принцессы. В редкие ночи, когда они делили ложе, Джон, испив достаточно вина, рассказывал ей всё, что знал о Воронах. Лейнерис слушала его, думая, что это стало какой-то навязчивой идеей. Второй же оказался совсем мальцом, юношей лет пятнадцати, худой и зяблый, его узкие глаза смотрели с ненавистью на мужей в железных одеждах. Мальца приволокли к ногам Джона, втопив его лицо в грязь, после сразу же заставили встать на колени. Не утаилось от аметистовых глаз Таргариен, как разведчик дернулся, на что рыцарь Арренов усилил хватку, что-то прошипев. На одно лишь мгновение ей стало жаль старика, видимо, малец приходился ему сыном. Сочувствие было послано далеко в глубины души, стоило ей вспомнить, что по рассказам Джона делали Вороны с его покойными родичами. Срывали кожу, заставляли держать свои же органы и многое другое, на что смотрел ее покойный свёкр. Желудок Лейни свело. — Как и любому отцу, — Джон, в чьей бороде проглядывалась седина, начал глубоким голосом, — нет, родителю. Видеть мучения своего чада — есть худшее наказание. Вас не ждет быстрая смерть, ведь моим братьям и моему отцу таковую не дали. Тащите молоко и мед, — грубо приказал лорд. Двое оруженосцев, переглянувшись, быстро побежали в сторону кухонь. Сопроводив их взглядом, Каменный Ворон хохотнул: — И ты в отместку решил за отца и братьев устроить нам пир? Не забудь позвать виночерпиев, любим мы алборское, — усмехнулся старый ворон, его узкие глаза сверкнули на таргариенскую принцессу, стоявшую на балконе. — А вон ту подайте к полуночи, разделим её с сыном. Не каждый день людям удается оседлать дракона, — он мерзко облизал губы, шевеля бровями в сторону Лейнерис. Элтон угрожающе шагнул, прикрывая свою леди плечом. Лейнерис услышала хруст и вскрик мужчины, его тело согнулось. Рыцарь позади него сломал старику палец, на что Джон одобрительно хмыкнул. — Поаккуратнее со словами, одичалый. За такое тебе надобно отрезать язык и усадить на месяц другой в лунные камеры, — при упоминании последних слов одичалый напрягся. — Но язык тебе еще пригодится. Ты, несомненно, умрешь за свои преступления, это решено, — Аррен оторвал свой взгляд, полный злости на одичалого. — Но твой сын, мальцу пятнадцать, молод он еще. Будешь сговорчив — он отправится на стену, наденет черное. Не худшая участь для зверья. Мужчина смотрел на Аррена взглядом, полным ненависти. Было видно, что он хотел сделать с Джоном то же, что и с отцом его, братьями. — Я связан с племенем кровью, — голосом тихим, осипшим, он взглянул на сына, — и не предам его. — То, что ты блюдешь клятву — несомненно хорошо. Верность — редкое явление в наше время, — усмехнулся лорд Долины. — Что ж, у тебя еще будет время взвесить свое решение. К Джону подошли убежавшие оруженосцы; у одного в руках был большой кувшин с молоком, у другого сосуд с медом. Сам же лорд Долины опустился на колено рядом с юношей, обхватив его подбородок пальцами в перчатке. Тот пытался сопротивляться, но пальцы мужчины были подобны стальному капкану. — Знаешь, для чего все это? — мальчишка плюнул Джону в лицо. Тот невозмутимо вытер слюну, глаза его кипели яростью, и продолжил: — Тебя погрузят в лодку, насильно напоют молоком и медом. Твой желудок этой встрече воспротивится. После, будешь купаться в собственном дерьме и рвоте, но это не худшее. Придут насекомые, будут отрывать от тебя мелкие куски, и даже тогда тебя не перестанут поить. Ты будешь срать и блевать, гнить изнутри и молить о смерти, а твой отец, что избрал тебе такую судьбу, будет беспомощно наблюдать. Вместе с мужчинами передёрнуло и принцессу. Смерть бесчестная, отвратная и жестокая. — Уведите, — скомандовал Джон, вставая. На лице разведчика было странное выражение, смесь всех эмоций выглядела уродливо, неестественно. Глаза остекленели, видимо, он уже представил грядущее. Мальчишка сделался бледным, будто он взглянул в глаза самому Неведомому. Мужчин увели, принцесса не решилась проводить их взглядом, лишь смотрела на супруга, что за последние годы лишь отдалился от нее. Лейнерис привыкла засыпать одна со знанием, что супруг либо сидит в кабинете и как безумец нависает над картой, либо трахает очередную шлюху, так учтиво приведённую одним из его сюзеренов. — Он расколется? — Лейнерис подошла к нему, все еще держа в руках корзинку. Ее вновь повело от высокого холода, а воздух вмиг сдавил её легкие от представления казни для того мальчишки. — Расколется, — кивнул Аррен. Оба смолчали, каждый думал о своем. Первым ее решился нарушить мужчина: — Не дай его словам ранить тебя, жена, — Джон глянул на неё, с далекой-далекой нежностью, той, которой он одаривал