Ключ от всех оков

      Смерть Камило почувствовали все. Альму подбросило на кровати, и она закричала, вцепившись скрюченными пальцами в горло, все еще видя перед глазами лицо этого жалкого крысеныша, с палкой в руках. Как он посмел, как он мог… Подвывая, она скатилась с кровати, толкнула дверь — в коридоре уже слышались голоса, и Альма, опомнившись, попыталась пригладить растрепанные волосы. Она — матриарх, она — глава семьи, и не должна выглядеть безумной старухой с нечесаными патлами…       — Они убили Камило, — в глазах Пепы сверкали молнии, а над Энканто пронесся ледяной порыв ветра. — Этот ублюдок убил нашего Камилито!       Альма молчала, чувствуя клокочущую внутри ярость. Этот жалкий крысенок обманул ее — обвел вокруг пальца, словно наивную деревенскую дурочку, выставил на смех… Такое нельзя простить, нельзя. Она глянула на дверь в его комнату — сияние было слабым и тусклым, словно вот-вот погаснет, и прищурилась. Когда Бруно умрет — а это будет долгая, очень долгая и мучительная смерть, — она лично заколотит эту дверь досками. Дверь Камило — мертвая и погасшая, казалась ножом в спину. Они слишком расслабились, слишком поверили в свою неуязвимость…       — Нельзя было ему верить, — словно прочитав ее мысли, прошипела Пепа. — Надо было убить его и эту девчонку, и никаких разговоров.       — Задним умом все крепки, — отрезала Альма, беря себя в руки. — Я найду его, он не может вечно прятаться и убегать. Рано или поздно он остановится…       — И тогда мы придем за ним, — Луиза с хрустом размяла пальцы. Долорес тихо пискнула, привлекая внимание, и шепнула, глядя на Альму:       — Наш дядюшка может удрать и в другую страну. Но… его жена, — Долорес быстро облизнула губы, стиснув тонкие пальцы под подбородком. — Он привязался к ней. Он ее… любит, — с сомнением закончила она, и Альма пренебрежительно фыркнула. Бруно всегда был самым слабым из них — даже не изжил в себе эту глупую человечность.       — Око за око, — в глазах Летты вспыхнули и погасли мстительные огоньки.       — Девчонка ведь не сирота, — пробормотала Пепа, пока в туче над ее головой потрескивали молнии. — Ударить по ее семье…       — Остается только найти их, — Альма успокоилась. Да, их ранили, но они — семья Мадригаль, они выстоят и станут крепче. — А если никого нет, так не беда, найдем саму девчонку. Вряд ли она захочет кататься с Бруно вечно — и рано или поздно, но она попадет к нам.       И проклянет тот день, когда решила связаться с ними, поддавшись на уговоры этого предателя. Альма потерла руки в предвкушении — пусть свечи из нее не получится, но яркие эмоции с лихвой компенсируют этот недостаток. Ей будет больно, очень больно, и они все насытятся ее болью и криками.       Хлопнула еще одна дверь и Альма, обернувшись, заметила Антонио. Взъерошенный, лоб в испарине, а под носом темная полоса от крови — мальчишка выглядел хуже, чем остальные.       — Что… что случилось? — пробормотал он, непонимающе глядя вокруг. Пепа, отмерев, подошла ближе, ласково погладив по голове.       — Нас предали. Бруно и его девчонка убили нашего Камилито.       Антонио вздрогнул, испуганно глядя на Пепу и тут же переводя взгляд на Альму.       — Этого не может быть!       — Мы отомстим, — пообещала ему Альма, и выпрямилась. — Довольно тратить время зря. Нужно позаботиться об останках Камило и проводить его в последний путь.       Утро в Энканто выдалось туманным и холодным, но зная Пепу — счастье, что она не устроила снежный буран. В молчании семья дошла до тропинки, на которой валялась одежда Камило — их тела растворялись после смерти, исчезали, будто бы их и не было никогда. Силачка Лу осторожно развернула желтое пончо, бережно укладывая туда брюки и рубашку, и завязала его узлом. Альма бросила глянула на взрытую землю, и, присмотревшись, осторожно опустилась на колено, выдирая с корнем несколько травинок, на которых темнели ржавые пятнышки. Пригодится.       — Мы не хороним то, что от нас остается, — вполголоса объяснила Долорес молчаливому Антонио. — Мы сжигаем оставшиеся вещи…       Летта смерила взглядом нескольких горожан, которые тут же попятились назад, и затем и вовсе сбежали.       — Сегодня не готовь, — бросила Альма, поднимаясь с земли. — Пепита, mija, если ты захочешь устроить метель — я не буду тебе мешать.       — Не то настроение, — отозвалась Туманница, и в низких, свинцово-серых тучах сверкнула молния, которой вторил глухой рокот грома. Нужно было выбить из голов жителей Энканто даже намек на мысль о том, что если умер один — то могут умереть и другие.       — Тонито, твои звери могут порезвиться сегодня, — Альма глянула на парнишку, и тот кивнул, растирая висок. Исабелла, не дожидаясь разрешения, щелкнула пальцами, и пышный зеленый куст затрещал, выдирая корни из земли. Ветви переплетались, изгибаясь под неестественными углами, и вскоре рядом с ними стоял пес размером с теленка, созданный из куста.       — Хороший песик, — Иса легко потрепала его по листьям, и он зашуршал. — Следить. Охранять. Рвать.       