Всё моё

Ханава смотрит в зеркало лифта, поправляет галстук, застёгивает нагрудный карман. Куртку застегнуть не тянется, хотя январь в этом году выдаётся на редкость холодным. Он просто запахивает полы и жмёт стрелку вниз; машина припаркована почти у самого входа. Ханава смотрит на уведомления из рабочего чата: от Андо короткие голосовые, от подчинённых молчаливое согласие. Предложение охраны Ханава отклоняет, у него намечается приятный вечер с милой хостесс, ей, конечно, вряд ли есть озвученные восемнадцать, но какая, в сущности, разница. Охрана явно будет лишней, девочка из заведения, которое вот-вот отдадут Чошугуми — развлечение напоследок. Пока заведение не их — проблем не будет, Ханава довольно жмурится, предвкушая. На выходе он достаёт сигареты, подкурить не успевает, у фонаря переминается кто-то незнакомый. Кто-то, кого здесь точно не должно быть. Довольная ухмылка снова стекает в рабочее безразличие. В голове тут же начинает перелистываться список задач и встреч на день — короткий и завершённый. Никаких мальчиков на вечер, никаких незапланированных собеседований. Ханава гладит в кармане кожаную кобуру. Андо чёртов параноик, он всем сотрудникам предрекает неизбежную смерть от вражеского ножа в спину, а на предложение не вести тройную игру, участников которой с каждым годом разводить по углам всё сложнее, говорит о всеобщей трусости. Но почему-то именно у Андо два телохранителя из разных фирм, несколько охранных контрактов, и статья расходов на камеры наблюдения только пухнет. Давая себе время на раздумья, Ханава тянет из кармана зажигалку и всё-таки прикуривает. Заметивший его человек шагает в мутно-жёлтое от мороза пятно света, на мгновение по металлической заклёпке прыгает красный огонёк. Ханава выдыхает чуть спокойней. Чем больше Андо общается с якудза, тем забавнее его способы сходить с ума. С прошлой осени, когда напавших на него не помогли найти даже связи в полиции, по всему офису появились камеры. У входа, разумеется, тоже. И замершего под фонарём человека они точно не пропустят. Ханава прокручивает в голове сегодняшнее совещание, прокручивает беседу в курилке — тоже ничего интересного. В натёртом боку зажигалки он разглядывает мигающие глазки над головой, на человека под фонарём направлены минимум два. Ханава тут же сплёвывает под ноги: не хватало стать таким же поехавшим, как начальник. Человек разводит руки в стороны напоказ открыто и беззащитно. Ханава щурится от ярких световых зайчиков: пряжка, пуговицы, цепи — ни человек, а сорока. Чёрная короткая куртка, синие прямые джинсы, грязные носы кед, жёлтые банты шнурков. На лицо Ханава смотрит пристально. Оно кажется знакомым: убранные назад в короткий хвост волосы, две выбившихся пряди у висков, немного детские черты, раскосые, как у южан, глаза, маленькие уши с серёжками, татуировка по открытой шее — терновая ветвь. Ханава давит каблуком ботинка окурок и идёт вперёд. Вечер понедельника удивительно пуст. Громады делового района моргают оранжевыми, белыми и голубыми окнами, по карнизу мерцает отгоревшая рождественскими праздниками гирлянда, но из рабочих никто не спешит домой в семь вечера, только шум протянувшейся в отдалении дороги напоминает о том, что где-то есть жизнь. Ханава проклинает Андо снова, но взводит курок, щелчок в тишине — пока ещё неожившим выстрелом. Человек в мерцающем пятне света чуть опускает руки, медленно и плавно, распахивает глаза в удивлении, Ханава ждёт, что он сделает шаг назад, но тот лишь коротко сглатывает. Вблизи оказывается, что радужки у незнакомца — голубые, да и нос слишком широкий. Черты выглядят искусственными. Грим, пластика — не разобрать. — Ты хафу? — спрашивает Ханава, вынимая руку с пистолетом из-под полы куртки. — Да, господин. И эти обрубки гласных. Хафу — детёныши смешанной крови от тех неудачников, которые решили продать тело европейцам. Болтливые, наглые, по-японски говорят с этим отвратительным акцентом, не как иностранцы — хуже; гласные, интонации — в них всё выдаёт чужаков и выродков. Тем больнее отзывается собственное любопытство. Ханава ведёт плечом, сдерживая раздражение, возможно, у ублюдка есть к нему какое-то дело. А может, у него есть хозяева, хотя