Волчья пасть

      Разговор — на троих — выдался не из лёгких. Лиля не горела желанием открываться Мишель настолько, да даже Лизе было страшно рассказывать, ведь та всегда могла её осудить и обвинить. Но Лиля рассказала, стоя зарёванная в школьном туалете. Все остальные эти стены покидали, торопясь домой, а они стояли там в этой атмосфере отчаяния и печали. И Лиля, боявшаяся обвинений, и Кристину обелять старалась тоже, якобы, не так всё страшно, не всегда же избивала, сначала всё было отлично.              — Она вчера… Вчера день рождения Артура был, и она так напилась, прям очень-очень сильно. Я её даже не узнала, она была совсем другая. — поделилась Лиля, и слёзы хлынули сильнейшим потоком, когда она накрыла лицо ладонями стыдливо. Лиза, не подходя к ней близко, как к опасному животному, стояла у дальней стены и наблюдала за ней с ужасом и омерзением. Неясно лишь, чем и что было вызвано. Мишель, высокая, статная, тёплая, гладила её по спине, хмуря брови обеспокоенно. — Я ей не сказала ничего, я убежать не успела, а она ударила, просто так, ни за что. Я ничего не сделала. — жаловалась Лиля обиженно, как маленький ребёнок, и, когда Мишель её пожалела, обняв несдержанно и заводив тёплой ладонью по её спине, Лиле стало даже хуже. Поток жалоб было не остановить. — Мне так больно было, а она меня ещё и пнула по лицу, перед тем, как уйти, я думала, нос сломала, столько крови было… А Артур не слышал, нихера не слышал, вообще. Я просто…              — Значит, в прошлый раз тоже она. — только и заключила Лиза, и Лиля зарыдала от стыда, уже готовясь к моральному изнасилованию с этими “я же говорила”, “я так и знала”, “снова ты пиздишь мне”. — А ты соврала.              — Это вообще не вовремя. — осадила ту Мишель, шикнув, — Как тебя бить такую? — удивлялась она Лиле, — Ты же кроха совсем. Ладно, Милена там, кобыла, а ты-то куда…              — Бить людей — вообще удел скудоумных. — вставила пять копеек Лиза. — Всё словами решать надо.              Мишель заметно напряглась, поймав этот камень в свой огород, наверняка хотела огрызнуться или отшутиться, как обычно, но не дала реакции — не вовремя ведь. Она снова погладила Лилю, а та, получив желанное утешение, немного пришла в себя, осознавая произошедшее. Как они так быстро притащили её сюда под руки со школьного двора — вот настоящая загадка. Лилю всё ещё трясло, язык заплетался, подбородок дрожал, но она хотя бы могла дышать и анализировать. И она пришла к выводу, что раз её тело реагировало так на Кристину на расстоянии в пятьдесят метров, то им не следовало видеться в принципе.              Было принято решение готовиться к экзаменам, а те начинались буквально через пару дней, вместе. Втроём. Лиля не была в восторге, она надеялась на безраздельную помощь Лизы, а рядом с Мишель Лиза терялась и становилась… необычной. Рассеянной.              И видеть эти влюблённые переглядки сейчас было слишком для неё, но и отказываться от помощи Лизы было бы нелепо, она в помощи нуждалась, как никто другой, ей нельзя было провалить ни один экзамен.              Дома они расположились у неё в спальне, Артур из своей комнаты не вылезал — отсыпался после дня рождения. То было к лучшему, из воздуха всё ещё не выветрился запах алкоголя, а его пьяную физиономию Лиля бы не хотела всем демонстрировать. Несмотря на то, что в Питкяранте мало кто не пил, а количество пьющих составляло основную численность взрослого населения, Лиля комплексовала по этому поводу. Ей всегда казалось, что то, что её брат был алкоголиком, накладывало на неё некий отпечаток. И она винила в этом Артура, который не прекращал пить. Как бы она ни плакала, сколько истерик бы ни закатывала, он никогда не прекращал, и в какой-то момент Лиля просто перестала просить бросить.              — А покажи свою. — сказала вдруг Мишель. — Хоть увижу, кого избегать на улице.              И Лиля ощутила довольно противоречивые эмоции — ей было неловко, она нервничала и, в конце концов, там затесалась ревность. Такая тупая, неуместная и жалкая. Лиля покрутила свой телефон в руках, открыла инстаграм и зашла на страницу Кристины, от которой отписалась и которая оставалась подписанной на неё.              — Лиль… Да ей тридцатка. — протянула ошарашенно Мишель, пялясь в экран.              — Она в курсе. — сухо отозвалась Лиза.              — Не, ну… Внешне, — сглаживала углы Мишель, — нормальная такая… тётя.              Тётя. Наверное, вполне подходящее слово — Лилю это уже не задевало, Кристина теперь не ассоциировалась с классной подругой брата или любимой девушкой, Кристина была чем-то чужим, страшным и отвращающим. Она была такой тяжёлой, такой неподъёмно тяжёлой, что Лиля сама себе удивлялась — вот её она хотела сделать лучше?              — Мразь она ебанутая, — прошипела Лиза, глядя на её уже фиолетовый синяк. Как только Лиля умылась, она с удивлением отметила, что за семь часов, что они провели в школе, гематома сменила цвет с бордового на куда более насыщенный и красочный. Прямо как живое полотно. — заявление когда писать будешь?              Какое ещё заявление?              — Давай потом об этом. — попросила осторожно Лиля. — Нам к химии готовиться надо. — напомнила она.              — Нет, давай сейчас. — настояла жёстко Лиза. — Ты же не оставишь всё так? Она почувствует, что ей нихера не сделают, и снова придёт.              — Не придёт. — покачала головой Лиля упрямо, хотя оснований так думать у неё не было.              Кристину она боялась, но и портить той жизнь всерьёз она даже не думала. Это было жестоко. Это не равносильно побоям, Кристина рассказывала, как тяжело ей приходилось там, за решёткой, обречь её на второй круг Ада Лиля попросту не могла. Её бы замучила совесть.              И она её любила. Может быть, ей так казалось, но Лиля всё ещё испытывала сильные эмоции и чувства, а когда вспоминала, как хорошо им бывало вместе, на глаза наворачивались слёзы. И посадить в тюрьму человека, которого она любила, было выше её сил.              Никакое заявление она подавать не будет.       

***

      Никакое, сука, заявление, она подавать не будет — Кристина нашла эту мысль на дне бутылки на четвёртый день.              Лиля ей нихуя, блять, не сделает, и это было так очевидно, до тупого ясно, что она проклинала свою башку за то, что поняла так поздно. Кристина проиграла в голове дохуя сценариев, все как один хуёвые, все как один рисовали её чудовищем с кулаками наперевес, и Кристина, трезвея, себя презирала.              Кристина думала — может, прессануть Лилю разок, чтобы не рыпалась? Чтобы точно обошлось без ментовок, без заяв, без зоны. Она думала — может, сбить эту суку на машине, чтобы ей позвоночник переебало по пути в мусарню, так, чтобы наверняка, на безлюдной улице. Кристина качала головой, хваталась за ту, била по ней ладонями. Лилю жалко. Как жалко вшивых, голодных, никому нахуй ненужных котят на мусорке. Вот так её было жалко — тут либо забери, либо убей, чтобы избавить от мучений. Надо уметь действовать благородно, но Кристину так не научили.              И она продолжала крутить сама себе мозги, размышляя, как же ей поступить — вымаливать прощение, валяться у Лили в ногах, слёзно просить вернуться? Она пыталась, эта овца пригрозила её посадить. Можно было бы заслать ребят, чтобы те Лильку припугнули хорошенько и она онемела до конца жизни, тоже мысль.              Нет, херня. По кругу пустят, а она её потом хуй соберёт заново, ломаную и порченую.              А если Лиля уже пошла и написала заявление? Если вот-вот собиралась, а Кристина просиживала штаны дома, жалея себя и разливая крокодильи слёзы? И эта шмара маленькая ей всю жизнь, бля, похерит, парой слов на листе бумаги. За какие-то две царапины.              И будет подъём в шесть утра, баланда без соли, тридцать уродливых морд в одной хате, потасканная пиздёнка Машки, которая ей доразъебёт крышу в труху.              Кристина думала и думала, выкурила три пачки сигарет, почти не смыкала глаз трое суток, пока наконец не поняла — ей никто ничего не сделает. Ни на какие нары она не вернётся, никто за ней не придёт, руки развязаны и связаны никогда не были. Кристина сама себе эту клетку придумала и гоняла по ней, выедая себе последние нервы голыми лапами.              