***
— Рассказывай давай, — сходу взяла её в оборот Кристина, едва Лиля села на пассажирское. — чё случилось? — Ничего, просто устала. — вяло отозвалась она. Не хотелось жаловаться на Лизу, ну, не Кристине с её радикальными идеями точно. Если с Олегом Дмитриевичем Лиля испытывала двойственные эмоции, то Лизу она стопроцентно хотела уберечь, пусть они и не будут подругами, она не желала той зла. Лиза бывала язвительной гадиной, но она так часто выручала Лилю, что это перекрывало её сложный характер. — Я же вижу, ты кислая. — вырулила со школьного двора Кристина, выезжая на дорогу между частными домами. — Не хочешь говорить? — когда Лиля покачала головой печально, Кристина вздохнула — не любила, когда ей не давали желанного. В данном случае, ответа. Но, так и поглядывая виновато на её разбитую губу, Кристина уступила. — Будем исправлять, значит. Я с работы отпросилась, домой заедем и отвезу тебя кое-куда. Домой. Так интересно — родительский дом Лиля никогда не могла назвать родным местом, куда хотелось бы возвращаться, а тут, их с Кристиной квартира, пусть там и случилось нечто страшное, вызывала лишь самые приятные ассоциации. Кристина стала ей ближе всех, она была для неё семьёй даже больше, чем Артур. У них хотя бы была какая-то особая связь. Было доверие и искренность. Кристине не было похуй на неё, как минимум. Вообще создавалось впечатление, что все кругом — враги, и эта Лиза с её манией величия, которая считала, что ей всё дозволено, и Мишель, крадущая у неё единственную подругу, и Артур, который даже минимальных усилий не приложил для того, чтобы создать видимость заботы. Всем было насрать на неё и её проблемы. Кроме Кристины. Кристина была причиной, по которой Лиля ещё не сорвалась в настоящую истерику, потому что некая чёрная дыра у неё в груди грозилась разрастить и поглотить Лилю целиком. Что-то прожорливое, пустое и страшное поселилось у неё под рёбрами, и Лиле хотелось плакать от того, как она запуталась. Ничто не было способно её утешить. Кроме Кристины.***
Дома они приняли душ, — по отдельности, конечно, — и Кристина намекнула ей, что очень хочет её порадовать, а потому ей стоит подготовиться. И воодушевления поубавилось, всё же, секс у Лили восторга не вызывал. Он был волнительным в плохом смысле, Лиля вечно боялась облажаться и не угодить, показаться недостаточно красивой, например. Она с неудовольствием покосилась в сторону бритвы, с тяжёлым сердцем схватила ту, задрав и опустив одну ногу на бортик ванной. Её снова ждал дискомфорт в погоне за чужим комфортом. Когда Лиля вышла из ванной, Кристина уже сушила волосы феном, а на диване стояла корзинка — в той был клетчатый плед с их постели, фрукты с ягодами и посуда, а “сушняк”, как ей сказала Кристина, они возьмут по дороге в особое место. Куда-то туда, незнамо куда, и Лилю немного это напрягало. Первое их свидание было показательным. В машине снова играл “Чемодан”, читающий чудовищный рэп, и Лиля старалась не вслушиваться, но бит бил по ушам, противный голос затекал в уши, и Лиля пялилась в окно, на эти разрушенные дороги и кромешные леса. Почему мы снова тратим на этих подруг? Ведь старая шлюха, братик, не лучше новых двух. Без букетов и конфет я заплатил за нее фантики. Не зная имя, тычу ей в лицо романтикой. — Люблю со смыслом музло, — сказала вдруг Кристина, и Лиля не хотела быть скептичной козой, как некоторые её знакомые, а потому улыбнулась глуповато, не зная, как реагировать. Звуки ада. — без мишуры, чётко по делу. Ща такое уже не делают, малолетки с микрофонами бегают и собирают стадионы таких же детей. — Да? — вскинула Лиля брови. — Да конечно, мля. — хмыкнула та. Вопреки плоту разбитому, Не собираемся идти ко дну. По миру дикому