даже подбирающие всякое отребье якудза такими брезгуют. Ханава не может пристрелить этого парня лишь за то, что его родители — неважно, отец или мать,— оказались предателями своей крови. И дело, конечно, только в этом, Ханава вылечился, все сомнительные пристрастия минуют вместе с молодостью. Он сжимает зубы, давя накатывающее раздражение, дрожь отдаётся в руку, и Ханава дёргает дулом в сторону. Удивительно сообразительный для полукровка медленно снимает куртку. — Меня зовут Ито, — говорит он подрагивающим голосом, — человек по имени Номи Ориэ сказал, что я могу попытаться встретиться с Ханавой-саном здесь. Номи сказал, — последний вывернутый карман оказывается пустым, это не исключает зашитых в подкладку ножей, но даёт повод выдохнуть чуть спокойней, — что у вас может найтись для меня работа. — Сколько тебе? — Ханава ловит куртку свободной рукой, сгибает колено, не сводя дула с подрагивающего на холодном ветру Ито, прощупывает подкладку быстрыми привычными жестами. — Двадцать два. Поэтому всё будет законно. — Наши клиенты не дураки, а тебе не двенадцать. — Ханава перекидывает куртку обратно, жестом требует бросить её на подсохший за день асфальт и расстегнуть рубашку, на Ито какая-то неуместно пёстрая тряпка по типу гавайских — очевидно с чужого плеча, очевидно — холодная и без карманов, но Ханава не верит в очевидное. — Они и так знают, что всё законно и платят нам за обман. Что-то ещё? — привычное враньё отскакивает от зубов раньше, чем Ханава находится с ответом, не хватало ему ещё жучков в подошве и диктофонов в серьгах. — Я хафу, — Ито чуть улыбается, — есть люди, которым такие нравятся. И отлично говорю по-английски, если ваши заведения работают с иностранцами. По-немецки хуже. Но… — Вряд ли выйдет выдать тебя хотя бы за ученика средней школы, а мы оба знаем, что это самый ходовой товар. К тому же, ты недостаточно смазлив. И красив тоже — недостаточно. — Я достаточно умел, чтобы это компенсировать. — Ито разувается медленно, Ханава отслеживает дулом каждое его движение, слабину даёт лишь когда босые ступни становятся на уже напитавшуюся холодом куртку, задерживает взгляд на дёрнувшихся пальцах. Чтобы перетряхнуть чужие кеды, Ханаве приходится сделать шаг ближе. Вечернее время — самое длинное в жизни любого работающего человека, дорога из офиса к дому — личная вечность; и короткий разговор, помноженный на осторожные движения, затягивает удавку тягучего ожидания на горле. Пока Ито снимает одежду и обувь, пока Ханава перебирает пальцами по рукоятке, силясь согреться, из офиса выходят только двое, один —из вчерашних охранников Андо, второй — из безымянных вакагашира Чошугуми, который прислуживает стороне Тоты. Ханава отмечает, что за вакагаширой Ито следит внимательней, чем за охранником, на мгновение он даже забывает поджимать ногу, и еле заметный рисунок на ногте большого пальца наконец обретает форму — это просто красный треугольник, похожим Андо помечает всех своих мальчиков-хостов, готовых за дополнительную плату предоставить широкий спектр услуг. — Знаешь его? — Ханава ведёт дулом, наконец разрешая Ито обуться — Нет, — качает головой тот, — но я знаю, что вам понравились мои ступни. — Для меня ты староват, — усмехается Ханава, в груди почти перестаёт саднить, в конце концов, он уже слишком давно живёт, чтобы поддаваться всплеску эмоций. Из всех перепятий внутри остаётся только одно чёткое желание — отомстить. За свою слабость Ханава готов мстить изощрённо. Он не пренебрегает личным досмотром, использует его как способ познакомиться ближе только после способа себя обезопасить. — Жаль, — выгибается Ито в руках спокойно, соблазнить он не пытается, — а я рассчитывал использовать это вместо денежного взноса, если вы решите меня принять. — Холодно здесь, — бросает Ханава, на тонких лодыжках он руки задерживает дольше положенного — открыто, — пойдём в машину. Ито идёт впереди, упирающееся в бок дуло ему будто совсем не мешает. Ханава сжимает ладонь на холодной ткани джинс, под пальцами мышцы, зад у этого Ито отличный. Ягодицы упругие, в ладони такие приятнее небольшой девичьей груди. Ханава косится на боковое зеркало машины Андо: со стороны они выглядят как