Оживший куст, встряхнувшись, заскользил по земле, и Исабелла создала еще парочку псов — уже меньшего размера. Луиза, то и дело шмыгая носом, прижала к груди желтое пончо — они с Хамелеон были хорошими друзьями, отличной командой для поиска новых жителей и еды, и скорбела Силачка искренне.       Его вещи сожгли на заднем дворе непривычно тихой Каситы, и Альма пообещала себе, глядя в пляшущие язычки пламени, что девчонка будет страдать. Око за око, кровь за кровь — старый закон, которому пришло время вернуться. И Бруно… заточение в стенах было слишком мягким наказанием… Сладкие картины мести возникали перед ее глазами, наполняя теплом душу.       Альма заперлась в своей комнате, разглядывая несколько травинок, вырванных с корнем. Она найдет девчонку — ее семью. Нет ничего важнее, чем узы крови, это знали в древности, на это почти не обращают внимания сейчас — люди этого времени поразительно беспечны. И пришло время платить за это. Альма закрыла глаза, растирая травинки между пальцев — резкий запах сока слабо отдавал металлом, и она втянула воздух, словно зверь, пытающийся учуять добычу. Сердце Каситы глухо стучало, и Альма сосредоточилась на этом звуке, вновь глядя на Колумбию с высоты птичьего полета. Сейчас ее интересовали не одаренные, она тянулась к запаху крови, к ее источнику. В ладонях Альма сжимала свечу, чувствуя, как покалывает кожу скопившаяся сила.       Проникнуть в чужое сознание всегда было сложным, но здесь девчонка балансировала на грани беспамятства и Альма проскользнула в ее разум, словно в яму, наполненную холодным желе. Вязкие чужие мысли облепили ее собственный разум, но Альма — та, что сидела в своей комнате, даже не поморщилась, боясь потерять связь.       В голове девчонки вертелись лица и образы — худощавый мужчина в очках, рыжеволосая женщина, темнокожий мужчина, похожий на Антонио — и сам Антонио. Его было много: от младенца в коляске до молодого парня, забирающегося к ней через окно. Альма почувствовала, как ее тело встрепенулось, раздувая ноздри — неужели им так повезло? Но было что-то еще, что-то в глубине, и Альма потянулась вперед, раскапывая мысли, которые таились на самом дне, мысли, которые девчонка отгоняла от себя, отворачивалась и отмахивалась от них. Она бы рассмеялась, если бы не боялась выскочить из чужого сознания — Бруно. Девчонку тянуло к этому крысенышу — и ох, как же это забавно. Как им будет больно, когда семья доберется до них… Ради забавы она разворошила несколько воспоминаний, слепляя из них одно: Антонио, приказывающий своему зверью наброситься на нее — Альма услышала слабый стон: «Антонио… не надо» и связь оборвалась.       Она лежала на полу своей комнаты, сжимая свечу в похолодевших пальцах. Слабость накатывала волнами, но это было приятное ощущение: Альма хорошо поработала и многое, очень многое узнала. Дождавшись, пока голова перестанет кружиться, она поднялась с пола и вышла из комнаты. В воздухе резко пахло грозой, за стенами дома лил дождь — Пепа не пыталась сдерживать свои эмоции, и это было хорошо, но сейчас Альма искала не свою названую дочь.       Антонио нашелся внизу — он стоял возле двери, ведущей в подвал, не сводя со старого, растрескавшегося дерева мутного взгляда.       — Тонито, — мягко сказала Альма, положив руку ему на плечо. Мальчишка вздрогнул, но так и не отвернулся от двери. — Тебе туда не надо, дорогой.       — Почему? — он выглядел так, словно спал наяву.       — Некоторые вещи очень… личные, чтобы показывать их кому-то еще. Тонито, милый, ты ведь знаешь эту девчонку?..       — Мирабель… я знаю, — он вдруг напрягся и вздрогнул, сбрасывая ее руку с плеча. — Я вам ничего не скажу!       — Скажешь, — Альма снова ухватила его за плечо, впиваясь ногтями сквозь рубашку — Антонио вскрикнул, и из ниоткуда возник ягуар, глухо рыча на Альму.       — Отзови своего зверя, и расскажи нам все, что ты знаешь про Мирабель, — приказала Альма, глядя ему в глаза. Пусть она не так сильна, как Педро, но парнишка ведь и сам неопытен, он поддастся ее натиску — Альма почти чувствовала, как ломается его воля, сминается, словно бумажный конверт… под которым неожиданно оказался стальной ящик. Антонио отпрянул, растягивая губы в хищной улыбке.       — Нет. Ты ее не тронешь. Никто ее не тронет, потому что я так сказал.       — Не зарывайся, щенок, — доброта и ласка слетели с нее, как шелуха. Альма прищурилась, чувствуя, как по дому прошла дрожь. — Касита, запри его.       Ничего.       Дом ее проигнорировал.       Антонио ухмыльнулся, склонив голову на бок.       — Прости, Альма, — протянул он. — Кажется, у семьи Мадригаль новый глава.       Он щелкнул пальцами и Альма вскрикнула — плитка под ногами вздыбилась, отталкивая ее в сторону. Балки и половицы натужно скрипели, ставни с грохотом распахнулись, впуская в дом ливень и холодный, сырой воздух. А Антонио стоял, глядя на нее с поразительно-знакомой улыбкой.       «Этого не может…» — промелькнуло у нее в голове, а затем ее отшвырнуло на стену и все заволокло темнотой.