и дикому, Тут доверяем мы лишь никому. Лиля в удивлении посмотрела на Кристину — ей взаправду нравилась музыка, игравшая в салоне, она хлопала ладонями по рулю, что-то подпевала, выглядела очень даже довольной. И несмотря на отвратительный посыл песни, Лиля наслаждалась уже тем, что Кристине было хорошо. Вскоре они остановились у какой-то заправки, Кристина выпрыгнула из машины и сходила до магазина сама, вернувшись с пакетом абрикосового сока, бутылкой воды и, конечно, банкой пива. Как же без пива? Не нашлось сил возражать или заводить разговор о выпивке, Кристина обещала не пить в определённых количествах, доводящих её до белки, она не обещала не пить вовсе. К тому же, Лиля боялась спровоцировать её снова. После сворачивания с основной трассы, дорога сильно испортилась, в конце пути оказался снят слой асфальта, и они остановились у узкой тропинки, ведущей в лес. Кристина не казалась удивлённой, она уверенно вышла из машины, схватила корзину вместе с напитками, и Лиля последовала за ней. Выйдя из автомобиля, Лиля оглянулась и испытала лёгкий страх — никого вокруг. Ни одной живой души, только птицы пели, всё: не было ни домов, ни других машин, ни остановок поблизости. Захлопнув дверь, Кристина заблокировала машину и повела её под руку вглубь чащи. Закрылись мысли — всё точно было нормально? Кристина не злилась на неё? Она не сделает ничего плохого? И тут же Лиля испытала вину. Зачем она так думала о Кристине, ну, почему так, если она уже простила ей пощёчину? В смешанных чувствах Лиля сжимала чужую ладонь в своей и шла мимо деревьев, богатых на грибы и ягоды у стволов — буквально под каждым были пышные кусты или же шапочки. Лиля даже ёжика увидела и умилилась, едва не завизжав. Ёжик был чудесный, шёл своей дорожкой с сыроежками на спине — то, что это сыроежки, ей подсказала та же Кристина. А Лиля не переставала удивляться — а было что-то, чего она не знала в этих местах? Они шли минут пять по сухой траве, стояла тёплая майская погода, пахло хвоей и всё было волшебно, а затем Лиля услышала шум воды, и обрадованно воззрилась на Кристину снизу вверх. Водопады! Они шли на пикник к водопаду! Лиля даже и не подозревала, что это будет так — она слышала об этих локациях, но ни разу там не бывала. Они вышли к деревянной изломанной лестнице, такой ветхой и недоверительной, с отпавшими перилами, и Кристина, в одной руке держа тяжёлую корзину, второй продолжала держать Лилю, помогая ей спускаться и не терять равновесие на шатающихся ступенях. Спустившись по лестнице, они вышли на поляну, смотревшую прямо на водопад — тот был огромен, метров пятнадцать высотой, не меньше! — Чем хуже Питера? — прошептала ей в затылок Кристина, приобняв её сзади, и Лиля, поглощённая восторгом, рисковала расплакаться от переполнявших её чувств. Это было так прекрасно. — Так красиво. — проговорила тихонько Лиля, любуясь пейзажем. Водопад был кристально чист, обрушивал воду вниз стремительно и с рёвом, прямо в реку, а на огромные булыжники поверх дна летели холодные брызги. Стоял аромат мокрой древесины, свежести, кругом ни души, сплошная чистота, и у Лили перехватило дух от зрелища, которого она никак не ожидала. Они разместились на будто бы нетронутой ранее поляне — словно людей тут никогда не было, и было что-то священное в этой девственной земле, даже осквернять её было как-то совестно. Кристина бросила кольцо от банки пива куда-то около пледа, там же кинула и окурок сигареты, которую скурила до фильтра, пока Лиля нарезала фрукты и складывала дольки на тарелочку. Они кормили друг друга виноградом, сидя в обнимку — Кристина сидела, обвив Лилю за талию, а Лиля откинулась на её грудь спиной, нежась в сильных руках. Она пила абрикосовый