***
Утро началось с не самых приятных новостей — Летта сбежала вместе с Силачкой Лу. Педро толкнул тускло-светящуюся дверь в ее комнату, проходя внутрь цыганского шатра. Резкий запах специй и благовоний ударил в нос и он поморщился. На заправленной кровати валялась пестрая шаль с разложенными картами: Башня, перевернутая Смерть и перевернутый Дьявол. Можно сказать, это была ее прощальная записка, и Педро, нахмурившись, смял три карты, бросая их на пол. Летта была самой хитрой, самой проницательной и опасной — и эта змея с ланьими глазами ускользнула от них под покровом ночи, прихватив с собой Луизу. Он зажмурился, пытаясь почувствовать их, но Травница и Силачка уже покинули Энканто, и Педро ощущал лишь слабый отголосок связи. Ничего, однажды он их найдет — и они поговорят. Очень серьезно поговорят. Педро заглянул в комнату — бывшую комнату — Альмы. На подоконнике застыла лужица дурно-пахнущего воска — все, что осталось от свечи, которую его любимая, его ненавистная, когда-то вырезала из его собственной жизни. Спустившись вниз, он окинул взглядом семью, сидевшую за столом. Завтрак сегодня готовила Пепита, арепы были немного… сыроваты, и аппетита ни у кого не наблюдалось. Побег Летты добавил лишних сложностей — без ее стряпни жители Энканто будут болеть, некоторые умрут… а значит, держаться за это место смысла нет. Педро задумчиво глянул в окно. На самом деле, можно было забрать дары у семьи вместе с их жизнями, и уехать. Даже, — он сухо улыбнулся, — в тот город, где жил Антонио. Притвориться мальчишкой, пожить немного там, привыкая к новому времени, а потом… С его даром, а точнее, дарами, с его опытом и силой, он станет настоящим теневым королем этой страны. Людские пороки и желания неизменны: кусок послаще, постель помягче, и он сможет создать свое маленькое государство в государстве, темный Ватикан для самого себя. Больше никаких попыток поиграть в большую и дружную семью, никаких одаренных — если и попадется кто светящийся, то лучше убить, впитывая чужую силу. А людьми управлять он сумеет. Внутри слабо дернуло связью, и Педро заметил, как Лола, скривившись, прижала ладони к ушам. — В чем дело? — спросил он, требовательно схватив ее за руку, но Долорес замотала головой, кривясь от боли, и он втянул в себя ее дар… чтобы тут же с воплем отшатнуться — в голове грохнула странная, разрывающая барабанные перепонки музыка со словами на чужом языке. — Что это?! Педро выдохнул ее дар, захлопывая двери и окна, но это вряд ли помогло Долорес, которая сползла со стула, подвывая от боли. Он щелкнул пальцами, посылая в небо стаю птиц и тут же вздрогнул — в городе раздалась канонада взрывов. Что-то гремело и грохотало, взрывалось, рассыпая разноцветные искры — птицы, чьими глазами он пытался смотреть, беспорядочно метались в небе, пытаясь сбежать. Звери, словно сойдя с ума, взбесились, не обращая внимания на его приказы. Педро, зарычав от злости, обернулся к Исабелле, которая испуганно хлопала ресницами. — Быстро! Твои растения звуков не боятся! Исабелла, словно очнувшись, взмахнула руками — ее глаза закатились, и Педро заметил проступившие сквозь кожу листья. Дом содрогнулся, по стенам внутри и снаружи поползли толстые побеги, заключая Каситу в живой щит. Пепита, вот кто умница, и без подсказок сообразила, что делать — в небе разворачивались свинцовые тучи, и на землю упали первые капли дождя, который очень быстро превращался в ливень.***