её до смерти Бейлона. Его рука загладила белые волосы женщины. — Благо, слова не кинжалы, — ответила Лейни. Она кивнула ему, давая понять, что все в порядке. Его губы исказились в усталой улыбке. — Хах, что это у тебя? — Аррен кивнул в сторону корзинки, что висела на одной из рук женщины. Лейнерис повернулась, показывая ему её полностью. — Лечебные травы, супруг. Для короля, — с тихой грустью улыбнулась светловолосая. — Слава Семерым, я уж испугался, что ты потеряла вкус, — Джон усмехнулся, глядя на не лучший вид растений. — Собираешься навестить Светлейшего? — он глянул на нее своими холодными голубыми глазами, не как на жену, как на знакомую, далёкую ему женщину. — Да. Давно не видела брата, королева Алисента пишет, что с каждым днем ему все хуже. Мужчина хмыкнул, смотря на побагровевшее небо. Его захлестнули думы о собственной гибели, и почему-то ему казалось, что смерть дышала ему прямо в затылок. — Лежа на смертном одре я бы вспоминал мать, сестру, — он сделал паузу, смотря на Таргариен, — тебя. Лейнерис помолчала, угрюмо подумав, что не вспомнила бы его перед смертью. На мгновение ей стало тошно от себя. — Тебе не стоит оставаться здесь, — супруг повернулся к Таргариен. — Женщинам не гоже видеть кровь и столь омерзительные вещи, — мужчина грузно положил руку на её плечо, не как это делает муж с женой. На возмущенный взгляд решил уточнить. — Отправляйся в Королевскую Гавань, напомни тамошним вельможам о нашем существовании, навести нашего короля. Он наверняка скучает по тебе. Таргариен молчаливо согласилась. Супруг был прав, видеть мучительную кончину мальчишки, а после и его отца она не желала; она вспомнила, как после свадьбы Эйгона и Хелейны сидела с братом; из его рта обильно шла кровь, мейстеры бегали вокруг него, выкрикивая поручения. И тогда она увидела все язвы, раны, гниющие изнутри, взглянула на Алисенту, что так же была подле мужа, не страшась испачкать роскошное платье в крови, рвоте и гное. Тогда Лейнерис испытывала к Хайтауэр сочувствие и уважение. Джон провел рукой по серебряным волосам и, обхватив ее за щеки, поцеловал в лоб. — Пойду смою дорожную пыль, Лейнерис, — он скрылся, оставляя супругу и ее верного рыцаря. На следующий день карета с вещами принцессы, небольшой отряд рыцарей были собраны; в их главе на вороном коне восседал сир Элтон Ройс в орлином шлеме. Еще ранним утром, когда в небе висели бусины звезд, Лейнерис отправила письмо в столицу, предупреждающее об ее прибытии. Ей не хотелось доставлять неудобств королеве или как-либо ее смущать. Проводя рукой по серебристой чешуе, от которой веяло хладом, Лейнерис ощутила, как скручивает её живот от волнения перед полетом.Каждый раз как первый.
***
Травяной чай, что был налит несколько минут назад, приятно обжег горло, учитывая то, что лето ныне заканчивалось. Принц Эймонд Таргариен лишь единожды ощущал когтистые объятия зимы, и то, его с ней знакомство не сравнится с тем, с чем сталкиваются северяне, живущие сотнями лиг отсюда. Говорят, что там, за Стеной, возведенной сотнями лет назад Брандоном Строителем, зима не прекращается никогда, ледяные ветра высасывают тепло из всего живого и неживого. Там бродят великаны, гоблины и ледяные пауки, что больше обычных в сотни раз. Ничего этого Эймонд не видал, но слышал, как тяжко без урожая на Севере. Север славился шкурами и ледяной жёсткостью, что была присуща всем с кровью Первых Людей. — Великаны? — повторно спросила сидящая напротив него девушка, допивая свой чай, что так приятно грел девичьи руки. Её синие глаза глядели с угасающим интересом. — Слышала, что и в Долине они водились, а потом вымерли, — спокойно рассказала девушка, смотря на напротив сидящего парня, что продолжал попивать чай. — Думаю, выдумка это, сказка, — кивнула темноволосая, в её голосе читалось неверие. — Драконы по-твоему тоже выдумка? — юноша, чей лик был скрыт под толщей тканью капюшона, раздражённо процедил, отчего девушка слегка смутилась, опуская глаза вниз. — Их я вижу каждый день, Эйд. Великанов давно никто не видел, — последний глоток душистого чая подарил «Эйду» блаженное тепло. Он промолчал на ответ девушки, в какой-то степени та была права — их никто не видел, но кости тем не менее продолжали находить мужи в черном, что верно служили Ночному Дозору. Юноша медленно прикрыл единственный глаз. Все же, чего он ожидал от простолюдинки. Эйд встал, его темный как уголь плащ с шорохом расправился, а девушка же поглядела встревоженно, ее рот отчаянно начал хватать воздух. Слова роем кружили в ее голове, но из-за волнения ничего толкового сказать не могла. — Благодарю за чай, Делла, — медленно