сок из своего стакана — тот был высоким, прозрачным, с цветочным узором снаружи, — пока Кристина допивала светлое нефильтрованное, и пусть запах алкоголя немного действовал на нервы, мало что могло бы испортить ей настроение. Кристина вдруг швырнула банку в сторону, и та выглядела так неправильно на идеальной зелёной траве, что Лилю так и тянуло побежать и убрать ту в корзинку, чтобы забрать с собой и выкинуть где-нибудь в городе. Но Кристина перехватила её поудобнее, усадила на колени, всё ещё спиной к себе, и полезла рукой под юбку. Лиля опешила, пустой стакан в ладонях задрожал, и она опустила тот торопливо и неуклюже, зажмурившись в тревоге. Чужие жёсткие пальцы отодвинули кромку трусов, залезли между складок влагалища, совершенно не возбуждённого, потёрли клитор больновато, протащились до входа. — Ты чё сухая? — не поняла её Кристина, но Лиля и ответить ей не могла — она не знала. Её как-то… не располагало к сексу сейчас. Она только что слушала пение птиц на природе, наслаждалась красотой великого водопада, и тут в неё попытались что-то вставить. Это было так неожиданно, так нежеланно, что не находилось слов. — Не нравится? — вытащила руку из-под её юбки Кристина. — Нет. — честно ответила Лиля, и Кристина рывком сбросила её с себя. — Прости. — поспешила исправиться Лиля, сжавшись всем телом, боясь даже обернуться. Она так и замерла, полусвалившись набок, но вдруг Кристина уложила её полностью на спину, уронив пакет с соком — тот упал, пролившись в противоположную от пледа сторону. Лиля, пытаясь успокоиться и деть куда-то свои руки, смела тарелку фруктов, и те рассыпались рядом. Лиля уставилась прямо перед собой — в чистое голубое небо, такое безоблачное, ясное и светлое. Всё тут было таким чистым. Лиля почувствовала, как Кристина задрала на ней блузку, ещё с более сильным смущением она ощутила, как она торопливо сняла лифчик с петель и расстегнула тот с лёгкостью, отбросив. Горячие шершавые губы припали к одной груди, захватив сосок и слегка прикусив, а затем, волоча языком мокрую дорожку, ко второй. Всё было жарко, тесно, влажно. Её юбка осталась на месте, бельё — отправилось в неизвестном направлении, а Кристина поползла по ней теми же влажными поцелуями: по животу, по лобку, по бёдрам, кружа вокруг лона. Наконец, она вжалась лицом ей между ног, припадая ртом к уже сочившемуся влагалищу, застонала, удовлетворённая тем, что добилась своего. Язык ткнулся внутрь, вошёл, согнувшись в ней, и Лиля, выгибаясь от наслаждения, сгорала от стыда. Всё тут было таким чистым, кроме неё.***
Выступление на девятое мая Лиля пропустила. Это была суббота, Лиле была не охота вставать в выходной, а потому она проспала, а когда Лаура стала трезвонить Артуру, сообщая, что Лиля сбежала в пятницу с уроков, он сказал, как думал: — Да плоховато ей. И Лаура, судя по всему, не выдержала этого простодушного похуизма, сбросив звонок. Кого ей, с другой стороны, ещё тормошить? Да и надо ли. Год кончался, она ни Лилю, ни проевшего ей всю плешь Артура больше не увидит. Лауре надо было просто дотянуть Лилю до конца. Зато на девятое мая у них в квартире собралась вечеринка, неясно, почему. Да, Артур отслужил в армии год, но он никогда добрым словом армию не поминал, к чему эта бравада сейчас не было понятно. Они не несли ветеранам продукты, не возлагали цветы и венки в памятникам, они просто нашли повод нажраться в очередной раз. Лиля сидела на диване и наблюдала за ними, сидевшими за столом в гостиной, с отвращением. Даже Люда ей была неприятна, потому что тут, у них дома, ей видимо было комфортнее, и она надралась в сопли — только ржала да хихикала. К Артуру пришли трое его придурков с завода, сожрали всё, что было в холодильнике, даже