Агустин нервничал, сидя за рулем чужой машины. Из динамиков орало бессмертное: «We will rock you!», которую Бруно закольцевал на бесконечный повтор. По плану, Агустин должен был ездить по Энканто кругами, чтобы выманить семью, и сеньора Гузман вызвалась быть штурманом, раз уж Бруно и его дочь отправились в Каситу. Погода стремительно портилась: только что чистое небо заволокло дождевыми облаками, где-то в вышине громыхнул гром, почти неразличимый в грохоте фейерверков — такого праздника в Энканто давно не видели. — Не расслабляйся, — сеньора Гузман, несмотря на свой возраст, держалась молодцом, крепко сжимая в руках лопату. — Если я хоть что-то… Ага! — Это еще что?! — Агустин дернулся, когда впереди показалось… нечто. Больше всего это напоминало оживший куст в виде огромной собаки, который целеустремленно скользил по земле в их сторону. — Дави его! — крикнула сеньора Гузман, и Агустин, чуть не перепутав, вдавил педаль газа. В стекло ударили ветки и прутья, машина подпрыгнула на чем-то трещащем и хрустящем. Агустин вздрогнул, когда куст снова распрямился, даже не потеряв листьев, и сдал назад, снова сбивая его. Сеньора Гузман, фыркнув, выскочила из машины и, размахнувшись, ударила лопатой в переплетение веток. Раздался влажный хруст, на лезвие лопаты плеснул зеленоватый сок — в воздухе приятно запахло свежескошенной травой, и Агустин сглотнул. — Зажигалку давай, — сеньора Гузман сосредоточенно рубила лопатой ветви, которые, словно живые, пытались оплести черенок. — Быстро! Агустин, опомнившись, выпрыгнул из машины и зачиркал зажигалкой — с неба стеной упал дождь, и он выругался. — Стоять! — Хосефа нырнула в багажник и вытащила канистру бензина. — Тин, давай! Она щедро плеснула на дергающиеся ветки и Агустин ткнул зажигалкой, тут же отскочив назад — пламя вгрызлось в зелень, от которой расползся удушливый дым. Куст затрещал и затих, а сеньора Гузман с кровожадной улыбкой в последний раз ткнула его лопатой. — Это за моего Марианито, тварь, — прошипела она. Ливень быстро сбил огонь, но куст не спешил оживать. Агустин, спохватившись, загнал их обратно в машину, и они медленно двинулись вперед. — Тин, жми на газ, — Хосефа, сидевшая сзади и смотрящая в окно, резко ударила в спинку сидения. Агустин глянул в зеркало заднего вида и выругался — куст медленно поднимался с земли. Листья осыпались с него, обнажая голые прутья, поросшие тонкими, буроватыми отростками, неприятно шевелящимися от каждого движения. — Гони, hombre, гони во всю мощь, — пробормотала сеньора Гузман, перекрестившись, и Агустин, сглотнув, прибавил скорость. Ехать быстрее было опасно — ливень стоял стеной, дворники не справлялись с потоком воды, и они катились вслепую; больше всего Агустин боялся, что наедет на кого-то из мирных жителей… а то и на свою дочь. Фейерверки уже не взрывались, но до его слуха донесся звон и грохот — кажется, большая часть жителей Энканто колотила по жестяной посуде ложками и черпаками, создавая какофонию, от которой у него самого голова заболела. Кустоподобная тварь даже не думала отставать, и Агустин вывернул руль, чудом разминувшись со стеной чьего-то дома. — Поворачивай влево! — сеньора Гузман вытянула шею, вглядываясь в залитое дождем окно. — Нужно ехать к Касите! — Там моя дочь! Я не потащу эту тварь к ней! — В первую очередь, там Исабелла, — сеньора Гузман красноречиво потрясла лопатой, и Агустин, кивнув, повернул руль, объезжая валун.***