кивнул юноша. Его тонкие губы лишь немного растянулись в подобие улыбки. — Сирень, — только и сказала она, чувствуя, как кровь приливает к ее щекам. Эйд кивнул ей, устремляя взгляд вниз. На дне он рассмотрел листочки сирени. Медленным шагом поплелся в сторону входной обветшалой двери. — Ты уже уходишь? — с трепетом спросила Делла, её глаза непрерывно глядели на высокую фигуру. — Должен. Ты знаешь это, — Эйд смотрел, как ее лицо осипло, голубые кристаллы потускнели, а фигурка стала еще более мелкой, чем была ранее. Темные, почти что черные волосы были растрепаны на плечах, руки прижаты к груди, будто она болела. Девушка встала, легкой, нервной поступью она подошла к парню, не решаясь поднять созерцание, встретиться с его кристально пронзительным взглядом. Порой Делле казалось, что Эйд и вовсе презирал её, до того был холоден этот юноша. Но все же, он изредка ходил к ней, пользовался ею, относясь притом уважительно, не как прочие. — Да, поэтому и не хочу отпускать тебя, — девушка подняла запястье. Её слегка дрожащие пальцы протянулись к лицу напротив стоящего парня, но она резко остановилась. Светловолосый почувствовал, как её пальцы мельком касаются кожи его руки, боясь взяться, полноценно дотронуться. — Тебе не хорошо со мной? — с запинкой поинтересовалась девушка. Смотря на обшарпанный темный деревянный пол, Делла чувствовала этот обжигающий холод, что заставлял ее душу сжаться, зовущийся Эйдом. Сейчас она на мгновение подумала, что он родом из Севера, ведь взгляд его всегда был холодным, когда же голос вызывал мурашки словно ото льда. Затаив дыхание, девушка задумалась. Он никогда не выражал слова любви по отношению к ней; не интересовался ею; не пытался понять. Он приходил только ночью, раз на неделю или же будь в хорошем настроении — два. Её терзал этот вопрос. Юной деве казалось, что сегодня он был холоднее, казалось, что он куда раздражительнее, нежели обычно. — Я не говорил так, — он легко ущипнул за руку девушку. — Верно? — в его голосе послышалась непривычная мягкость. Делла подумала, что ей лишь показалось. — Но… — девушка приоткрыла рот, когда губы парня нежно коснулись её руки. Она улыбнулась, прикусив губу. — Эйд, останься, — промурчала девушка, смущенная, она чувствовала себя такой робкой перед ним почти всегда. Парень подумал немного, отчего в доме простолюдинки повисло молчание, тяжелое и давящее на сердце молодой особы. Она вновь устремила взгляд в пол, вздрогнула, ощутив холод его губ на своем лбу. Это было «да» и сердце девушки подпрыгнуло. — Я останусь. Ненадолго, — тихо проговорил юноша. Томно вздохнув, девушка приоткрыла рот в блаженной улыбке. — Если ты отдашь мне свое тело, — его сильная рука схватила девушку за подбородок. Он несильно притянул её ближе, молчаливо вглядываясь в синеву ее глаз. Внутри них он видел огонь похоти; теперь он мог видеть все. Эйд почувствовал её тяжелое дыхание и как мягкие губы накрыли его. Девушка была податлива. Она знала правила их игры, потому выученными движениями достала из-под старой тумбы шёлковую повязку, накрывая ею глаза. Должно быть, это возбуждало его? У каждого мужчины в Вестеросе имелись свои рычаги, которые более мощно возбуждали. Делла не знала, но раз Эйд так этого хотел, то она лишь послушно исполняла. Тьма предстала перед ее очами, обещая приятную ноющую боль к утру. Единственный глаз внимательно следил, как между её пальцев скользит шелк, как туго она завязывала его на своих очах. Хоть Делла ни разу за их встречи не предпринимала попыток развязать, подглянуть, юноша не мог оставлять это без внимания. В конце концов, людей, которым он доверял, можно было пересчитать по пальцам одной руки, и простолюдинка в их число всё же не входила. Убедившись, что она более не зрячая, парень принялся снимать свой тяжелый плащ, аккуратно складывая его на шатающийся стул, так же поступил и с одеждой. Делла улыбнулась, ведь знала, что он всегда был опрятным, даже в столь интимные моменты. — Раздевайся, — коротко и хрипло скомандовал теперь уже принц Эймонд Таргариен, оголяя серебристые волосы, заплетенные в тугую косу. Внутри него проснулось чувство похоти, когда-то противное ему в подростковом возрасте. Делла послушно принялась раздеваться, отчего губы принца изогнулись в тонкой ухмылке. Он упивался ее послушностью и преданностью; она была единственной, кто выполнял его просьбы не из-за титула, и его где-то внутри грело это чувство. Его пальцы заглушили жизнь последней свечи в этом бедном доме. Холод прошелся по оголенным плечам девушки. Она почти ахнула, когда почувствовала на талии чужие, желанные руки и столь холодный поцелуй