Revenge

      Белая лента, выданная сотрудниками похоронного бюро, которому Юнги передал тело, неприятно жгла ладонь. Горечь. Словно осевшая в каждой клетке кожи, звенящая в ушах, до боли откликающаяся. Сжав полоску в кулак, он разрушено опустил голову — палата обрела гробовую тишину, и он бы усмехнулся от неуместных аналогий, но сил не осталось.       Подбородок ниже к груди, плечи сгорблены — всё обречённо. Сзади подошёл какой-то парень, чуть моложе него самого, и, ободрительно похлопав по спине, сказал, что скоро всё будет готово и Юнги сможет пройти в поминальную комнату. Он снова остался один. Посреди палаты. Где-то там постель, где Виён выдохнул в последний раз, сбоку — неудобный диван, на котором могли бы быть вмятины от тела Мина, но их не было. Оглушающая тишина не способствовала успокоению. Достав телефон из кармана чёрных джинсов, Юнги посмотрел на сиротливый экран, где не покоилось ни единого оповещения, и также суетливо убрал смартфон обратно, поторопившись на выход. Сломлено шагая, он приближался к стеклянным дверям, минуя ряды палат и заполненных коридоров.       Он ехал сюда так быстро, что казалось, после его ждало миллион штрафов за превышение скорости и нарушение правил, но это не имело ни малейшего значения. Хотелось лишь вдохнуть поглубже морозный воздух, остудить голову, чтобы снова нырнуть в сухую одинокую комнату, где он проведёт ближайшие дни, снова в одиночестве. Снег неприятно бил по лицу, покалывая мелкими иглами, но Юнги, не глядя, приземлился на первую попавшуюся скамейку, чтобы снова закурить. Никотин обволакивал лёгкие, выгоняя из клеток кожи неприятный осадок, заменяя собой, и он затягивался, вновь и вновь, выжигая внутри дыру ещё большую, чем уже была.       — Ты что, куришь, мелкий?!       Взгляд взрослого не был наполнен злостью, хотя голосом тот старался сыграть возмущение. Виён возвышался, загораживая собой солнце в углу небольшого дворика, но казалось, что в голосе мужчины проскакивало больше игривых нот, чем воспитательных.       — Я уже не малыш, — нахохлился Юнги, специально затягиваясь ещё раз и выдыхая дым в сторону. — Мне уже семнадцать. Можешь не приглядывать за мной, я сам справлюсь.       Губы от сигареты жгло. Всё ещё было непривычно, но он не пытался показать себя, не выпячивал протест — лишь необходимость, которая позволялась ему. Хван потряс головой, цыкая, но это не работало — Юнги затянулся ещё раз.       — Ты же спортсмен, Юнги-я… — повернув голову и сощурившись, прознёс альфа. — Иди уже, бестолочь. Тэун скоро придёт из больницы.       Имя больно жгло под стать сигарете, иногда прилипающей фильтром к губе, но он проглатывал это всё, желая раствориться в запахе табака.       Напускно и задиристо хмыкнув, подросток затушил бычок о подошву и, едва не потеряв равновесия, обогнул старика, вышагивая к лестнице, ведущей к уличным квартирным коридорам. Он не бежал, старался не прибавлять скорости, лишь бы не показаться суетливым, не тем, кого застукали за чем-то неправильным, но курение, по крайней мере, заглушало тоску и горечь от запаха папы, что потихоньку приобретал странные ноты.       — Эй! Коматозник… — крикнул вдогонку Виён, привлекая к себе внимание и заставляя обернуться. — Ты б хоть на солнце вышел со своими сигаретами, а то и так бледный как поганка.       — Мне не нужно.       «Коматозник» — уже плотно приевшееся, «Поганка» — что-то, что не сильно нравилось самому Хвану, «Сахарок» — что-то достаточно раздражавшее Юнги, и, как говорил Виён, достаточно вредное, чтобы быть похожим на мальчишку. Затянувшись, Мин зачесал мокрые от снега волосы назад и задумчиво выдохнул, прикрыв глаза.       — Эй, сахарный мой, куда бежишь? Тренировка уже прошла, — просипел альфа, стоя возле ступеней, ведущих вниз.       Чужая ладонь сомкнулась на бицепсе, заставляя остановиться, и всё, на что был способен подросток, — это прошипеть куда-то в сторону в безуспешной попытке дёрнуться. Старик смотрел на него с укором, словно ждал, когда он оступится, чтобы наконец направить на верный путь, но всё работало в противовес его задумке.       — Да, блять! Хватит! — крикнул Юнги, прожигая взглядом чужую руку. Излишне дёрнув конечностью, он увлёк Виёна ближе, заставляя того шагнуть навстречу, чтобы посмотреть в глаза с высоты своего роста. — Хватит меня трогать! Я иду в больницу.       Зрительный контакт не прерывался — оба стояли неподвижно, подобно статуям, пару минут словно соревновались, но это всё ещё было простым разговором. Выпустив неокрепший феромон, Мин оскалился, наблюдая, как тот действует на Хвана, но старик лишь усмехнулся, изображая доброе подобие улыбки.       — Не стоит. Тэун просил тебя не приходить пока. — Сухая рука опустилась вниз, давая пространство, но парень всё равно чувствовал себя на мушке. Виён смотрел пристально, вчитывался в его лицо, позволяя себе оставить в уголках глаз лёгкую улыбку, что в конечном счёте путало.       — Да кто ты такой, чтобы решать?! — прошипел Мин, сжимая кулаки. Он отделял каждое слово, бил ими наотмашь, потому что внутри саднило и рвало на части. — Ты мне, блять, не отец!       — Не выражайся, мелочь. — Тяжёлая ладонь легла на макушку, слегка трепля тёмные волосы, что едва закрывали уши. Мужчина говорил обречённо, но Юнги едва ли угадывал это в нотах чужого голоса. — Иди вон лучше возьми дополнительное время и позанимайся. Скоро соревнования.       — Да к чёрту их! Всё равно не платят.       Тогда всё только начиналось, и сейчас он отчётливо вкушал конец. Чувство одиночества накрывало с новой силой, и, выплюнув из себя никотиновый дым, альфа склонился к воротнику куртки, так и не открывая глаз. От ткани исходил табачный аромат, совершенно разнящийся с тем, которым пропахли руки, сжимающие сигарету, абсолютно настоящим. Зарываясь носом в полиэстер, отыскивая осевшие ноты, Юнги дышал чаще, находя спокойствие там, где ожидал меньше всего. Вещи будто пахли домом, которого давно уже не было, несмотря на богатую квартиру, хороший счёт в банке и прочее, — всё мирское чуждо и неважно, и даже запах играл не такую важную роль, как когда-то казалось, но в нём было спокойствие. Расплывающееся по венам спокойствие.       Поднявшись со скамейки, неловко отряхнув джинсы, Юнги подтянул ближе полы куртки и засеменил внутрь больницы, туда, где на минус первом этаже располагались поминальные залы, где предстояло провести прощание до похорон.       — Эй… ну что ты, всё с ним будет хорошо. Ты же знаешь своего папу, — с улыбкой сказал Виён, притягивая парнишку за плечи ближе к себе. Он обнимал одной рукой, сжимая пальцы, но от этого было не так больно, как от слов врача о том, что он не мог приходить к папе. — Юнги-я, всё будет хорошо. Просто делай то, что ты умеешь. Покажи Тэуну, что он ещё должен остаться и заглянуть на финал. Он не станет пропускать такое важное событие сына.       Голос старика дрожал еле слышно, но Юнги даже не находил в себе сил, чтобы уловить это.       Спуск по ступеням не занял много времени. На ходу расстёгивая куртку, спустив один рукав, чтобы натянуть на чёрную толстовку белую ленту, Юнги влетел в помещение как раз тогда, когда на стол поставили последнюю, третью, плошку с рисом, а белые цветы уже лежали повсюду, источая едкий аромат. Сбоку донёсся голос, и, повернув голову, Мин заметил того же паренька из бюро, который говорил что-то слишком быстро, слишком отработано, чтобы он мог разобрать хоть слово. Виски предательски сдавливало, предложения пролетали мимо сознания, но процесс был настолько знаком, будто в последний раз произошёл не много лет назад, а лишь вчера.       — Мы оставим журналы для записи тут, господин Мин, — чуть медленнее произнёс парень и положил на верх стойки при входе две плотных тетради. Одна для имён, другая для сумм, всё упорядочено. — Еда готова, всё подготовлено во втором зале, так что всё хорошо, вы можете на нас положиться. Так как омег в вашей семье нет, наши сотрудники сами подадут закуски и прочее.       Парень суетился, стараясь вложить в слова как можно больше серьёзности, но это лишь веселило, неоправданно вырывая смешки из груди. Оперевшись рукой на стойку, Юнги прикрыл глаза, вслушиваясь в сумбурные звуки, и резко выдохнул:       — Никто не придёт, — пауза, подобная смерти, но такая необходимая сейчас. — Не суетись, малыш. Не для кого стараться. У нас никого нет, кроме нас самих. Теперь только я.       Второй рукав стянут, куртка полетела на пол прямо при входе, и Юнги двинулся вперёд, оставляя за спиной ошарашенного сотрудника ритуального бюро, который наспех был вызван в больницу, мотивированный лишней суммой наличности сверху.       Шаг за шагом приближаясь к алтарю, на котором стояла огромная фотография Хван Виёна, Юнги сжимался всё сильнее, словно уменьшаясь в размере. Ноги едва коснулись границы поклонного ковра, и он упал на колени, судорожно кланяясь тому, кто вырастил его. Слёзы непроизвольно прыснули из глаз, этого было чертовски недостаточно, чтобы выразить всю боль и благодарность, но это было всем, что он мог дать теперь. Деньги, цветы, водка и рис — всё подготовлено и оставлено в память, и теперь он сам тут, заключённый со своими воспоминаниями на ближайшие три дня, чтобы полностью проглотить рвущуюся наружу вину.       Колени начали ныть, но Юнги не двигался, не смея подняться, так и оставаясь скрученным. Лоб до боли упирался в деревянный пол; за всё время он уловил лишь один единственный звук — закрытие отъезжающей двери, когда вышел сотрудник, оставив его наедине с собственным разрывающим сердцебиением. Когда умер папа, три дня, проведённых в таком же зале перед похоронами, казалось, пролетели за секунду, но сейчас минуты растягивались в часы, предрекая, что ближайшие семьдесят два станут слишком долгими.       В прошлый раз здесь он не прикасался к фото, не возлагал цветы, не проверял имена и не пересчитывал деньги, внесённые как соболезнование. У Тэуна было много людей, кто хотел с ним попрощаться, но Юнги бунтовал, отсиживаясь в дальнем углу, и лишь ночи давили особенно сильно, когда смешавшиеся запахи десятков человек оседали в комнате.       — Уснул? — шепнул Виён в темноте. Альфа не вставал, всё также лежал на полу, наплевав на ноющие суставы.       Хван остался сам. Юнги не просил его, хотя вряд ли смог бы выдержать всё в одиночку, но ни разу не пожаловался, ни разу не заикнулся о том, что ему нужна помощь. Руки уже были окрашены в красный, за душой стояли мелкие убийства, но это всё ещё не могло спасти, всё ещё было недостаточным, чтобы УСПЕТЬ.       — Да.       И ответ казался такой глупостью. Противоречивость гложила, разлагая на мелкие частицы, но, отвернувшись к стене, упираясь в неё коленями, Юнги продолжал свой бунт, где-то на задворках сознания радуясь тому, что Виён был рядом, но никогда не сказал бы этого вслух. Не привязываться уже казалось непосильной задачей.       — Ты же знаешь, что он никогда не винил тебя, да?       Юнги молчал. Не мог ответить, глотая тупые слёзы, душа всхлипы, надеясь, что Виён останется неподвижным, не встанет с пола и не подойдёт ближе — не увидит. По привычке сдерживая собственный феромон, что прорывался наружу горечью, Мин перевернулся на спину, бросая взгляд на свод потолка.       — Это не важно, Виён, — осипшим голосом произнёс Юнги, ощущая, как в уши затекали собственные дорожки слёз. — Ты чувствуешь мой феромон?       Сердце в груди сжалось, на секунды, кажется, переставая качать кровь по артериям. Он ждал ответа, хотя понимал, что на пожилого альфу абсолютно точно не влиял, но этот вопрос сквозил личной болью, кричал и молил о том, что ему необходима поддержка, и Юнги искренне надеялся, что Хван распознает этот знак.       — Я раньше любил гулять в лесу. С палками или бегать, как когда-то. Ты пахнешь моей юностью, Юнги-я… Мне приятно вспоминать то время. Ты даришь спокойствие.       Воспоминания давили, непроизвольно всплывая в голове, и хотелось лишь заткнуть уши, скрыться от них, будто они могли не найти его в таком ненадёжном укрытии. Не имея ни малейшего понятия, сколько часов прошло или же минуло лишь пару мгновений, Юнги лёг на живот, вытягивая ноги, пряча лицо в сгибах локтей перед собой.       Никто не придёт. Абсолютно точно. Он один с этой болью, уродливо разлитой по внутренностям, а рядом лишь фото человека, на которое он не смел смотреть, пугаясь собственной неготовности. Слабость. Наверное, теперь он мог понять Чимина, что из раза в раз повторял о том, что он слабый, а Мин пытался переубедить, доказать обратное, но сейчас отчётливо понимал, что это невозможно.       Виён успел увидеть омегу, что пах как альфа и будоражил сознание. Успел утолить свой интерес, который был так похож на отцовское благословение, но все мысли Юнги были не об этом. Не об их разговоре, что остался тайной, не о реакции Чимина, но о том, что было после. О том, что случилось перед злополучным звонком, и он терялся, пытаясь понять, что бы на это сказал Хван.       Последнее, что Юнги обсуждал с ним, — симпатичную мордашку омеги и его резкий характер. Чимин понравился ему. Хмыкнув в пол, альфа прошёлся носом по собственным запястьям, полностью уверенный в том, что Пак не мог не понравиться.       — Первенство. Ты молодец, мелкий, — горделиво произнёс Виён, семеня следом на улицу.       Соревновательный полигон остался позади, Юнги почти бежал, снова столкнувшись с малоизвестным мужчиной возле раздевалки. Ветер разматывал едва отросшие волосы, путал пряди, пока Мин убегал вперёд, надеясь как можно скорее очутиться дома.       — Ты говорил с ним?       Ступор. Медленно повернувшись к Хвану, что беспринципно задал простой вопрос, стоя позади, Юнги нахмурился, пытаясь разгадать чужие помыслы.       — Ты же не думаешь, что я слепой, а, сахарный мой? — прищурился Виён, укладывая руку на его плечо и сразу сжимая. — Он мне не нравится. Не связывайся с ним.       В противовес сказанному перед Мином возникло чужое лицо. Настолько авторитетное, что казалось, могло решить любые проблемы. Господин Ким слонялся возле него уже не первый день, но именно сейчас особенно активизировался, словно чувствовал, что в его помощи была отчётливая необходимость.       Прокручивая в голове чужие слова, Юнги удалялся от стадиона, не дожидаясь пожилого альфу, спеша убраться отсюда, забыть и выбросить из мыслей предложение, озвученное не в первый раз.       Едкий аромат белых цветов вторгался в сознание, вороша память и смазывая возникшие картинки прошлого. Сморщившись, альфа поднялся, усаживаясь на пятки, и запрокинул голову назад, глядя в бездушный потолок. Света было мало, но этого было явно достаточно для того, кто уже и так во тьме, а остальным не обязательно. Юнги шумно выдохнул и отполз к стене, упираясь в неё спиной. Секунда, другая — свет моргнул и стал слабее, пару ламп выключили, погружая зал в уже непривычную темноту. Она была готова напасть, сковать под собой, пережевать и выплюнуть, но он держался. Прикрыв веки, судорожно сжимая пальцы на согнутом колене, Юнги думал только о том, как сильно хотелось курить, но выйти сейчас казалось неправильным. Никотин бы помог. Или табак. Его запах.       — Юнги! — вскрикнул Виён, преграждая собой выход из квартиры — Ты что, совсем не понимаешь, что это бандитская кодла?!       Он молчал. Не отвечал, потому что нечего. Папе становилось хуже, Юнги не мог даже войти в его палату, не причиняя ему боли, и всё, что оставалось, — это последовать за предложением Ким Намджуна. Даже если имя окажется выдумкой, даже если всё — чёртов фарс, это буквально последний шанс, чтобы помочь, но на пути стоял старик, прикрывающий своим сухим телом выход из обшарпанной квартиры.       — Отойди, — прошептал Мин, скрипя зубами.       — Ты не пойдёшь!       — Ты… — он вздохнул, смиряясь с тем, что собирался сказать. — Ты мне никто, чтобы указывать.       Слова пропадали вместе с кислородом, что будто перестал существовать в прихожей. Виён, напротив, трясся, борясь со злостью и волнением, а Юнги принимал самое разрушающее решение в своей жизни.       — Ах, никто?! — смешливо вскрикнул старик, отходя от дверного косяка и пропуская его наружу. — Ну иди. Иди. Я пойду следом. Ты пойдёшь только вместе со мной. И плевать, что там хотел твой господин-важный хрен.       Воспоминания ломали. Пожирали, одаривая прессингом изнутри. Ненавидя каждое мгновенье, проходящее мимо, Юнги судорожно стянул чёрную резинку с запястья и завязал небрежную кичку на затылке, собрав волосы. Каждая мысль казалась преступной, словно он отвлекался от действительно важного, действительно ценного. Впереди первая ночь, и он впервые один в подобном месте. Наказывая других смертью, он никогда не задумывался о том, что снова встретит чью-то и сам, уповая на то, что близких нет и не было.       С фотографии смотрело неприветливое лицо Виёна — сухое, строгое, такое, каким он привык его видеть. Едкое. На треноге на границе цветочного покрова красовался моложавый старик — последнее фото, что было сделано порядка шести лет назад, но Юнги помнил этот день, словно он был вчера.       — Сядь нормально. У нас должно быть хоть одно фото! — протянул Мин, усаживаясь на высокий стул.       — Да на кой тебе фото со мной, лучше бы омегу себе нашёл!       Скривившись на чужую фразу, Юнги подобрал с пола пульт, на который стоило лишь нажать, чтобы фото попало в печать, и скривил губы. Улыбка не использовалась так давно, что уже была забыта. Несвоевременна, но вряд ли нежеланна.       — Ты такой деревянный, коматозник. Ну-ка, давай расслабься. — Сжав его плечи, Виён размял мышцы, будто это бы помогло, выгнало из тела противные оковы, но это не работало.       Не тогда, когда он успел забыть, как выглядело его лицо, постоянно пряча его за маской. Не тогда, когда отблеск убийств протянулся за ним яркой полосой. Юнги сам захотел прийти сюда — стало вдруг неожиданно важным иметь хоть что-то, связывающее его с реальностью, с прошлым, с семьёй.       — Просто сядь рядом, Виён, — спокойно произнёс Юнги, перебрасывая из одной ладони в другую крошечный пульт. — Сделай это для меня.       Махнув головой, старик опустился на соседний стул, не сводя глаз с Мина, но не сказал ни слова. Достаточно близко, чтобы чувствовать жар, исходящий от кожи, чтобы соприкасаться коленями, но недостаточно, чтобы быть честными.       На рассвете этого дня Юнги едва не попался, едва не словил пулю в ответ, и лишь скорость реакций помогла вернуться домой, в просторную, но одинокую квартиру, где даже стены мучили сознание. Это было важным — чтобы у Хвана было их фото, потому что другая ошибка может привести к тому, что оно понадобится.       Пальцы слегка тряслись, но Хван делал вид, что не замечал этого, пусть и смотрел в упор, не отрываясь от узловатых пальцев альфы. Щелчок, резкая вспышка, следом приглушённая темнота. Циклорама за спинами исключительно белого цвета, словно фото на документы. Проморгавшись, Юнги повернулся в сторону Виёна и осёкся. Тот замер, в упор глядя в зафиксированный объектив, почти не двигаясь. Худое лицо с выпирающими скулами не выражало никаких эмоций — старик будто опешил, уходя в себя после вспышки. Осторожно коснувшись чужого плеча, Мин потряс его, привлекая к себе внимание, но мужчина не шевелился.       — Эй?.. — участливо спросил альфа, нагибаясь к сухому лицу, покрытому морщинами. — Ты в норме?       — А?       Хван был дезориентирован. Не понимая причины, Юнги поднялся и встал напротив старика, всё ещё придерживая того за плечо. Ехидство и спесь сошли за секунду — мужчина явно вспомнил что-то, что ввергло его в такое состояние, и сожаление пробило брешь в груди. Снова ошибка, снова он сделал что-то не то, решив прийти сюда, заботясь лишь о своих чувствах.       — Чего вскочил, дефектный? — оклемавшись, спросил Виён, отпихивая от себя его руки. Морщины на лбу стали ещё более явными, тон отдавал недовольством. — Давай уже сделаем, что ты там хотел. Я собирался приготовить куриные лапки, а это не быстро.       Позже, спустя несколько месяцев, когда Юнги в очередной раз привёз продукты в чужой дом, он застал Хвана сидящим на полу спальни. Тот не слышал, как он вошёл, и это было последним разом, когда он воспользовался своим ключом. В пальцах старика было зажато фото, и он был в полной уверенности, что оно то самое, с того дня. Хотел даже посмеяться над чужой сентиментальностью, но, подойдя ближе, встав за сгорбленной спиной, увидел вместо себя совершенно другого человека на фотографии. Виён и Тэун. Старик и его папа, окружённые циклорамой белого цвета, и именно вырезка этой фотографии украсила зал для прощания восемь лет назад.       Пульс забился чаще. Юнги подтянул колени ближе к груди, прикрыв глаза, — он делал фото с Виёном для той же цели, но всегда думал, что, несмотря на возраст, учитывая его работу, воспользоваться им придётся именно для него самого. Мерзкий пот облепил спину, пока он зарывался пальцами в корни волос, не замечая, как сползла резинка, как пряди разметались по мокрому лицу. Старость никогда не была достаточной причиной, чтобы Виён казался слабым или немощным, но попытки старика уберечь Мина оставались бездумными, почти слепыми, так что болезнь снова взяла верх над кем-то близким, и Юнги мало что смог сделать.       Из соседних залов он слышал короткие подвывания, чей-то плач, но сам не проронил ни звука, сидя в темноте просторной комнаты, заполненной цветами. Именно сейчас хотелось не быть в одиночестве, именно сейчас отчаянно хотелось просить о помощи, но тот, кто мог бы её дать, — был далеко, в стенах собственной квартиры, и Юнги мог бы поклясться, что Чимину было даже хуже, чем ему самому.       На кончиках пальцев осели крохи чужого тепла, что так и не выветрились за ночь и прошедший день. Они обжигали фаланги, утекали под кожу, позволяя наслаждаться собой, разгадывать остатки впитавшегося феромона, но этого было мало. Опустив голову на колени, уперевшись в них лбом, Юнги прикрыл глаза, теряясь в выборе — вдохнуть поглубже, замешать табак и цветы ванили с той тошнотворной сладостью, что стояла в зале, или сократить вдохи, не пропускать в грудную клетку больше необходимой дозы кислорода. Время текло слишком медленно, напротив зала для прощания с усопшим был подготовлен второй — с низкими столами, накрытыми поминальной едой, которой было явно слишком много, но плевать.       Неважно, сможет ли он поесть, неважно, как выползет отсюда, но он пройдёт это до конца, потому что это всё ещё оставалось единственным верным выбором. Перед глазами стояло чужое лицо — точёные скулы, пухлые губы и щёки, обрамлённые дорожками слёз. Чимин горел над ним, также не в состоянии сделать собственный выбор, но омега хотя бы смог принять его личный. Боль в теле до неузнаваемости смешалась с душевной, Юнги не позволял ей захватить свой организм, лишь надеялся, что хотя бы тут смог помочь.       «Я признался ему?..» — Задрав голову, Мин ошарашенно посмотрел в потолок, пугаясь собственных решений.       Пальцы непроизвольно сжимались на предплечьях, он принимал последствия, гнался за финальным осознанием, мельтешившим где-то вдали. Соперничество сменилось на интерес не сразу, но забота добила окончательно. Улёгшись на пол, по привычке отвернувшись к стене, чтобы видеть рубеж, Юнги тяжело выдохнул, намеренно выпуская больше собственного феромона в воздух, желая затопить им всё вокруг, заглушить сковывающий запах смерти.