Когда начался ливень, Мирабель показалось, что на голову ей вывернули ведро воды. Очки моментально стали бесполезными, и даже куртка, которую ей отдал Бруно, чтобы набросить на голову, не спасала. Фейерверки утихли, но шум дождя все равно заглушал их голоса. — Нам повезло, что их дары перебивают друг друга, — Бруно говорил ей почти на ухо, помогая пробраться через заросли каких-то колючих кустов. — Дождь оглушит Долорес, а звери не почуют наш запах… — Везет, как утопленникам, — проворчала Мирабель и выругалась сдавленным шепотом, увидев Каситу — ее всю оплетали шевелящиеся побеги, вызывая ассоциации со змеиным кублом. Перекрикивая шум дождя, она поинтересовалась: — У тебя есть топор? Бруно отрицательно покачал головой, разглядывая гибкие лозы, внутри которых словно что-то пульсировало. В небе с шипящим треском проскочила молния, расцветив все лиловым и белым и ослепив их, и Мирабель заморгала, пытаясь вернуть зрение. — Вот вы где, — в серой пелене мелькнуло желтое пятно, и Пепита-Туманница подошла к ним, глядя как на тараканов посреди кухни. — Ты, тварь, убил нашего Камилито… — Ага. Он сам напросился, — Бруно развернулся к ней лицом, нахально ухмыляясь. — А сейчас еще и ты договоришься… Молния снова пронеслась по небу, и Бруно осторожно отступил назад, подталкивая Мирабель в сторону. — А ты зарвался, крысенок, — задумчиво протянула Пепа. В лицо им ударил шквал — Мирабель неловко взмахнула руками, пытаясь удержаться на ногах, но следующим порывом ее все-таки свалило в грязь, Что самое обидное — Бруно умудрился выстоять, только согнулся почти пополам. Он незаметно отступал назад, уже почти прижимаясь спиной к стеблям вокруг дома, и Мирабель прикусила язык, с которого так и рвалось: «Беги!» — Зря ты вернулся и девку свою притащил. — А что такое? Боишься? — Бруно наглел с каждой секундой все сильнее, и следующая молния ударила в дерево позади Туманницы. — Я видел будущее, Пепита. Вам конец. Мирабель вскрикнула, когда из тучи вырвалась очередная молния, вот только вместо того, чтобы попасть в Бруно, она ударила в толстые зеленые побеги, оплетающие Каситу — вот зачем он пятился и намерено бесил Пепу. Из дома донесся истошный вопль, побеги ссыхались на глазах. За спиной Пепы раздалось громкое: «Buddy you're a young man hard man, Shouting in the street gonna take on the world some day…» и из пелены дождя вынырнула машина с насмерть перепуганным Агустином за рулем. Туманница вздрогнула от неожиданности, оборачиваясь на звук — ноги скользнули по грязи, выбивая ее из равновесия. «We will we will rock you! We will we will rock you!» — рявкнуло из открытых настежь окон, и Пепа исчезла под колесами. Машину тряхнуло, и Агустин начал тормозить. — Господи, я сбил человека! — заорал он, вывалившись из машины и оглядываясь. — Да не человека, а дрянь, — сеньора Гузман выскочила следом. Дождь, словно кто-то закрутил вентиль, начал слабеть и Мирабель, наконец поднявшись на ноги, разглядела вдавленное в грязь желтое платье — все, что осталось от Туманницы. Сеньора Гузман, хмыкнув, с одобрением взглянула на высыхающие стебли, и оперлась на лопату. Дверь хлопнула — из машины выбралась tía Хосита, крепко сжимая канистру с бензином. — Это, что ли, ваша Касита? — спросила она, и Мирабель невольно сглотнула — в глазах у любимой тетушки словно полыхал адский огонь. — Сжечь к чертям эту… — Нельзя, там Антонио! — Мирабель замахала руками. — Сначала нужно его оттуда вытащить. Хосефа кивнула ей, завинчивая крышку, и Мирабель забрала у сеньоры Гузман лопату — не топор, конечно, но чтобы прорубиться в дом сойдет… Раздался шорох — стебли обвалились на землю, сгнивая на глазах, и из распахнувшейся двери выскочил испуганный Антонио. — Мама! Мамочка! — закричал он, и tía Хосефа, уронив канистру, распахнула объятия. — Тонито! Mi pollito, я здесь! — в ту же секунду Бруно, вздрогнув, оттолкнул