на ключице. Дальше все было как во сне, что происходил наяву; юноша уложил ее на кровать, стягивая с нее платье, его губы, как ей казалось, стали жаркими, пылкими и ненасытными, как само драконье пламя, о котором она слышала от горожан, внуков свидетелей правления Мейгора. Когда его пальцы взяли ее за талию, спина девушки изогнулась, без смущения она раздвинула ноги, чувствуя, что задыхается от предвкушения. Не сдержавшись она пискнула, стоило его головке задеть внутреннюю сторону бедра. Сильная рука очерчивала молодое тело, проходясь по груди, округлому животику и доходя до самого скоровенного места любой девушки. Ее лоно было готово принять в себя член принца. Аккуратно он проскользил рукой вниз, медленно касаясь ее половых губ, чувствуя, как девушка прогибается в пояснице. Эймонд притянулся ближе и прерывисто поцеловал ее. Делла только простонала в тонкие губы, на что принц только усмехнулся. Желая отстраниться, девушка схватила его за скулы, притягивая к себе, заставляя вновь ее поцеловать. И Эймонд позволил ей такую вольность. Боль. Приятная, сладкая боль пронзила ее, и вмиг темная голова опустела, затянувшись розовой дымкой, влюбленностью, которую она не смела афишировать. Сначала медленно Эймонд входил в нее, мимолётно задерживаясь, давая привыкнуть к ощущениям, к себе. Её пылкая грудь прикасалась к обнаженному телу парня, казалось, через кожу и мышцы он чувствовал ее бешенное сердцебиение, пока руки его скользили по горящему от похоти телу. Пройдясь мокрыми поцелуями по женской шее, Эймонд, не прерывая их близкой связи, крепко взял девушку за бедра, перекидывая её на себя. Удобно расположившись спиной, в маленьком свете из окна он увидел красивую, такую манящую грудь, что то и дело подпрыгивала от прерывистых толчков. Его рука грубо сжала правую грудь, получая ответный девичий стон. Делла продолжала двигаться вверх-вниз, задевая самые чувствительные точки обоих. Эймонд приоткрыл рот, бесшумно выдыхая. Грудь горела, а тело наполнилось энергией, что стремилась вниз, приливая к паху. Его руки с силой сжали пышные бедра девушки. Он с тяжёлым выдохом излился, когда сразу же темноволосая девушка упала в его объятия. Это был единственный момент, которым она всегда пользовалась. Он подхватил её, крепко фиксируя в своих объятиях. Её пальцы медленно проходились по шрамам на его подтянутом теле. И каждый она знала наизусть, даже тьма не мешала ей прорисовывать это в своем восприятии. — Мне хорошо, — спустя время хрипло сказал юноша. Он решил дать ей желаемое, произнося такие необходимые для этой девушки слова. Но ему действительно было хорошо. Его пальцы на ногах продолжали пульсировать, когда по телу пробегало приятное чувство. Он почувствовал, как Делла улыбнулась, поцеловав его в грудь.Огонь, ночные улицы, и льется кровь. Ворон глаз орла клюет, дракон на части рвет.
Пробуждение оказалось резким: на несколько секунд Эймонд ощутил жгучее удушье, точно на его груди сидел бес и сдавливал его горло тонкими, ссохшимися костлявыми пальцами. Это то, что сказала ему сестра. Ее тусклые глаза метались по его лицу в тихом ужасе, руки, что держались за его, дрожали. Он долго думал над смыслом ее слов, не принимая мысль о том, что это собачий бред, как выражался старший братец. Но сейчас всё это он видел будто наяву в своем сне. Огонь Вхагар, молчаливые улицы, по которым тихими струйками лилась кровь. Крик ворона, который налетел на одинокую фигуру Эймода, и резкий рёв драконов, что поднялись в своем танце в небо. Состояние быстро отпустило его, но непиятный осадок на душе не позволил ему вернуться в царство Тессарион. Раздумья ни к чему не привели, но принц Эймонд знал, что это кошмар, как и три дюжины до этого. В детстве, когда боли были явлением частым, принц просыпался в поту, чувствуя, как правый глаз изливается слезами. Боль разрывала его грудь, мальчик отчаянно хватался за ночную рубаху, царапая бледную кожу груди. С возрастом этого было меньше, но это чувство — скользкое, мерзкое, Эймонд уверен, что оно пахнет тухлой тиной, преследовало его, одаривая проклятыми снами. Приподнявшись на локти, невольно Эймонд взглянул в окно: лунный свет пробивался сквозь гущу темных облаков, проливая серебристый свет на половицы, кровать и на девушку, что посапывала рядом. Сиреневый глаз окинул ее, юноша приблизился, рассматривая ее лицо. Длинные темные волосы были разбросаны на подушке, в свете луны некоторые ее пряди сделались серебряными, смугловатая кожа стала бледной. Делла — простолюдинка, его развлечение, сейчас дремала укрывшись одеялом, позволяя себе похрапывать.Она отчаянно ему кого-то напоминала.