«Ты пахнешь смертью, Пак Чимин».

      Такая очевидная мысль, что настигла его когда-то, теперь разрывала в клочья. Смерть окружала Юнги, так преступно давно вилась рядом, захватывая каждый отрезок жизни, что теперь собственные слова казались шуткой. Он единственный, кто нёс её. Резко поднявшись на ноги, слегка путая ориентиры в комнате, альфа подошёл к раздвижным дверям в зал и потянул створки, закрывая их. Никто не придёт, так и был ли смысл держать их открытыми? Чимин мог бы, но это настолько же небезопасно, насколько безрассудно в его состоянии, так что Юнги не ждал. Вернувшись на прежнее место, он сбито похлопал себя по карманам, выуживая почти пустую пачку на пару с зажигалкой, и, оглянувшись на курильни с тянущимися дымными линиями, утекающими к потолку, вытащил сигарету, сразу чиркая зажигалкой.       Никотин проник в лёгкие за долю секунды, заставляя прошипеть сквозь зубы, выпустить дым. Рассмеявшись в пустоту, Мин затянулся ещё раз. Жадно. Жаждуще. Словно это было последним, что он мог сделать. Губы обхватывали белый фильтр, пока на языке оседала табачная горечь, схожая с тем запахом, что дарил надежду. На улице наверняка уже наступила ночь, но в комнате на минус первом этаже всё ещё не было окон, а часы он намеренно игнорировал. Затяжка, ещё одна. Докурив, Юнги затушил окурок о собственную подошву и отложил его к стене рядом с пачкой.       Теперь всё выглядело правильнее. Хотя бы на минутку. Лесные тёплые ноты, амбра, кора… Всё так верно смешалось с табачным ядом, заглушая вонючие похоронные венки, и альфа наконец вдохнул полной грудью, окончательно принимая мысль о том, что он действительно сделает для Чимина всё возможное, лишь бы уберечь. Вовсе не потому что тот отбрасывал его в прошлое, напоминал о папе или был его возможностью выбраться из порочного круга, а потому, что был достоин этого, потому, что чувства били набатом, поглощая его без остатка.       Жар сковывал тело. Неминуемо и неконтролируемо.       Чимин метался по дивану, сминая старую простынь: тело будто сковано в тиски, а он уже не единожды пытался подняться, но течка накрывала снова и снова, заставляя скулить в подушку, пропитанную чужим ароматом. Лицо опухло от слёз, стремящихся наружу, губы искусаны в кровь, но всё, что он чувствовал, — злость на собственное бессилие, на глупую сущность, что накладывала свой мерзкий отпечаток. Но что-то ломалось в нём, слово «омега» больше не крошило внутренности, предрекая истерику. Пак злился на свою сущность лишь потому, что не мог выбраться за пределы квартиры и быть там, где должен был быть по определению.       — Сука… — прошипел Чимин, сжимая в пальцах края постельного белья.       Он лежал на животе, безотрывно глядя на дверь, и надеялся просто уйти, просто добраться до больницы и быть рядом, потому что знал, что должен. Потому что это было правильным выбором. В голове до сих пор вспыхивали воспоминания о прошедшей ночи, чужое горячее тело под его собственным и полное единение с мужчиной, что пошёл на всё это ради него. И он бы соврал, если бы сказал, что никто не жертвовал ничем ради него, но это впервые было взаимно. Стыд растекался по сердцу, но Чимин не мог совладать с самим собой, полностью отдаваясь тем чувствам, что отталкивал слишком долго. Мягкие черты лица, округлые губы, сумасшедшая забота — то, о чём он не мог перестать думать, пока, упав с дивана на пол, карабкался к выходу.       Неважно, хватит ли сил на весь путь, но он доберётся до больницы и попробует отдать хотя бы часть того, что получил сам.       «Я не эгоист, блять», — сжав зубы, сказал он сам себе, не издавая ни звука.       Локти тёрлись о половицы, кожа полыхала, но, с трудом сев на колени, всё ещё ощущая накатывающую боль, разрывающую живот, Чимин сбито выдохнул, собираясь с силами для последнего рывка. Ладони упёрты в пол, одно движение — и он на ногах, но это вряд ли было настолько сложным хоть раз. Почему-то в голове всплыл Тэхён, и все мысли сместились в горечь, но он не мог продолжать жалеть, наконец принимая себя. Шипя, сквозь пульсацию по всему телу он поднялся, стараясь удерживать равновесие. Шаг за шагом преодолевая расстояние к прихожей, Чимин, не глядя, схватил куртку, суетливо обулся и выскользнул из квартиры.       Мерцающие огоньки повсюду заставляли щуриться. Стоя на выходе из парадной, Пак подтянул ладонь ко лбу, закрываясь, будто от солнца. Огромный пуховик не сковывал движения, но домашние штаны облепляли взмокшую кожу, заставляя трястись на морозе. Приближающийся Новый Год накладывал на Сеул свои отпечатки, и жизнь в центре никогда ещё не казалась настолько несвоевременной в своей радости. Бесконечные огни, сияние и весёлые песенки, что лились из-за дверей ближайших магазинов. Теряясь, Чимин ткнул на экран телефона, проверяя вызванное в лифте такси, и ему впервые хотелось вернуться в темноту дома, скрыться в собственных стенах, что закрывали будто кокон, уберегая его. Растирая пустоту между подушечек пальцев, ощущая фантомное тепло, он судорожно оборачивался, оглядывая улицу, надеясь, что машина уже подъехала. Боль опоясывала тело, но он скалился, проглатывая её, не обращая внимания.       Захлопнув за собой дверь, выйдя из такси, абсолютно не помня себя на протяжении всей поездки, Чимин вперился взглядом в десятки окон больничного комплекса, словно намеревался найти ответ в одном из них, но тщетно. Собирая носками ботинок снег, шаркая и едва не спотыкаясь, он двигался к стеклянным дверям, ни на секунду не замедляясь. В голове пульсировала навязчивая мысль — он должен быть там. Неважно, что произойдёт, неважно, какой ценой, но он впервые чувствовал физическую необходимость быть рядом с кем-то. Дарить тепло, от которого остались лишь крошки, которых едва хватало на него самого, но теперь отчётливо хотелось отдать и их.       Минуя ресепшен и первые повороты длинного коридора до лестницы, Пак пытался придумать слова. Те самые, что скажет в своё оправдание, те, что станут его прикрытием и маской для того, чтобы быть здесь, но мысли душила пустота, а он неотвратимо спускался к последней ступени, ведущей на минус первый этаж. Запах благовоний и цветов тошнотворно отбивался в сознании, путал, смещая вектор обоняния с лесной коры и амбры на слащавый вкус белых хризантем, осевший на языке. Ноги сами вели его к цели: он подходил к комнате с едва приоткрытой створкой двери и чувствовал, как пот собирался под одеждой. Капли стекали вдоль позвоночника, ладони тряслись, разлучая пальцы, а Чимин метр за метром приближался к заветной поминальной комнате со знакомым именем на табличке.       Одним движением расстегнув молнию, сильно дёрнув за собачку, едва не вырвав её, Чимин поравнялся с дверью и, суматошно дыша, резко остановился. До слуха долетел грубый голос, что отбивался в воспоминаниях как враждебный, а ноздри забились запахом смерти. Не той, что обитала тут, в десятках комнат для прощаний с усопшими, но той, что въелась в кожу одного единственного человека, черпавшего её руками, как воду. Оперевшись ладонью на стену, другой стянув с плеча куртку, давая себе вздохнуть, Чимин пытался уловить обрывки чужих фраз, складывая их в единые предложения, но жар в теле размазывал мысли, путал сознание, мешая. Пульсация разлеталась от шеи до кончиков пальцев, он едва не задыхался от собственного феромона, отчётливо ощущая его, но не смел сделать и шага назад, понимая, что должен быть здесь.       «Прими мои соболезнования, Юнги», — послышалось за тонкой перегородкой, а в противовес по обонянию ударила горечь.       Он не мог видеть альфу, не знал, в каком положении тот находился, но хотелось выть, царапать стену от того, насколько тоскливый дух исходил из комнаты. Это разрушало, било наотмашь, сворачивало в узел всё естество, и Чимин заскулил еле слышно, реагируя на феромон, сочившийся через просвет двери. Силы покидали его. Медленно оседая на пол, протирая коленями холодную плитку, омега не прекращал издавать звуки, похожие на вой, но так отличавшиеся от него — лишь тоска и разделение чужой боли. Голоса из комнаты смешались в единый ритм, он не различал ни одного, только густой воздух позволял понять, что Юнги там, за стеной, совсем один в компании с человеком, что не приносил хороших новостей.       Створка отъехала в сторону, и, очнувшись от громкого звука, Чимин встрепенулся, подскакивая на ноги. Слипшиеся от снега и пота волосы упали на лоб, преграждая обзор, но он ясно улавливал удушающий запах ладана и крови, что сочился от человека, ступившего в коридор минусового этажа больницы. Ярость просыпалась в каждой клетке кожи, заманивала к себе, полностью забирая контроль, и Пак, не думая, ринулся вперёд, сметая мужчину и подминая его к стене собственным телом.       — Какого чёрта?! — прохрипел он, пока пальцы стискивали лацканы пиджака, натягивая чёрную ткань. — Вы что, блять, даже тут не можете оставить его в покое?       Дыхание прерывалось. Чёрные глаза смотрели прямо в его собственные, но омега не страшился ни секунды, лишь сильнее натягивая плотный хлопок. Ухмылка на тёмных губах сбивала с толку — Пак боялся рассматривать чужое лицо, отводил взгляд, но ни на мгновение не ослаблял хватки. Полный решимости, полный горечи и боли, разделённой с кем-то другим, — нечто новое для него, но такое ценное, что отдавать просто так он не собирался.       — А ты забавный, — сухо произнёс Намджун, укладывая свою ладонь поверх его, но не отдирая рук от пиджака. — Истинный последователь Сокджина.       Голос сквозил презрительностью. Крупные пальцы сжимали хрупкие, будто мужчина надеялся причинить боль, но Чимин не реагировал. Это чувство давно атрофировалось в его теле, лишь один человек доставлял ему боль, но он позволял это, смакуя каждую ноту этого бессилия перед Юнги.       — Вас тут нахрен быть не должно, — еле слышно произнёс Пак, рвано хватая воздух губами в попытке насытиться чем-то другим, не тем феромоном, что завоевательски впечатывался в его рецепторы. — Вы…       Он закашлялся. Путая ориентиры, переставая ощущать тяжесть ткани в руках. Картинки перед глазами смазывались в единый фон, сквозящий белыми проплешинами, — Чимин «падал». Пульсация в шее: его железа отчаянно реагировала на сильного альфу рядом, ограждая омегу от него. Природа боролась на его стороне, не позволяя шагнуть в подозрительную близость, воздействовать, давить и подчинять — это лишь его прерогатива, и он продолжал кашлять, едва не выплёвывая лёгкие на больничную плитку, заходясь в хрипах, сгибаясь в теле, вынужденный оторвать ладони от чужой одежды.       — Вы…       Разглядывая грубое лицо, идеальное в своих чётких линиях, Чимин продолжал кашлять от нехватки кислорода, отшагивая назад, но внезапно рассмеялся. Сумасшествие топило его. Феромон мужчины окутывал тело, но он едва ли замечал это, найдя в воздухе осевший след Юнги. Суставы скручивало от фантомной боли, которую должен был причинить Ким Намджун, но тихий смех отталкивал того всё дальше от сознания Пака. Лесные ноты снова спасали, не позволяя кому-то другому взять верх. Выпрямившись, с вызовом посмотрев в чёрные глаза, омега хмыкнул, надеясь, что оставался неуслышанным там, за дверью, которую Намджун прикрыл, как только вышел из поминального зала.       — Совесть для вас понятие неизвестное, да? — спросил Чимин, на секунду запрокинув голову и выдохнув, прежде чем снова столкнулся со стеклянным взглядом. Он выпускал крохи феромона, пытался давить, но не видел и секунды собственного влияния. — Забавно, блять, что я вообще должен это объяснять.       Намджун смотрел с усмешкой. Она была повсюду — в его взгляде, в игре тёмных губ, в редкой мимике. Этот человек знал Чимина достаточно хорошо, даже если не видел его большую часть жизни, он знал, что сильнее многих, знал, что сил у Пака не хватит, но омега лишь ухмыльнулся в ответ. Нечто тянулось сквозь стены, опадало каплями на его тело, оседало на кончике языка.       Снова стиснув кулаки на чужой одежде, Чимин вдохнул полной грудью, принимая то, что так стремилось к нему. Лес окутывал, проникал в вены и артерии, находил новые закоулки в его организме, придавая сил. Дрожь прошлась от железы к туловищу, ниже по линии солнечного сплетения, к животу, к горячему средоточению пульсации, и он поднял взгляд на альфу, что со зловещей улыбкой смотрел на него сверху вниз.       — Что ты пытаешься сделать, Пак Чимин? — чужая пасть растянулась в насмешливом оскале. Ким Намджун явно уловил в воздухе изначальную попытку подавить его и лишь забавлялся от этого.       — Я? Я не пытаюсь.       Напитанное тело сквозило силой. Новой, неизведанной, той, которой Чимин не умел управлять, но, казалось, мог. Отпустив пиджак альфы, он медленно разгладил образовавшиеся складки, напоследок похлопав того по груди, и облизнулся. Течка всё ещё удерживала его, пусть и сходила на нет благодаря Юнги, но это было не всем, что тот дал ему. Перебирая пальцами воздух, следом покручивая запястьями, Пак смотрел на собственные конечности так, будто видел впервые. Он почти не слышал запах ладана и крови — это больше не имело значения. Лишь амбра и кора, нагретая солнцем, вели его дальше. Размяв шею, Чимин усмехнулся, опустив голову, — понимание пришло только сейчас.       — Я не пытаюсь, — повторил он шёпотом. — Я делаю.       Резко дёрнувшись, омега шагнул вперёд, высоко задрав голову, чтобы ни на секунду не потерять зрительного контакта. Он просто смотрел, оттесняя мужчину к стене, пока железа разрождалась ярким запахом табака и леса, смешанных ещё ночью, но только сейчас взявших власть. Тягучесть в теле по-новому манила, и Чимин шёл за ней, наконец видя смятение в лице сильного альфы. Полностью прижав Намджуна к стене, так и не коснувшись его, Пак прошёлся языком по краю собственных зубов и встал на носочки, чтобы дотянуться до чужого уха.       — Вас. Тут. Быть. Не. Должно, — с придыханием сказал он, обдавая смуглую кожу жаром, отдавая больше своего феромона в пространство мужчины.       — Тебе не кажется, что…       — Тш-ш… — Положив руку на распахнутый рот, прерывая фразу, Чимин зарокотал, выпуская ещё больше их общего запаха, наблюдая, как драконьи глаза наливались чернотой и смятением одновременно. — Я же сказал. Сейчас не тот момент, когда вы можете приходить к нему. Так что просто уходите.       Всего секунда, которую Чимин заметил настолько явно, — замешательство. Ким Намджун не трясся, не падал перед ним на колени, но эта новая веха, новая энергия на мгновенье пробила брешь, заставляя альфу услышать его.       — Не знал, что ты умеешь быть омегой, — в очередной раз усмехнулся Намджун, отшагивая в сторону, чтобы обойти Пака.       Гулкий стук каблуков деловых ботинок отдалялся, пока Чимин оставался на месте, вперившись взглядом в опустевший угол, где только что стоял мужчина. Дыхание походило на суматошное, словно он не мог поймать правильный ритм, а шаги, раздающиеся всё дальше, внезапно стихли, заставляя обернуться.       — Сокджин мог бы научить тебя этому раньше, но, кажется, Юнги справился лучше.       Зарычав вслед альфе, среагировав на знакомое имя, слетевшее с чужих губ, Пак опёрся ладонью на стену, до боли напрягая пальцы. Господина Кима больше не было в опасной близости, но резкие запахи навалились разом, провоцируя белый шум в сознании. Носовые пазухи забило зловоние смерти, огненный узел в животе почти умолял открыть дверь, ворваться к Юнги — взять или отдаться, но он лишь сглотнул скопившуюся слюну, отшагивая назад.       «Не сейчас», — уговаривал он самого себя, отдаляясь от поминальной комнаты.       Как бы сильно ни хотелось вломиться, вдохнуть манящий запах, слизать его со светлой шеи, Чимин не позволял себе этого. Было нечто другое, что главенствовало в голове куда больше, чем природа, очевидно пытавшаяся забрать контроль, — новые желания и страх их воплощения. Проходя уже знакомый путь до лестницы, он на ходу натягивал куртку на плечи, желая скорее очутиться на улице, втянуть носом морозный воздух и забыться в нём, обновляя лёгкие.       Злость контрастировала с призрачной необходимостью остаться, но он никак не мог разгадать, на кого она была направлена. Ворох чувств и эмоций, подобно клубку змей, кишел внутри на пару с пульсацией внизу живота, и последняя пугающе не раздражала его. Тело горело, одежда неприятно липла к коже, пока ступень за ступенью Чимин выбирался из похоронного логова минусового этажа больницы, так и не увидев того, ради кого пришёл, придумав тысячи оправданий. Остаться или нет — выбор никогда не был настолько сложным, но решение уйти впервые будто подсвечивалось зелёным светом, маяча о правильности. Снова коридор, набитый людьми, снова ресепшен и стеклянные двери, открывающие вид на улицу. Пак почти бежал, задыхаясь в самом себе, храня два запаха в ореоле феромона вокруг.       Снег уколами ударил в лицо, заставляя сморщиться, но Чимин не останавливался. Он не вызывал такси — не знал конечной точки. Опустевшая квартира не привлекала, угрожая мучить, и, ускорившись, чтобы не передумать, Пак двигался вниз по улице, постепенно отдаляясь от больницы, взамен приближаясь к жилому району. С видом домов внутри загоралось желание оградить Юнги от подобных посещений, пресечь их на корню. Слабость одолевала тело, но ноги несли вперёд, невзирая ни на что. Пальцы сжимали телефон в кармане куртки, он путался в своих выводах, будто сходил с ума — как никогда прежде хотелось поговорить с Тэхёном, но эта опция всё ещё была недоступна.       На контрасте вспомнив лицо Ким Намджуна, что скалился на все его фразы, Чимин зарычал в ворот куртки, прибавляя шага.       — А это ваш сын? — с необычайной нежностью спросил Намджун, присаживаясь на корточки перед ребёнком девяти лет, одетым в умилительный официальный костюм. — Альфа?       — Ну что вы! — рассмеялся Пак Миндже, притягивая мужа за талию ближе к себе, не отрывая взгляда от Чимина. — Омега, конечно. Посмотрите на него, он же такой хорошенький.       Деловая встреча, замаскированная под званый ужин, давно перешла в неофициальную часть. Десяток гостей сновали по гостиной, цедя шампанское, что отец достал из личной коллекции, лишь бы муж — Пак Сумин — насладился выпивкой, не скучая в окружении грозных мужчин, пытавшихся выбить партнёрство с ними.       — Джун-и, ты всё такой же непроницательный, — усмехнулся подошедший омега, скрестив руки на груди, насколько позволял бокал, сжатый пальцами. — Ты посмотри… Такой милашка. Привет, кроха, меня зовут Сокджин.       Наклонившись, Сокджин, не церемонясь, опустил свою тёплую ладонь на округлую щёчку, поглаживая с нежностью. Чимин смотрел на красивого омегу перед собой, вдыхал пары его приторного феромона, что в сравнении с остальными в комнате разительно отличался. Мужчина перед ним выглядел слишком красивым. Мягкие поглаживания успокаивали, наконец позволяя немного отвлечься от утомительной встречи взрослых, и Чимин не отрывал взгляда от такого же любопытного напротив, подставляясь под ласку, всё ещё крепко удерживая ладонь папы маленькими пальчиками.       — Ты же Чимин, малыш? — спросил омега, пытливо склоняясь ближе.       — Мгм, Пак Чимин, — горделиво произнёс мальчик, оборачиваясь к родителям. — Пак, как мои отец и папа.       — Ну конечно.       Мягко улыбаясь, Сокджин выпрямился, шагнув к Ким Намджуну, застывшему рядом, что-то зашептав ему на ухо, наслаждаясь оторопелой реакцией мужчины. Начав смеяться, омега поднял бокал, лениво чокаясь с отцом Чимина, и начал было отходить от них, когда альфа схватил крупное запястье.       — Чего ты добиваешься? — прошипел Намджун достаточно громко, чтобы всё семейство Пак уловило его враждебный тон.       — Я? Я — ничего, Джун. Всего лишь демонстрирую твою несостоятельность и неспособность управлять делами, как и различать очевидное.       Мысли о Ким Сокджине неприятно теребили память, но сердце грелось от картинок, всплывших в голове. Намджун был слаб перед сильным омегой, и преимущество Сокджина была именно в его вторичном поле. На секунду остановившись, Чимин растерянно посмотрел перед собой, угадывая в здании через дорогу дом Хосока. Он хотел заставить всех отстраниться, и тело само приволоклось сюда, к человеку, который мог это устроить или хотя бы приблизить эту вероятность к отметке в единицу. Аккуратность собственных движений напрягала — такого ещё не было. Даже шаг стал плавнее, путая омегу на контрасте с прошлым, когда терпкая сила сочилась из кожи, обволакивая всех вокруг. Но слабость Ким Намджуна перед сущностью раскрыла совсем иную сторону.       Когда-то давно Чимин отрёкся от этого, так и не распознав природной участи, уготованной ему по определению, по вторичному полу. Даже встретив Сокджина в подростковом возрасте после всего пережитого, он продолжал отрицать свою суть, отказывался верить в то, что можно быть действительно сильным омегой. Так на руку играл феромон, что многие путали, принимая его за альфу, и Чимин умело комбинировал свои способности и данные, переняв от Кима лишь навыки манипуляции. Лишь бы запутать, лишь бы отдалить, не дать залезть себе в душу, ткнуть каждого лицом в землю и доказать, что он сильный, что он доминировал — этого всегда было достаточно.       Наркотик помогал, но теперь, лишившись его, растеряв былую спесь и веру в себя, Чимин, казалось, открывал нечто новое. Он бы ни за что не справился с Намджуном, разве что приняв увеличенную дозу, но это было недоступно. В мыслях горело желание защитить, оградить Юнги, и в этот момент наружу прорвалось неизведанное — омежье. То, чем умело пользовался Сокджин, завоевав себе место во главе огромной компании и её теневой стороны. Это пугало и путало, такая неопределённость и смена векторов набросились слишком резко, но ощущение, что он мог так всегда, — не покидало. Сжав ладони в кулаки внутри карманов, Чимин перебежал перекрёсток по диагонали, игнорируя сигналы машин, приближаясь ко входу в чужую парадную. Сердце отбивало рваный ритм, яркий запах окружал его, вырывался и смешивался с морозным воздухом, пока железа заходилась в пульсации, а пальцы уже тянулись к домофону.       Всего один шаг — последняя попытка, чтобы никто не приближался к Мину хотя бы до окончания похорон, хотя бы пока не истечёт срок их уговора, а дальше альфа сам решит, что будет делать. Но почему-то хотелось надеяться, что произошедшее ночью было и правда от того, что у Юнги появились чувства, а не из желания помочь.       «Да какой альфа пойдёт на такое?!» — фыркнул сам себе Чимин, слушая монотонный набор звонка, ожидая ответа из квартиры.       Он шумно сглотнул, сжимая пальцы на дверной ручке, — много какой альфа. За спиной гудели машины, но Пак оставался неподвижным, неожиданно испугавшись. Он делал это с таким огромным количеством мужчин, что сейчас вдруг начало казаться, что Юнги мог всего лишь поддаться на его феромон, как и другие. Пусть его сила уже не была столь яркой, как раньше, но Мин провёл наедине с ним слишком много времени, вступал в контакт слишком часто. В коммутаторе послышался чужой голос, но Чимин молчал, вцепившись взглядом в трещину на стене, покусывая мягкие губы, что совсем недавно целовали Юнги.