***

      Он вытянул руки, привыкая к тому, что снова может двигаться, говорить, дышать — жить. Где-то в крохотном уголке разума кричал настоящий Антонио, пытаясь вырваться на свободу, но Педро легко держал его в тисках своей воли. Столько долгих лет… столетий, проведенных в недрах дома — и наконец он смог покинуть свою тюрьму. Терпение не зря считают добродетелью — он ждал, и жгучая ненависть в его душе не давала окончательно уйти. Ненависть — и связь с домом, который рос на его крови и костях. Когда-то давно они с Альмой хотели построить общий для них обоих дом, в котором будут рады одаренным; Педро придумал, как тянуть чужую силу, превращая стены в бесконечный источник пищи, но Альма пожадничала. Она ударила его в спину, заперла в подвале, превратив в источник мощи и силы, к которому привязывала каждого нового члена семьи. Но это ведь может и сыграть ему на руку.       Антонио был действительно очень одаренным мальчиком. Ярчайшее сияние, такое бывает раз в тысячелетие, если не реже — звезды, видимо, сошлись в тот час, когда он появился на свет. Он упрямился, не поддавался на искушающий шепот, но прошлым вечером, стараясь спасти своих родичей, мальчишка схлестнулся с ним напрямую… и опыт оказался важнее, чем сила.       — Что случилось? — в патио спустилась Пепита-Туманница и ахнула, глядя на неподвижную Альму. — Мадре?!       — Оставь ее, — Педро шевельнул пальцами, и ягуар, заворчав, подошел к нему, ткнувшись лбом в ногу, словно безобидный котенок.       — О чем ты говоришь? — Пепа с возмущением обернулась к нему и осеклась. — Антонио?       — Нет. Не он, — Педро с хрустом потянулся, вдыхая прохладный воздух полной грудью. — Собери семью, Пепита. Нужно сделать объявление.       Проще было сразу обратиться к малышке Лоле, которая наверняка грела ушки, вызнавая чужие тайны, но сейчас Педро хотелось немного развлечься. Семья — хоть и поредевшая, собралась в столовой. Под пальцами Исабеллы распускались и увядали мелкие цветочки, Лола, то и дело пугливо косясь в его сторону, старалась стать еще более незаметной и тихой, и только Летта задумчиво смотрела на него темными цыганскими глазами.       — Семье Мадригаль нужен новый лидер, — медленно сказал Педро, подходя к стулу, на котором раньше сидела Альма, и садясь на ее место.       — Антонио, о чем ты говоришь? — резко спросила Исабелла, поджимая губы. — Как ты вообще себя ведешь?! Где Альма?       — Забудь про нее, Принцесса, — Педро щелкнул пальцами и она, скривившись, отодвинулась от стола, на который забрались крысы. — Альма постарела. Утратила хватку. Из-за нее вы потеряли вашего Хамелеона… нужна ли она семье?       — Антонио, ты зарываешься, — сухо произнесла Луиза, напрягая мышцы. — Даже если ты прав и донья Альма ослабела… Ты слишком молод, чтобы лезть на ее место. Летта или Пепа справятся лучше. Или, возможно, лучше сделать главой кого-то действительно сильного, — добавила она, небрежно сгибая вилку. Педро с улыбкой следил за ней. Альма каждого привязала к свече, к дому — к нему. Он глубоко вдохнул и Луиза, вздрогнув, побледнела, пугливо глядя на свои руки.       — В чем дело, Силачка Лу? — ласково спросил он. — Может, ты устала? Слишком тяжелый груз — быть главой семьи… Вдруг, не выдержишь?       Луиза, не говоря ни слова, вскочила на ноги, схватилась за стол, дернула его и, вскрикнув, повалилась на пол. На ее лице — юном и цветущем, прорезались морщины, руки высыхали на глазах, становясь скрюченными лапками, как у дохлой птицы. Педро следил за ней, а потом легонько подул — морщины исчезли и Луиза, скорчившись, закрыла лицо руками, сдавленно всхлипывая.       — Я — не Антонио, — медленно сказал он, обводя семью взглядом. — Я — тот, кто дает вам силу… или забирает. Вы все связаны со мной. И я повторюсь: семье нужен новый лидер. Молодой. Полный сил. Возражения?       — Здравствуй, падре, — Летта, улыбнувшись, откинулась на спинку стула. — Ты, наверное, проголодался за столько лет?       — И давно ты знаешь? — заинтересовался Педро, и Летта небрежно пожала плечами.       — Как-то на картах гадала.       — И ничего не сказала. Ай, Летта, непослушная девочка, — он улыбнулся, дав себе зарок не брать из ее рук ничего, даже воды. Уж слишком себе на уме была эта женщина — конечно, можно было бы втянуть ее силу, превращая в горстку праха, но… зачем? Ее дар был полезен. — Итак. Раз больше никто не хочет оспорить мое право, то теперь перейдем к другим вопросам. Мы не будем гнаться за Бруно, чтобы отомстить за смерть Камило.       — Но… — Луиза прикусила язык, пугливо глядя на него. Педро покачал головой.       — Нет, Лу. Никаких «но». Соизмеряй силы, дорогая, не взваливай на свои плечи слишком много — вдруг, спина сломается? Камило получил по заслугам. А Бруно и его девчонка, — Педро потер подбородок, неприятно изумляясь неровно пробивающейся щетине. Все-таки этому мальчишке, ставшему его телом, только пятнадцать лет — сущий сопляк. Ничего, возраст дело поправимое. Он снова ощутил слабый толчок чужой воли: Антонио пытался с ним справиться, оттолкнуть в сторону — лишь бы защитить родню. — Они сами явятся сюда. Девочка никуда не уйдет без брата, она слишком любит свою семью. И мы встретим их с распростертыми объятиями.