Тяжелый вздох сорвался с его губ. Ему хотелось разочарованно глотнуть вина из материнской коллекции, какого-нибудь горько-сладкого, терпкого. Прошло долгих четыре года с тех пор, как он говорил с ней. Нормально говорил, а не перекидывался парой слов, как того требовал этикет. Сегодня утром, когда Эймонд завтракал с Хелейной, ее близнецами и королевой-матерью, та объявила, что вечером следующего дня приедет их достопочтенная тетя, леди Долины. Хелейна оживилась, ее тусклые сиреневые глаза зажглись, на что Алисента мягко улыбнулась. А Эймонд… Незамеченным стало то, как он сжал подлокотник стула, что пальцы его побелели, обнажая разбитые костяшки. Принц Эймонд Таргариен любил держать все под контролем, быть уверенным в себе, своих силах и знаниях, любил, когда его матушка замечала это, но сейчас, после зачитанных ею слов юноша был не в силах усмирить собственное сердцебиение, угомонить путаницу мыслей. Грудь неприятно заныла, это чувство начало быстро распространятся по его телу вместе с горячей кровью, а горло хватило удушье. Хотелось ослабить застежку жилета, дать себе вдохнуть холодного воздуха, дабы охладить тот пожар, что бушевал внутри. Тогда он откланялся, благодаря сестру и мать за трапезу, двинулся прочь, слыша, как племянники скандируют его имя. Собственное сердцебиение заглушило все звуки, больно пульсируя в ушах. Ноги казались набитыми свинцом, шаги давались принцу с большим трудом, нежели обычно, что вызывало и тревогу, и злость внутри. Седьмое пекло. Разум его впопыхах искал сему оправдания, игнорируя самый нелицеприятный из вариантов. «Не могу я все еще быть влюблен, — твердил он сам себе, — прошло чертовых четыре года!» Он вновь взглянул на девушку, что недовольно что-то промычала сквозь сон. Неужели его все еще беспокоит его родственница? Почему же ее призрак не может оставить его в покое? В груди начинала закипать ярость, принц Эймонд желал думать, что она направлена на Лейнерис Таргариен, но скрепя зубами он понимал, что злится, ненавидит он себя.Годы усмирили в нем огонь, думы усмирили боль, заставляя забыть сей образ. Но стоило ее имени скользнуть, как в горстке пепла стали видны угли, отчаянные, в них еще грелось пламя.
Надевая свою одежду, Эймонд примерял на себе и личину Эйда: юноши простого, хоть и состоятельного, странный незнакомец, что бредет по улочкам уютной гавани. Делла спала, когда он собирался, укутавшись в тяжелое одеяло. Будить ее на прощение он не стал, как и не делал этого прежде. Задержался лишь у стола, где все еще стояли две чашки и в дополнение к ним поставил небольшой флакон. Холодный ветер приятно обдул бледное лицо Таргариена, внезапно напоминая ему ночь на Дрифтмарке, когда он шел к месту, куда приземлилась Вхагар, еще не оседланная никем. Вспомнил, как страх и возбужденная отвага играли в нем, как он страшился и как представлял разинутые рты брата, сестры и треклятых бастардов, восхищение со стороны матери… как ждал реакцию тети. «У меня будут крылья», — думал мальчик, ощущая, как ноги утопают в песке, — «Мы сможем вместе рассекать по небу». Конечно, они летали потом, и это было как ложка меда в его бочке с дегтем. Четыре года. Четыре года — столько они не летали вместе. Два года — не обмолвились и словом, не обменялись не единым письмом, и вот внезапно она решает навестить их. Цели туманны, или же матушка решила не расскрывать их, аккуратно складывая письмо. Принц Эймонд Таргариен отрицал, что сердце его встрепенулось, когда он услышал зачитанные строки из уст матери.***
Ветер приятно проходился по ее уже раскрасневшимся щекам, пальцы ее похолодели, и Лейнерис думала, что сними она перчатки, то обнаружила бы там десять сосулек. Тело ее просило спуститься, организовать привал и греться около костра, попивая горячего телячьего бульона, но ее драконья душа, что была слита в одну с Сереброкрылой, наслаждалась лазурным небом, бесконечностью облаков и… свободой. В небесной гавани, как любила она называть небо, не было ничего. Пустота, такая манящая и желанная Лейнерис нравилась, но вместе с чувством штиля на душе, рядом, она ощущала что-то похожее, зная, что это эмоции ее дракона. Не дракона ее бабки. Ее. Сереброкрылая летала так, будто не было на ее спине всадника, делала