Ну, какая нахуй заява? Это же её Ляля, её девочка, ей всякую букашку жалко да типов из телека, у неё духу не хватит её сдать. Пара ласковых, и простит, она же любит её, Кристина тоже её любит, всё у них будет нормально. Она так всё заканчивать не хотела, она не была плохим человеком, не была безнадёжной. Они были вместе, без вариантов, надо было просто постараться.              Кристина не испытывала тяги к насилию рядом с Лилей, обычно нет, ей вкатывало и просто рядом быть, и трахаться, и говорить о чувствах, хотя она этого не умела красиво. Но иногда Лиля несла ёбаный бред, и Кристина пялилась на неё в ахуе, и у неё всё сводило, трещало, свербело от желания влепить той затрещину. Лиля будто путала своего туповатого братца-алкаша с ней, рассчитывая, что Кристина спустит ей с тормозов любой косяк. И трезвой Кристине это удавалось. Пьяная она тяжело себя контролировала, не ограничивала, когда она была пьяна — завтра не существовало.              Пьяной ей нравилось Лилю подавлять, унижать, на место ставить, это было, бля, горячо, возбуждающе, тут не поспорить. Себе врать Кристина не могла же. С другими она такого не проделывала, а тут, может, в силу особенностей характера Лили всё прямо таки благоволило. На зоне она бы не выжила, была бы общественным достоянием, курочкой без прав. Мямля на то и мямля, такую только на колени ставить и…              Но бить она её не хотела. В прошлый раз тоже, просто там были, сука, провокации, Лиля её спровоцировала хуй пойми зачем — вылила пузырь, огрызалась, будто сама храброй воды хлебнула. Кристина пришла, извинилась и искренне раскаялась, не была она готова потерять Лилю с нихуя на ровном месте. Но там, наверное, всё было даже заслуженно. Вот на днюхе Арчи, ну, несчастный случай. Потому что трезвая она бы так не поступила точно. Кристина не то чтобы шибко разобрала по памяти, чё там было, но и тут она тоже не хуярила её сильно. Не в кашу, не до черепно-мозговой. Хотя если судить по реакции Лили, той не хило влетело, тут цветами не отмажешься.              Надо было исправляться.       

***

      Лиля сдала русский язык без каких-либо затруднений, а вот географию — повезёт, если сдала на проходной балл, она не была в ней сильна. И только за литературу Лиля могла быть спокойна. Это, конечно, не утешало!              Первого июня, ровно через неделю, ей нужно было сдавать математику базового и профильного уровня, а Лиза, к сожалению, в силу влюблённости всё внимание уделяла проблемам Мишель. Да и той давалось труднее, справедливости ради… Поэтому Лиля отказалась от их тройных занятий, и теперь Лиза занималась только с Мишель, вытягивая ту.              Лиля же договорилась с Генкой Залиловым, тот с Лизой шёл наравне по точным наукам, пусть та этого не признавала. Гена был довольно умным, правда, странноватым, да ерунда. Не замуж же за него идти. Ему вот тоже английский сдавать, только через две недели, получилось так, что неделю он готовит Лилю к математике, а неделю — она его к английскому. Всё было равноценно.              Подготовка к математике проходила у Генки дома. Если бы это был, например, кто-то типа Исаева, Лиля бы не пошла, страшно было бы. А Гена… Гена безобидный был, добрый, чудаковатый такой, фанател от Подземелий и Драконов, даже, кажется, собирался с малолетками и играл в каком-то подвале, говорят, наряжался в мантии и костюмы. Вот и не дружил никто с ним особо, списывали только да ха-ха ловили. Но Гена не был гадким, был просто… Генка.              Дома у Гены пахло выпечкой и лекарствами, потому что жил Гена с бабушкой, Татьяной Викторовной. Дом был довольно необычным для здешних мест — он был большим, красиво отделанным, несмотря на старый ремонт, и там стоял рояль. Рояль. На мебели всюду были кружевные подставки под всевозможные предметы, в шкафах стоял хрусталь, на стенах висели картины и портреты выдающихся писателей. Зарубежных. Кафка, Оруэлл, Гюго.              