Лилин любимый куриный пирог. От него только крошки остались. А потом пришла Кристина. С двумя бутылками водки, с широкой улыбкой на красивом, трезвом лице. Лиля уставилась на неё в шоке, переводя взгляд со стеклянных бутылок на ту, а Кристина и заметила её не сразу, здороваясь с мужчинами в привычной хамоватой манере. Хлопала тех по ладоням, по плечам, по щекам, ставя ниже себя, заранее попуская, и это было… сюрреалистично. Словно Лиля наблюдала ту же картину, с того же ракурса, четыре года назад. — Я чуть-чуть… — не глядя на неё, шёпотом сказала ей Кристина, пройдя за стол. — Ляль, а ты чё там? Пошли к нам. — позвала она, заранее зная, что Лиля ни за что не согласится. И, когда на неё обернулись все присутствовавшие, Лиля ожидаемо поспешила сбежать в свою комнату. Лиля, сидя в спальне и пялясь на дверь в полнейшей апатии, слышала самые разные, но одинаково тупые тосты что от Артура, что от Кристины, что от их товарищей-алкашей. И по голосу Кристины, стремительно скатывающемуся в неразборчивое бормотание, Лиля поняла — там не чуть-чуть. — Победу помнить надо, сука! Помнить, как наши рвали, как всех выебли. Вот она, сила! Вот, с кем бог! — Главное, чтобы в мире всё всегда было хорошо… Чтобы все были живы и здоровы, бля, самое главное, нахуй, это здоровье. За вас! — Бля, пацаны, да побед пусть будет как можно больше, мирных, личных побед у нас, у каждого, чтобы, сука, все схавали! Это такой грёбаный бред — в школе им говорили абсолютно иное, да и Лиля не видела никакой связи с девятым мая в этом. Да и девятое мая ей не нравилось! Это кровавый праздник, а от детишек, разодетых в военную форму, ей становилось не по себе. Это точно не повод бухать и веселиться. Но они веселились. Они голосили до утра, пели песни, кричали отборным матом, и Лиле было банально страшно — она передвинула прикроватный столик, прижав тот к двери, и легла спать только к двум часам ночи. Неважно, была ли она голодна, хотелось ли ей попить, она заставила себя оставаться на месте. Что-то ей подсказывало, что ничем хорошим вылазка не кончится. На следующий день Кристина написала прямо с утра. Написала, чтобы сказать, что выпила она не так уж много, даже не буянила, не била никого, не лезла в ссоры — хочешь, мол, все подтвердят. И у Лили, кроме её собственных убеждений, аргументов не было. А ещё не было желания усугублять всё. Она уже не закрыла вовремя рот однажды. Поэтому она промолчала. В школе всё тянулось рутинно, гнетуще, серо — Лиза с ней не говорила, даже в сторону не смотрела, но не так, как раньше. Тогда это были демонстрации и провокации, а теперь… Теперь, казалось, что Лизе было всё равно. Или же очень больно. Что самое странное, с Мишель Лиза не говорила тоже, а та подозрительным образом вечно пыталась заговорить именно с Лилей, и назревал вопрос — что у них случилось тогда, наедине? Что они такого сказали друг другу, что теперь избегали беседы? Было это так запутанно, что не хватало никаких нервов на разгадывание, Лиля и так испытывала жуткий упадок сил из-за своей личной жизни, а тут… — …и короче, я залезаю на эту крышу, мент стоит внизу и дерёт глотку, типа, лезь вниз, дура тупорылая, а я ему — слышь, пососи, дятел! И тут… — Что с Лизой? — перебила её нетерпеливо Лиля. Не было ей интересно слушать про то, какой Мишель крутой руфер. Ей Мишель вообще интересна уже не была, какая-то она приторная, нестабильная, ослепляющая. — Что с Лизой? — улыбнулась потерянно та. Они сидели в шумной столовой, всюду носились первоклашки с пирожками, Лиля пялилась без аппетита на холодную пиццу в тарелке. Только Мишель ей и не хватало для полного счастья. — Почему ты не с ней? — уточнила Лиля терпеливо. — А почему должна? — продолжала