пируэты, виляла, но Лейнерис никогда не останавливала ее, не приказывала остановится и лететь ровно. Она знала, как пьянит свобода и как тяжка жизнь без нее. Потому не смела что-либо противопоставлять, наслаждаясь этим. Лейнерис по-дружески похлопала по чешуе драконицы. — Ivestragī nyke ilagon, — Сереброкрылая ворчливо рыкнула, но все же начала спускаться. Крик Лейнерис остался там, в высоте мягких облаков, когда своевольная драконица рывком полетела вниз, для пущей скорости прижав к телу перепончатые крылья. Вылетели они прямо к скачущим всадникам в небесно-голубых плащах, и, видимо, Сереброкрылой не хватало веселья, людского и животного страха, поэтому она пролетала аккурат над головами мужей, оставляя за собой лошадиный ржач и ругательства. Ее отряд был небольшим, состоявший из полдюжины мужей, одной мелкой, узкой и юркой повозки, что без проблем переживала скалистые горы. Там, в одном из сундуков, набитых платьями, лежал ее тонкий тренировочный меч. Сталь была тупой, ею и травинки-то не перерезать, но, тем не менее, для женского сердца она стала привычной, излюбленной. Кланы Лунных гор не беспокоили их. Джон Аррен хорошенько напугал их; теперь они боялись месяца и орла на небесно-голубой ткани как огня. Да и огня боялись, учитывая, что периодично Лейнерис спускалась и летала недалеко от своего отряда. Так они достигли Небесного замка, тамошний лорд сменил им лошадей, дал припасов и благословил принцессу и ее свиту на долгие года жизни. Приятный старик. Потом пересекли и Кровавые врата, выходя окончательно из Долины. Мужи ее наверняка устали, в отличии от их леди, что буквально витала в облаках. — Вот и Королевская Гавань, — с радостью в голосе проговорил Элтон, попивая воды из бурдюка. Лейнерис, что стояла рядом и наблюдала с пригорка за далеким городом, выглядела странно отстранённой, будто не жаждала туда возвращаться. Рыцарь заметил это и, отводя взгляд, прикинул, стоило ли спросить принцессу или смолчать. Зеленые глаза вновь оглядели ее серьезное лицо; ее фиалковые глаза смотрели в никуда, было ясно, что мысли ее далеко не тут. — С вами все хорошо? — М? — Лейнерис мотнула головой, смотря расфокусированными глазами на рыцаря. — По правде, приснился мне сон, — мужчина одарил ее скептическим взглядом. — Не то, чтобы я придавала этому много значения, но… в ночь мне снилось, что Красный замок охватила тьма и холод, коридоры опустели, и была я, маленькая девчонка. Я в детстве темноты боялась. И тут она кругом. Звала брата, Эймму, пекло, пробовала даже почивших родителей звать. Но никто не пришел, холодало лишь сильнее, но я чувствовала, что позади меня был кто-то. Руки его лежали на моих плечах, теплые и мазолистые. Они помолчали пару десятков секунд. Лейнерис подумала, что зря загрузила своей глупостью ум Ройса. Она не была приверженкой веры в Семерых, никогда не читала «Семиконечной Звезды» и не страдала суевериями, как ее старая септа. Но этот сон казался ей иным. Кошмар, но почему-то он показался женщине… магическим? Будто на одну ночь она стала Дейнис Сновидицей. — Волнуетесь вы, — простодушно проговорил рыцарь, смотря на нее. — Скучаете. По брату, по семье. По яркости столицы, в конце концов, — смешок сорвался с ее губ, неискренний и задумчивый. Лейнерис лишь покачала головой, соглашаясь с ним. Она не заметила, как сир Элтон Ройс переменился, его губы коснулась теплая, воодушевленная улыбка, а глаза засверкали как истинные изумруды. Въезжая в город, сир Элтон и отряд сразу двинулись к Красному Замку, горделиво неся знамя Арренов. «Нужен вам отдых, господа. Прибудете, передайте, чтобы дали алборского игристого и ступайте в казармы, отдохните», — сказала принцесса, на что мужи возрадовались. Сама же направилась к Драконьему Логову, пролетая мимо горожан, зная, что глядят они с замиранием сердца. Утреннее солнце уже набирало жару, хоть и заканчивалось лето. Что ж, видимо, ей еще удастся принять солнечные ванны. Сереброкрылой сразу понравилась идея уединиться в прохладе, потому не сопротивляясь драконоблюстителям сама направилась внутрь. Лейнерис лишь улыбнулась, приказав зарезать для любимицы мула, дать испить свежей, горячей крови. — Карета подана, принцесса, — скандировал Гаррольд Вестерлинг, один из старейших и