«Ты нравишься мне, Чимин. Это не феромон».

      Такие яркие слова отбивались в сознании, сигнализировали о ненужности сомнений, но страх обгонял их. Принять чувства этого альфы оказалось не легче, чем осознать свои, но всё внутри переворачивалось уже столько дней, что дальше игнорировать это было бессмысленным. Чимин мог оставаться слепым для кого угодно вокруг, но не для самого себя, пусть вслух он и не стал бы говорить этого.       Писк открытия двери отвлёк от мыслей, и Пак дёрнул ручку, которую сжимал так долго, наконец проходя в парадную, торопясь к лифтам. Путь слишком знакомый, почти заученный — для сотрудника, он был дома у Хосока непозволительно много раз. Эта квартира часто служила местом, где он мог наскоро обработать раны, выпить, поспать, если не хотелось идти домой, и тем местом, где к нему хотя бы притворно прислушаются. «Мы не друзья», — продолжали повторять они оба, но всё же назывались скорее так, чем «начальник-подчинённый».       Сейчас Чимин шёл сюда лишь по одной причине — не дать кому бы то ни было приблизиться к Юнги. Альфа заслуживал времени, чтобы пережить горе, и Пак, как никто другой, понимал это. В груди свербило, память навязывала воспоминания о похоронах родителей, и это уничтожало, заставляя замедлиться, но он не позволял себе, приближаясь к заранее приоткрытой для него двери в квартиру Чона.       — Хосок, — прохрипел Пак, ступая в прихожую, мотая головой из стороны в сторону, чтобы отбросить наваждение воспоминаний. — Сука, где ты?! Я знаю, что Юнги просил тебя об отпуске, так какого чёр… та…       Проглотив конец фразы, Чимин затормозил на повороте в гостиную огромного пентхауса, а крик в голове заглушил все остальные мысли. Он не мог говорить, не мог думать, не мог шевелиться, лишь слюна во рту скапливалась особенно быстро, словно его вот-вот стошнит. Перед огромными панорамными окнами на диване сидел Тэхён. Тот повернулся на звук, словно ждал его с первого гудка домофона, с поворота дверной ручки, чтобы открыть дверь. Зрительный контакт установился сразу и не прерывался ни на секунду, пока сердце грозилось выпрыгнуть из груди.       — Да. Какого чёрта, Чимин, — грустно ухмыльнулся омега, подбирая колени к себе и утыкаясь в них подбородком.       Он отвернулся. И Чимин понимал, что Тэхён имел на это полное право, как и на то, чтобы избить его, замучить, прикончить, но друг лишь отвернулся, сосредотачиваясь на виде из окна, и это почему-то било гораздо сильнее, гораздо глубже.       — Тэхён… — позвал Пак, боязливо шагая ближе, подходя к спинке дивана вплотную. — Я… Ты… Как ты?       Хотелось ударить себя. Сложно было бы придумать вопрос тупее, чем тот, что прозвучал вслух. Мыслей роилось так много, что выбрать верную казалось нереальным. Тэхён здесь, в чужой квартире, в квартире Хосока, и выглядел так, словно был тут достаточное количество времени, чтобы привыкнуть и считать домом. Медленно поднимаясь, не обращая внимания на Чимина, Ким проскользнул к окну, вставая почти впритык, оставляя на стекле следы дыхания.       — Как я?.. Забавный вопрос, Чим, — хмыкнул он, скрещивая руки на груди. — Я ждал тебя. Так долго.       В чужом голосе сквозили разочарование и боль. Тэхён не оборачивался, но позволял подойти ближе, явно улавливая тихие шаги Пака по направлению к себе. В воздухе завис горький аромат фиалки, ранящий сильнее слов, — он ещё никогда прежде не был таким из-за Чимина. Ни в моменты ссор, ни в минуты передоза, когда друг боялся за него, ни на похоронах родителей — ни в один из них феромон Тэхёна не был таким кричащим. Буквально молящим об объяснении, о том, чтобы туман рассеялся, чтобы слова нашли свой угол, уговорив омегу сдаться, вернуться к Чимину душой и сердцем.       — Мне жаль, — прошептал Пак, опасливо кладя руку на чужое плечо, едва надавливая пальцами. В глазах застыли слёзы, что напрашивались сами собой, абсолютно не поддаваясь контролю. — Я слишком сильно люблю тебя, чтобы оставаться рядом и беспокоить.       Не меняя положения, наблюдая за ними через тёмное отражение, Ким запрокинул голову назад и рассмеялся. Плечи сотрясались, а истерический хохот вырывался наружу, заставляя Чимина отпрянуть. Обернувшись, Тэхён жадно смотрел на него, не скрывая ярости во взгляде. Он шагал навстречу, обдавая горячим феромоном, что жалил каждую клетку кожи, отравляя всё изнутри, и, наверное, Пак ещё никогда не испытывал этого на себе, хотя сам не единожды топил друга в своей желчи. В носу саднило, казалось, это чувство за секунду добралось до лёгких, по пути обжигая горло.       — Беспокоить? Ты вообще в курсе, что на меня пытались напасть в больнице? В курсе, что Хосок забрал меня жить к себе?! — Тэхён распалялся. Тыча пальцем в его грудь, он говорил всё громче, не замечая, как Чимин морщился от причиняемой боли. — Я, блять, ждал тебя! И кто тут любил, так это я, но знаешь что? — С силой пихнув Пака в плечо, он резко схватил его за ворот куртки, притягивая ближе и шипя в лицо: — Это неважно, потому что спасибо тебе, что скинул всё на Хосока. Со мной рядом был тот, кто правда заинтересован и беспокоился, пока все повреждения заживали.       — Тэхён, — попытался прошептать Чимин, опуская руку на чужую ладонь. Температура тела повышалась до критической — запах омеги, близкого на протяжении всей жизни, разрушал на пару с пульсирующей течкой. Голова начинала болеть от того, как сильно он нахмурился, как било по перепонкам шипение друга.       — Нет! — Оттолкнув его, Тэхён рассмеялся, но в этом смехе не было и грамма веселья, лишь боль, зашифрованная в усмешку. Разведя руки в стороны, он обвёл ими очертания гостиной, ломано отшагивая к дивану, словно сил оставаться на ногах больше не было. — Ты ведь даже сейчас пришёл не ко мне, а сюда. Что тебе нужно, Чимин?       — Я. Блять, мне очень жаль. Но ты ведь даже не понимаешь, что происходит, Тэ!       — Так объясни мне уже!       Наблюдая, как омега рухнул в диванные подушки, подбирая одну из них ближе к себе и утыкаясь в неё носом, испуская в ткань раздражённый выдох, Чимин сгорбился. Правда разрывала, пока запахи, скопившиеся рядом, сводили с ума. Сладость табака, приправленная листвой, горечь лимона в убийственной фиалке и фантомный, едва уловимый, почти погасший мускусный аромат апельсиновых цветов — всего слишком много, и это давило едва ли меньше, чем смотрящий сквозь него Тэхён. Невозможность рассказать другу о том, чем он в действительности занимался, уничтожала уже не впервые, но это так ни разу и не было озвучено вслух. Нельзя. Опасно. И, смакуя эту мысль, продолжая уговаривать себя, выдумывая компромиссы, Чимин опустился на корточки перед диваном, поднимая взгляд на Кима.       — Не могу, — прошептал Пак, чувствуя, как по пояснице расползалась яркая болезненная вспышка, отдающая в низ живота.       — Ну конечно. — Тэхён, наверное, впервые не замечал состояния Чимина или мастерски делал вид, но это беспокоило не так, как возможность действительно потерять его навсегда. Внимательно следя за тем, как Пак проглатывал тяжёлые вздохи, он продолжил: — Как и всегда. Уходи, Чимин. Хосок ещё не дома, так что тебе тут делать нечего.       Сердце ухнуло вниз. Едва не потеряв равновесие от чужой холодности, что сбивала с ног, Чимин сжал зубы, решаясь. Слишком много переменных, слишком большая потеря — и он как никогда жалел о том, что оставил Тэхёна, что намеренно отдалился от него уже давно, существуя почти автономно на протяжении нескольких лет, с тех самых пор, как тот застал его передозировку.       — На тебя напал Джон, — выпалил Пак, полностью оседая на пол, заключая колени в объятие собственных рук. — Его люди.       — Ч-чего?       — Я просто не мог… Боже, блять, это так глупо, — горько усмехнувшись, он зарылся лицом в предплечье, уходя из-под чужого растерянного взгляда и постепенно смягчающегося запаха. — Защитить тебя иначе?..       — Чимин, ты должен обратиться в полицию, если это он. Что ты сделаешь, если в следующий раз это будешь ты? Какого чёрта он вообще объявился?       Тэхён суетился. Резко подскочив на ноги, он прошипел, схватившись за бедро, и также быстро опустился обратно. Ярость сменилась на растерянность и страх, что оседали в комнате неподъёмным грузом. Закрыв руками лицо, он остервенело тёр его, мыча в ладони что-то нечленораздельное.       — Полиция… — цыкнул Чимин, поднимая голову. — Тэ-тэ, это так не работает.       — Но ты сам не справишься. Что ты сделаешь? Те фото в твоём кабинете... — осёкшись, Тэхён склонился к Паку, сползая на край дивана, говоря медленнее и тише, но лишь на секунду. — Ты поэтому устроился к Хосоку в детективное агентство?       — Можно и так сказать.       — Иди сюда. Сядь.       Похлопав по подушке рядом с собой, Ким смахнул синюю чёлку и повернулся боком к взбирающемуся на диван Чимину. Он смотрел не отрываясь, блуждал взглядом по угасшему и похудевшему лицу, словно, наконец, считал сигнал, заметил появившуюся слабость. Протянув руку, Тэхён коснулся впалой скулы друга, с излишней нежностью поглаживая её.       Долгожданная близость сбивала с толку. Спокойствие. Тэхён всегда приносил его, залечивал растерзанную душу, рассеивая боль и смятение, и это тепло разливалось внутри огромными волнами. Сбрасывая с себя наваждение, медленно выдыхая, Чимин опасливо накрыл чужую ладонь своей, прощупывая длинные пальцы, задевая тонкую кожу спадающим с мизинца кольцом. Потираясь щекой, сильнее впечатываясь в аккуратную руку, дарившую ласку, он прокручивал в голове совсем иные касания, вспоминал другой запах, всё ещё хранившийся в клетках кожи, и новый виток потерянности начал скручиваться вокруг горла. Он так и не показался Юнги, так и не смог разобраться, но отчего-то сейчас всё становилось отчётливо ясным, достаточно было раскрыть рот, чтобы это стало реальностью. Неотвратимо.       — Что ты собирался сделать? — переходя на белые пряди, пропуская их между пальцев, спросил Тэхён. Его голос едва проникал в гудящий рой мыслей, выуживал Чимина в настоящее, отдалял от воспоминаний об альфе, который был совсем один. Ким говорил еле слышно, но тревога сквозила в каждом его слове. Он продолжал почёсывать голову Пака, смотря в упор, и в этих тёмных глазах Чимин видел панику, которую хотелось стереть. — Ты же не сможешь убить человека. Мы можем попросить Хосока приставить к тебе охрану, или тот парень у тебя дома — это и есть…       — Я влюбился, Тэхён, — отрезал он, совсем не слыша себя из-за сердечного ритма, отбивающегося в ушах.       Стук, следом ещё несколько. Аритмия наращивала темп, и звуки разрывали голову и тело, заставляя жаться ближе к Тэхёну. Хотелось утонуть в его мягких руках, позволить позаботиться о себе, наконец закончить гонку с самим собой, выиграть в которой невозможно. Воодушевление на грани паники — эмоции одолевали, и Чимин отчаянно радовался тому, что смог переключить друга на что-то другое, что-то более важное, чем угрожающе опасный мужчина, что шёл за ним по пятам.       — Чимин? — Тэхён сам сдвинулся ближе, окружая своими объятиями и выдыхая в волосы. Он отвлекал. Завлекал к себе, в настоящую реальность, где было озвучено такое сокровенное и непозволительное ранее. — Как я не заметил…       Ким вдохнул глубже, снимая слой чужого запаха с кончиков светлых прядей, перемещаясь ниже, к шее, где средоточие смешанных феромонов было особенно сильным. Хватка длинных пальцев на плече стала сильнее, объятья крепче — Тэхён изучал его, разгадывал сказанное, заставляя сжаться. Чимин не должен был быть здесь. Его манила больница, тёмная комната, погружённая в чужой аромат, бивший сквозь стены, и это казалось самым важным, но таким же непонятным, как и очевидным.       — От тебя пахнет лесом. Так спокойно… Это он?       — Я не знаю, что делать. Я не понимаю, такого ещё не было, — пробормотал Чимин в складки чужой футболки, собравшейся на груди. — Он какой-то другой, а я… вот такой, Тэ-тэ.       Маленькие пальцы сжали одежду на спине, отказываясь отпускать Тэхёна, хоть он и не пытался отстраниться. Чувства захлёстывали. Он наконец мог сказать другу всё, что держал в себе так долго. Всё, что гложило. В очередной раз пользуясь тем, что тот выслушает, но наконец не виня себя. Эта откровенность, которой не было слишком долго, теперь вырывалась наружу, круша всё на своём пути.       — Ты омега, Чим. Всегда им был. — Низкий голос обволакивал, убаюкивал, чаруя собой, и Пак шёл за ним, успокаиваясь и растворяясь. — Знаешь, я ждал, когда это день настанет. Когда ты почувствуешь это. — Что-то будто осталось неозвученным, не произнесённым вслух. Тэхён осторожно стянул с него дутую куртку, следом поглаживая лопатки, и в этом всём крылась какая-то другая истина, кричащая о правильности происходящего. — Это не страшно. Мне кажется, что я испытываю что-то подобное, но скажи — этот альфа делает тебя счастливым?       Приподнявшись, Чимин потупил взгляд, с непониманием рассматривая расслабленное лицо омеги. Близость распаляла сознание, путая память, заставляя стыдиться Тэхёна, поднимая картинки прошлого, где они существовали лишь вдвоём, но теперь всё неминуемо менялось. Слова о схожей влюблённости Кима должны были уколоть, растянуться ревностью, но Чимин лишь моргал учащённо в попытке найти ответ. Счастье казалось столь эфемерным, неосязаемым, но оно было. В непрекращающихся приступах, в ноющей боли, в моментах, когда внутренности выкручивало наружу, — Юнги всегда оставался рядом, протягивая руку, даря себя, и это уже давно не было только феромоном, удачно подходившим ему.       — Думаю, да. Если это можно назвать так. — Скручивая собственные запястья, почёсывая фаланги пальцев, Чимин отвернулся, надеясь спрятаться, но Тэхён опередил его, хватая за подбородок, возвращая к себе.       — Ты не станешь слабым, если позволишь себе это, — прошептал Ким, крепко удерживая его лицо, когда в прихожей послышался шум, но они не отрывали взглядов друг от друга. — Просто разреши себе, Чимин.       Звуки приближались. Тяжесть обуви била по полу, следом раздались приближающиеся более глухие шаги, но Пак продолжал смотреть на Тэхёна, утопая в его мягком взгляде, вдыхая крохи успокоившегося феромона, что снова утихомиривал его течку, как когда-то. Вибрация проходилась от шеи до кончиков пальцев, пока в нос ввинчивался свежий запах апельсиновых цветов.       — Птенчик, я закончил… Чимин? — Хосока не было видно, он стоял за спиной, но чужая растерянность была очевидна. Чон не ожидал наткнуться на него в собственном доме, а феромон засквозил воинственностью, попыткой защитить.       — Всё будет хорошо. Это правильно, — тихо добавил Тэхён, заботливо зачёсывая светлую чёлку назад, открывая лицо, и тут же отклонился в сторону, чтобы посмотреть на вошедшего альфу. — Привет, Хосок. Ты рано.       Несколько секунд Чимин не шевелился. Вцепившись в локти друга, он старался дышать ровно, не выплёскивать очевидный феромон, но присутствие чужого альфы заставляло организм реагировать. Пот крупными каплями стекал по позвоночнику, следом шла дрожь, и цветочно-табачный запах становился сильнее, ярче. Пак видел, как нахмурился Тэхён, но Хосок подходил к ним ближе, отбивая расстояние глухими шагами. Пальцы сжались, царапая ногтями нежную кожу Кима, но Чимин лишь дышал глубже, стараясь сконцентрироваться. Перед глазами плыли белые пятна — инородный запах проникал в сознание, причиняя боль, и он не мог сосредоточиться.       Вдох, ещё один. Прикусив губу, Пак запрокинул голову назад, слыша отголоски сбитых вопросов Тэхёна, но не реагировал.       — Эй, Минни! — Хосок звучал требовательно. Отрезвляюще тряс за плечо, но это только провоцировало конвульсии по всему телу. — Ты сюда помереть пришёл? Где Юнги? Что с тобой?       Задыхаясь от апельсина, поразившего лёгкие, Пак давился кашлем, мотая головой в попытке сбросить омут боли, но он никуда не исчезал, лишь нанизывался на шею крепче, обвиваясь тугой верёвкой.       — Юнги? — Тэхён вклинивался в разговор, мешая своими вопросами, снова отдаляя от того, зачем Чимин вообще пришёл сюда.       — Тш, птенчик. Потом.       Чужие руки отлепили его собственные от омеги, отрывая пальцы от исцарапанной кожи. Чимин чувствовал, как Чон подхватил его под коленями и лопатками, и горячие прикосновения лавой растеклись по телу, заставляя скулить: не тот альфа. Пугающее осознание снова пробиралось в мысли, но Пак не видел ничего вокруг, морщась от влажности джинсов и уколов от контакта с крупными ладонями Хосока.       — Ты меня слышишь? — Потолок сменился на сосредоточенное лицо альфы. Чимин растекался, пока его несли куда-то, а по спине расползалось пятно боли от соприкосновения с другими руками. — Я тебя сейчас в ванну швырну. Ты горишь!       — Нахер, — прошептал Пак, обвивая своей ладонью шею Хосока, вытягивая себя выше, ближе к мужчине. Он почти поравнялся с ним, смог подтянуть тело, заглянуть в глаза. — Скажи, чтобы к нему не приходили. Я видел Намджуна.       — Что?       — Я, блять, убью каждого нахрен, кто придёт к нему в ближайшие дни, — прошипел Чимин, сильнее стискивая пальцы на чужой шее, не отрывая взгляда. — Ты разрешил отпуск, Хо. Держи своё тупое слово.       Плечом он различал взбешённый ритм сердцебиения альфы, но не мог видеть его лица — перед глазами всё плыло, в носу першил аромат апельсиновых цветов, вызывающих тошноту, и Чимин больше не собирался это терпеть. Ёрзая, выбираясь из крепкой хватки, он почти рухнул на пол на пороге ванной комнаты, лишь бы отдалиться. Ладони упёрлись в стену, Хосок отступил дальше, где-то на периферии он слышал феромон Тэхёна, но всё было неважным — не тем ответом, ради которого Чимин пришёл сюда.       — Звони Чонгуку, — заполошно произнёс омега, опираясь на дверной косяк, хищно смотря на альфу перед собой, что даже уличную одежду снять не успел. Необходимость добиться главной цели наконец вышла на первый план, и он не обращал внимания на стоящего за спиной Чона Тэхёна, жадно следящего за их диалогом.       — Чимин, я в состоянии…       — Звони, блять! — перебив альфу, Чимин сгорбился от усиленной пульсации в животе. Обняв себя одной рукой, уловив, как по спине прокатились мурашки, он усмехнулся и задержал дыхание. — Вы все не умеете держать своё вонючее слово. Ваши обещания нихрена не значат. Дайте ему попрощаться!       Понимая, что, возможно, сболтнул лишнего, он прикусил язык, устремляясь к выходу из квартиры. В голове бушевали мысли. Перескакивая с одной на другую, Чимин плёлся, опираясь на стену в коридоре, совершенно не слыша сбитые фразы друга, едкие – Хосока; это становилось неважным, пока он вспоминал Юнги и пытался отдалить от себя чужеродный запах, сковывающий дыхание. Слёзы стояли в глазах, но Пак не позволял ни одной скользнуть по щекам. Куртка осталась в гостиной, и, ломано развернувшись, Чимин встретился глазами с Тэхёном, напуганным до одури.       — Куртка, — прохрипел он, глядя на друга, но тот стоял на месте, отказываясь реагировать. — Тэхён! Отдай куртку!       Хосок возник из ниоткуда. Его запах резко обволок тело, пока альфа, схватившись за тонкое горло, прижимал его к стене. Рваное дыхание обдавало лицо, но Чимин не реагировал, лишь смеялся натужно, выпуская свой запах в ответ. Железа под чужими пальцами разрождалась горечью, что смешивалась с ароматом фиалки и цветов апельсина, жаляще проникая в крупное тело альфы, но это не имело значения.       — Не смей на него кричать. Я отвезу тебя домой. — Махнув Тэхёну, Хосок отступил назад, стараясь не подпускать вырывающегося Чимина к другу. — Дай куртку, птенчик. Я позабочусь о нём.       