ее в сторону и бросился наперерез Антонио, заламывая ему руки за спину. — Ты что делаешь, ублюдок, отпусти моего сына! — Это не он, — Бруно увернулся от удара головой в челюсть, и Антонио выгнул шею, пытаясь заглянуть ему в лицо. Мирабель растеряно застыла — еще никогда на лице ее кузена не было такой мерзкой гримасы. — Догадался, да? — хрипло спросил Антонио… не-Антонио чужим голосом. — Слишком умный. Он глубоко вдохнул, и Бруно покачнулся, а затем, сморгнув, расхохотался ему в лицо: — Неучтенный фактор! На лице не-Антонио отразилось изумление, и в следующий миг он закричал: — Мира! Он в подвале! Сожги его!.. Мама, нет, не подходи ко мне, Мирабель, скорее! Мирабель, словно ей кто-то отвесил пинок, сорвалась с места, крепко сжимая в руках лопату, вбегая в распахнувшиеся двери, которые мгновенно захлопнулись у нее за спиной. Пол дрожал и шел волнами, словно штормовой океан, и она взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие. В центре патио лежал какой-то заросший мхом камень, и Мирабель обогнула его, только секундой позже сообразив, что это была Исабелла. Подвал, где этот клятый подвал… Мирабель швырнуло в стену, и она ударилась локтем так, что в глазах вспыхнули искры. Снаружи слышался вой той твари, которая влезла в голову к ее кузену, и Мирабель только надеялась, что Бруно сумеет его удержать… Хотя, ее вполне может убить взбесившийся дом. Мирабель увернулась от черепицы, летевшей прямо в голову и вскрикнула, когда на запястье сомкнулись чьи-то пальцы. Обернувшись, она увидела старуху — о том, что это Долорес, она догадалась только разглядев красную юбку и ленту, повязанную вокруг головы. Глаза у Долорес казались воспаленными, на ушах засохла кровь — на доли секунды они обе замерли, а затем Долорес неожиданно вытянула руку в сторону, указывая на неприметную дверцу в темном углу. Мирабель, торопливо кивнув, бросилась вперед — плитка разъехалась под ногами, и она шлепнулась на четвереньки. Рядом с ней упал кусок черепицы, разминувшись с головой на миллиметр, и Мирабель быстро поползла в сторону подвала. Дом неожиданно затих, и она рванула на себя дверь, глядя на уходящую вниз лестницу. «Добром это не кончится» — промелькнуло в голове, но Мирабель, пользуясь затишьем, сбежала по ступеням, чтобы уткнуться носом во вторую дверь, вот только уже запертую. — Венди, я дома, — пробормотала она, замахиваясь лопатой и молясь, чтобы черенок не треснул от ударов. Дверь сдалась первой, и, толкнув ее всем телом — у героев боевиков это получалось зрелищней, и они не шипели от боли, — Мирабель ворвалась в подвал и застыла. В центре замерла высохшая коленопреклоненная фигура, залитая воском ниже пояса. Вытянутые к потолку в молитвенном жесте руки были объяты огнем неестественного, белого цвета, такое же пламя танцевало на плечах и голове. Горящий труп медленно обернулся к ней, и Мирабель увидела перекошенное от ненависти лицо и черные глаза — единственное, что было живым в этом существе. — Ты… — горящая фигура распахнула рот, и Мирабель, очнувшись, замахнулась — лезвие снесло верхнюю часть черепа, но вместо крови вверх плеснуло огнем. Сверху донесся глухой треск, и Мирабель заметила трещины, пробежавшие по стенам подвала. Сжечь… Какой смысл сжигать то, что и так горит?! А главное, чем? У нее при себе ни спичек, ни… Нащупав в кармане зажигалку, Мирабель даже закрыла глаза от облегчения. — Бруно, я тебя люблю, — искренне пробормотала она, чиркнув колесиком и поднеся зажигалку к мумии. Воск, облепивший иссохшее тело, вместо того, чтоб расплавиться, занялся огнем — настоящим, живым огнем. Над головой снова раздался треск и рокот, словно от удара грома, и Мирабель бросилась к двери.***