***

      Единственное, о чем мечтала Мирабель — это забраться в ванную и залечь там как минимум на час. Бруно не шутил про отсутствие лишних остановок, и хоть до Барранкильи они добрались за полтора дня, у нее уже сводило ноги судорогой. Впрочем, Мирабель не жаловалась, понимая, что Бруно за рулем ничуть не легче, а в чем-то даже сложнее.       — Ты сможешь убедить хотя бы своего отца? — пользуясь горевшим красным светом, Бруно потер глаза, и Мирабель, поразмыслив, покачала головой.       — Папа никуда без меня не поедет. Я никуда не поеду без Антонио. Tía Хосефа никуда не поедет без Антонио и tío Феликса, а…       — Я понял, — Бруно крутанул руль, пропуская бело-голубой грузовик, который резко перестроился из ряда в ряд. — Крепкие родственные узы.       — Говоришь так, будто это что-то плохое.       — Нет, напротив. Это очень хорошо… но сейчас они только осложняют дело.       Мирабель пожала плечами, пытаясь вытянуть ноги, которые уже кололо иголками. Ничего еще каких-то двадцать минут — и она дома… Мобильный так остался в Касите, и позвонить отцу не было возможности, так что хотелось верить, что папа будет дома к моменту их приезда. Бело-голубой грузовик снова вильнул, переходя в другой ряд, и она сердито нахмурилась.       — Кто так водит… Вот будет смешно, если мы попадем в аварию — тогда твое предсказание точно не исполнится… А это вообще возможно? — тут же спросила Мирабель, и Бруно рассеянно кивнул.       — Всегда есть неучтенный фактор, — он вдруг сдавленно кашлянул. — Да уж. Всегда.       — Ты о чем?       — Да так. Вспомнил разговор с твоим отцом…       Мирабель смерила его суровым взглядом, но ничего сказать не успела. Бруно вдруг изменился в лице, глядя на грузовик, который так и продолжал вилять из ряда в ряд.       — Мирабель, ты пристегнута? — спокойно спросил он, и, дождавшись кивка, добавил. — Упрись ногами в пол и держись за ручку.       — Какого… — Мирабель поспешно захлопнула рот — Бруно прибавил скорость, догоняя грузовик. Вслед им доносились возмущенные гудки, пару раз Мирабель замечала красноречивые жесты, которыми их провожали водители. Бруно, не обращая на это внимания, гнал вперед, держась в хвосте грузовика, пытаясь его обогнать. Впереди замаячил перекресток и грузовик проехал вперед, когда цвет сменился с зеленого на желтый.       — Там же красный! — Мирабель зажмурилась, но Бруно каким-то чудом проскочил между автобусом и машиной, догоняя грузовик. Вслед им неслись проклятия и обещания оторвать все, что можно, но Бруно даже не думал сбрасывать скорость, наконец-то обогнав грузовик.       — Держись! — крикнул он, выворачивая руль и становясь боком, перекрывая дорогу. Визг тормозов ударил по ушам, и Мирабель вскрикнула, ощутив несильный толчок. Поняв, что ее не смяло и не превратило в фарш, она, рискнув, приоткрыла глаза. Водитель грузовика, высунувшись из окна, вдохновенно орал матом на Бруно, который так и сидел, вцепившись в руль побелевшими от напряжения пальцами. Мирабель глянула в сторону и издала слабый стон — на тротуаре стоял Агустин, испуганно глядя на их машину. В памяти моментально вспыхнуло видение внутри стен — изломанное, окровавленное тело, разбитые очки, и Мирабель, заскулив, выдернула ремень из замка, распахивая дверцу и почти вываливаясь на дорогу.       — Мирабу! — Агустин, отмерев, сделал шаг вперед, и она замахала руками.       — Стой! — горло перехватило и вместо крика донеслось невнятное карканье. — Стой на месте!       Мирабель, не обращая внимания на боль в ногах, в два шага оказалась рядом с ним и повисла на шее, дрожа от ужаса и понимания, что могло бы быть.       — Папа. Папочка, папа, папуля, ты живой, ты живой, — бессвязно бормотала она, сжимая объятия, пока Агустин не захрипел — только тогда она слегка разжала руки.       — Мирабу, малышка моя, что такое? Как ты тут оказалась? — Агустин погладил ее по голове и Мирабель, не выдержав, разревелась. Хлопнула дверца машины, и Мирабель услышала уставший голос Бруно: «Успели».       — Что вы успели? — проворчал Агустин, продолжая похлопывать ее по спине. — Где Антонио? Что вообще происходит?!       Мирабель, помотав головой, разжала объятия, вслепую находя руку Бруно, и дернула его ближе — судя по звуку, он себе язык прикусил.       — Хоть кто-нибудь здесь мне объяснит, какого черта происходит?! — Агустин попытался отпихнуть Бруно в сторону, что было практически невозможно, учитывая хватку Мирабель.       — Вас чуть не сбили, — вежливо отозвался Бруно и, вздохнув, приобнял Мирабель за плечи. — У меня было видение… давно. Я его изменил.       — Ерунда, — недоверчиво пробормотал Агустин, машинально прижимая к себе Мирабель чуть крепче.       — Я тебя тоже видела, — она подняла голову, понимая, что выглядит как ходячая катастрофа. На стеклах осели капли, из носа текло… Мирабель, шмыгнув, попыталась утереться плечом, и папа, покачав головой, протянул ей платок — на памяти Мирабель он был единственным человеком, который до сих пор всегда ходил с аккуратно сложенным носовым платком в кармане пиджака. Она высморкалась и вытерла лицо, пытаясь успокоиться. — Я попала в… в стены Каситы, и видела тебя после аварии.       — Ты об этом не говорила, — удивился Бруно и она махнула рукой.       — К слову как-то не пришлось. Ты мне тоже не говорил о своем видении!       — Я же про них забываю, если не зарисую…       — Господи, полный сюр… — пробормотал Агустин. — Вышел за сигаретами, называется.       — А я тебе сколько раз говорила, бросай курить! — Мирабель моментально ощетинилась, снова всхлипнула и уткнулась в плечо Бруно. — Ненавижу предсказания! И предсказателей!       — Не похоже, — в голосе Агустина послышалась нотка отцовской ревности, и он, сурово кашлянув, взял ее под руку. — Мирабу, отпусти этого человека, и пошли домой, поговорим. Я ничего не понял, и черт побери, где Антонио?!       — Нет, не отпущу, — уперлась Мирабель, хватаясь за рукав Бруно, выглядевшего как человек, попавший в шторм.       — Господи, вы оба так фоните, что я сейчас отключусь, — пробормотал он, прикрыв глаза. Мирабель, опомнившись, одной рукой вцепилась в отца, другой так и продолжала держаться за Бруно, и потащила их в сторону дома.       Агустин, предложил сразу, чтобы не терять время, подняться к Хосефе, и едва открылась дверь, Мирабель сразу попала к крепкие объятия любимой tía.       — Mija, ты вернулась! Мы с твоим отцом себе места не находили, Мира, больше никогда так не делай! — на одном дыхании выпалила tía Хосефа. — Мы боялись, что больше никогда тебя не увидим, как и моего Тонито… — она всхлипнула, и Мирабель, похлопав ее по спине, отстранилась.       — Tía Хосита, папа, а теперь нам нужно всем серьезно поговорить… Это Бруно, папа тебе про него рассказывал.       — Ну да. Твой муж. — Хосефа, встряхнувшись, протянула ему руку, а Агустин торопливо добавил:       — Фиктивный!       — В общем, — Мирабель сделала вид, что не заметила слова отца. — Я видела Антонио, он жив, здоров, но он… Он вообще не тот, каким был раньше, и… Tía Хосита, у тебя еще остался успокаивающий чай?       — Да, в шкафчике, сама знаешь где, — она махнула рукой, намертво вцепившись в Бруно, и Мирабель оставила его на растерзание своих родичей, сбежав на кухню. Щедро насыпав себе три ложки с горкой, Мирабель, поколебавшись, достала гостевые кружки и заварила успокаивающий чай всем, борясь с искушением плеснуть туда агуардиенте от бабуленьки Катарины. Когда она вернулась в гостиную, неся поднос с дымящимися кружками, Бруно заканчивал очень краткий пересказ всего, что случилось.       — Я не понимаю, — tía Хосефа, благодарно кивнув, отхлебнула чай. — Если Тонино вспомнил ее, вспомнил всех нас, то почему он не захотел вернуться?       — Потому что Дар — это искушение, с которым сложно бороться, — Бруно уставился на свою кружку, следя за кружащимися чаинками. — Ты не хочешь от него отказываться и возвращаться к тому, каким был раньше. Это все равно что добровольно ослепнуть и оглохнуть.       — Выходит, вы только разворошили осиное гнездо, — Агустин нахмурился, с неприязнью глядя на него.       — Да, и к слову об этом… — Бруно поднял голову. — Вам всем лучше уехать из страны. А еще лучше — улететь, в Испанию, или… неважно, куда, лишь бы подальше, чтобы Альма не добралась. Хоть на месяц… два. Или три.       — Молодой человек, — Хосефа подперла голову ладонью. — А на какие, я прошу прощения, деньги мы это должны провернуть? Мы, конечно, на паперти не стоим, но сорваться с места и улететь за океан на три месяца…       — У меня есть деньги, — Бруно потер подбородок, виновато покосившись на Мирабель. — Это не баснословные богатства, там… плата за небольшую помощь, немного изумрудов и доллары, но их хватит на полгода… очень скромной жизни на троих.       — Или на месяц разгульной, — буркнул Агустин, продолжая сверлить его взглядом. — Это бред. Полный бред, и я даже обсуждать не хочу этот вариант.       — Я же говорила, — Мирабель откинулась на спинку дивана, понимая, что чай подействовал. Полуистерическое состояние отступило, голова стала легкой и ее неумолимо потянуло в сон.       — Так… Значит, если погасить эту вашу… свечу, этот дар исчезнет? — tía Хосефа помахала в воздухе ладонью. — Но сделать это не так просто, как кажется.       — Я ее пыталась утопить, но она все равно светит, — согласилась Мирабель, машинально взяв Бруно за руку. Он улыбнулся краем рта, облокачиваясь на спинку, чтобы ей не пришлось тянуться. Агустин шумно отхлебнул чай, пытаясь испепелить их взглядом, потом отвернулся и вытащил из кармана пиджака пачку сигарет.       — Марш на балкон! — tía Хосефа сердито хлопнула ладонью по столу. — А если…       — А если вас обдурили? — спросил Агустин, шагнув на балкон.       — В смысле? — Мирабель вскинулась и заморгала. Папа приоткрыл дверь, пропуская теплый ветерок вместе с табачным дымом, и tía Хосефа, зашипев, выбежала на кухню, чтобы распахнуть окна.       — В прямом. Если это не та свеча, которую нужно погасить? Это как… — он щелкнул пальцами, пытаясь найти нужное слово.       — Приманка, — Бруно ошарашено смотрел на него. — А настоящая свеча спрятана подальше от чужих глаз.       — И весьма надежно, раз вы ее не нашли, — tía Хосефа вернулась из кухни и села в кресло, снова беря чай. Бруно, тихо выругавшись, схватился за голову, и Агустин, приоткрыв дверь, ядовито прокомментировал:       — Слабоумие и отвага. Я еще в прошлый раз сказал, что часть плана с «что-то делает и Касита рушится» кажется мне самой продуманной.       — На второй раз повезет, — жизнерадостно откликнулась Мирабель и tía Хосефа и папа в один голос рявкнули:       — Какой еще второй раз?!       — Такой, — Мирабель, взбодрившись, отставила подальше кружку с коварным чаем и уперлась локтями в колени. — Антонио нужно спасти. А Каситу — разрушить. Папа, tía Хосита… вы их не видели, а я — видела. Я говорила с жителями Энканто, точнее, мы о многом НЕ говорили, так вот, это место нужно стереть с лица земли. Да банка с пауками и то выглядит лучше, чем Энканто и семья Мадригаль!       Бруно машинально кивнул, соглашаясь с ее словами, и не сводя глаз с фотографий, которые tía Хосефа держала в книжном шкафу.       — Чтобы ты опять лезла в самое пекло и рисковала собой? — возмутился папа, возвращаясь в комнату. — Нет, Мирабу, даже не заикайся.       — Но в предсказании…       — Да мне плевать на предсказания! Ты моя дочь, и я тебя одну больше никуда не отпущу!       — А у меня там — единственный сын, и черта с два я куда-то полечу, — tía Хосита сложила руки на груди. — Если понадобится, я с радостью сыграю роль приманки.       — Да вас же раздавят! — Бруно, отвернувшись от шкафа, с возмущением хлопнул себя по коленям.       — А что, лучше нам сидеть в стороне?       Мирабель прикрыла глаза — усталость, усиленная успокоительным чаем, мягко навалилась на нее. Она представила Каситу — яркая свеча, как фонарик у удильщика, на который так легко поймать глупых рыбешек, чтобы сожрать… а сам удильщик таится в темноте. В темноте… и в глубине.       — Нужно вернуться в Каситу. В стены, — Мирабель приоткрыла один глаз, перебивая спор. — Или не в стены, а… подвал. Есть же там подвал?       — Есть, — осторожно согласился Бруно, напряженно глядя на нее. — Туда может заходить только Альма и ее… жертвы.       — Значит, нужно попасть туда. Считай это женской интуицией, — она щелкнула пальцами и зевнула. Бруно, встряхнувшись, закатал рукава и взглянул на tía Хосефу.       — Мне нужен лист бумаги и ручка. Или карандаш. Проверим женскую интуицию банальным шарлатанством.       Мирабель потерла глаза, выпрямляясь.       — А ты выдержишь? — на всякий случай уточнила она, и Бруно кивнул. Он ненадолго закрыл глаза, крепко сжимая пальцами огрызок карандаша, после чего распахнул их. Tía Хосефа, вскрикнув от неожиданности, отшатнулась назад, Агустин облился чаем, вскочив на ноги. Мирабель, уже привыкнув к светящимся глазам, успокаивающе помахала им рукой. — Все нормально. Это его дар.       