Расстояние между ними позволяло напасть, позволяло подавить как минимум Тэхёна, как максимум задеть альфу, но Чимин не стремился к этому, пытался лишь отдалить от себя чужую сущность. Жар расплывался по венам, захватывая всё большую площадь тела, пока омега следил за чужими передвижениями. Тэхён скрылся из вида, пропадая за стенами гостиной, Хосок стоял поодаль, провожая его, но явно не желая выпускать из виду Чимина, что на его взгляд представлял опасность.       — Какой день? — спокойно спросил Хосок в пустое мгновенье, которое они делили на двоих.       — Иди к чёрту, Хо.       — Я спросил тебя, какой день течки, ты – отвечаешь, — растягивая буквы, уточнил Чон, склонив голову к плечу, не отрывая взгляда от выпрямившегося омеги. — Всё просто.       В груди зарождался смех, но он не соскальзывал с губ, только заставлял трястись в сдерживаемой агонии, грозился вырваться наружу. Оттолкнувшись от стены, шагнув навстречу мужчине, Чимин проскользнул мимо, задев его своим плечом, наконец склоняясь над обувью. Движения сбиты, руки не слушались, но он продолжал натягивать кроссовки, путаясь в шнурках, — скорее бы уйти, исчезнуть, вернуться в собственную квартиру и потонуть в веренице запахов всего лишь двоих. Только его и Юнги. Только спокойствие.       Тихий шёпот Тэхёна прервал разбитые мысли, привлекая к себе внимание. Поднявшись, излишне быстро справившись с обувью, Чимин столкнулся с глазами друга. Ким стоял на стыке комнат, опасливо вытягивая вперёд руку с дутым пуховиком, дышал чаще, но быстро перевёл взгляд на Хосока, будто спрашивал разрешения, будто это было важнее, чем друг, знакомый с детства. Наблюдая за развернувшейся немой сценой, Чимин закипал. Смех снова грозился прорваться, обдать лёгкие, срываясь с губ, и Пак больше не отказывал себе.              — Как мило, — рассмеялся он, неотрывно следя за Тэхёном. — Ты что, даже подходить ко мне не станешь?       — Тебе нужен альфа, Чимин. Я чувствую. — Ким напрягся, стараясь не втягивать воздух, а в его глазах стояла мольба, обращённая к распределителю, пусть он и обращался исключительно к Чимину. — Этот альфа тебе не подходит. Твой ждёт тебя дома.       Дом. Слишком размытое понятие сейчас, но омега понимал, что друг прав. Пусть Юнги не было в стенах квартиры — его запах хранился в вещах, в мельчайших пылинках, в пепельнице, набитой окурками. Повсюду.       Шагнув ближе, невзирая на дёрнувшегося Хосока, Чимин вырвал пуховик из аккуратных длинных пальцев, сразу натягивая его на себя, и двинулся к выходу из пентхауса. За спиной послышался облегчённый выдох, напряжение в разреженном воздухе улетучивалось, а Пак уже рьяно нажимал кнопку вызова лифта, не дожидаясь, когда следом за ним выйдет кто-то ещё. Боковым зрением замечая, как Хосок приблизился к Тэхёну, как обнял его, поцеловав в висок, омега сморщился, теряя нить реальности. Он мог получать то же самое, мог довольствоваться отведённой ролью, но противился, и, казалось, что Юнги принимал это, но сейчас это всё же не имело значения.       Сгущённый мускусный аромат апельсиновых цветов нагнал в дверях лифта. Хосок придержал створку, ныряя в кабину, и запаха вдруг стало слишком много.       — Ты пришёл ко мне или к Тэхёну?       — К тебе, но Тэ-тэ стал приятным бонусом, — ответил Чимин, опираясь на поручень у стены лифта. — Не знаю, насколько ты в курсе, так что раскрывать не планирую, но отьебитесь от Юнги со своими заказами.       Смешок нагнал сознание уже на первом этаже. Казалось, что Хосок не воспринимал его всерьёз, не верил в угрозы, хотя по усиленному феромону можно было сказать иначе, но ставка на то, что это происходило из-за Тэхёна, вероятно, играла лучше.       Морозный ветер обдал горячие щёки, стоило лишь шагнуть на улицу. Он путал волосы, забирался под распахнутую куртку, заставляя раздражённо шипеть. Не глядя назад, Чимин двинулся к брошенной у парадной Ламборгини и обернулся уже у двери, требуя разблокировать замок. Пальцы сжимали едва заметную ручку до тех пор, пока сигнал и свет фар не дал понять, что можно залезать внутрь. Нетерпеливо зажав кнопку, открыв окна, омега плотнее укутался в пуховик, не желая вдыхать пары тяжёлого мускуса, насыщать ими свой организм. Хосок обходил капот, что-то бормоча себе под нос, пока Чимин нарочито медленно пристёгивал ремень безопасности поверх скомканной куртки.       — Что с Тэхёном? — спросил он сразу как Чон сел на водительское место и завёл мотор.       — А что с Юнги?       Машина медленно выворачивала на проезжую часть, перестраиваясь в левый ряд, давая Паку секунды передышки от встречных вопросов. Сжимая пальцы на хрупких коленях, он наблюдал за городом сквозь лобовое стекло. Слишком празднично. Слишком много следов Нового года, который должен был радовать, но в мыслях возникал лишь образ Юнги, лежавшего рядом, вспоминался его трясущийся голос, и от предвкушения праздника не оставалось и следа.       — Оставьте его, Хосок. Правда. Я прошу тебя как друга, — излишне тихо произнёс Чимин, ковыряясь в джинсовой ткани ногтями. — Если что-то срочное, я могу выполнить за него.       — Ты как думаешь — я похож на слепого?       — Чего?       — Чимин… — Хосок выглядел уставшим. Разочарованным, но даже не злым. Встав на светофоре, альфа опустил подбородок, выдыхая куда-то вниз, и перевёл взгляд на Пака. — Ты ослаб. Не знаю, что с тобой случилось за два месяца, но не думаю, что ты способен сейчас что-то сделать. Отдых нужен тут только тебе.       Чужие слова отбивались по слуху одновременно с сигналами клаксонов автомобилей позади. Стук сердца едва заглушал всё происходящее, но Чимин кусал губы, не сводя взгляда с распределителя, пряча руки в карманы куртки. Хотелось наброситься. Доказать, переубедить, но собственная неуверенность сквозила тем же самым, вопреки противоположным словам Тэхёна, вопреки всему. Пальцы сжаты в кулаки, зубы стиснуты — Пак держался лишь благодаря зимнему воздуху, проникающему в салон через открытые окна.       — Я никого не отправлял к нему. Если Ким Намджун пришёл, это сугубо его желание. Я тут бессилен, — утомлённо продолжил альфа, ёжась на сиденье от ветра. — Так что… Что у вас с Шугой?       — Не твоего ума дело.       Ворочаясь на сиденье, Чимин вытащил руки из карманов, скрещивая их на груди, и отвернулся к окну. К нему подбирались линии чужого феромона, застывающие в воздухе, жаляще облизывали кожу, проникая под неё, выгоняя лесные ноты, доводя до рычания и сбитого дыхания. Он не смотрел на Чона, только следил за дорогой, надеясь скорее шагнуть в свою квартиру, прийти в чувство, вернуться в больницу, успеть.       — Ты его уже трахнул? — насмешливо спросил Хосок, вынуждая повернуться к нему.       — Блять… — Зачесав светлые пряди назад двумя руками, Чимин рассматривал альфу. Привычная едкость, но отчего-то потухший взгляд привлекали внимание, контрастируя, и он не хотел реагировать на очередной выпад. — Ты можешь просто молча отвезти меня домой?       — Что, неужто он тебя трахнул? Не поверю ни за что.       Нахально-насмешливый тембр раздирал ушные перепонки. Противоречия вспыхивали в груди одно за другим, Пак медлил с ответом, наверное, впервые в жизни — правда казалась такой заманчивой, почти хвастливой, но в то же время далёкой, недостойной. Не сводя взгляда с Хосока, следя, как тот, оперевшись одной рукой на дверь, второй прокручивал руль, Чимин порыкивал, вытаскивая из глубины ранее неизвестные реакции — защитить альфу, снизить вероятность малейшего унижения для Юнги.       — А если да, то что? Может, мне спросить про Тэхёна? — выплюнул парень, едва не клацая зубами, приближаясь к распределителю, но, заметив его усмешку, вцепился в ремень безопасности двумя руками, морщась от неприятных догадок. — Хотя нет, заткнись! Даже слышать не хочу, как ты уговорил его переехать к тебе!       — Я бы и не рассказал, — излишне резко ответил Чон.       Удивлённо скользнув взглядом по напрягшемуся телу альфы, Чимин не заметил, как они припарковались у входа в его жилой комплекс. Он продолжал разглядывать вздутые вены на руках мужчины, то, как пальцы впивались в кожаную обивку руля. Даже несмотря на задувавший ветер, чужой запах бил наотмашь, затуманивая разум, сквозя защитой: Хосок не собирался делиться чем бы то ни было о Тэхёне, и это сбивало с толку. Раньше лишь сам Пак был таким.       — Давай. Сам до квартиры дойдёшь? Приехали.       Повернувшись к окну, различив очертания собственного дома, Чимин усмехнулся. Медленно отстёгивая ремень безопасности, он вернул взгляд к альфе и не отводил его. В мыслях стояли миллионы фраз, что хотелось выкрикнуть, выплюнуть ему в лицо: о собственном состоянии, о глупых ставках на Юнги, о Тэхёне… В особенности о друге, но он молчал. Сминая губы зубами, распространяя по салону феромон, окутывающий каждый сантиметр вокруг, Пак не нарушал тишину, надеясь, что его сигнал дойдёт до Хосока. Оборонительный, терпкий запах выползал наружу, стремясь к Чону, и это было новой формой подчинения. Непривычной, оттого наверняка пугающей.       Желваки на шее альфы заиграли мелкой рябью — Чимин не спешил выходить на улицу, позволяя распределителю прочувствовать на себе угрозу, бьющую на поражение в каждую клетку мышц. Длинные пальцы ослабили хватку на руле, Хосок смотрел не отрываясь, дыша чаще, бегая глазами по лицу омеги, что улыбался. Капли пота стремились по виску ниже, к линии челюсти, и тихий рык почти вырывался из горла.       Довольный реакцией, Пак резко отвернулся, выскальзывая наружу. Хлопок двери должен был вырвать из омута, позволить сконцентрироваться, и, выждав пару секунду, он наклонился к распахнутому окну, укладывая локти на двери, заглядывая в салон.       — Неожиданно, — рассмеялся Хосок, мотая головой из стороны в сторону, следом причёсывая пряди кончиками пальцев. — Я позвоню Чонгуку, напомню не давать заказы в ближайшее время. Иди.       — Отлично. — Выпрямляясь, Чимин оттолкнулся от двери, но, сделав пару шагов к парадной, резко развернулся. — Позаботься о Тэхёне. Я надеюсь, что он простит меня, но, кажется, альфа тут ты, так что… Вперёд.       — Иди уже, заноза, — отозвался Чон, закрывая окна и мгновенно выезжая на дорогу.       «Интересно», — пронеслось в мыслях. Чимин стоял неподвижно, вдыхая морозный воздух, покалывающий лёгкие. Новые реакции, новая сила, которая никогда не казалась важной, возможной, доступной ему. Слова Тэхёна о том, что это не сделает его слабым, распаляли любопытство, в то время как ехидный выплеск Намджуна злил. «Не знал, что ты умеешь быть омегой». Но Пак и не считал, что умел. Всё происходило само собой, органично, словно так и должно было быть. И это должно было пугать, заставлять отрицать, но, вспоминая Юнги, не хотелось.       Медленно вышагивая к парадной, омега чувствовал, как по телу гуляла дрожь — всё естество требовало вернуться домой, найти полюбившийся запах, утонуть в нём. Нажатие кнопок, писк, следом лифт и снова назойливая мелодия до щелчка сигнала нужного этажа. Покачиваясь на носочках, Чимин выжидал мгновения, когда переступит порог квартиры, наконец ограждая себя от внешнего мира.       Обувь сброшена при входе, куртка полетела на пол. Он игнорировал вешалки, не стремился к педантичности, лишь стягивал с себя вещи, даруя телу приятное освобождение. Шаг за шагом, двигаясь к дивану, где они проснулись с Юнги вчера, Чимин рокотал всё сильнее — кислород проникал в лёгкие, очерчивал линии носоглотки, бился где-то на уровне железы, спускаясь невидимыми лапами к сердцу, заставляя его стучать чаще.       Раздевшись до белья, Пак рухнул на подушки, подминая под себя плед, зарываясь в ткань. Хлопок облепил тело сразу же, смазывая влагу со спины, но он не обращал внимания, утыкаясь носом в чужую наволочку. Обессиленный стон сорвался с губ, отбиваясь о тишину квартиры. Запах. Не феромон, только запах тела Юнги — сладкий мускус, собранный с кожи, проникал в обонятельные рецепторы, вынуждая трястись и тереться щекой о подушку. Лес оставался позади, игнорировался — Чимин отвергал лишнее, не желая вестись на природный вторичный аромат. Снимал только важное с ткани, человеческое, то, что было чуждо когда-то.       Агония настигала быстро. Расплывалась уродливыми пятнами перед глазами, пока ночь спускалась на город, освещённый рождественскими огоньками. Те же мутили взгляд, вынуждали ворочаться, выгибаться в истоме, в то время как бёдра пачкались ненавистной влагой. Капли смешивались на постельном белье, оставляя следы, а Чимин дышал чаще, почти хрипя, размазывая слюну по подушке, снимая аромат губами.       Время потеряло счёт — стало неважным. Температура снова грозилась расплавить органы, мучая омегу, что скрючился в ворохе постельного белья, на котором долгое время спал альфа. Пак находил успокоение и сумасшествие здесь. В единственном месте, что манило его, мучило и приносило облегчение одновременно. Приятный запах смешался с его собственным, но это не отвлекало. Они дополняли друг друга, соединялись. Снова естественно, снова органично, судьбоносно, и Чимин проваливался в этот симбиоз, не замечая, как засыпал и просыпался, глубже зарываясь в мягкий плед.       Беспокойный сон наталкивал на новые мысли. Слишком хаотичные, полубредовые, но, видя перед глазами цветные картинки, Пак подсознательно принимал внутренний выбор. Он видел Юнги, слышал оглушающие речи Тэхёна, пока поясницу скручивало до боли, а в животе горел пожар. Взмокший, разгорячённый, он кусал углы пледа, выстанывая в пустоту, пока течка накрывала с новой силой — той, что он испытывал лишь единожды. В тот самый раз, когда проникновение казалось единственно правильным, желанным. Лишь единожды, когда он позволил это сам, вдыхая фиалковые ноты достаточно глубоко, чтобы пережить это. Годами глуша внутренний голос наркотиком, блокаторами, собственным новым Я, Чимин забывался, теряя природу, но возвращался к ней вынужденно, однако оттого не менее естественно. Толкаясь в плед, ведя бёдрами назад и выгибаясь сильнее, он запрокидывал голову, размазывая стоны по тишине гостиной, наконец принимая, что не хотел слепого подчинения. Не хотел принуждения, давления. Лишь искренность. И те слёзы, что выходили противоречиво, пока альфа был под ним, обретали новую силу, соскальзывая по щекам на искусанную подушку.       Скидывая омут, омега осторожно приподнялся на локтях. Тело болело, но топящего жара больше не было. В нос ударил запах леса и горечи табачного дыма — звук чирканья зажигалки разбил заторможенность после сна, и, озираясь, Чимин резко сел, вглядываясь в темноту квартиры. Сердце яростно стучало в груди, пока он блуждал взглядом по углам, стараясь сфокусироваться, желая оказаться правым в своих догадках. Наткнувшись на циферблат часов, мысленно отметив, что провалялся в постели почти сутки, Пак наконец увидел его.       Юнги сидел на полу кухни, оперевшись спиной на тумбу. Упираясь макушкой в дверцу, альфа курил, небрежно сбрасывая пепел в пепельницу возле своих ног, и только красный огонёк позволил различить его в черноте комнаты.       — Эй? — прохрипел Чимин, осторожно сползая с дивана и укутываясь в плед. — Ты уже вернулся?       Мин молчал. Лишь шипение сигаретной бумаги, промоченной вспотевшими пальцами, давало понять, что это реальность. Подойдя ближе, сильнее укутавшись в мягкую ткань, прикрывая тело, омега уселся на пол рядом, не отрывая взгляда от чужого задумчивого лица. За окном постепенно светлело — серый рассвет проникал в кухню, давая разглядеть усталость.       — Да. Сегодня была третья ночь, — еле слышно произнёс Юнги, сгибая ноги в коленях и укладывая на них выпрямленные руки. — Через пару часов надо возвращаться на кремацию.       Затянувшись ещё раз, альфа закашлялся, давясь дымом, и Чимин неосознанно потянулся ладонью к его спине, поглаживая дёргающиеся лопатки. Три ночи пролетели незаметно — Пак ощущал это течение времени особенно сильно, когда пришёл в чувство и осознал, что так и не смог быть рядом с Юнги, хотя до одури хотелось подставить своё плечо, придать сил. Впереди кремация и похороны, и, сжав кулаки, сильнее натянув углы пледа, омега стиснул зубы, обещая себе, что будет там.       — Поспи хоть немного.       — Выспался уже, — мотнув плечом, ответил Мин. Затушив окурок, он зарылся пальцами в длинные волосы, выдыхая, и уронил голову на собственные предплечья в попытке закрыться.       — Юнги. — Стараясь не дрожать, Чимин поёрзал, сдвигаясь вбок и поворачиваясь к альфе. — Эй… я правда пытался прийти.       Он рассматривал мужчину: всклоченные волосы, спадающие к лицу, как бы тот их не убирал, залёгшие под глазами тени, понурый вид. Юнги сквозил утратой, и в груди наливалась горечь. Альфа едва реагировал на его слова, походил скорее на призрака, слепо шевелящегося вслед за услышанной речью, напитанного сожалениями и едкостью, что выплёскивались наружу в ответ на попытки позаботиться.       Кряхтя, Чимин поднялся на ноги, пальцами удерживая спадающую с плеч ткань, и протянул руку Юнги. «Ни черта подобного. Я не дам тебе провалиться в это», — мысленно решил Пак, требовательнее встряхивая ладонью в воздухе.       — Просто ляг в моей комнате, — произнёс омега, когда в его руку легла другая. Холодная, дрожащая.       — Зачем?       — Блять, ты можешь просто послушать меня?!       Тон альфы раздражал. Спорящий, отвергающий заботу, словно тот был не достоин этого. Однако Юнги вернулся сюда. В квартиру, наполненную их общими минутами, феромонами и запахами. Потянув его на себя, дёргая вверх, Чимин стоял на месте, выжидая, когда он поймает равновесие, чтобы оставаться на ногах, и после потащил мужчину в сторону спальни. Диван остался брошенным, они оба стремились мимо, едва не задевая углы, но Пак уверенно шагал вперёд, чувствуя, как его маленькую ладонь сжимала крупная. Словно в нём наконец искали опору.       — Ты сказал, что пытался прийти, — хмыкнул Юнги, укладываясь на край кровати.       Он отвернулся к центру, старался не смотреть на Чимина, что сел прямо на пол возле постели, сложив руки на матрасе и оперевшись на них подбородком. Пак следил. Внимательно. За каждым движением и вздохом, полностью контролируя. В воздухе рассыпалась горечь, тоскливо обвивающая конечности, но он не переставал смотреть за вздымающейся спиной, что едва потрясывалась от громкого дыхания.       — Я хотел, — прошептал Чимин, укрывая полностью одетого мужчину краешком одеяла. — Мне кажется, это было бы правильно. Да и Виён… он мне понравился. Я бы хотел попрощаться, если это нормально для тебя.       — Пра-а-вильным, — тягучий голос Юнги ранил слух. — Всё в порядке, Чимин. Ты не в том состоянии.       — Господи… Как моё состояние вообще должно влиять на это?! Ты себя слышишь? Мне жаль, что я не смог. — Топя раздражение, Пак выдохнул, стараясь звучать мягче. — Я не знаю, насколько это было бы уместно, но уж прости… — шёпот снижался. Чимин почти слышал, как хрустели сжатые в чужих пальцах простыни. — Прости, что я слабый.       Юнги молчал. Возможно, проваливался в сон, возможно, не хотел отвечать и задеть. Но тишина била по перепонкам громче криков, больнее ударов. Не смея двигаться, как бы ни гудели внутренности от желания улечься рядом, пройтись по волосам пальцами, Чимин оставался на месте, сгорбившись на полу у кровати.       Тело ныло, стремясь к альфе. Агония возвращалась, но, еле слышно прорычав в матрас, Пак уложил голову на руки, проезжаясь щекой по собственной взмокшей коже, и не отрывал взгляда от крепкой спины. Прикрыв глаза, он пересчитывал миллиарды мыслей — от жалости и сочувствия до ярости на судьбу. Виён был стар, но не становился ни на йоту менее важным для Мина, и это ранило на пару с альфой, хотя полностью разделить его состояния Чимин не мог.       