улыбаться та, и тут вдруг наклонилась к ней, глядя в упор огромными глазищами. — Может, мне ты нравишься, а не Лиза. У нас больше общего с тобой. Один интерес точно есть. — захихикала Мишель глупо, именно глупо, потому что смешным это не было для Лили. Она была права — Мишель привлекали девушки. Более того, она была права и насчёт того, что Мишель нравилась Лиза, точно так же. А та, судя по всему, была в стадии отрицания. — Ты ей тоже нравишься. — робко кивнула Лиля, и улыбка Мишель сползла с красивого лица, а взгляд мгновенно потух, и она молча встала из-за стола, покинув столовую. После этого Мишель к ней больше не подходила вообще, но и с Лизой у них были прохладные отношения, и так они втроём, вроде бы недавно дружные и весёлые, стали незнакомцами в одном классе. Со школы её забирала Кристина. Как всегда. Она была абсолютно трезвой, доброй, каждый божий день, и даже по вечерам, пока Лиля гостила у неё, она не пила. Лиля как бы между делом заглядывала в холодильник, и вновь — там не было спиртного. Кристина держала слово, и это умиротворяло, дарило надежду на нормальную жизнь. Ведь, если Кристина смогла отказаться от пьянок, то и в Питер её за собой увезти тоже возможно? — Хочу тебя забрать. — сказала ей в один такой вечер Кристина, пока они, лёжа в обнимку, изучали друг друга. Лиля глядела и не могла наглядеться — эти пшеничные, отливающие мёдом волосы, эти льдисто-голубые глаза, совсем как “кристаллы” на шхерах, её чувственные губы, прямой аккуратный нос. Кристина была ангельски прекрасна, описать той степень своего восхищения Лиля бы не смогла словами. — Хочу, чтобы ко мне переехала уже. Без тебя домой не охота идти, нихуя не охота делать. Я же для нас хату брала, Ляль. Давай, собирай сумки. — попросила, нет, скомандовала Кристина мягко. — Не могу. — изломила жалобно брови Лиля. — Что мне Артуру сказать?.. — Нахуй тебе он нужен? — нахмурилась та, и стала какой-то чужой, злой, нехорошей. Лиля поджалась испуганно, заволочила языком во рту, а ответить не смогла от страха. — Не брат, а хуй пойми чё, нихера тебе дать не может. Только и рад тебя сплавить в другой город, чтобы тёлку свою драть. Ему вообще похуй, где ты, чё, с кем. — Кристина. И нечего было добавить — она же была права. Артуру всегда было всё равно на неё, и сейчас, когда Кристина сказала это так прямо, Лиля осознала это в полной мере. — Мне не похуй. — поклялась та. — Я за тебя, бля, пасти рвать буду, я всегда приеду, я всегда за тебя. Понимаешь? — направляла её Кристина, поглаживая ласково по щеке. — Никто так не позаботится больше. Никто так, как я, тебя не полюбит. Это по-настоящему у нас. — Хорошо, — сломалась Лиля под её напором, и Кристина одобрительно поцеловала её в лоб, вздохнув с облегчением. — только времени нужно немного. — Я буду ждать, — согласилась она, — если немного. И это уточнение не позволило Лиле расслабиться окончательно. С неё взяли слово.***
В мае все готовились к экзаменам усиленно, в школе некогда было есть и пить, их гоняли по материалу, проводили пробные тесты, орали на ухо о том, что все они годятся только в трубочисты и трактористы, не более того. И в состоянии стресса, неведомым даже Лиле образом, они с Лизой вновь начали общаться. Та просто в случайный вечер написала спросить, что за список литературы им выслала Лаура, хотя тот висел в общем чате. Это была оливковая ветвь — символ примирения. Слава богу, всё налаживалось. Естественно, туда тут же затесалась Мишель, едва завидев их контакт. И Лиля старалась глушить в себе всякого рода неприязнь. Не была Мишель злодейкой, явно нет. Запутавшейся, манипулятивной, непоследовательной — да. Плохой? Точно нет. Двадцать третьего мая у Артура был день рождения. Лиля