Татьяна Викторовна была очевидно образована. Она выглядела высокой, худой, седовласой статной женщиной, красиво стареющей и очень сильно жеманничающей. Встретила их чаем и сладкими булочками, оценивающе скользнула по Лиле взглядом, очень строго и скептически и, судя по недовольству, осталась неудовлетворена. Ладно, больно надо было!              — Разуйтесь. — первым делом распорядилась она тогда, чинно и важно, задрав подбородок. — Геннадий, тапочки для юной особы, новые, возьми в тумбе.              — Хорошо, Татьяна Викторовна. — пробормотал Генка, и тут же метнулся выполнять указ.              Странным странно, всё чудесатее и чудесатее.              Подготовка шла своим чередом, и Лиля заметила, что Гена был гораздо более терпелив к ней, чем Лиза. Без вздохов, закатываний глаз, язвительных хмыков — он был очень добр, стеснителен, очень честен в своём желании помочь. И Лиля подозревала, что там скрывалась симпатия к ней, наверное, подростковая, как к первой девушке, которая с ним заговорила и которую он привёл к себе. Это было настолько мило, настолько нормально и по-детски даже, что Лиля постыдилась своей искушённости и испорченности. Гена краснел, заикался, когда объяснял ей что-то, а Лиля смотрела и думала — она ведь делала столько грязных, низменных вещей. Она уже не такая чистая, как Гена. Хотя ей бы хотелось быть такой.                     В день экзамена она была как на иголках, съела целую плитку шоколада, выпила три таблетки глицина, а зашла с трясущимися коленками. Лиля толком заданий не запомнила, но написала почти все. Не факт, что верно, но все, и радость переполняла её. Она не сидела там в слезах, коря себя за свою тупость, ей не было даже страшно, Гена ко всему её подготовил, всё ей разжевал. Конечно, она могла совершить какие-то ошибки, но она сделала всё, что могла, и казалось, была уверена как минимум в половине своих решений.              Она хоть где-то приняла верные решения.              Они вышли из школы вчетвером: Лиза, Мишель, Гена и Лиля. И хотя Лиза вечно с брезгливостью окидывала взглядом Гену, Лиля всё равно затискала того в объятиях, исходя своей благодарностью — да, Лиза тоже заложила какой-то фундамент, но Гена вложил в своё репетиторство душу. Может, ему стоило бы попробовать себя в роли педагога? У него был дар. Гена весь поджался, запунцовел, отстранившись в смятении, такой хороший, что Лиля не выдержала и поцеловала того в щёку, не зная, как бы выразить свою благодарность в полной мере.              — Лиз, — позвала ту насмешливо Мишель, — А, Лиза…              — Не подходи. — окрысилась Лиза, залившись краской. — Я и так поняла, что моя помощь была ценной.              Мишель на это рассмеялась тихо, и всё-таки послала той воздушный поцелуй, подмигнув, и Лиза несмело улыбнулась ей, лишь только когда Мишель отвернулась. Лиля, прощаясь с Геной, всецело наблюдала за ними двумя, и в ней взыграла сваха — ей так хотелось, чтобы они поняли, как всё просто между ними. Но Лизу нельзя было тормошить и торопить, она была слишком негибкой в этом плане, она очень тяжело шла на уступки и принять чужую точку зрения для неё было равносильно поеданию пуда соли.              Значит, всему своё время.              После экзамена по математике, за который переживали все без исключения, даже бесподобная Лиза, они пошли в пиццерию и там сделали огромное количество памятных фотографий. Делились планами, мечтали, фантазировали, смеялись — это было беззаботно. Не было никакой недосказанности между ними, не для Лили, во всяком случае, потому что теперь она была им открыта, а они её не предали. Лиза не напала на неё с осуждением, Мишель не растрепала её секрет — Лиля чувствовала это тёплое, опутывающее приятной негой доверие. Оказалось, никто из них не желал ей зла и Лиза не была плохой подругой. Оказалось, Мишель вовсе не гадина, и даже узнав, что они с Лизой едут поступать в один и тот же университет, была за них искренне рада. Сама она собиралась в Москву, в школу каскадёров — это её главная цель в жизни.              И вот так, за поеданием пиццы и рассуждениями о своих желаниях, они становились ближе и ближе, как бы узнавая друг друга заново.       