умнейших рыцарей Королевской гвардии, восседая на сером коне. Принцесса потупила взгляд на экипаж молочного цвета, прикидывая, что наверняка спарится там от жары. Да и ощущать задницей каждую кочку и камушек казалось ей перспективой незавидной. — Благодарю, сир Вестерлинг, — Лейни помахала ему рукой. — Но я оставляю за собой право отказаться. Прикажите седлать лошадь. Прихоть ее исполнили быстро. Молодой симпатичный конюх подал ей серебряную лошадь: шерсть ее была смазана маслом, и на свету отдавала невзрачным блеском металла. Вместе с небольшим отрядом гвардейцев, возглавляемых Гаррольдом, они выдвинулись в сторону Красного Замка. Привыкшая летать на драконе, езда на лошади стала для принцессы одним из откровений; ее бедра уже начинали ныть. Копаясь в воспоминаниях, Лейнерис искала все советы, что только знала о верховой езде. Просить помощи у старого рыцаря или его подчиненных она не решалась, драконья гордость позволить себе этого не могла. Город не слишком переменился: всё те лавки, те же таверны, те же люди. Герольд громко принялся произносить титулы въезжающей в дворик принцессы, Лейнерис поежилась. Мужчины быстро подбежали к ней, помогая спешиться и уводя серебряную лошадь в сторону конюшен. Первое, что сразу же бросилось ей в глаза была бывшая Хайтауэр, что, не изменяя себе, стояла в зеленом, закрытом платье. Ее каштановые волосы были собраны в строгую прическу, сплетённую из кос, что напоминали таргариенские. Ее руки, как и обычно, были сложены в замок, а лицо украшала улыбка, Лейнерис она показалась достаточно теплой, не рядовой. Лейнерис подумала, что её почти сорокалетний возраст только украшал эту женщину, а не наоборот. А четверо детей, что явились из её чрева, ничуть не испортили очертание её фигуры. — Моя королева, — растянув мягкую улыбку на лице, Лейнерис сделала девичий поклон, поднимая подол своего плаща. Она готова была поклясться, что рядом стоящий десница еле держался, чтобы не кривить лицом, — милорд десница, — Лейнерис стоило сил, чтобы не начать нагло ему ухмыляться, а Отто — чтобы не выдавать свое к ней призрение. — Лейнерис, наша дорогая принцесса, — Алисента, что так добродушно улыбалась, тепло забрала девушку в свой материнский охват. Принцесса только вдохнула нежный аромат цветов с её волос, ответно обнимая. — Столица приветствует тебя. Лейнерис с уверенностью могла сказать, что скучала по Королевской Гавани, хоть здесь и пахло рыбой, тиной и водорослями. Внезапно ощутила прилив теплого вина на душе, понимая, что скучала по зеленой королеве; скучала по брату, Визерису, что заменил ей отца. Бейлон был наверняка столь же добр, как и он. Смотря на Лейнерис, что сжигала кукол, отказывалась от шитья и чтения, предпочитая мечи и хулиганство, старая септа лишь смеялась, говоря, что в ней жив дух Алиссы, такой же дурнушки. Как и мать, она ненавидела овсяную кашу. — Я провожу тебя в твои палаты, Лейнерис, — отпрянув от объятий сереброволосой, Алисента обратилась к ней ровным, мягким тоном. Её сиреневый взгляд рассмотрел красивую подвеску в виде звёзды, что олицетворяла семь ликов богов, мысленно пытаясь вспомнить их имена, что каждый из них делал. — Милорд Десница, сир Кристон, вы можете ступать, — мягко огладила их взглядом королева. Идти по коридорам, которые напоминали ей годы взросления, было приятно. Юная Лейнерис знала эти коридоры как свои пять пальцев, а стоило Деймону показать ей проходы, так девчушка стала неуловимой. Ну и помотала она нервов септе, Гаррольду Вестерлингу да брату с Эйммой. — Где же мои племянники, Алисента? — женщина старалась произнести это ровно, как если бы она спросила, что подают за обед. Странное волнение легло на мягкое сердце, что Лейнерис категорически не нравилось. Она не видела их с матерью, не слышала рева ни Солнечного Огня, ни Пламенной мечты. Не слышала она и королеву драконов — Вхагар. — Они будут к ужину, не стоит беспокойства, — они продолжили идти, поднимаясь по витиеватой лестнице. Сир Элтон безмолвно шел позади благородных дам, и только мелкий звон кольчуги служил напоминанием его присутствия. — Хелейна оживилась, стоило ей узнать, что вы прибудете, — Алисента тепло улыбнулась больше своим воспоминаниям, как глаза дочери, затухлые, вновь приобрели цвет