подарила ему кожаное портмоне, потому что тот таскался с отцовским, изношенным и старым, и это показалось уместным. Артур её поблагодарил, приобнял даже — был честно рад, но будто бы стеснялся проявлять любую привязанность, выбирая дистанцию. И Лиля это уяснила давно. Поздно вечером у них дома собралось уйма народу — человек пятнадцать, все за их длинным раскладным столом, на всех еду готовила Люда. Лиля ей помогала, но не слишком, знала, во что превратятся её старания под конец застолья, и даже не напрягалась. Артуру делали пожелания, читали матные стихи, дарили подарки, и он выражал благодарностям гостям более раскрепощённо — целовал в щёки, сгребал в охапку, хохотал, обсуждал выбор. Лиле, при всём её понимании, было от этого дискомфортно. Неприятно. Несправедливо. Оседала на душе горечью недооценённость. Кристина тоже была там. И сначала пила только воду, по крайней мере, пока Лиля присутствовала, но потом Лиля ушла к себе — ей надо было готовиться к экзаменам. Она воткнула в уши беруши, села за учебник биологии и вперилась в тот немигающим взором, зубря. Не будет же она нянчить Кристину, в самом деле, та взрослая! Она держала обещание так долго. Продержится дальше, Лиля в неё верила. Ближе к ночи все стали расходиться, и Лиля позволила себе выползти из комнаты за стаканом воды. В замусоренной гостиной не было никого, кроме заснувшего привычно Артура — тот вырубился прямо на столе в колпаке именниника, и Лиля с раздражением поняла, что ей мало того,что придётся убирать всё одной, ей придётся перетаскивать его на диван, иначе у того будет болеть шея на утро. В остальном, в квартире было тихо, потому она спокойно направилась на кухню. И встретила там Кристину. Глаза стеклянные, дикие, совсем неосознанные — как животное. Как тогда, у них дома, когда ударила. Только теперь была весёлая, рот приоткрыт, кепка криво на макушке надета, тело шатает. Мерзко. Продержалась всего… две недели с небольшим. Две недели и она снова в этом состоянии. — Зая, — протянула так гадостно, так плывуче Кристина, что Лилю замутило. От запаха в том числе — Кристина будто пила чистый спирт. — иди ко мне, ну, — поймала её в кольцо рук та, — поцелуй мамочку, а? Чё ты такая? Я тя не видела даже, ты чёт пропала куда-то… — Хватит. — поморщилась от отвращения Лиля. — Пусти, пожалуйста. — состорожничала она, наученная опытом. Рана на губе только зажила. — Чё ты ломаешься? — Кристина обхватила её под челюстью, сжав щёки пальцами, и полезла целовать, с языком, обдавая перегаром. До тошнотворного чувства омерзения. Лиля отвернулась, вырвалась кое-как, попытавшись убежать, но Кристина схватила её за волосы, заставив отлететь к холодильнику спиной. Больно. — Те втащить чёли?! — Кристина прикрикнула, замахнулась, вытаращилась озверевше, загнав в угол, а Лиля смотрела и не понимала, как это возможно. Сердце бешено колотилось, слёзы катились градом, а она никак не могла понять. Как это повторилось? Она не огрызалась, она не делала ничего провоцирующего, она даже попробовала бегство. Как ситуация могла произойти вновь? — Рожу свою кривить подружкам-хуесоскам будешь, поняла? Ты поняла?! — ладонь хлопнула по голове, тяжело и размашисто, заставив отлететь виском в дверцу. — Поняла. — выдавила, задыхаясь в плаче, Лиля. — Мразь, блять, я не могу с тебя. Я за компанию, чуть-чуть, один раз себе позволила, а ты сразу ебальник воротишь. — прошипела она зло, вскипая заново, ничуть не успокаиваясь. Даже то, что Лиля молчала, не спасало её. Что вообще способно спасти её? — Ты кого из себя строишь, мля, шалава малолетняя? Чё? Думаешь, я не одупляю, чё ты далась так легко? — рука резко полезла вниз, схватила больно за упругую кожу, и Лиля вскрикнула от испуга и дискомфорта. За что Кристина ударила снова. Наотмашь, тыльной стороной ладони, так, что Лиля ощутила, как её костяшки продавливают ей скулы и челюсть, вплотную, в моменте. И снова этот звон в ушах. Она словно могла чувствовать, как по лицу расплывался синяк, уродливый и болезненный, но рыдать в голос было страшно — Лиля зажала рот двумя ладонями, как и в прошлый раз. Как и всегда. Мама всегда ругала её за громкий плач.***