Она уставилась на медленно появляющийся из хаоса черточек и линий рисунок — это была она, и… Мирабель возмущенно втянула воздух сквозь зубы — у нее в руках была крыса. Бруно опустил голову, разжимая пальцы, и карандаш бодро покатился по журнальному столику, падая на пол с тихим стуком.       — Крыса?! Да я ни за что не возьму в руки крысу!       — Но ты возьмешь, — слегка заплетающимся языком отозвался Бруно. — Я не могу увидеть что за дверью, но она есть. Старая, растрескавшаяся — и трещины идут по стенам. Антонио сидит во главе стола, он улыбается. Семья его боится. Я не вижу Альму. Свеча уже не горит, но Касита стоит. Ты возьмешь крысу — и будешь улыбаться.       Он замолчал, закрывая глаза ладонью.       — Полный сюр, — повторил Агустин, вот только теперь в его голосе слышалось сомнение. — Так. Мы все едем в Энканто, и это не обсуждается. Уж пару дней я смогу выкроить, опять же, чемпионат, у нас передвинули каникулы… Вернемся еще до финала, так что я не пропущу…       — Победит Германия, — глухо отозвался Бруно и в комнате повисла тишина. Tía Хосефа кашлянула.       — Молодой человек, ради всего святого, скажите, что вы пошутили, иначе моя племянница скоропостижно овдовеет.       Агустин скорбно уставился на Бруно после чего решительно отвернулся.       — Я не верю. Это полная… Нет, какого черта, Германия?!       — У них не будет ни одного поражения, только одна ничья, — Бруно поднял голову. — А мы проиграем Япо…       — Молчать! — Агустин прижал ладони к ушам. — Дочь, немедленно разводись с этим человеком! Он только что убил всю радость от чемпионата.       — Он ошибся, — произнесла Мирабель с нажимом, и толкнула Бруно локтем. — Он просто пошутил.       — Ага. Победит Хорватия, — согласился он, и Агустин издал еще один трагический стон. Мирабель слабо улыбнулась — она знала, что за этими перепалками из-за ерунды и папа, и tía Хосефа прячут настоящий страх и тревогу.       — Так. Неважно. Я сейчас звоню в аэропорт, беру нам билеты…       — Я не могу летать, — Бруно вяло пожал плечами. — Мне придется ехать на машине, так что прикидывайте время.       — Я иду спать, а вы как хотите, — Мирабель решительно поднялась с дивана и шлепнулась обратно — ноги мягко подкосились. — Tía Хосита, что-то чай… уж слишком успокаивающий.       — Просто ты уставшая, — tía Хосефа допила свой чай и поставила кружку на поднос. — Хочешь, постелю тебе в комнате Тонито, как в детстве?       На последних словах ее голос дрогнул, и Мирабель, во второй раз оттолкнувшись от дивана, смогла встать.       — Мы его вернем, — пообещала она. — Тонито вернется, tío Феликс будет на свободе… все будет хорошо.       — Спасибо, mija, — tía Хосефа обняла ее, поцеловав в щеку, и понесла поднос с кружками на кухню. Агустин вытащил мобильный, и Мирабель запоздало спохватилась, что ее две недели отпуска истекли, и нужно предупредить Матео…       «Буду писать на почту» — решила она, спускаясь по лестнице. Первым делом забравшись в ванную и смыв пыль, она немного взбодрилась и с покаянным письмом Матео расправилась за пару минут. Она даже не удивилась, когда в окно кто-то стукнул, и потянула защелку — Бруно перебрался через подоконник, напомнив Антонио. Сердце на секунду сжалось, но Мирабель заставила себя успокоиться.       — Какие у нас планы? — она развернулась к нему и Бруно пожал плечами.       — Через два дня летите в Ибаге, оттуда сразу в Макарену, твой отец нашел частного летчика, так что не придется тратить полдня на проезд. А я уже с утра в путь, чтобы догнать вас.       — А ты точно не сможешь полететь? — уточнила Мирабель, и Бруно покачал головой.       — Нет. Это просто… как морская болезнь, только еще хуже. Озноб, тошнота, частичная потеря зрения и слуха… А если меня накроет видением, то самолет вообще рухнет, потому что электроника откажет. Мне проще на машине, — он помолчал, разглядывая свои руки, после чего, вздохнув, вытащил из кармана сложенную фотографию — Мирабель узнала одно из фото, хранящихся у tía Хоситы.       — Ага, ты все-таки домушник экстра-класса, — поддела она его, но Бруно не улыбнулся.       — Ты знаешь, кто тут, верно? — уточнил он, расправляя фотографию, и Мирабель кивнула.       — Ага, это вся наша семья. Клан Рохас-Фернандес во всей красе, как раз на пятилетии Антонио. Мои родители, я, обе наши бабушки — с маминой и папиной стороны, вот тут родители tío Феликса, бабуленька Катарина и дедуля Роберто…       — Помнишь, я говорил тебе про мою младшую сестру? — задумчиво протянул он, и Мирабель машинально кивнула. Затем, встрепенувшись, она вскочила на ноги и села на подоконник рядом с ним, пристально вглядываясь в фотографию.       — Нет. Нет, этого не может быть.       — Может. Катарина. Моя сестра, — он протянул руку, дотрагиваясь до фотографии, и прочертил линию от бабуленьки Катарины к tío Феликсу. — Мой племянник. — Бруно уперся пальцем в изображение смеющегося Антонио в колпачке. — Мой внучатый племянник.       — Да ты, черт побери шутишь! — Мирабель потрясла головой и вскочила на ноги, ходя кругами по комнате. — Это бред. Этого быть не может!       — Если считать наше… «сияние» чем-то вроде цвета глаз или волос, то это не так бредово, как кажется, — Бруно поднял голову. — Мы с Антонио — родственники.       — Господи, я вышла замуж за упыря, который оказался двоюродным дедушкой моего кузена… Да это же полный, полнейший бред, ты вслушайся, как это звучит?! — Мирабель вцепилась в волосы и зажмурилась. — Бруно, пожалуйста… я очень тебя прошу, скажи, что ты пошутил.       — Прости. В чемпионате выиграет Германия, а Антонио — мой внучатый племянник, — Бруно поднялся на ноги и осторожно положил фотографию ей на стол. — Я тоже в шоке, если тебе станет легче.       — Не станет, — Мирабель закрыла глаза и, не выдержав, стукнулась лбом в стену. — Моя жизнь превратилась в какой-то дурацкий анекдот… Ты далеко собрался? — спросила она, стоило Бруно подойти к двери.       — В мотель. Утром мне выез… — Мирабель, не дав договорить, покачала головой. — Я думаю, твой отец будет не в восторге, если я останусь тут на ночь.       — А так я буду не в восторге, — буркнула она. — Уж как-нибудь поместимся у меня… Твоя кровать в Касите была гораздо меньше, и ничего.       — Ты растеряна, — Бруно продолжал стоять, задумчиво глядя на нее. — И опять злишься.       — Я злюсь на свою жизнь, а не на тебя. Просто… — Мирабель махнула рукой. — Знаешь, одно дело видеть, как у тебя на лице возраст скачет, и другое дело осознать, что ты действительно живешь без малого сотню лет. И Антонио — твой внучатый племянник!       Она снова застонала и стукнулась лбом в стену. С другой стороны, становилось понятней, почему она все время вспоминала tío Феликса при взгляде на Бруно…       — Если так подумать, у меня теперь еще один повод желать разрушения Каситы, — сказал Бруно, осторожно погладив ее по плечу и опустив руку. — Он — моя семья и я… не хочу, чтобы он был таким же, как я. И чтобы мой племянник сидел в тюрьме.       Мирабель слабо застонала. Бруно сейчас по возрасту выглядел… ну хорошо, не сыном, а младшим братом tío Феликса, но никак не его старшим родственником! Она выдохнула и, встряхнувшись, решительно шагнула к шкафу. Вытащив полотенце, всучила его Бруно, после чего развела руками.       — Извини, запасной одежды нет. Но есть новая зубная щетка, в упаковке. Иди в ванную, я тут пока постель разложу, — она услышала звук входящего письма от компьютера и махнула рукой. Если Бруно в состоянии пересечь всю страну, то уж ванную он точно сам найдет.       Матео на удивление даже не ругался. Написал, что все понимает, но следующая неделя будет за ее счет. Мирабель мысленно прикинула оставшийся запас денег на карточке и вздохнула — придется как в детстве просить папу о помощи. Она прислушалась — папа все еще не вернулся от tía Хосефы, Бруно, судя по звукам, пытался утопиться в ванной, — и потерла руки, прогоняя нервную дрожь. Сейчас, в спокойной обстановке, Мирабель понимала, что они слишком торопились, действуя наобум. Ну правильно папа сказал: «Слабоумие и отвага». Ничего, второй раз должен получиться лучше. Других вариантов у них просто нет. Дверь комнаты приоткрылась, пропуская Бруно — он, помедлив, подошел к ней, обнимая и прижимаясь щекой к виску. Мирабель, выдохнув, обхватила его спину, понимая, что сбылась ее давняя мечта — наконец-то нашелся кто-то, кто может ее успокоить.       После такого сумасшедшего дня и успокоительного чая tía Хоситы обнимашки были единственным, на что их хватило, но дверь Мирабель все-таки закрыла на защелку. На всякий случай.