***

      Ей было страшно заходить домой. Лиля не могла навязаться к Лизе в гости — она боялась Ингу слишком сильно, чтобы казать нос в их обитель, но и к себе идти желание поубавилось, когда она увидела у подъезда знакомую иномарку. Почему Кристина не могла оставить её в покое? Неужели Лиза была права и ей придётся обращаться в полицию, отвечать на неудобные вопросы, брать ответственность за чужую жизнь? Она не хотела. Лиля была другой, не такой, как Лиза, она была мягкой, плавной, она была сделана из другого материала. Не могла она так.              Дома пахло водкой. Казалось бы, привычно, а всё равно этот затхлый запах алкоголя ударил в нос. Пройти в спальню незаметно ей не удалось бы в любом случае — путь пролегал через гостиную, откуда доносились голоса. Лиля нехотя разулась, боязливо выглянув из коридора, и Кристина тут же повернулась, вперившись в неё трезвым взглядом. Серьёзная, не виноватая, не тоскующая, не доброжелательная даже. До мурашек серьёзная — словно что-то плохое было сделано не ей, а Лилей, и Лиле за это отчитаться нужно было.              — Лилька, — очнулся Артур. Глаза никакие, он её и не видел-то толком, наверное — голову еле держал, как чугунную. Два часа дня, а он уже был пьян. Наверное, надеялся оклематься перед ночной сменой?.. — Как экзамен?              — Нормально. — так и стоя на пороге, пробормотала Лиля, избегая смотреть в сторону стола. Кристина давила на неё, даже когда молчала, было даже тревожнее, чем когда она злилась. Лилю уже начинало колотить мелко, потому что она не понимала, в каком настроении сейчас та.              — Привет. — скользнула по ней взором Кристина, совсем без эмоций.              — Привет. — только и уронила Лиля, торопливо прошмыгнув к себе.              Ей нужен был шпингалет на дверь. Она не могла вечно баррикадировать ту, но Артур вечно был занят и не мог тот приделать, сколько бы она ни выпрашивала, и сейчас она чувствовала себя в опасности.              Кристина была странной. Лиля даже не знала, как ей реагировать, но её сердце привычно трепетало, ладони потели, под веками отпечатался её образ. Она выглядела уставшей. Будто давно не спала, а ещё не ела — скулы стали резче, щёки словно впали, и Лиле естественным образом хотелось позаботиться о Кристине. Это было глупо. Лиза бы её осудила.              Синяк на её лице был таким насыщенно тёмно-синим, что Лиле еле удавалось перекрывать тот тональником, синева всё равно пробивалась на ярком свете. Это было уродливо. А Лиля всё ещё испытывала желание угодить Кристине, несмотря на то, что та её изуродовала, и это было жалко.              Спустя какое-то время дверь отворилась, это не было удивительно, Лиля морально готовила себя к ужасному разговору, и её уже подташнивало — психосоматика в действии. Всё её существо снова реагировало на Кристину: плечи сжались, приподнявшись, руки сцепились в замок на прижатых друг к другу коленях, голова раболепно опустилась. Она чувствовала тесноту в собственном теле. Лиля не двигаясь сидела на своём диванчике, пялясь в ковёр, а Кристина прикрыла за собой дверь, села рядом с ней, точно не видя, как она напряжена. Её тяжёлая, грубая ладонь с хлопком приземлилась на ногу Лили, сжала ту, потрепав, и Лиля побоялась поднять на ту взгляд, но услышала улыбку в голосе Кристины.              — Я соскучилась. — и это было так жутко. Она ведь просила оставить в покое, она даже пригрозила, а Кристина заявилась практически через неделю. — Ты пропала совсем, даже не звонишь, не пишешь. Я переживать стала.              Лиля хотела ответить, но язык не слушался, губы дрожали, не размыкаясь. Она не могла ей ничего сказать, да и даже если бы была способна — что? Напомнить про заявление? А если разозлится и снова побьёт, что тогда? Лиля даже сквозь пульсацию крови в ушах, которая сосредотачивала её на панике, различала храп Артура — он снова её не услышит, когда она будет плакать и кричать. Он не придёт к ней на помощь.              — Лиль, так дела не делаются. — сказала вдруг жёстче Кристина, поняв, что её не разговорить. — Чё это, бля, сама себе чёт придумала, съебала, угрозы метаешь. Это не по-человечески, ты поговори со мной, я же не животное какое-то. Давай вместе решать всё. Я тебя…              — Не надо. — попросила Лиля еле слышно.              — Чё не надо? — не поняла та.              — Ничего. — честно призналась Лиля. — Я ничего не хочу решать.              — Давай я решу тогда. — хмыкнула Кристина. — Ну, чё ты, Ляль? Не чужие же люди. — пригладила она её грубовато, заправив локон за ухо, и Лилю затрясло крупной дрожью, когда она чуть дёрнулась. Кристина выдержала давящую паузу, а затем отодвинулась от неё, уперев локти в колени. И в этой же позе, не глядя на Лилю, нехорошим язвительным тоном начала. — Или всё, не любишь уже? Только на словах было, на деле нихуя, первые проблемы — и ты переметнулась?              — Не приходи сюда больше, пожалуйста. — прошептала она сдавленно, уже готовясь к подзатыльнику, крику, всплеску агрессии.              — Ты меня слушаешь? — повернулась к ней раздражённо Кристина, — Или я тебе мозги отбила нахуй вместе с ушами? — она подалась вперёд, снова вплотную, снова положила ладонь к ней на ногу, но выше, ближе к внутренней стороне бедра, интимно и неуместно. Неприятно. — Я говорю, не по-людски, блять, всё, чё ты исполняешь мне тут. Я квартиру, блять, нам взяла. Нам, Лиля. Не для себя, это для тебя, я всё для тебя делаю. Ты как ребёнок, сука, тут же всё обрубаешь. Нельзя так. Я люблю тебя, блять, хули ты такая эгоистка?              И наверное, со стороны Кристины, так выглядела правда. Быть может, правда была многогранна, у каждого своя, но именно поэтому у Лили была её собственная, и её правда заключалась в том, что она рисковала закончить в реанимации, если не разорвёт этот порочный круг. Так ей сказала Лиза, и Лиза практически всегда была права.              — Я не хочу больше, — и слово подобрать не получалось. Это были отношения? Лиля привыкла считать так, но предложений ей не поступало, Кристина не давала конкретики, и было бы странно называть это “встречаниями”. — общаться.              — Чё, бля? — наклонилась та, заглядывая ей в лицо, так, что Лиля чувствовала её дыхание на своей щеке, видела её боковым зрением, но смотреть на неё боялась. — Я не услышала, повтори. — но Кристина всё-всё слышала, они обе это знали.              — Я не хочу общаться с тобой. — пристыжённо, покорно вторила себе Лиля.              — А мусорнуться хочешь, да? — спросила с усмешкой та.       — Я не буду писать заявление, если… — начала было Лиля.              — Не будешь. — самодовольно проговорила Кристина, взяв её неосторожно за шею сзади, впившись пальцами в кожу. — Чё ты в заяве накатаешь, кто я тебе, чё у нас с тобой? Про то, что подарки получала, на свиданки ходила, ноги раздвигала напишешь? А про то, что лизала мне, будешь писать?       Это было грязно. Это было ужасно грязно, вовсе не так, как на самом деле, утрировано, извращено. Лиля закрыла обречённо глаза, и Кристина тут же её встряхнула больновато, как нашкодившего котёнка.       — Чё ты ебальник кривишь, я чё, пизжу что ли? Ты знаешь, кто внатуре пиздабол? Ты, блять. — прикрикнула Кристина, заставив вздрогнуть в очередной раз. — Где твоя любовь, сука, про которую ты пела? Не нравлюсь уже, да? Чё те, долбаебы твои ровесники нравятся? Щегла того любишь?              — Кого?.. — только и смогла спросить Лиля, немея от страха.              — Не пизди, — прорычала та, оттолкнув от себя Лилю, и Лиля упала на бок на диван, побоявшись садиться вновь. Она так и лежала, согнув колени, прижав руки к груди нервно. — я всё видела, блядь. Чё за штрих, которого ты целуешь?              Она видела Гену?.. Как Кристина могла увидеть это? Лиля бы заметила её машину у школы и тогда поступила бы умнее, но Кристины там не было. Лиля была уверена. Только если та не пряталась за каким-то деревом, как чёртова помешанная маньячка.              — Чё ты молчишь? — ударила её по ляжке с громким шлепком Кристина, до обжигающего красного следа на коже, заставив вдохнуть испуганно. Она старалась не двигаться, замерла, потому что сопротивление было бессмысленным и провоцирующим. Как и всякого рода попытки спастись. — Он тебя ебёт или чё? — продавливала, расковыривая её изнутри, Кристина, и это давление лишь нарастало.              Лиля, не выдержав, молча заплакала. Она не хотела оправдываться, отчитываться, она хотела, чтобы Кристина ушла и не приходила никогда. Лиля просто физически не выносила её присутствия, ей было страшно, обидно, гадко. Кристина вызывала в ней столько ужаса и отвращения, что находиться рядом было мучением.              — Шалава. — выплюнула та, ураганом двинувшись к выходу.              Наконец, дверь хлопнула с другой стороны, и Лиля разрыдалась в голос, зарывшись лицом в подушку.       