парочка: взрослый мужчина, собственнически прижимающий к себе очередного юного мальчика. На ночных улицах Токио зрелище нередкое. Ито кладёт руки на капот, пока Ханава разбирается с сигнализацией и ключами. Ровная спина, непроницаемый взгляд, лёгкая полуулыбка в уголках губ. Ханава разглядывает его отражение несколько мгновений. И правда ведь середнячок, и месть, окончательно сформировавшись, уже течёт по венам, по позвоночнику следом уже ползёт возбуждение. В машине Ито сразу садится на пассажирское сидение боком, упирается коленом в приборную доску, вторым — в коробку передач. Ханава снова рассматривает его и снова не находит ничего примечательного, в полумраке голубые радужки не разглядеть, а они, пожалуй — то малое, что роднит с хафу — растоптанное силой воли наваждение пропадает окончательно. Теперь Ито — обычный парень, который хочет лёгких денег, он не обременён моральными принципами и к этому возрасту уже познакомился с миром развлечений достаточно близко. Ханава хорошо знает таких, к своим двадцати они отлично понимают, что возраст уходит, и рвутся заработать в последние пять лет как можно больше. Они готовы если не на всё, то на многое. После двадцати пяти только единицы смогут пройти на другую карьерную лестницу — взрослые статусные мужчины сменятся дамами в летах, но и этому срок — года три. К тридцати они уже никому не нужны. Им остаётся или продавать тело за бесценок или сниматься в порно. У Андо много таких, Ханава успел насмотреться. А если ещё и недостаточно привлекателен, не спасёт ни талант брать в горло до упора, ни выбитая акробатикой или какими-нибудь танцами гибкость. От этой обыденности Ханаве хочется зевнуть. Он перебирает запросы клиентов, среди мужчин, которые посещают их клубы, кажется, любителей экзотики нет. Женщин он не помнит, придётся делать запрос младшим администраторам, а это — время. Своё время Ханава ценит, чтобы окупить его, парнишке придется постараться, просто красивых ног недостаточно. Он ведёт пистолетом по внутренней стороне его бедра, в лицо всматривается из-под полуопущенных ресниц. Ито придвигается чуть ближе, стук зубов о железное дуло — еле слышен, проводит языком по тонкому треугольнику мушки, и всё это — без стремления соблазнить. Снова. Ханава привык, что все они готовы стелиться у его ног, и чужая холодная отстранённость, обламывающая все планы, начинает злить. Ломать безразличие — особый вид удовольствия. Далёкое вязкое возбуждение мешается со жгучей яростью. Кто не хочет красиво просить — будет слёзно умолять. — Проблемы? — щурится он, потягивая на себя ворот куртки. — Мне нужен ответ, — тянет уголок рта вверх Ито, он прикусывает дуло только передними зубами. И тёплое дыхание опускается на замёрзшие пальцы Ханавы. — Наглеешь. — Вам нравится, — Ито чуть откидывается назад и айкает. Звук удара громкий и глухой. Ито медленно подносит ладонь к виску, массирует и недовольно морщится. Ханава с недоумением смотрит на открытый бардачок, машинально тянется захлопнуть. Он нависает над Ито, и это становится ошибкой. Ито бьёт ребром ладони в горло, Ханава жмёт на курок и чертыхается — пока он смотрел эротическое шоу, проворный паршивец повернул рычаг предохранителя. Они борются считанные мгновения, ровно до тех пор, пока под ладонью Ханавы не появляется что-то горячее и влажное. Победная ухмылка превращается в болезненный оскал, Ханава хватается за живот. Ито отпихивает его ногой. Он заносит руку с толстым коротким лезвием ещё дважды и бьёт Ханаву в висок. Голову простреливает боль, она широкой лентой стягивает затылок, отзывается где-то внизу, взрывается слепящей вспышкой, в которой сначала пропадают звуки, а только потом свет. Ханава из последних сил сжимает тонкое горло, но неотвратимая темнота поглощает его целиком. Дверцу машины Ито не захлопывает, он старается не касаться руками ничего вокруг, сидения осматривает внимательно, даже уложенные лаком волосы могут сыграть злую шутку. Вещи из куртки Ханавы он перекладывает в свою, прислоняет его указательный палец к сенсору. Экран мигает абстрактной заставкой. Виджеты полупустые, но Ито всё равно долго копается в настройках, выключая блокировку, геолокацию, связь с