Лиля замазала синяк тональным кремом и сделала пробор набок, чтобы избежать вопросов в школе. Тот действительно был огромным, наполовину лица, благо, припухлость была небольшой из-за того, что она полночи просидела с пакетом льда у щеки и ватой в кровоточащем носу. Лиля была вялой, потому что вторую половину ночи вскакивала в постели от кошмаров — везде была Кристина, её тяжёлая рука и пьяные, пустые глаза. В школе все были заняты подготовкой к экзаменам, Лиза даже не заметила её особой молчаливости, некогда болтать, когда половина школьного материала выветрилась, а её нужно было как-то перенести на бумагу. Лиля таскалась по кабинетам, как призрак, пропускала все вопросы мимо, не слышала, как к ней обращались, в три раза медленнее обрабатывала информацию. Будто у неё была черепно-мозговая травма. Было жутко вспоминать о случившемся. Было стыдно принимать, что сама виновата. Сама доверилась, сама позволила и не ушла, когда нужно было. Но теперь она знала наверняка. Теперь, с этим непрекращающимся звоном в ушах, как от жужжащего холодильника, с гематомой под слоем штукатурки, она знала, что не сможет ничего построить с Кристиной. Она не вернётся к ней, и так будет лучше им обеим. Не могла Лиля быть с кем-то, кто вызывал в ней столько ужаса. Столько ужаса, что она застыла посреди толпы ворчащих школьников во дворе, когда увидела знакомую машину. Столько ужаса, что, даже когда Кристина стала сигналить, у неё не нашлось сил ни убежать, ни спрятаться, ни шагнуть вперёд. Не нашлось храбрости — храброй она не была никогда. Её хватило только на то, чтобы начать плакать, благо, беззвучно, не привлекая лишнего внимания. Телефон в кармане завибрировал. Навязчиво, угнетая, давя ещё больше на гудящую до сих пор голову. Лиля приняла звонок, прижала экран к уху, вслушиваясь, глядя вперёд, на фиолетовую иномарку с тонированными окнами, за которыми никого не было видно. Увидь её Лиля сейчас — точно бы упала на землю в истерике. — Я тебя люблю, — проговорила вкрадчиво Кристина, и от её голоса поползли мерзкие мурашки по коже, точно стая муравьёв, захотелось отряхнуться, взбрыкнуть, сорваться с места. Лиля затерялась в движущейся, живой толпе, не шевелясь. — я очень тебя люблю. Я не знаю, что случилось со мной вчера, я нахуй просто…. Я… Я тварь. Я тварь, прости меня. Это всё синька, блять, Ляля, я так виновата. Я исправлюсь, я клянусь, я мамой клянусь, слышишь меня? — её голос вдруг дрогнул, сорвался на всхлип. — Лялечка, ты слышишь меня? Ну, скажи, скажи, что любишь. — Я напишу з-заявление, — осмелилась всё же Лиля, и руки её затряслись так крупно, что она рисковала выронить телефон. Челюсть дрожала, говорить было трудно. — ес-сли ты не оставишь меня в-в пок-кое. Лиля, как в кино, как в замедленной съёмке наблюдала за тем, как ненавистная ей машина, точно бледный конь, отъезжает от ворот школы и, со свистом резины, удаляется всё дальше и дальше. Телефон таки выпал из ладони, и Лиля опустилась на корточки, чтобы его поднять, а сама подняться не смогла, разрыдавшись. Сердце грозило пробить грудную клетку, лёгкие подводили, и она словно оглохла. Лишь на уровне ощущений, она смогла распознать чьи-то руки, тянущие её наверх, и в панике вырвалась, обернувшись. На неё, вытаращив глаза, смотрели Лиза и Мишель.