Когда-то ему казалось, что это Юнги отвлекал его. Завлекал глупым спором, путая разум, заставляя вестись, но сейчас, видя, как тот разбит, какую боль причиняла потеря, обвинительный приговор выносился только самому себе. Если бы не личная слабость, тот мог бы провести больше времени с важным человеком. Тем, кто был по-настоящему дорог, не был дымкой и увлечением. Не был способом избавиться от боли. Вспоминая рассказ Юнги о папе, Чимин нахмурился — он понимал, что выполнил свою роль, но рядом звучали сбитые слова альфы: «Ты мне нравишься. Это не феромон». И собственная низость пробиралась к сердцу, сжимая его цепкой хваткой.       «Я влюбился», — пронеслось в голове, гранича со сном в неудобной позе, но наплевать.       Прижимаясь коленями к ножке кровати, скручиваясь сильнее, Чимин вдыхал чаще, стараясь запомнить сильный аромат альфы. Это не феромон. Возможно, когда-то был им, принося облегчение на пару с отрезвляющей болью, но не теперь. Не тогда, когда понимание поразило сердце. Протянув руку, он остановился, почти коснувшись чужого позвоночника, но не рискнул. Лишь шёпот разбился об откровенную холодность.       — Я хочу позволить себе нежность. — Чимин только надеялся, что Юнги уснул. Невесомый голос мог бы показаться дрёмой, но существовал в реальности, принося откровение.       Одёрнув руку, омега закрыл глаза, поджимая ладонь под щёку, и снова придвинулся, так и не вставая с пола. Они достаточно близко, чтобы сердцебиение уходило в единый ритм, чтобы феромоны сплетались невидимой нитью, но острая вина пробирала до основания, уходя под кожу.       Тонкие солнечные лучи просачивались в спальню, освещая стены сквозь незашторенные окна. Юнги оставался лежать на боку, чувствуя тепло от клочка одеяла, что набросил на него Пак, и этот факт заставлял внутренности сжаться. Забота окутывала, согревая, и до безумия хотелось развернуться, сгрести в объятия похудевшее тело, прошептать несвязное на ухо, сказать, что он может позволить себе всё, не только нежность, но и любовь, но альфа оставался на месте, не меняя положения. Сомнения одолевали, неуверенность гложила: если себя он уже распознал, то насчёт другого был не уверен. Все действия Чимина кричали о подтверждении чувств, об ответности, но рана, что расползлась по сердцу Юнги, отравляла всё вокруг, заставляя задумываться.       Слыша суматошное дыхание позади, волнуясь, Мин проваливался в кошмар, следуя за усталостью, полагаясь на мягкость постели. Сон как блажь — без секунды прощения самого себя. Сон не как способ избавиться — лишь переждать. Видя перед глазами омуты памяти, всплывающие моменты прошлого, что утягивали за собой, он без страха шагнул навстречу. Веки сомкнуты, губы сдерживали разочарованные выдохи — Юнги засыпал, пропадая в очередном ужасе, но теперь собирая с воздушных частиц поддержку.       Пара часов в сонном бегстве прошли незаметно. Смятый свитер врезался в спину, мучая складками, и, открыв глаза, альфа уставился в потолок, понимая, что всё же развернулся во сне, приблизившись к омеге. Пытаясь проморгаться, сбрасывая остатки дрёмы и потирая глаза, Юнги перевёл взгляд на парня, что, казалось, так и оставался неподвижным, шепча что-то себе под нос. Чимин спал, плед скатился с плеч, обнажая гладкую кожу, а пухлые губы не прекращали бормотать. Сдвинувшись ближе, Юнги лёг вплотную к чужому лицу и наконец распознал тихий шёпот, что прорывался сквозь сон.       — Прости меня. — Омега жался, нахмурив лоб, но не просыпался. — Прости.       Рука легла на светлые волосы, следуя порыву. Отбрасывая пряди назад, осторожно прочёсывая их пальцами, Юнги путался в чувствах. Желание разбудить Пака, что будто тонул в кошмаре, граничило с растерянностью и желанием узнать, перед кем и за что тот извинялся. Почти касаясь кончиком носа чужой кожи, альфа дёрнулся, слегка отползая назад, когда Чимин распахнул глаза.       Его взгляд был расфокусирован. Метался по комнате, но каждый цикл останавливался на сбитом с толку лице Юнги. Вцепившись в его ладонь, лежащую на кровати, Пак выпрямился, подползая ближе, но альфа опередил его. Сжимая пальцы на хрупкой руке, он внимательно следил за тем, как парень приходил в себя, хватая губами воздух.       — За что? За что ты вечно просишь прощения, Чимин? — тихо спросил Юнги, приподнимаясь, оставляя свою ладонь в чужих касаниях. — Тебя что-то беспокоит?       — Я… — Неуверенно перебирая плед, Пак махнул головой и поднялся с пола, следом усаживаясь на колени на краю постели. Достаточно далеко, чтобы было комфортно, достаточно близко, чтобы не приходилось повышать голоса. Едва задевая колени друг друга, они сидели напротив, пока Чимин подбирал слова, будто решаясь на прыжок. — Ты. Ты меня беспокоишь.       — В каком смысле?       — Ты был со мной, так что, да… Так что, наверное, это моя вина, что ты не был там, где должен был быть, Юнги.       Пульс зашкалил, поднимая волны злости с глубины. Негодование, раздражение — всё будило Юнги окончательно, проникая в органы дыхания, почти заставляя давиться от ярости. Пак молчал. Сидел так близко, но обезумевше молча, так что мысли казались более слышными, чем его возможный шёпот, который успел разбудить и стать реальностью. Омега натягивал плед выше — из-под ткани виднелись тонкие ключицы, покрытые мурашками на нагретом во сне теле, и хотелось разогнать их жилистыми пальцами, коснуться, но парень сидел, опустив голову, словно уже всё решил для себя.       — Блять… — склонив подбородок к груди, хмыкнул альфа. Выпутав свою руку из чужой, он отполз ближе к изголовью постели и едко выплюнул: — Сколько раз?! Сколько раз я должен сказать, что это был мой выбор? Сколько раз я должен сказать, что ты не отвратительный?       — Юнги, он умер, и тебя не было рядом. Это моя…       — Ты не помогаешь, ты в курсе? — перебил Юнги, смещаясь к краю кровати.       Ком формировался в горле, перекрывал дыхательные пути. Всё нутро верещало от несправедливости: «Зачем ты говоришь это, если это неправда?» Запутавшись в углу одеяла, раздражённо отбросив его в сторону, Юнги вскочил на ноги, ни на секунду не оборачиваясь. За спиной слышалось учащённое дыхание — Чимин сопел, но продолжал молчать. Ломано шагая к двери, чувствуя, как тряслись пальцы, как дрожь медленно пробиралась выше и собиралась на уровне шеи, Мин схватился за ручку, готовый вырваться наружу. Покинуть комнату, закурить, отбросить бурлящие мысли, лишь бы не наговорить лишнего. Миллионы слов курсировали в голове противоречивым потоком.       Быстрым шагом стремясь к кухне, Юнги едва различал топот за собой. В ушах звенело сердцебиение, холод и жар сталкивались вихрями на коже, пока он приближался к заветной пачке сигарет, желая утопить свои чувства в искусственном запахе табака, ненамеренно отталкивая настоящий.       — Мне, блять, жаль! — вскрикнул Чимин. Чужое дыхание слишком близко. Оно било в затылок вместе с кулаком, что обрушился ударом в плечо, заставив Юнги сморщиться и обернуться. Омега пыхтел, будто удерживал внутри слишком многое, и лишь тихо добавил: — Я знаю, что такое терять близких…       — А я, по-твоему, не знаю? — хмыкнул Мин, нащупывая на столе позади полупустую пачку. Выудив одинокую сигарету, он невесомо чиркнул зажигалкой, затягиваясь и выдыхая дым наверх. Лёгкие обдало горечью, но это не спасало сердце, что билось в конвульсиях. — Хоть кто-то остался у меня? Нет. Как и у тебя, и что? Что, блять, это меняет? Как это относится к тому, что происходит у нас, Чимин?!       Осторожно присев на край столешницы, не переставая затягиваться, вновь и вновь, только бы сбить накопившуюся ярость, что вырывалась бесконтрольно, Юнги протянул руку вперёд. Аккуратно, излишне нежно он заправил выбившуюся светлую прядь за ухо Чимина и отвернулся, стряхивая сигарету в пепельницу. Всё внутри содрогалось. Непонимание граничило с ясностью — он признался. Бесповоротно. Но чужая неуверенность сбивала с толку, причиняя боль, которой уже и так было достаточно.       — Ты… — начал омега, стискивая пальцы на краешках пледа, что прикрывал покатые плечи, но сказать ничего не успел.       — Я не говорю тебе, что ты должен признать меня как своего альфу или что-то в этом роде. Я не давлю, но ты просто не можешь продолжать делать вид, что это нихуя не значит и что эта связь — чушь. Я не слепой, Чимин. — Затяжка и вдогонку ещё одна, последняя. Окурок ударился о дно пепельницы, а Юнги вернул взгляд к парню, считывая, как тот натужно кусал губы, снова удерживая себя. Они больше не касались друг друга, но альфа чувствовал, как вонючий сигаретный запах заменялся мягким ароматом цветов ванили и абсолютно другого табака, разливая по телу спокойствие. Шумно сглотнув, он продолжил, постепенно понижая голос и окончательно принимая решение: — Ты делаешь гнездо из моих вещей. Тебе нужен мой запах, как и мне — твой. И если ты не можешь этого признать, то я могу. Виён тут не при чём.       Имя осело на кончике языка, подобно ядовитой капле, — в мыслях снова кинолента воспоминаний, но Юнги старался не отвлекаться, глядя перед собой. Чимин непривычно робко сжимался, подолгу затягивая паузы, и Мин не мог решить, что ранило сильнее: чужая тишина, свежая тоска от потери, неопределённость. Неосознанно потянувшись к чужой руке, едва торчавшей из-под натянутого пледа, он осёкся.       — Остановись, — прошептал Пак, нахмурившись. Его голос звучал решительнее, парень почти рычал. — Это сейчас не имеет значения. Я пытался не делать тебе больно. Даже если бы я заслуживал этого, это сейчас не важно.       — Об этом я и говорю. Скольким альфам ты пытался не делать больно? — Вернув себе ладонь, Юнги снова схватился за пачку, спасительным жестом закуривая. Руки тряслись, но он упорно прятал это в заученных движениях, проворачивая колёсико зажигалки. Рассматривая омегу, Мин терялся в точёных чертах лица, что обрели угловатость. Тошнота подкатывала к горлу, пока пот пятнами собирался на спине. Нервозность. Она не покидала разум ни на мгновение, когда это касалось этого конкретного человека, что никак не мог решиться на ответный шаг, виня себя. — Посмотри уже на себя моими глазами. Чёрт… ты правда считаешь, что ты вот этого всего не заслуживаешь? Или я должен петь оды любви, чтобы ты выгнал меня нахрен из своей квартиры, потому что это тебя отпугнёт? Что я должен сделать?!       «Если взял ответственность, то неси её до конца, Юнги-я. Я учил тебя именно этому», — пронеслось в голове одновременно со словами омеги.       — Попрощаться с ним, — резко ответил Чимин. — Вот что ты должен сделать. Не носиться со мной, а позаботиться о своей семье.       Перед глазами встало пожилое лицо. Картинки прошлого смешивались с портретом в похоронном зале с каждой затяжкой, соединяясь в единый фон, как и чужие слова о судьбе и чувствах оглушающе звенели в ушах.       — А он хотел, чтобы у меня, блять, была новая семья, и что? — Юнги шипел, отказываясь слышать то, что говорил омега. Эгоистично цепляясь за напряжённое тело, он притянул Пака ближе, вынуждая того встать между разведённых ног, грубо выдыхая дым рядом с его лицом. — И что, Чимин?       — Ты слишком заведён.       Попытка уйти от контакта провалилась — Чимин отвернулся лишь на мгновение, но сильные жилистые ладони схватили предплечья, возвращая парня назад. Секундный взгляд в карие глаза заставил вздрогнуть — слишком холодный, расчётливый, но в то же время внимательный, будто понимающий и разделяющий боль, и Юнги опустил руки.       — Теперь ты будешь заботиться о моих чувствах. Славно. Прекрасно. — Альфа поднялся со стола, намеренно задевая плечом чужое, протискиваясь к гостиной. Нерешительность парня мучила, словно всего произошедшего было недостаточно. Словно они так и не заслужили чего-то хорошего. Рухнув на пол возле дивана, Юнги запрокинул голову назад, укладываясь на сидушке, и прикрыл глаза. — Ты даже представить не можешь, что происходит у меня внутри, и говоришь мне, что я должен сейчас оставить всё это, наплевать на всё, что сделал и потерял ради того, что происходит между нами, и не заводиться. Здорово.       Серость проникала с улицы, облизывала углы комнаты, освещая собой. Зимний день набирал обороты, но Мин не обращал внимания на то, что очертания гостиной становились всё более явными, а время выхода из дома неумолимо приближалось. Хотелось разобраться, выторговать себе ответ и, наконец, остановиться. Получить то хрупкое, что грозилось утечь сквозь пальцы. Хотя бы потому, что Виён был чертовски прав — в каждом слове, в каждой догадке, и осознание того, что сам Юнги понял это, лишь пройдя весь этот путь, причиняло невообразимую боль.       Всё началось с желания залечить старые раны, но теперь, когда сроднившийся феромон облизывал лёгкие, вторгаясь в работу собственной железы, хотелось просто существовать в нём и ощущать ответное чувство. Мечась внутри самого себя, как загнанный зверь, скуля по ушедшему старику, подарившему семью, Юнги особенно остро слышал внутренний крик по парню, проникшему в сердце.       — Юнги… — Чимин еле слышно подошёл ближе, усаживаясь рядом. Запах чужого тела патокой растекался по сознанию, и Мин не находил ни следа отрицания, ни намёка на невзаимность. Лишь мягкость и нежность, что обволакивала осипший голос, — но не слышал ни единого подтверждения, утопая в неопределённости.       — Нет, Чимин. Просто замолчи, — прошептал Юнги, скручиваясь ближе к собственным коленям, пряча в них лицо. — Я пиздец как долго терпел. Ты важен для меня, и не делай из меня идиота, потому что я знаю, что ты цепляешься за меня так же, как я за тебя. Я не знаю, почему тебе не хватает, блять, смелости сказать это вслух. Много альф знаешь, которые ложатся под омегу, чтобы им стало легче? — Резко выдохнув, он выпрямился, зачёсывая волосы назад двумя руками, и усмехнулся, поворачиваясь к Паку: — Ах да, прости, я забыл, это же твой конёк — трахать альф. Но что-то, блять, явно было не то, не так ли? Ты убил стольких людей, не дрогнув ни разу, а сейчас боишься.       Он видел, как напряглись желваки на чужом лице, как забота сменялась ответной злостью, но больше не мог держать это в себе. Сжав пальцы, собирая ими ковёр, Юнги упивался смятением напротив, продолжая вытаскивать чувства наружу. В воздухе повисла противная яркость феромонов, что будто боролись между собой, сталкиваясь в пространстве. Чимин смотрел озлобленно, дышал чаще, пронизывая кислород ядовитой вишней на пару с табаком, пока альфа продолжал, захлёбываясь словами:       — Мы живём вместе уже почти два месяца, Чимин, что во мне страшного? Я тут. Сука, да я тут и я твой, что ещё?!       — Я, блять, не трахал тебя, замолчи! — Колени снова бились друг об друга. Два тела стремились навстречу, ладонь Пака легла на напряжённую альфы и, вопреки ярости во взгляде парня, сжала её слишком мягко, отрезвляюще, но это не работало.       — А что это, блять? Скажи вслух!       — Мы… Мы…       Растерянность была слишком заметной. В глазах, в голосе, в лёгкой дрожи на кончиках пальцев. Чимин медлил, жевал губы, не ступая на тонкий лёд, но Юнги вынуждал его дойти до конца.       — Ну!       — Хорошо, блять! — выкрикнул омега, грубо переворачивая их руки и заключая жилистую ладонь в замок, сильно впиваясь пальцами в тыльную сторону, словно боялся отпустить. — Мы занимались любовью! Хорошо?! А теперь возьми себя в руки, Юнги. Просто потому, что сейчас есть кое-что поважнее, чем это всё. Потому что тебе надо закончить и попрощаться достойно, и, кроме тебя, этого никто не сделает, ясно тебе?!       Оглушающий крик наконец вывел из агонии. Моргая, Юнги смотрел на Чимина, чувствуя, как тот сжимал его руку, тактильностью возвращая в реальность. Вместе с поглаживаниями на тонкой коже он ощущал ком горечи, нагнавший так же неожиданно, как случился эмоциональный всплеск, но времени отчаянно не хватало. Кинув взгляд на часы позади омеги, он задушено выругался, нехотя выпутывая свою ладонь, и поднялся на ноги.       На пороге комнаты, стремясь в ванную, альфа обернулся — Чимин оставался на месте, заворожённо разглядывая собственную руку, в которой только покоилась другая, и этот вид заставлял сердце биться чаще. Чужая улыбка на пухлых губах.       Наскоро приняв душ, Юнги проскочил в гостиную, на ходу натягивая чёрную толстовку на влажное тело. Хлопок неприятно лип к коже, напоминая о том, где ему предстояло оказаться совсем скоро. В запасе оставалось порядка пятнадцати минут, но он не спешил. Пройдя на кухню, не замечая поблизости Чимина, он подхватил со стола пачку сигарет и, стараясь побороть предательское покалывание в кончиках пальцев, закурил. За окном слишком светло из-за накатившей зимней серости, уличные гирлянды не горели, лишь призывно покачивались на ветру, а мужчина стоял впритык к стеклу, выдыхая на него клубы дыма.       За спиной послышалось копошение. Обернувшись на звук, скрестив руки на груди, оставив одну согнутой, чтобы продолжать затягиваться, Мин сосредоточился на омеге. Вяло передвигая ноги, Чимин вышел из кабинета уже замотанный в тёплый халат, скрывающий лоснящуюся кожу, — его движения вязли, словно тот проваливался куда-то, но отчаянно стремился справиться с бессилием. Измотанный, замученный событиями, собственным организмом, но его феромон отбивался только нотами принятия и спокойствия. Хмыкнув, Юнги обхватил губами фильтр, отворачиваясь обратно к окну, стараясь не смущать другого своим наблюдением. Тепло просачивалось в сантиметры тела, согревало изнутри, отбиваясь уверенностью хотя бы в чём-то. Хотя бы в озвученном и общем. В чувствах.       Задумавшись, альфа не сразу заметил, как Чимин подступил совсем близко. Вишня почти не угадывалась, снова лишь табак и ваниль, что позволяло выдохнуть: течка подошла к концу, но слабость всё ещё задерживалась в теле омеги. Смакуя никотин, перекатывая его во рту, Юнги ощутил невесомое прикосновение, заставившее обернуться и тут же столкнуться с глубокими карими глазами слишком близко. Пак стоял сбоку, потираясь своим плечом о его собственное, и неуклюже переминался с ноги на ногу, наблюдая за длинными пальцами, что сжимали сигарету. Неловкость повисла в воздухе, феромоны сгущались, и Мин не мог отвести взгляда от бледного лица с лёгкими следами румянца на щеках, пока Чимин следил за каждой затяжкой, заканчивающейся на округлых губах. Сердце совершало удары, замедленно отбиваясь о грудную клетку. Шум с улицы не мешал, служил лишь фоном какофонии мыслей.       Одно движение: Чимин протянул ладонь вперёд, подходя ближе, и, выхватив сигарету из тонких пальцев, резко нырнул в промежуток между Юнги и окном, не давая альфе возможности перехватить свою руку. Упираясь лопатками в крепкую грудь, он коротко затянулся, неумело выпуская дым наружу. Пухлые губы смаковали фильтр, что совсем недавно касался другого рта, а Пак дышал чаще, словно гнался за сумасшедшим пульсом.       — Как же я заебался, — в очередной раз отпуская никотиновую копоть, выдохнул омега, запрокинув голову назад.       Юнги стоял неподвижно. Хрупкое тело прижималось к его, и если вначале он хотел лишь отобрать сигарету, затушить её и, наконец, выйти из квартиры, то теперь не мог сделать и шага. Острые лопатки впивались в грудь, напоминали о двух сердцах, что наращивали темп ударов в унисон, а яркий запах табака бил в ноздри, заволакивая всё вокруг. Чимин обернулся, улыбаясь через плечо, и альфа особенно остро осознал их разницу в росте. Она небольшая, но всё же Пак ниже, хоть и не менее крепкий. Однако теперь омежья мягкость просачивалась наружу, и Юнги путался в выводах, почему и когда это произошло.       — Дай мне десять минут. Я пойду с тобой, — с грустью в глазах сказал Чимин, снова отворачиваясь и совершая зацикленное движение пальцев к губам.       — Чимин… — протянул Юнги, обретая твёрдость в голосе. Едкий дым собирался ближе к потолку, но горечь не жгла пазухи, полностью выгнанная настоящим, мягким табаком и цветами ванили. — Останься. Я ценю твоё желание пойти, но не стоит. Твой организм всё ещё слаб, так что…       Будто не слыша его слов, Чимин откинул голову назад, не замечая, как соскользнул ворот халата, оголяя ароматную кожу. Парень затягивался вновь и вновь, дразнил, иногда покашливал с непривычки, пока Юнги пытался удерживать себя в руках, не в силах отвести взгляда от обнажённого плеча. Преступно близко. Вместе с чужим желанием поддержать это сводило с ума.       Он почувствовал собственный феромон в воздухе слишком поздно.       Лесные ноты захватывали пространство, вплетались в ванильные, топя их в амбре. Стараясь дышать носом, излишне часто совершая вдохи, Мин дёрнулся, когда ощутил едва заметную дрожь. Чимин льнул ближе, так и не поднимая головы, не открывая глаз. Его бёдра невесомо толкались назад, и, ведясь на ситуацию, Юнги осторожно уложил ладони на хрупкую талию. Хотелось притянуть омегу к себе, но он только удерживал его от движений, а сам уже стремился к оголённому участку тела.       — Просто оставь это мне, ладно? — прошептал он, пропадая губами в покатом плече, оставляя крохотные поцелуи и стремясь выше, к шее.       Один за другим, единой цепочкой — они уползали к разгорячённой железе, что снова давала о себе знать, но Юнги надеялся успокоить её, совершенно противоречиво слизывая с неё капли феромона. Чимин подрагивал в сильных руках, подставляясь больше, откидывая голову в сторону. Он отдавал, и это пробуждало что-то совершенно иное внутри альфы.       Сигарета гулко опустилась в пепельницу на подоконнике, издавая шипение и затухая, а едва уловимый стон отрезвляюще долетел до слуха. Чимин не давал шанса отстраниться, вжимался крепче и лишь выпускал больше собственного запаха, заставляя вестись на него.       — Я скоро вернусь, — запечатлев последний поцелуй на шее, сказал Юнги и медленно отступил. Нехотя выпуская чужое тело из захвата пальцев, он пытался наладить дыхательный ритм, вырваться из этого омута, в котором до безумия желал пропасть. — Спасибо…       Оставляя Чимина позади, альфа стремился к выходу. Заветная дверь горела освободительным светом, и он не мог услышать шутливого смешка за спиной. Реальность нагоняла слишком стремительно. Стоило лишь переступить порог, погрузиться в кабину лифта и замереть на секунду, как она опустилась тяжёлым грузом. Руки в карманах сжаты в кулаки, лоб нахмурен — следом за облегчением от рваных ответов на свои вопросы приходило опустошение, бьющее с новой силой.       Дорога до места прошла как в тумане. Мысли слишком хаотичны, сумбурны, не поддающиеся контролю. Прокуренный донельзя салон порше побуждал закурить снова, утопить в вонючем ворохе всё, что скопилось в голове, но Юнги терпел. Кусал губы, прокручивая руль раз за разом, минуя проспекты и улицы, нарочито кричащие о новой жизни в новом году. Гирлянды били светом в глаза, заставляя сморщиться от яркости, а он предчувствовал разбитость, что уже скапливалась в теле, намереваясь пробраться в душу. Спустя три ночи он снова здесь, в отдельном крыле больницы. Специальная комната с разделяющим стеклом отбрасывала в ненавистное прошлое, и Юнги хотел бы развеять его ладонями, но лишь упирался ими в прозрачную перегородку, наблюдая за тем, как тело Виёна одевали в традиционную поминальную одежду.       Старик будто спал — лицо непривычно расслаблено, и не было ни следа от знакомой ухмылки, показывающей морщины вокруг глаз и губ. Дрожь проскользнула вдоль позвоночника, стоило только услышать собственное имя. Юнги звали сквозь толщу стекла. Механически, отработано, с каплей сочувствия в мимике, но и искренности в этом были такие жалкие крохи. Продираясь через вакуум сознания, он медленно вышагивал в комнату со столом в центре, боясь признаться даже самому себе, что всё кончено.       Прощание.       Это последний раз, когда они оба могли быть так близко, но в крохотном пространстве билось лишь одно сердце. Хотелось коснуться, сжать сухую руку, почувствовать под кожей горячую кровь, бегущую по артериям, но нельзя было сделать даже этого. Маленький жест за гранью допустимого. Обессиленно присев на корточки, Юнги цеплялся пальцами за край металлического стола, склонив голову. Горечь. Топящая. На пару с одиночеством, сносящим всё на своём пути. Сухое лицо всплывало в памяти с улыбкой, с язвительностью, присущей при жизни, и казалось, что так будет всегда. Минуты тянулись, альфа явно слышал противное тиканье секундной стрелки часов на стене, но не шевелился. Всего пару лишних мгновений. Рядом. Пока они оба тут.       Чувствуя влагу на щеках, Мин всхлипнул сквозь зубы, а дрожь прошлась от затылка к пояснице. Резкий холод противоречил комнате, но он трясся, теряя связь с реальностью, хотя был почти уверен, что смирился с утратой за три ночи, проведённые возле алтаря.       — Спасибо, — прошептал он, не смея поднять взгляд.       Рукой шарил в пространстве, будто всё же хотел найти чужую, прощупать пульс, но замер в паре сантиметров. Нельзя касаться. Благодарность рассыпалась по венам, сквозила в каждом вздохе, и, прошипев, Юнги поднялся на ноги, кивая сотрудникам по ту сторону стекла. Собранность граничила с бедствием, но он не имел права разваливаться и дальше — Виён бы не понял. Аккуратно и медленно тело погружали в гроб, а он следил за каждым движением незнакомых людей. Задерживая дыхание, альфа запоминал секунды, в которые мысленно прощался.       Одна — крышка закрыта. Вторая — Хван ругается на него на протяжении долгих лет. Третья — щелчок. Четвёртая — старик смеётся, уплетая суп из водорослей в свой день рождения. Пятая — на гроб опустили национальный флаг. Шестая — кремация. Седьмая — пустота и забытье.       Ветер обласкивал лицо, помогал удержаться на ногах, что предательски норовили подогнуться в коленях, стоило лишь вдуматься в происходящее. Юнги стоял вплотную к отведённому участку. Урна уже под землёй, а перед ним надгробный камень, что подписан строго — лишь имя и годы. Ладони сцеплены в замок, он до сумасшествия вчитывался в знакомые буквы, пропадая в них, шепча себе под нос слова благодарности. За детство. За помощь с папой. За юность и отваживание от глупых решений. Всех, кроме одного, которое до сих пор казалось естественным и верным. Снег падал крупными пятнами, накрывал белой шапкой пространство вокруг, а в горле жгло желание закурить, но он не позволял себе этого, пропуская лишь зимний холод в лёгкие.       В голове звенящая пустота, и всё словно не по-настоящему, но он здесь и смирение обхватывало в объятия. Тихий хруст позади не привлёк внимания, но, когда чья-то рука легла на плечо, крепко сжимая его, до Юнги наконец добрался запах, что так хотелось почувствовать на самом деле. Табак. Россыпь цветов ванили. Тепло собственной амбры на чужой коже.       — Чимин? — на выдохе спросил он, но, даже не оборачиваясь, уже знал ответ.       — Ты думал, я позволю тебе быть тут одному? Ты такой идиот, Юнги.       Не опуская руки, Пак подошёл ближе, становясь рядом. Чёрный костюм выглядывал из-под тёплого пальто, придавая официоза происходящему, и альфа невольно посмотрел на себя, всего на секунду жалея, что не оделся подобающе. Виёну не было дела, он бы принял его любым, но то, что Чимин привнёс в это прощание, отчего-то согревало. Чуть меньше, чем его присутствие тут, но всё же приносило облегчение. Старик был достоин красоты возле себя, и Юнги ломано улыбнулся, мысленно обращаясь к Хвану: «Он пришёл к тебе. Ты увидел этого омегу не один-единственный раз. Смотри повнимательнее». Мгновенье, но Мин не успел отреагировать — невзирая на снег, омега опустился на колени, пропадая в мелких сугробах.       — Здравствуйте, — произнёс парень, упираясь в землю ладонями, замотанными в рукава пальто. — Жаль, не поговорили дольше в прошлый раз. Надеюсь, он проводил вас достойно, господин Хван.       — Чимин, вста…       — Тш, — перебил Пак, на секунду встречаясь с альфой взглядом и снова отворачиваясь. — Спасибо вам. Когда-нибудь я рассчитываю узнать о вас больше, а пока надеюсь, что я хотя бы чуточку вам понравился.       Переживания отвлекали. Быстро нагнувшись, Юнги подцепил чужой локоть и вытянул Чимина наверх, вынуждая встать. Дыша глубже, втягивая больше яркого феромона, он присел на корточки, стряхивая с худых коленей остатки снега. Свет отражался от белой земли, а в голове звучал старческий голос, разглагольствующий об омеге. Об этом самом омеге.       Мин смотрел вперёд: низкий холм заволокло солнечным светом, прорвавшимся сквозь серое небо, среди сотен ровных камней один выделялся особенно сильно, потому что был личным. Семейным. Близким. Где-то в реальности Чимин продолжать говорить с Виёном, и только надсадный тон сигнализировал о том, что ему тоже больно, но эта боль отличалась от его собственной. Взмахнув головой в попытке отбросить в сторону длинные волосы, Юнги перевёл взгляд на парня и вслушался. Его потряхивало. Холод или тоска — оставалось тайной, но омега шмыгал носом, то и дело натирая его до красноты, хоть и не стремился зареветь в голос. Чимин был слишком собран: спина идеально выпрямлена, ладони сжимали края рукавов, а глаза продолжали смотреть перед собой, ни на секунду не опускаясь к надгробию.       — …Тут красиво, — уловил Юнги, едва различив конец фразы. — Недалеко, чуть прямо и налево, мои родители. Интересно, если вы встретитесь там, вы поймёте, кто есть кто? Им было бы весело с вами, господин Хван. Тот, кто так рьяно подшучивал над Шугой, не мог бы не понравиться. Мой папа очень любил общаться с открытыми людьми. Вы считали себя открытым?       «Нет, — пронеслось в голове альфы, но он не посмел сказать этого вслух. — Затворник, каких поискать. Как только сил хватало общаться с кем-то в хосписе… Наверное, чувствовал».       — Мой отец, Пак Миндже, как-то сказал мне, что, когда я встречу альфу, который сможет стоять рядом со мной, — я всё пойму. Знаете, это как будто немного нечестно, что рядом мы смогли встать только на кладбище, вам не кажется? — Обида сквозила в каждом слове Чимина, но ни один мускул не дрогнул на лице, лишь тело отзывалось тремором, хотя это всё больше походило на обыкновенный холод. — Обязательно найдите Юнги в следующей жизни, я уверен, что вы ещё не всё ему высказали, он же такой придурок. И скажите… — Тихий всхлип выглядел придуманным. Мин смотрел на омегу, но в нём не изменилось ровным счётом ничего, однако губы тряслись, позволяя горечи прорываться наружу.       — Чимин, — прошептал Юнги, потянувшись к Паку, но замер, когда тот вздёрнул подбородок выше, не позволяя слезам скатиться по скулам.       — Скажите моим родителям, что я стараюсь быть правильным… — Капля сползла с уголка глаз, но Чимин улыбался. Слишком честно и нежно, чтобы это походило на что-то истеричное. — У меня дерьмово получается, но, наверное, с этим придурком станет получше. Я бы поклонился ещё раз, но, кажется, уже рискую свалиться с простудой, давайте перенесём на весну? — Прикусив губу, он отошёл на шаг назад. Словно сказал всё, что хотел, а Юнги не переставал пялиться до неприличия открыто, пока внутри органы скручивало спазмом от всего, что было услышано. Задержавшись на секунду, Пак хмыкнул, смахнув кончиком пальца новую одинокую линию слёз, и заговорщически прошептал: — А… и… Передайте мою благодарность Мин Тэуну. Может, соврёте ему, что я вполне себе ничего?       Дыхание спёрло — имя папы не звучало так давно. Так возмутительно долго Юнги обходил его стороной, произнося лишь про себя, когда навещал или когда рассматривал зацветшую вишню. Не прекращая моргать, Мин отвернулся, снова утопая взглядом в сером горизонте, уходя ко дну пучины собственных мыслей, но хрупкие обледенелые пальцы потянули его наверх. Снова. Не подходя ближе, ни на миллиметр не сдвигаясь с места, Чимин медленно вёл по его ладони, осторожно обводя длинные фаланги, пока не захватил их в замок своей руки. Чужая кожа так близко, грела его своим холодом, но казалась самой тёплой в мире, потому что была той, что необходима до ужаса.       Стоя напротив свежего захоронения, обдуваемые зимним ветром, они держались за руки, не произнося ни слова, пока снег медленно спускался на землю. Ничто другое не могло стать настолько правильным, настолько точным — встать рядом с тем человеком.       — Надо быть благодарным, Юнги, — произнёс Чимин спустя какое-то время. Сильнее сжав пальцы на его руке, он слегка потряс ими и наконец посмотрел на альфу. — Хочешь побыть ещё? Я могу оставить тебя.       — Думаю, он уже доволен, — ответил Мин, подтягивая к лицу сцепленные ладони. Кожа холодила даже на расстоянии, а он едва касался её губами, осторожно целуя острые костяшки. — Выпьем? Ты не успел на раздачу еды и соджу.       Идя вдоль ровных рядов надгробных камней, они не разжимали хватки, словно удерживали друг друга на поверхности, позволяя дышать. За шагом следовал следующий и ещё один — чуть прямо и налево. Стремительно, но не специально, лишь по пути к выходу, но Юнги уже заметил знакомое пространство недалеко от посадки деревьев, откуда однажды Чимин подошёл к нему. День слишком короткий, солнце постепенно спускалось за холм, и альфа подумал, что парень захочет остановиться, воспользоваться случаем, однако Пак лишь пошёл быстрее.       Уже в машине, включив обогрев салона, Мин выдохнул. Руки на руле, голова опущена, и в ней слишком много мыслей. Чимин рядом на пассажирском сиденье, слишком плохо скрывая яркий успокаивающий феромон, но всё же молчаливый. Непривычно.       — Давай домой, а? — спросил омега. Его голос звучал разбито, словно всё навалилось разом, и напускное спокойствие дало трещину. — Я замёрз.       — Неудивительно, — цыкнул Юнги, но прибавил градуса на приборной панели, следом выезжая с парковки.       Дорога до квартиры Чимина стала какой-то слишком заученной. Проспект, поворот на прилегающую улицу, пара проулков.       Горло сдавливало от нервов. Язык будто прилип к нёбу, лишая возможности сказать хоть что-то, хотя бы мельком повернуться, но даже боковым зрением Юнги улавливал, что Пак не сводил с него взгляда. Тот грел одну руку о тёплый воздух, второй — вцепился в ремень безопасности и смотрел. Наверняка видел, как гуляли желваки под кожей, как зубы прикусывали розоватые губы и как альфа пытался отвернуться на светофоре, но продолжал проигрывать самому себе в этом желании.       Рассчитывая наконец отпустить разрушающую тоску, Юнги глубоко вдохнул и, почувствовав знакомый и обновлённый одновременно запах, пропустил несколько ударов сердца. Ванильные ноты раскрывались яркими пятнами, испускали смирение и поддержку, становились опорой, несмотря на хрупкость засевшего в воздухе флёра, и он шёл за ними, надеясь собрать. Табак закрывал всё вокруг, создавал вакуум, не пропуская в него лишнего, позволяя успокаиваться под расцветший феромон Чимина, который отдавал всё, что мог, который помогал так, как он сам, казалось, помочь так и не смог. Снова обвиняя себя, Мин разомкнул губы, разрешая чужому феромону осесть на языке, и, на секунду повернувшись к парню, тут же отвернулся к дороге.       Точёное лицо вплеталось в обзор, и его ни смахнуть, ни выгнать из въедливой памяти. Чимин, искривлённый ломаной улыбкой, опустошал себя, стремясь помочь ему, и это должно было напугать. Заставить снова впасть в отчаяние. Но отчего-то грело до невозможности. В чужих глазах сквозили чувства — те, с которыми он сам был готов смотреть на Пака.       — Ты… Прости, если что, можешь не отвечать, — заранее оговорился Юнги, стараясь совладать с жаром, откуда-то взявшимся под кожей. — Ты не стал задерживаться у родителей, но… Какие они?       Молчание служило ответом. Чимин продолжал смотреть, а тело вспыхивало под обличающим взглядом, что сантиметр за сантиметром иглами покалывал кончики пальцев, смыкающихся на руле.       — Заботливые, — тихо сказал он. — Не знаю, какое слово характеризует их обоих лучше. Они всегда были рядом, не ввязывались в мутные схемы, потому что думали обо мне и будущем. Пытались показать мне, что, несмотря на окружающее дерьмо, я могу быть достойным человеком и встретить кого-то под стать. Особенно того, кого не будет смущать запах.       — Но у тебя всё в порядке с запахом, — прошептал Мин, неосознанно снижая скорость, пока кровь, наоборот, бежала быстрее.       — Для тебя, Юнги. Для тебя. Но феромон не имеет значения сейчас, да?       — Абсолютно.       — Было тяжело лишиться их в шестнадцать. — На несколько коротких мгновений аромат сменился ядом, едва не душа, но стоило Юнги закашляться, тот снова обволок заботой, пока Чимин отчётливо проговорил: — Мне уже кажется, что даже насилие не изменило во мне так много всего, как их стеклянные взгляды. Жуткая картина. Поэтому я не хотел, чтобы ты был на похоронах сам по себе. Это трудно, так что… Зачем, если ты можешь быть с кем-то?       — Верно…       С кем-то. Не в одиночестве. Не чувствовать убийственного влияния собственного феромона, лишь давать его, помогая, взамен получая такой же. Юнги впервые ощутил столь явно, что Чимин мог избавить от мучений так же, как и он сам.       Внутри распускалось дерево. Вишня тянулась ветвями по венам, растягиваясь вдоль грудной клетки, обвивая лёгкие. Чимин ёрзал. Это было заметно столь отчётливо, что даже поворачиваться не стоило. В аромат пробирались излишне сладкие ноты, но Юнги старался не концентрироваться на них, полностью пропадая в тепле, что они давали. Последний поворот к дому. Он слышал, что омега стал дышать чаще, казалось, даже чужое сердцебиение долетало до слуха, но, возможно, это было выдумкой. Припарковавшись, альфа кинул единственный взгляд на парня, что поспешил отвернуться, нервно хватаясь за дверную ручку, кусая губы, и феромон исчез слишком резко, в противовес плавности его появления.       Знакомый домофон, писк кнопок и призывный сигнал лифта на седьмом этаже. 161223 — и, кажется, Юнги начал понимать, что скрывалось за цифрами, озвученными так легко, но не спешил произносить этого вслух.       Стоило переступить порог, как омега поспешил закрыться в комнате, оставляя его наедине с тишиной тёмной квартиры. Переминаясь с ноги на ногу, Юнги ненадолго задержался в прихожей, осторожно вешая свою куртку и чужое пальто, брошенное на пол. Привычный мануал педантичности был необходим, чтобы не завязнуть, — зазубренные действия остужали голову, успокаивали сбрендивший пульс, и он умело пользовался этим. Вдоль гостиной всё также не включая свет, потом — пару шагов до кухни, где уже щёлкнул выключателем скромной подсветки рядом со шкафами. Закатав рукава толстовки, что неприятно касалась кожи промёрзшей тканью, Мин вытащил из холодильника овощи и мясо, намереваясь приготовить неуместный к выпивке суп.       