Бруно не обращал внимания на содрогающийся в конвульсиях дом, пытаясь удержать Антонио, и ничего ему при этом не сломать. Мальчишка, а точнее — тварь, влезшая в его разум, матерился хуже, чем портовый грузчик, и уже успел пару раз ощутимо врезать ему в живот и в нос. Самым отвратным было то, что иногда кричал настоящий Антонио: «Не смейте меня отпускать!» — тогда Бруно чувствовал себя последней сволочью, которая мучает ребенка. Под левую лопатку словно вогнали иглу, и он хватанул воздух ртом. В ушах тонко зазвенело — яростный вой не-Антонио был почти не слышен за этим комариным писком. Антонио дернулся в его руках и обмяк. — Все, — вяло пробормотал он, выскальзывая из захвата и падая на землю. — Свеча погасла. Бруно с трудом поднял голову — по стенам Каситы шли трещины, и это зрелище было… прекрасным. За такое и жизнь можно отдать. — Мирабу! — Агустин бросился к дверям и Бруно, очнувшись, оттянул его в сторону. — Зашибет, — буркнул он, толкнув тяжелую дверь, которая с грохотом упала на пол. Дом трясло — между стен что-то лопалось с глухим треском, и сквозь змеившиеся трещины просачивался черный дым. Чья-то дверь на втором этаже треснула и взорвалась изнутри, выбив резные перила — Бруно машинально прикрылся от посыпавшихся сверху щепок и обломков дерева, тлеющих по краям. Игла погружалась все глубже, дышать стало больно, и Бруно не обращая внимания на разрушения, побрел к подвалу. Вокруг все заволокло дымом, и он уже с трудом разглядел приоткрытую дверь в подвал. Толкнул ее — и чуть не свалился в пролом на месте лестницы, от которой остались только две верхние ступеньки… за которые цеплялась Мирабель. Удушливый дым валил снизу, и она кашляла, пытаясь подтянуться. Бруно схватил ее за руки и потянул наверх — вместо иглы у него под лопаткой теперь была раскаленная спица. — Антонио… жив? — Мирабель, хрипя и кашляя, схватила его за плечо и он кивнул, через силу выдавив: «Все потом». Кусок стены сложился, словно смятая бумага, обнажая деревянные балки, которые лопались со звуком, похожим на выстрелы. Бруно подтолкнул Мирабель вперед, к дверному проему и, услышав грохот, схватил ее за руку — часть крыши упала перед ними, разбив плитку внутреннего дворика. Он с трудом обернулся, находя взглядом окно, и потащил к нему Мирабель, которая захлебывалась кашлем. У него и самого горло драло, но свинцовая тяжесть в груди пугала больше, и Бруно, сцепив зубы, упрямо держался за жизнь. Сначала вытащить ее, а потом уже можно и подыхать с чувством выполненного долга. Выбил деревянные ставни и с облегчением заметил Агустина, который протянул руки, подхватывая Мирабель. Передав дочь сеньоре Гузман, которая тут же потянула ее подальше от дома, рассыпающегося, словно замок из песка, Агустин решительно схватил Бруно за руку и потащил наружу. Трава, мокрая от недавнего ливня, приятно холодила щеку, и Бруно закрыл глаза. Раздался грохот, в лицо пахнуло жаром и пылью пополам с дымом — Касита рухнула. Он с трудом приоткрыл один глаз, любуясь развалинами проклятого дома под лучами солнца, пробившегося сквозь облака. Раскаленная спица наконец-то добралась до сердца и он с облегчением зажмурился, проваливаясь в темноту. … Лампа на столе в комнате Мирабель мигала — эти постоянные хаотичные вспышки, наконец, разбудили его, и Бруно недовольно поморщился. Мирабель дремала рядом, забросив руку ему на грудь и он нежно провел пальцами по теплой коже, впитывая ее чувства. Пора вставать — если он хочет попасть