картой. Переведя в авиарежим, наконец облегчённо выдыхает. Кадык печёт, сглотнуть получается раза с третьего. До своего мотоцикла Ито идёт мучительно долго, хотя тот за углом через три дома. Зиплок в пальцах дрожит, Ито стаскивает тонкие латексные перчатки. Он не знает, уберегут ли они от отпечатков. Просто так делали крутые парни из любимого кино Такасуги. Ито распихивает по пакетам улов: кошелёк, мобильный, пистолет, в другой пакет кладёт окровавленное лезвие. Из сумки берёт новые перчатки, и только надев их, достаёт пахнущие кислым металлом новенькие монетки — теперь нужно вызвать скорую. А что делать дальше — он не знает до сих пор. И чтобы не дать себе увязнуть в сомнениях, рывком отдирает слой грима с носа. Сморгнуть линзы не получается, в зеркале заднего вида теперь переминается растрёпанный человек с двойными зрачками. Ито достаёт из волос ещё одно лезвие. Оттягивать больше не стоит. Отстранённо он отмечает, что тяжкие телесные — не убийство. Впрочем, терять ему нечего. Он сразу решил, как сразу был готов к любому исходу. В телефонной будке концентрация всего зимнего холода. Будка железная и вымерзла насквозь, внутри по стеклу наледь, на ней кто-то остроумный вывел десятки сомнительных фраз. Потёртые кнопки тоже холодные, Ито нагревает своим теплом трубку, только когда дежурный скорой просит назвать данные заявителя. Ито смотрит на каракули по стеклу и почему-то вспоминает, что первая фамилия отца была — Хаяши. Ей он и представляется. Слоги в слово ложатся тяжело и непривычно. Это было так давно, перед их первым долгом. Потом они меняли фамилии ещё пару раз, каждый город давал отцу новых сил придумывать очередные легенды. Ито успел побывать и далёким родственником бывшего премьера, и любимого музыканта Оды Нобунаги, а собой — нет. Ни в детстве, ни потом. Может быть только в Чошугуми немного, пусть теперь эти дни и каждутся безвовзратно далёкими и чужими. Ито оправляет куртку, сбрасывая вызов, целом, если бы не игровая зависимость, отец мог бы быть хорошим человеком. Он даже был. Ито думает об этом, крутя в пальцах последнюю монетку, когда на другом конце провода берут трубку, выбрасывает все мысли об отце из головы — годы не вспоминал, и сейчас незачем. — Кёскэ, — говорит Ито, слушая недовольное «кто?» от Ямагаты. — Спасибо за камеры. — Что-то случилось? — в вопросе тут же появляется напряжённость. — Нет, — Ито улыбается, зная, что даже неестественное сейчас — мучительное на вид — в интонации просочится мягкостью. Совершенно непонятно, как это работает, но работает. — Ты мне очень помог. Будешь в офисе после десяти? Я бы зашёл отблагодарить. — Н-да, — тянет Ямагата подозрительно, — пересменка у меня в час, — он медлит, — Ито? — Будь проще, — тихий короткий смешок, плохая связь вряд ли передаст фальшь, но лучше обезопаситься. — Я тогда зайду. Не теряй. Он кладет трубку на рычаг, прислоняется саднящим от удара виском к выпуклой прорези для оплаты и стоит так долго. По закрытым векам красные всполохи, Ито захлопывает дверцу будки, когда машина скорой заворачивает за угол. Полиция приедет вот-вот, стоит поспешить, токийские правоохранители лютуют, они могут и квартал оцепить. Сейчас тот редкий случай, когда Ито жалеет, что поленился получить водительские другой категории, дрожь по коленям, адреналин толчками вливается в кровь, мешает держать равновесие. Но под колесами уже шоссе. Отсюда до офиса сорок минут. Ито сворачивает на полпути. Он не знает, что ведёт его домой, в место, куда возвращается всё реже. Такасуги уже всерьез предлагает переехать к нему. Такасуги плевать, что так нельзя, что Ито — чужак, в доме кумичо таким не место. Ито не плевать, ему, как и другим наемным работникам Чошугуми, достаточно стычек по совместным делам. Ито всё говорит: у меня есть дом. И всё меньше в это верит. Не он один. Они с Садако по-прежнему переписываются, она фотографирует его бонсаи, он отправляет ей сладости с курьером и половину платы за месяц. Привычка, раздвигающая пропасть между ними. Между люди, которые когда-то были самыми близкими. Семья не по крови. Не по долгу. Ещё одна семья, которую Ито предстоит потерять. Он петляет по знакомым переулкам, давая себе время подумать.