Всё летело в кастрюлю отработанными движениями, одно за другим, в излишне правильной последовательности, нарезанное слишком ровными кусками. Несколько десятков минут — и быстрый бульон, разлитый по двум глубоким тарелкам, уже извергал пар к потолку. То и дело поглядывая на дверь комнаты, Юнги уже не единожды хотел открыть её, но почему-то останавливал себя. Вспоминая чужой взгляд, он был уверен, что различил в карих глазах желание, думал о том, как действовал на него Чимин, и это сбивало с толку. Расставив плошки с закусками и подготовив бутылку соджу, альфа выдохнул и, потерев согревшиеся ладони, отошёл к окну. Внизу горели светящиеся фигуры, пока он удерживал сигарету между пальцев, медленно раскуривая её. Никотин неприятно саднил стенки горла, а отражение в тёмном стекле отбрасывало в момент, когда Чимин льнул ближе, врезаясь в его тело своим.       Позади послышался шум. Прикусив фильтр, Юнги нервно втянул бóльшую порцию никотина и беспокойно обернулся. Всё стихло. Затянувшись, он пытался понять — не показалось ли ему, но вскрик, исходивший из-за двери, чувствовался самым реальным из всех. За шумом воды это могло остаться незамеченным, но возбуждённый слух реагировал мгновенно. Перекатывая сигарету от одного угла губ к другому, сильнее стискивая зубы, Мин вслушивался в малейший шорох, пока в груди нарастало беспокойство. Цепкими лапами оно тянуло сердце вниз, чтобы следом подтолкнуть к горлу, заставив давиться пульсом, — железа расходилась в своём сумасшествии, но он уже отвернулся к окну. Пару секунд на то, чтобы успокоиться. Ещё несколько — перед тем, как Юнги смял почти не выкуренную сигарету о пепельницу и ринулся к закрытой двери в спальню, откуда сквозь ещё одну толщу дерева прорвался новый звук.       Не медля, альфа дёрнул ручку, едва не вырывая её с корнем, — не заперто, лишь закрыто, а он уже подскочил к ванной, так же резко остановившись. В ушах звенело, а внутренности скручивало от приторного запаха, что тянулся сквозь щель между полом и дверью. Ладонь сжала металл, не смея повернуть, вторая — упёрта в дерево. Юнги метался в выборе — войти или подать голос. Крикнуть. Узнать. Опасения съедали, сладость чужого феромона умоляла пробраться внутрь и не сдерживаться, но он только прижался лбом к собственной руке, чувствуя, как похолодели пальцы... или же это лицо горело от осознания?       — Чимин? Ты в порядке?       Собственный голос звучал испуганно. Вспоминались секунды в машине, когда он позволил себе посмотреть на парня, когда ощутил созданную преграду от внешнего мира, что была для него спасением, и запах… Яркая вишня, цветы ванили… Желание в чужих глазах, что не перепутаешь ни с чем другим. Юнги держался. Оттаскивал себя от двери, так и не услышав ответа, но громкий всхлип повторился снова. Кулак ударился о панельное дерево, и громкий рык вырвался следом. Понимание, что делать, так и не пришло. Что-то скрывалось там, в ванной комнате, и он не знал, было ли Чимину плохо или нет, а мучение накаливало градус тела. Стараясь отвлечься, альфа развернулся, найдя спиной опору, и попытался сфокусироваться на чём-то. По всей спальне валялась одежда, костюм смятым перевешен через дверь шкафа, повсюду следы чужой спешки и страха вперемешку с чем-то ещё.       — Всё нормально, — прозвучало из-за двери, заставив Юнги дрогнуть.       Голос трясся, как и руки, погружённые в воду. Чимин рассматривал своё отражение в прозрачной глади, но видел только что-то абсолютно незнакомое. Новое. «Это было в тебе всегда». Он слышал, как в пределах спальни Мин рухнул на пол, вероятно, звонко откинувшись спиной на дверь, и его присутствие там делало ситуацию ещё более странным.       — Ты можешь идти. Ложись, — слабо произнёс Пак, надеясь, что будет услышан.       — Я буду тут.       «А я хочу здесь», — пронеслось в мыслях, но омега молчал, упираясь ладонями в дно ванной. Вернувшись домой, опьянённый собой и другим ещё в машине, Чимин отчаянно хотел спрятаться, но от преследования собственного сознания не уйти. Сдирая с себя одежду, он мог бы списать всё на течку, на бешенство, но… сколько бы Пак не отнекивался, правда оставалась самой реальной. До одури хотелось снова коснуться Юнги. Все сказанные слова — свои, чужие — пульсировали в голове, вороша улей, но признать простое человеческое оказалось намного труднее.       Не феромон. Не его отпечаток. Не давление. Только теплота в груди, что тянула за собой, вынуждая отдавать альфе то, что Чимин не оставлял даже самому себе, — чувства. Вода почти набралась, но пыл остудить это не помогало. Юнги за дверью, между ними лишь тонкий кусок дерева, и как же сейчас хотелось, чтобы его не было, чтобы Мин подошёл ближе, но это же и пугало. Это не инстинкты, но борьба оставалась в силе. Ударив раскрытыми ладонями по водяному краю, Чимин вскрикнул, выпуская накопленный ком негодования наружу. Он просто хотел. Хотел сдаться, позволить себе не защищать по-животному, а по-человечески быть рядом, ощущать касания на своей коже, дышать одним воздухом слишком близко друг с другом, и это уничтожало все стены, возведённые за длинную жизнь.       — Нельзя… — прошептал он вслух, подтянув ноги к себе и уперевшись лбом в мокрые колени.       «Но почему? — отвечали мысли. — Ты же сам слышал всё, что говорил Юнги. Он не сделает тебе больно, не после всего».       — Не сделает…       «Просто шаг к тому, чего ты хочешь. Ну же. Что плохого может случиться? Максимум, тебе просто не понравится».       Потянувшись к крану, наконец, дождавшись, когда вода почти достигла бортиков, Чимин завис, удерживая вентили двумя руками. Вдох-выдох. Ничего страшного. Он даже не чувствовал феромонов — истинное желание путало организм, заглушая всё вокруг. Взволнованное лицо отражалось в зеркальной глади, слабый свет от маленькой лампы над раковиной позволял вглядеться в себя в чёрной воде.       «Ты нравишься мне». «Я влюбился, Тэхён». «Ты нуждаешься во мне, как и я в тебе».       Откинувшись на спинку ванны, Пак пытался успокоить кричащие голоса в голове, но тщетно. Они впервые сильнее настолько. Всё уже давно сказано и сделано, осталось лишь признаться самому себе, что всё уже не будет таким как раньше, и научиться жить с этим. Омега.       — Блять… — прошептал Чимин. Ручка дёрнулась, поворачиваясь, но он не заметил, уже соскальзывая спиной ниже, уходя с головой под воду.       Сильный рывок — и чужие руки вытащили его из-под толщи мыслей, вытягивая на воздух. Кислород поступал в лёгкие, обжигал их смесью с человеческим запахом Юнги, что смотрел обеспокоенно, встревоженно. Судорожно блуждая взглядом по светлому лицу, Чимин видел каждую мелочь: растрёпанные чёрные волосы и как лицевые пряди облепили взмокший лоб, искусанные округлые губы, залёгшие под глазами морщинки, волнение. Внезапно осознав, как всё происходящее выглядело для мужчины, Пак улыбнулся. С каждой секундой чужого присутствия сомнения отступали всё дальше, а смех уже стремился наружу, вырываясь хаотичными звуками. Он смеялся от нелепости страха за себя так же, как от освобождения собственных тяжёлых мыслей.       — Ты чего? — спросил Юнги, промочив рукава до локтей, всё ещё удерживая его тело. — Что случилось? Что с тобой?       Но ответа получить не успел. Подняв руки, Чимин вцепился в чужую одежду и, следуя за слепым желанием, потянул альфу на себя. Всплеск, приглушённое шипение, такой нужный контакт. Вода в большой ванне выходила за края, проливаясь на пол, а пальцы очерчивали горловину насквозь мокрой толстовки, утягивая Юнги ближе, вынуждая того лечь сверху, придавить Пака своим телом. Вес и жар ощущались до боли правильно, и даже собственная нагота не смущала. Запах мягкой кожи проникал в сознание. Мин смотрел внимательно, упирался руками в бортик позади него и выглядел таким потерянным, что это пробуждало ещё бóльшее желание.       — Что ты делае…       Договорить не успел. Резко выдохнув, облизнувшись, Чимин подтянулся выше, накрывая чужие губы своими. Он целовал быстро, словно боялся опоздать, словно всё могло закончиться. Снова. Отталкивая сомнения дальше в тёмный угол, Пак медленно стягивал тяжёлую одежду с тела над ним, оставляя толстовку висеть на шее, не желая отрываться. Язык очерчивал свой путь и теперь казался таким изученным, что он ухмыльнулся в горячий рот, играясь кончиком, следом проникая глубже. Одна ладонь Юнги спустилась к его щеке, нежно поглаживая, замедляя поцелуй, но омега спешил, напирая в темпе.       — Чимин, — прошептал мужчина, немного отстранившись, но на его шею тут же легла рука, грубо притягивающая обратно.       — Нет…       Укусив Юнги за нижнюю губу с требованием снова распахнуть рот, Чимин обвил ногами крепкую талию, продолжая остервенелый поцелуй, чувствуя, как жар в теле сменялся холодом и в обратном направлении. Цепляясь за уже обнажённые плечи, он не стремился менять положение, позволяя Юнги давить на себя весом. Ещё одно движение назад, секунда — Мин выпутался из болтающейся на шее толстовки, с мокрым шлепком отбросив её на кафель, и склонился над его лицом, жадно всматриваясь в карие глаза. Альфа дышал суматошно, проглатывал хрипящие звуки, упираясь нарастающим возбуждением в бедро Чимина, но не позволял поцеловать себя снова.       — Ты… Зачем? — на выдохе произнёс Юнги, любовно убирая с лица белые пряди. — Тебе не обязательно.       — Юнги, — скользя кончиком носа по чужой щеке, зарываясь в тёмные волосы, Чимин медлил. Он прятал от себя лицо альфы, также скрывал своё, томящееся, пока дрожь в пальцах нарастала, передаваясь в сильное тело сверху, — ты хочешь меня? Я знаю, что да. Это просто потому, что я омега?       Осторожно прогибаясь ближе к горячему торсу, он предвкушающе ждал ответа. Соприкасаясь животами, указывая на своё очевидное возбуждение, чувствуя чужое, Чимин проскользнул ладонью к тёмному затылку, крепко сжав локоны в кулак. Губы едва касались мочки уха, и он не позволял смотреть на себя до тех пор, пока не услышит то, что и так знал, вслух. Рука Юнги покоилась на рёбрах, мягко поглаживая кожу, а его обжигающее дыхание разбивалось о покатое плечо.       — Нет. Господи, конечно нет. — Медленно опускаясь ниже, Мин оставил осторожный поцелуй на выпирающей ключице рядом с родинкой и с силой вытолкнул себя выше, снова находя зрительный контакт. — Я хочу тебя, потому что это ты, но ты не обязан.       — Я знаю, — слова тише с каждым слогом. Они рассыпались в воздухе, опадая в тёплую воду, смешиваясь меж разгорячённых тел.       Вытянувшись, плотнее сомкнув ноги, Чимин прильнул к округлым губам, нежно обволакивая их. Он больше не спешил. Смаковал, оторвав одну руку от чужого затылка, скользя ею по крепкой груди, ниже, под воду, к подтянутому животу, к тугой пуговице джинсов, облепивших бёдра. Юнги дышал в унисон, двигался так же, полностью повторяя узоры рта, позволяя всему происходить. Язык скользнул по зубам, сбивая поцелуй, и, запрокинув голову назад, омега притиснулся ниже, ёрзая по дну, чтобы достать. Пальцы нащупали пояс — ближе, к петлице, опаляя чужую кожу жаркими касаниями на самом краю. Сердце ухало где-то на уровне кадыка, гуляло то выше, под самым нёбом, то снова спускалось к ключицам, но Чимин не останавливался. Только ждал, пожирая глазами альфу, что с трудом поднялся на ноги прямо в ванне и стянул с себя остатки ненужной ткани, сразу ныряя вниз.       Вода с громким всплеском пролилась на пол, растекаясь по кафелю, а Юнги уже укутывал его в собственные руки, обнимая талию, прижимая ближе к себе. В голове набатом била мысль: «Моё!» — и, следуя за безумием, Чимин, не различая, оставлял горячие поцелуи по всему лицу альфы, спускаясь ниже, к шее, вдыхая глубже терпкий запах кожи, человеческого тепла и искренности. Жилистые пальцы гуляли по его телу, слегка надавливая на напряжённые мышцы рук, спины, ног — всего без разбора. Два сердца очень близко, слишком стремительно, и, выгибаясь, омега подставился под прикосновения, задрав подбородок и прикрыв глаза. Влажная точка растекалась от кадыка, облизывала очертания железы, жадно пульсирующей в обгон дыхания. Чужой язык рьяно двигался к грудной клетке, пока сильные руки вытягивали Чимина из-под толщи воды.       — Поцелуй меня… — заполошно простонал омега, но, вопреки ожиданиям, мужчина не поднялся. — Юнги… Ах…       Волна снова захлёстывала его. Сидя на коленях, Мин удерживал омегу в объятиях, позволяя облокотиться на спинку ванны, и не было ни секунды противоречия от чужой силы, только общее предвкушение. Поцелуями спустившись к грудной клетке, Юнги подтянул его ещё выше, вынуждая крепче схватиться за собственные плечи, и, хаотично облизав кожу, сжал зубы вокруг соска. Томный вскрик вырвался сам собой — по позвоночнику пробежала дрожь, и лишь очередной удар воды о кафель от их резких движений заставил прийти в себя. Чертовски важно запомнить всё. Каждое касание, провожаемое ускоренным пульсом. Альфа не спешил, обласкивал тело, разыгрывая карту страсти, но в противовес нежно поглаживал лопатки, не позволяя потерять равновесия. Чимин слышал тяжёлое дыхание, буквально впитывал его в собственную грудь, а жилистые пальцы впивались в спину. В животе скручивалось нетерпеливое желание, и это пугало до одури, но всё отступало с каждым уверенным движением Юнги. Губы мазали, смешивая тёплую воду с поцелуями, а Чимин не сдерживал громких вздохов, с опаской наслаждаясь всем, что получал.       Омега.       — Иди сюда, — прошептал Юнги, но Пак едва ли расслышал его, пропадая в распаляющих эмоциях. — Эй…       Мягкими нажатиями альфа двигался от подбородка к губам, наконец следуя озвученной просьбе. Перед глазами вереница разноцветных пятен. Чимин расслабился лишь на мгновенье, отдавая сбитое дыхание в поцелуй. Нежно. Медленно. Проникающе. Соскальзывая ниже, едва не уйдя под воду, пока Юнги отодвинулся дальше, снова давая им больше пространства, Пак дёрнулся вперёд и крепче свёл лодыжки, удерживаясь на чужих бёдрах. Язык быстро нашёл другой, обвился вокруг, играючи вырывая низкие постанывания альфы, что поддерживал каждое своим. Пропуская воздух в лёгкие, Чимин чувствовал лишь живой, настоящий запах, и это опьяняло до безумия, до сведённых челюстей, но он продолжал целовать, обсасывая чужие губы, не отпуская от себя. Напирая, омега приподнялся на секунду, перехватывая собственные запястья позади шеи Юнги, и, минуя сомнения, выгнулся волной, проезжаясь по возбуждению, что упиралось в его собственное.       Снова опустившись на крепкие бёдра, Чимин отстранился и открыл глаза, боязливо заглядывая в чёрные напротив. Бегая взглядом по лицу альфы, кусая покрасневшие губы, он старался отыскать тень отвращения, нежелания, но не находил и следа от них. Чувства. Единственное, что пылало в Юнги, просачивалось наружу ярким пламенем, не угасая ни на секунду.       — Тебе лучше остановиться, — уткнувшись носом в его плечо, сказал альфа, сильнее прижимая к себе, — потому что ещё немного — и я не смогу больше сдерживаться, Чимин.       Аккуратные ладони притянули голову Юнги ближе, легли на мягкие скулы, вынуждая смотреть. Соприкасаясь кончиками носов, оба делили воздух между собой, находясь в отчаянной близости, — Чимин слышал, как в ушах отдавалось биение сердца – своего, чужого – единым ритмом бережности.       — Не сдерживайся, — прошептал омега, поглаживая светлую кожу большими пальцами. Он смотрел неотрывно, чувствовал крепкие руки на своём теле, ёрзал, сидя на коленях Юнги, и притирался ближе. Почти под кожу. Желая срастись воедино. — Не сдерживайся, — заполошно повторил Чимин, целуя нос, скулы, подбородок, ловя чужие вздохи на собственном лице. — Я… хочу тебя… Альфа. Юнги.       Сомнения стирались касаниями. Отбрасывались дальше под натиском истинного желания, не продиктованного сущностью, феромонами, похотью. Только человек и человек. Наедине, в ворохе эмоций, погружённые в наполовину опустевшую ванну, тянущиеся друг к другу. Губы тонули в других, округлые — в пухлых, пожирая, сгорая под напором чувств. Руки Юнги заскользили по телу. Сжав плечи омеги со спины, пропали ненадолго, но вернулись, спускаясь к лопаткам, ниже, вдоль позвоночника, пока языки мокро сталкивались, провоцируя приглушённые постанывания.       — Скажи мне, если для тебя это будет слишком, — прикусив его подбородок, сказал Мин, обхватив ладонями округлые бёдра.       Чимин молчал. Дышал громче, но позволял жилистым пальцам поглаживать кожу между ягодиц. Подобравшись, он крепче обнял Юнги, стискивая его шею и подтягивая себя выше, давая доступ. Вода приятно обволакивала тело, смывала следы, забирая себе тягучую влажность омежьей смазки, сочащейся наружу. Утыкаясь в собственное предплечье, прикрыв глаза и закусив губу в ожидании, Пак ловил успокаивающие поцелуи где-то в области сгибов локтей, на шее, везде, где альфа мог дотянуться, даря нежность. «Моё», — но вслух снова ничего, и страх накрывал с головой, подобно цунами, пока чужие пальцы надавливали на мокрый вход, распаляя желание ещё сильнее.       Указательный проскользнул внутрь, заставляя сжаться. Челюсть стиснута, маленькая ладонь легла ниже, сдавливая лопатку Юнги, пока вторая сильнее держалась за его плечо. Мерзкий пот продрал кожу, скатываясь каплями по шее, а сущность внутри выла диким зверем, пугая сильнее с каждым осторожным движением внутри.       — Нет… Стой… Ах… Подожди, — давясь новыми ощущениями, пробормотал Чимин, но даже не попытался отстраниться.       — Чимин, тебе не обязательно.       Он почувствовал, как ладонь начала отдаляться, и сильнее вцепился в мужчину, опускаясь ниже. Не сейчас, не тогда, когда ему это до отвратительного необходимо. Ворочаясь, принимая в себя палец, Чимин расслабил руки, заглядывая в чужое лицо. Смущение разливалось краской по щекам, но он не отрывал глаз от Юнги, насаживаясь глубже самостоятельно.       — Просто смотри на меня. Я должен видеть, что это ты.       Член потирался о такой же возбуждённый напротив, и это приносило сладкое отвлечение. Потянувшись к шее, Чимин накрыл губами железу альфы, но не нашёл там ни единой лесной ноты — только тепло и пульсацию, разгоняющую кровь по венам. Они одни, без феромонов и масок. «Дай мне больше», — проскользнуло в мыслях, но, даже не слыша, Юнги будто сидел в его голове, выныривая и снова приставляя уже два пальца к горячему входу. Всё тело пылало, желало и боялось одновременно, но принимало в себя чужие касания, засасывало в омут. Мечась в крепких руках, извергая новые и новые стоны, омега хватался за Мина, упираясь лбом в его, утопая в его любви, что неприкрыто сквозила в каждом движении, в каждом вздохе и поцелуях, рвано оставленных на коже.       Припадая к распахнутым губам, лишь на эти мгновенья прикрыв глаза, Чимин дрогнул от того, как затекли ноги, обвивавшие талию Юнги, но не мог сконцентрироваться даже на этом, полностью пропадая в непривычной заполненности. Смакуя сладость общих чувств, осевших на языках, проникая глубже в соблазнительный рот, он подтянул одну руку ближе, скользя по груди, что рвано вздымалась дыханием, и ущипнул розовый сосок альфы, сразу двигаясь ниже. Чужие пальцы любовно толкались внутрь, а Пак шёл дальше, наконец, обхватив два члена дрожащей ладонью. Рык, донёсшийся до слуха, не пугал. Не отталкивал, только провоцировал сильнее, вытаскивая из глубины давно привычную колкость. Ухмыльнувшись, проглотив нуждающийся скулёж, Чимин заёрзал, меняя положение, упираясь коленями в дно ванной. Вторая рука Юнги шарилась по спине, пока уже три пальца входили в обмякшее колечко мышц, а омега дразняще закусывал губы, изгибаясь на чужих бёдрах.       — К-как хорошо… Боже… — простонал он, проезжаясь членом по другому в своей ладони.       — Ты такой красивый…       Вода забирала всё: смазку, что приводила в ужас, пробуждая отвращение к себе, предэякулят, сочащийся с двух головок, нервную дрожь, топя всё в себе, пачкая тела откровенностью. Это снова гонка, но теперь в ней не только Чимин и его внутреннее Я, погребённое заживо. Их четверо: он, Юнги, омега, что наконец брал власть, и альфа, отчаянно цепляющийся за него. Чувствуя, как точка возбуждения внутри набухала, сводя с ума, Пак облизнулся и сильнее толкнулся в кулак, снимая губами чужой хриплый стон.       Юнги рядом. Почти под кожей. И не хватало всего одного движения, чтобы исполнить и это. Снимаясь с пальцев, призывно пройдясь языком по округлым губам, Чимин отполз назад, укладываясь лопатками на самый низ бортика, до плеч закрываясь водой. Выпрямив ноги, он на секунду замешкался, прежде чем глубоко выдохнул и раздвинул их стороны, подзывая альфу ближе.       — Не делай мне больно, — прошептал Чимин, ощущая тяжесть чужого тела на себе, снова обнимая шею и скрещивая ноги на пояснице Юнги.       — Никогда.       Уверенность в голосе альфы придавала сил. Его руки снова на талии, прижимали ближе, пока низкие постанывания прорывались сквозь вакуум, созданный возбуждением. Тяжёлый член Юнги касался его собственного, толкался в пустоту, плотно проезжаясь по пульсирующим венкам.       «Моё».       Решительно сдвигаясь выше, пока сердце готовилось выпрыгнуть из груди, Чимин мотнул головой, вместе со светлой чёлкой отбрасывая последние следы страха. Во рту скопились стоны, готовые выплеснуться наружу, — Юнги очень близко, то, что нужно, но ужас подбирался незаметно, скрываясь за трясущимся вожделением. Он красивый. Чимин цеплялся за каждую мелочь, чувствуя, как горячая головка упёрлась в растянутый вход.       Округлые губы, что оставили такое множество поцелуев на нём. Тёмные глаза, которые смотрели в самую суть, не позволяя потонуть. Тонкие черты лица, что меняло своё выражение в зависимости от состояния Чимина. Мягкие морщинки, как отпечатки печального пути, в который Юнги посвятил Пака. Холодные руки удерживали тело, но нервное напряжение сдержать не могли. Альфа не двигался. Только следил внимательно, улавливая дрожь в его конечностях. Вместе с нестерпимым желанием вернулся страх, а воспоминания о боли заволакивали разум. Минутная слабость, но слёзы уже стремились наружу, перша горечью в носу. Картинки хаотично вспыхивали в сознании, пугая до бесконечности, напоминая о паршивом прошлом, от которого ещё остались багряные следы.       — Всё в порядке. Это я. Смотри на меня, не закрывай глаза, будь здесь… — Уложив руку на щёку омеги, Юнги слегка огладил кончиками пальцев его скулу. — Коснись меня, когда будешь готов. Я не сделаю ничего, пока ты не скажешь.       Чимин не отрывал взгляда от альфы, тяжело дышал, позволяя влажным дорожкам тянуться от уголков глаз. Он совершенно точно хотел этого, но так же сильно боялся обнаружить происходящее странным. Вернуться в боль и непринятие. Сломаться. Юнги смотрел так тепло, и Пак думал о том, сколько хорошего тот привнёс в его жизнь. Сейчас, лёжа в ванне, пока мужчина нависал над ним, не неся при этом никакой опасности, он ощущал себя до одури правильно. Даже вторая рука Юнги, мягко поглаживающая бедро под толщей воды, не пугала — всё так органично. Ничего общего с мерзкими мгновениями из прошлого. И он коснулся. Толкнувшись бёдрами вниз, насадился глубже на приставленную головку.       — А-ах… Я же сказал коснуться, Чимин.       Член входил медленно, распирал мягкие стенки, не принося ни секунды боли. Смазка обволакивала длину, проникающую глубже, позволяла принимать каждый сантиметр. Запрокинув голову, открыв шею для поцелуев, Чимин простонал, когда губы жадно впились в его железу, смакуя тонкую кожу. Ещё немного, до конца, до обезумевшей тесноты, перекрывающей старые раны. Пульс отбивался в висках, Юнги целовал его, забирая себе томные вскрики, медленно толкаясь навстречу.       — Ну фактически… Боже… — Теряясь в суматошных выдохах, Чимин прикусил плечо альфы, в которое упирался губами, ощущая новое поступательное движение внутри, и, растягивая улыбку, посмотрел в чужие глаза. — Я коснулся тебя. Твоего члена собой. Так что это считается.       — Господи… Ты неисправим, — склонив голову, прошептал Юнги, смешивая лёгкий смех со стонами, позволяя омеге под ним осторожно раскачиваться в такт.       — Я сделал гнездо из твоих вещей… А… а потом разрушил. Ах… У тебя ещё остались какие-то вопросы к моей адекватности?       Запустив одну ладонь в чёрные волосы, Чимин осторожно сжал пряди в кулак, вынуждая смотреть на себя. Он ловил жаждущий взгляд, впивался пальцами в напряжённую руку Юнги, упирающуюся в дно большой ванны, и тяжело дышал. Набранный ритм постепенно замедлялся — член едва выскальзывал наружу, задевая все точки внутри, ускоряя сердечный ритм.       — Нет, ты абсолютно сумасшедший, — пробормотал альфа прямо в пухлые губы, — но, Чимин, пожалуйста, хотя бы иногда слушай то, о чём я прошу.       Толчок, ещё один. Юнги двигался размеренно, дразняще набирая темп и снова замедляясь до полной остановки. Это доводило до безумия — Пак чувствовал каждый сантиметр, каждое касание горячей головки на слизистой. Руки переместились на лопатки, слегка шкрябая кожу ногтями, и он выгнулся, делая проникновение глубже, вырывая из чужой груди новый стон. Движение за движением, Юнги напирал, разгоняя бурлящую кровь, выталкивая сочащуюся смазку наружу силой уверенных толчков.       — Я… Я прислушаюсь… Ах… Но ты позволишь мне иногда быть сверху?       Склонившись над омегой, Мин крепче обнял его одной рукой, всё ещё удерживая опору второй. Он пытался дёрнуть головой и отбросить мешающиеся мокрые пряди с лица, но пропадал во встречных подмахиваниях. Чимин отзывался под Юнги — мягкий, манящий, завлекающий к себе. Томно закусывающий губы, сдерживающий стыдливые стоны. Осторожно проникая всё быстрее, раскачивая воду в ванне, альфа рычал, а Пак не мог избавиться от топящего желания понять, захочет ли он хоть раз «после» действительно взять мужчину. Не так, как раньше, но искренне. Он не знал ответа, но сейчас, когда крупный член входил полностью, а звуки шлепков терялись под водой, Чимин отчаянно хотел только, чтобы это не прекращалось.       — Блять… Чимин… Не сейчас.       Пропадая в единении, выстанывая наслаждение куда-то наверх, Чимин отцепил одну руку от чужой спины и нежно провёл ей по лбу альфы, ведя к уху, заправляя колыхающиеся пряди. Он потянулся ближе, напрягая мышцы, чувствуя распирающую заполненность, и коснулся округлых губ своими, запечатлевая поцелуй. Юнги снова замедлился — дрожь переходила на омегу, заставляя его член нуждающе дёргаться в ожидании новых фрикций. Оставаясь в катастрофической близости от лица Мина, он рвано выдохнул, реагируя на медленный, но предупреждающе сильный толчок.       — Но тогда…       Альфа приблизился, отвечая на поцелуй с особым напором. Он был на грани.       Сталкиваясь с тёплым языком, жадно обволакивающий его собственный, Чимин различил, как Юнги затрясся, совершая поступательные движения снова и снова, перед тем как полностью остановился. Прикусив губу омеги, затем уткнувшись носом в его мягкую щёку, он сдавленно прошипел, когда Пак сжался вокруг члена, создавая бóльшее трение.       — Но тогда был другой случай, — вынужденно ответил альфа, цепляясь за поплывший взгляд Чимина. Всё внутри полыхало. Чувствуя предательскую дрожь и жар внизу живота, омега простонал, умоляя продолжить движения, но Юнги не шевелился, чётко проговаривая: — Это была необходимость, это не значит, что я готов к этому, Чимин.       — Даже ради меня? — дразняще спросил он, но уже не хотел даже думать об этом, желая только почувствовать расползающийся по телу пожар во всём великолепии.       — Ради тебя я сказал, что мы обсудим это позже. Поцелуй меня.       Непривычная грубость в чужом голосе сигнализировала Чимину остановиться. Прекратить попытки уцепиться за мнимое превосходство, отдаться моменту, вверить себя, и, мешкая пару секунд, рассматривая пылающие глаза альфы, он шагнул в пропасть. Впиваясь в губы, сгорая в натиске поцелуя, он копил яркие покусывания на своей коже — Юнги отрывался от распахнутого в стоне рта, припадал к шее и снова возвращался, яростно проникая языком глубже. Толчки хаотично врезались в ягодицы, вырывая излишне громкие стоны, уводя от слуха чужие. Член распирал, выходил полностью, но головка тут же скользила обратно в раскрытый вход. Дышать невозможно. Ноги теснее прижали альфу к телу, ощущения отрывали от реальности. «Моё».       — Да… Да, блять! Ах… Ещё!       — Омега, — заполошно стонал Юнги, вгрызаясь в губы, проникая быстрее.       Мокрая рука альфы протиснулась между их животов, обхватывая изнывающий член Чимина, с силой сжимая его в кулак. Толчок за толчком, выуживая наружу тонны обезумевших вскриков, Юнги проникал в него, проходясь пальцами по пульсирующему возбуждению, подводя к краю, готовя к падению в бездну. Кожа под чужими касаниями горела. Сжимаясь сильнее, Пак хватал губами воздух, чувствуя, как нечто внутри переворачивалось, утаскивая за собой. Наслаждение. Возведённое в миллиардную степень, поглотившее все до единой мысли. Беспорядочно двигаясь навстречу альфе, слыша его откровенные стоны, Чимин вздрогнул, вытягиваясь в крепкой хватке. Сперма мягко выливалась наружу, смешиваясь в остывшей воде, пока он сжимал в себе увеличивающийся член, продолжая насаживаться. Толчок за толчком, собирая последние силы, пропадая в пульсации, охватившей полностью.       — Чим. Блять, Ах, — очередной стон — и Юнги отстранился, осторожно выходя из омеги. — Чимин, быстрее.       Требовательно умоляя о поцелуе, альфа, не глядя, выдернул затычку со дна ванны и сел на колени. Он суматошно водил кулаком по крупному члену, усеянному венами, спускался к набухающему основанию, пока Чимин заворожённо следил за ним, постепенно приходя в себя. Дрожь всё ещё расходилась по телу, но он стремился вперёд, к мужчине, что обезумевши доводил себя до оргазма. С трудом сев напротив, соприкасаясь своими коленями с чужими, Пак потянулся к искусанным губам, мгновенно раздвигая их собственным языком.       — Почему ты вышел? — отодвинувшись на секунду, спросил он, но альфа тут же притянул его за затылок к себе, сжирая в огне поцелуя, выстанывая его имя в раскрытый рот.       Движение, ещё одно. Кулак стремился вниз, а тяжёлый рык Юнги сотрясал разум, пробуждая желание жаться ближе, целовать и трогать. Накрыв чужую ладонь своей, Чимин ощупывал каждый сантиметр, сотрясаясь от мыслей о том, что он позволил. Разрешил проникнуть в себя. Кончил. Двигаясь вместе с альфой, сминая его губы, он опустил руку ниже, к основанию, нащупав набухший узел.       — Поэтому, — отрезал Мин, запрокинув голову назад.       Секунда. Осознание чужой заботы ударило с новой силой, заставляя аритмию взрывать разум. Собрав с головки предэякулят и остатки собственной смазки, щедро разлитой по коже, Чимин прильнул к открытой шее, рассыпая поцелуи, прикусывая пульсирующую железу, так и молчащую до сих пор, и сжал пальцы на узле. Стон. Второй, третий. Он рьяно впивался в кадык, продвигаясь губами дальше, стимулируя член альфы под оглушающий рык.       — Блять… — бормотание на грани. Прикусив губу, Мин толкался в кулак, пока Чимин не отпускал своей руки. До самого конца.       Толчок, следом стон — и Пак почувствовал горячие капли на собственной ладони. Юнги откинулся назад, облокотившись на руку, не переставая кончать рваными полосами. Раскрытый, нежный, напряжённый, как струна, — Чимин любовался сжатой линией челюсти, трясся от вязкости, текущей по пальцам, наслаждался звуками, получая не меньшее удовольствие, чем от собственного оргазма. Этот альфа стоил того, чтобы увидеть это.       Последний поцелуй тушил распалённую страсть. Начинаясь быстро, он постепенно затухал в нежных касаниях губ, в мягких поглаживаниях аккуратных пальцев на скуле Юнги, заканчиваясь смазанным клевком в уголок уставшей улыбки.       — Ты в порядке? — спросил альфа, отдышавшись. Он едва коснулся растрепавшихся светлых волос, любовно отбрасывая их в сторону, но смотрел с опаской, будто мог сделать что-то неправильно.       — Да, — шёпот Чимина казался слишком громким в пустоте ванной. Оперевшись ладонями на колени Мина, он потянулся вперёд, потеревшись кончиком носа о чужой, — Думал, будет хуже. Ты не плох. Очень даже.       За смешком омеги потянулся другой, встречный. Наполненный облегчением и теплом. Поднимаясь на ноги, Юнги протянул ему руку, помогая встать, и, придерживая за талию, вытащил Чимина из ванны. Не поднимая на руки, не касаясь излишне кричаще, лишь бы омега не чувствовал себя слабым, и это в который раз разливало ощущение верного выбора внутри.       «Моё».       Шаг за шагом, по холодному кафелю, залитому водой, Пак стремился под душ, скрытый стеклянной перегородкой. Не слыша движений за собой, он обернулся, вопросительно глядя на альфу, что оставался на месте, и, обречённо выдохнув, вернулся за ним, утягивая к себе за запястье. Смывая с тела следы, подставляясь под лейку, Чимин вдруг отчётливо уловил мягкий переплетённый феромон, ласкающий нёбо своим смешением. Лес, погружённый в ванильную сладость, амбра, пропитанная табаком. Он улыбнулся, не сводя взгляда с Юнги, промывающего тёмные волосы.       Путь до постели прошёл в тишине. Укутанный в тёплый халат, Чимин ни на секунду не сомневался, что альфа следовал за ним, не собираясь возвращаться на одинокий диван в гостиной. Ворох постельного белья сманивал к себе, выделял усталость, накопленную в теле всё сильнее, но, оценивающе рассмотрев тёплую груду одеял, Пак стащил одно с кровати, отбрасывая его на пол. Им хватит.       — Хочешь поехать со мной завтра? Надо разобрать квартиру Виёна, — подтянув руку под голову, прошептал Юнги, укладываясь на подушке. Альфа выглядел так естественно в постели Чимина, так правильно, что он на секунду замешкался в ответе. — Если не хочешь, всё нормально. Просто мне надо это сделать.       — Нет-нет. Я поеду. Конечно.       Суматошно подобравшись ближе, лёжа под одним одеялом, Чимин нашёл под толстой тканью чужую руку, сжав её в своей. Запахи постепенно возвращались, заволакивая всё вокруг, и, наслаждаясь каждым, Пак прикрыл глаза, готовый провалиться в обессиленный сон.       — Что ты планируешь дальше? — вопрос вырвал из окутывающей дрёмы, заставив проморгаться. Мин смотрел неотрывно, обеспокоенно сжимая губы. — Я имею в виду с твоей… целью. Он должен вернуться в Корею, так что я могу попросить помощи у господина Кима. Возможно, у него больше информации и…       — Мне сообщат, когда он пересечёт границу, — перебивая, ответил Чимин. Перекатившись на спину, он вперился взглядом в потолок, задумчиво перебирая пряди собственных волос, но мыслей вдруг стало слишком много, чтобы сконцентрироваться на чём-то одном. — Но, если честно, не думаю, что смогу выдержать его вонь рядом. Так что, видимо, придётся довольствоваться тем, чтобы просто застрелить издалека.       Нахмурившись, Пак размышлял о Джоне, но из раза в раз упирался в стену собственного разочарования. Он жил мыслью об этой мести, вожделел её. Ждал дня, когда узнает имя. Настоящее имя человека, что разрушил его до основания, заставив заниматься безумной гонкой, и теперь это почти невозможно. Этот альфа умрёт — Чимин уверен в этом, но, наконец, выбирая будущее, пусть и помня о прошлом, он больше не хотел позволять себе сумасшествия. Повернувшись к Юнги, он внимательно всмотрелся в сонное лицо. Суровые черты смягчились под натиском тёплых эмоций. Его феромон убаюкивал, не подпуская близко импульсы злости, и хотелось задержаться в этом моменте — не думать.       — Я просто напоминаю тебе, что ты и без наркоты не был слабым, Чимин. — Зевая, Юнги протянул ладонь, ткнув указательным пальцем в нахмуренный лоб омеги, и также перевернулся на спину, пододвигаясь ближе, едва соприкасаясь с ним боком.       Жар распаренного тела рядом будоражил, вызывая мурашки. Вслушиваясь в слова альфы, Чимин то и дело поворачивался к нему, мельком разглядывая чужие эмоции, но толика грусти, что просачивалась в тон, отбрасывала его в пучину сомнений. Тренировки Сокджина никогда не были лёгкими. С юношества и годы после тот готовил Пака, постепенно захватывая власть, подкармливая данными о нужных людях, о способах, о возможностях контроля. Омега не был слабым, но лишённым сил чувствовал себя безоговорочно.       Запах стали, что выветрился из-под кожи, напоминал о себе, рисовал в голове картины, представляя Чимина исключительно доминирующим, сильным, но этого больше не было. Или он так думал, противореча словам Юнги и реальным навыкам, выработанным годами. Больница стала триггером, снова указывая на то, что этот запах манил и доводил до безумия, словно желал вернуться в его тело. Это трудно. Почти непостижимо. И вспоминалась слабость, ночи на холодном кафеле ванной, приступы боли и плети, что скручивали органы, вынуждая буквально умирать без этой силы. Тяжело вздохнув, Чимин повернулся набок, натягивая одеяло выше, и уткнулся лбом в чужое плечо.       — Да, я даже успел догнать тебя по результатам работы задолго до того, как начал, — пробормотал он, устало улыбаясь в рукав мягкой футболки, — но ломки… Это всё не проходит так просто, Юнги. Ты спас мою шкуру, прочистил меня, запер, но я почти сломался в больнице Виёна, уловив запах, и потом эта течка, которая почти уничтожила меня, так что нет… Думаю, лучше держаться подальше и пустить пулю ему в лоб.       — Течка была тяжёлой, потому что первая без дозы, Чимин. Боже, звучит так, будто я уговариваю тебя подобраться поближе к Джону, — усмехнулся Юнги, потирая глаза. Возможно, он винил себя. Почему-то эта мысль возникла в голове омеги, впервые подсвечиваясь так ярко. — Я могу помочь. Со связями или без, по крайней мере, уверен, что стреляю лучше тебя.       — Ты бы не подошёл к нему, я уверен. Вонь страшная, от него за милю несёт смертью, — рассмеялся Чимин, неосознанно потираясь носом о плечо альфы, пропуская в лёгкие согревающий запах леса. Осёкшись, он вдруг дёрнулся, продолжая тише, озвучивая свой последний страх: — Наверное, не слабый, но я же не идиот. Меня сломает рано или поздно, и мы как бы должны быть к этому готовы. Это всё тяжело для меня, какое-то новое, но… умирать я не собираюсь. Не сейчас. Уверен, всё решится, когда придёт время. Так что ты вроде хорошо справляешься, альфа. Спасибо тебе.       Нерешительно отодвинувшись обратно на свою подушку, Чимин нащупал в ворохе постельного белья чужую ладонь и сжал её своей, надеясь убедить, что всё в порядке. Хотя бы себя. Посмотрев на него, Юнги напряг пальцы, закрывая замок из рук, и легонько улыбнулся. Хорошо. Теперь их двое, и этот ТИР должен оказаться выигрышным в любом случае.       — Посмотрим, насколько хорошо… — проваливаясь в сон, пробормотал Мин, не отпуская руки.       Омега смотрел. Не отрывал взгляд от умиротворённого лица, впитывал этот образ, воодушевлённо понимая, наконец, что всё правда. «Моё». За окном раздавались громкие крики — люди выходили на улицу, встречая праздник, но ему было наплевать. Он переборет оставшиеся ломки, сколько бы циклов ещё ни ждало впереди, научится этому взаимодействию.       Счёт. Достаточно громкий, чтобы быть слышным на седьмом этаже сквозь закрытые окна, но недостаточно для того, чтобы мешать такому необходимому сну. Осторожно подтянув между подушек сцепленные ладони, Пак прикрыл глаза, отстраняясь от внешнего мира. Всполохи пробивались яркими пятнами в тень комнаты. Отсчёт завершён. Фейерверки взрывались наверняка красивыми узорами, но омега засыпал, не желая даже на секунду посмотреть в окно.       — С Новым годом, Юнги, — прошептал Чимин, слепо клюнув носом светлые костяшки жилистых пальцев.