в Макарену за пару дней, то нужно торопиться, и Бруно с сожалением выбрался из теплой постели, постаравшись не разбудить Мирабель. В комнате плавали синие предрассветные сумерки, и он машинально глянул в окно… и притих. Снаружи была вода — весь дом оказался словно на дне океана. Бруно видел пестрых юрких рыбок, проплывших перед окном, и, подойдя ближе, проводил взглядом силуэт акулы где-то над ними. Лампа снова мигнула, и он встревожено обернулся — если над ними столько воды… то как они могут дышать? И насколько хватит воздуха?! Бруно на цыпочках обошел квартиру — больше никого здесь не было, они остались вдвоем в этом мире, погрузившемся под воду. Уже никуда не надо ехать, уже ничего не сделаешь… Он вернулся в спальню и снова лег, обняв Мирабель. Ничего, ему просто нужно меньше дышать. Так ей хватит воздуха хоть на минуту-другую дольше. Лампа мигнула и погасла, оставляя их в темноте. За окном проплывали рыбы, отбрасывая на стены причудливые тени, и Бруно вслушивался в чужое дыхание, надеясь, что она поспит еще немного. Лампа снова разгорелась, тускло и неохотно, словно свеча. …твоей свечой… Мирабель сонно заворочалась, вздохнула и поцеловала его, даже не открывая глаз. …я стану твоей свечой… Под лопатку словно вогнали железный прут, и Бруно дернулся, жадно вдыхая драгоценный воздух. Перед глазами плавали разноцветные пятна, одно из которых сердито прошипело ему: — Я по фиктивному мужу траур таскать не буду, все понял?! — пятно приблизилось к нему и он разглядел Мирабель — синяк на скуле, сбившиеся и перекосившиеся очки, на носу сажа… Она снова наклонилась к его рту, явно пытаясь сделать искусственное дыхание и Бруно, с трудом подняв руку, которая словно весила тонну, прижал ее к себе. Зря, наверное — ребра изнутри взорвались болью и он опять раскашлялся. Мирабель, сухо всхлипнув, отдернулась в сторону и недоверчиво уставилась на него. Сморгнув, она разрыдалась, спрятав лицо в ладонях. — Мирабу? Он что, умер?.. А, живой, — в голосе Агустина слышало облегчение. Бруно вяло кивнул и, с трудом повернув голову набок, уставился на Антонио и Хосефу, сидящих в обнимку, на сеньору Гузман, объяснявшую что-то горожанам. Из машины по прежнему доносилось бодрое We will rock you, и Бруно понял, что в ближайшее время… которое у него, кажется, все-таки есть, он точно не станет слушать Queen. Спустя несколько часов, когда они забрались в машину, за руль пришлось садиться Хосефе. Она закатила глаза, услышав «It’s a miracle», донесшееся из динамиков и переключилась на радио. — При всем моем уважении к гению Меркьюри, я его больше слышать не могу, — буркнула она, бросив взгляд на заднее сидение, где Антонио крепко обнимал Мирабель. Бруно только вяло кивнул, сидя рядом. В груди все еще кололо, и левая рука двигалась неохотно, но в целом он был живым. И это радовало. Когда шум статических помех сменился песней, Мирабель сдавленно расхохоталась.Ooh, baby, do you know what that's worth? Ooh heaven is a place on earth! They say in heaven love comes first. We'll make heaven a place on earth Ooh heaven is a place on earth!
— Ну, Damas y Caballeros, предлагаю наконец-то покинуть этот Рай на земле, — tía Хосита решительно хрустнула пальцами и прибавила скорость. Антонио тихо улыбнулся и привалился к плечу Мирабель, прикрыв глаза. Она пригладила его кудри, понимая, что глаза опять щиплет от слез и запрокинула голову, упираясь затылком в спинку сидения. Все закончилось… Машину тряхнуло на камне и Мирабель приоткрыла глаза, глядя на отражение Бруно в боковом зеркале. Ну, может и не все закончилось.