ранней сирени, а тонкие губы обнажили зубы и искреннюю улыбку. — Годы позволили ей расширить коллекцию, думаю, вам стоит увидеть. — Обязательно. Она представила это. Милая Хелейна, ее небольшой сундучок, где этажами сложены насекомые и ее речи, в которых тетя не смыслила ничего. Но теперь у ее девочки есть собственные дети. Женщина помнила Джейхейриса и Джейхейру, близнецов, что имели по шесть пальцев на каждой руке, слышала, что дети страдали молчаливостью, все еще не говорили. И ей предстоит познакомится с Мейлором, младшим своим внуком. От мысли, что она стала бабушкой ее передернуло. Вспоминая о двух братьях, Лейнерис не уделяла многого внимания воспоминаниям об Эйгоне, думая об его одноглазом сородиче. Расстались они, мягко говоря, некрасиво. Его слова больно задели ее, точно ей в спину пульнули из скорпиона, по крайне мере, боль была такой. Обычно саркастичная, тогда Таргариен не могла найти слов, а глаза предательски защипало. Хотелось дать пощечину себе, чтобы не раскисала, и ему за столь резкие слова. Потом празднество закончилось, и желание заставить щеку племянника пылать усилилось. Эймонд, пятнадцать лет от роду, казался ей напыщенным юнцом, что намеренно игнорировал ее, да так мастерки, что иные и не замечали сильной перемены.Злость рождается из раненого сердца.
Время смерило ее гнев, прибыв в неприступную крепость злость ее стихла, как и шум столицы позади. Она была леди Долины, супругой Востока, дел у женщины было достаточно, дабы не забивать голову нахальным юношей. А если таковы и были, то принцесса пропускала их через себя, приговаривая, что это забудется, станет глупым воспоминанием из его отрочества. И все будет как прежде. Под разговоры ни о чем и обо всем одновременно, две благородные дамы дошли до палат принцессы. Гвардеец приветствовал их, открывая тяжелую дверь из красного дуба, что прорастает в Эссосе. — Твоих покоев реконструкция не задела, все осталось так, как когда ты уезжала, — скандировала Алисента, сжимая руки в плотный замок. Лейнерис прошла в палаты, замечая, что сундучки ее уже здесь. Постель застелена свежим бельем, а в комнате витает тонкий аромат спелой вишни вперемешку с зеленым апельсином. Ей сделалось приятно от такого внимания к ее вкусам. — Когда мы наедине, я бы хотела поинтересоваться, что же с твоими руками? Лейнерис оглядела перевязанные руки. — Новое хобби, пару неприятных инцидентов и отсутствие удачи, — так она отвечала излишне любопытным леди. Королева покивала, чувствуя, что продолжать распор не имело смысла, ведь женщина не ответит. Такая же черта была присуща ее детям, скрытным, не дающим ответов, королева привыкла оставлять их тайны при них же. Согласились на том, что посидят вместе позже. Королева оставила девушку, сетуя, что вскоре начнется заседание совета. И как только тяжелые двери закрылись, Лейнерис подошла к самому большому из сундуков и, отперев замок, открыла. Платья, что были сложены клубком, не интересовали ее. Достав их, Лейнерис принялась небрежно их раскидывать, вытаскивая из плена шелков и тканей драконью фигурку — плод нескольких месяцев труда. Это была небольшая статуэтка Балериона Черного Ужаса, коим последним наездником был ее старший брат. Задумчиво повертев его в руках, Лейнерис вздохнула. А неделю назад фигурка казалось ей красивее. Отложив Черного Ужаса в сторону, Лейнерис достала остатки платьев, которые мягким щитом укрывали небольшой ларец. Принцесса, леди Долины, не имела много украшений, не любила, когда серьги цепляли ее серебряные волосы, и не любила тяжесть браслетов на руках. Но любила подвески, любила смотреть, как драгоценные камни переливаются на солнце, создавая солнечных зайчиков. Открыв расписной ящичек, Лейнерис вынула оттуда главное, печально известное свое сокровище. Белое золото обожгло ее руку холодом, игнорируя ткани шелка, а три головы драконов смотрели на нее своими глазами-сапфирами осуждающе, как ей казалось. А может, это только ей так казалось?Почему я не отдала ему ее назад?
Не успела Лейнерис ответить на риторический вопрос, как услышала рев, что пробрал ее до самых глубин души. Цепь из белого золота обмоталась вокруг тонкой ладони, Лейни подошла к окну, видя, как вблизи города кружит он — принц Эймонд Таргариен.