***

      Арчи проснулся под вечер, ближе к девяти. В девять уже ушёл, забыв ключи на тумбочке, и Лиля со вздохом заперла квартиру изнутри, вернувшись в свою спальню. Пялиться в телефон, бездумно и глупо, пока мысли были забиты другим. Она параноидально боялась писать даже Лизе. Ей казалось, Кристина про это узнает и достанет её из-под земли, заставит извиняться силой, сделает что-то плохое. Убьёт. Она могла её убить? Физически — да. В состоянии алкогольного опьянения — да.              И всякая нежность блекла и бледнела на фоне животного страха. Кристина пробуждала в ней такое количество страха, о котором Лиля и не подозревала — она не знала, что могла бояться кого-то так самозабвенно, что её сознание сужалось до одной конкретной мысли “пожалуйста, не надо”, а тело становилось меньше и слабее. Она вся сминалась, иссушалась, цепенела.              Ей даже некому рассказать об этом. Да и что сказать? Кристина её не била в этот раз, шлепок не считался за удар, она просто её эмоционально подавляла, а это уже вина Лили — это она не отстаивала себя. Но как тут отстаивать, если Кристина…              В дверь постучали. Лиля пошагала устало в коридор, уставившись на дерматиновую дверь без глазка — та была такой же старой, как и всё остальное в доме. Артур ушёл… пять минут назад. Наверное, за ключами вернуться решил, всё-таки, Лиля однажды заснула особенно крепко и он, оставивший ключи так же в квартире, проторчал в подъезде полтора часа, трезвоня ей на телефон.              Лиля сдвинула щеколду, дёрнула ручку двери, уже протягивая руку со связкой, готовя ворчливую речь про то, какой Артур забывчивый идиот с дырявой башкой, когда увидела это лицо. Пьяное, злое, кошмарное. И слёзы снова навернулись, и голос пропал, а тело стало ватным. Она потащила дверь на себя, но Кристина довольно резво вставила в проём ногу, и Лиле не хватило характера придавить ту и закрыться. Она отступила.              Кристина вошла внутрь, как волк в соломенный домик, а Лиля шагала дальше и дальше от неё. Дверь осталась открыта, можно было попытаться закричать, но вдруг её снова никто не услышит, как было с Артуром? И тогда Кристина просто побьёт её ещё сильнее. А Лиля боялась боли. Ей это не нравилось, она её плохо переносила, она была слабой физически и морально. Она не выдерживала.              — Шлюхалась, пока меня не было, — наступала на неё Кристина. Губы поджаты до глубоких морщин, брови нахмурены, лоб сморщен, а глаза ничего не видели, были пустыми, неосознанными, как у дикого зверя. И следили неотрывно при этом, как у хищника. — всем подряд давала? Мужикам? — занесла она ладонь. — Да?!              — Нет. — выдавила через силу Лиля, боясь промолчать. Кристина загоняла её глубже и глубже в квартиру, а затем, доведя до гостиной, толкнула к стене, почти сбив с ног.              — Кто он?! — рявкнула она пьяно, бессвязно, но очевидно подразумевая Гену. Бедный Гена.              — Просто… Он просто помог мне с экзаменом. — подобрала слова Лиля. — Знаешь, его Генка зовут, он смешной такой, ты же его видела сама. Все думают, что он гей. Шутят про это постоянно. — попыталась успокоить её она, улыбаясь натянуто, вымученно, а слёзы всё равно текли и текли. Кристина ведь могла успокоиться? Могла пойти домой, проспаться, а потом забыть уже о том, что Лиля вообще есть. Ей всего-то нужно было тут продержаться до конца августа, до поступления.              Кристина наклонилась, внимательная и словно подобревшая, прикоснулась к её лицу, чистому от косметики, стёрла влажные дорожки с щёк. И тут она провела большим пальцем по скуле, там, где расположился синяк.              — Любишь меня? — только и спросила Кристина. Сухо, выжидающе, с непреклонным видом. Честности она не хотела, она хотела правильного ответа.              — Да. — кивнула сокрушённо Лиля, и это не была абсолютная ложь. Что-то в ней тянулось к Кристине, но к её лучшей версии, не этой. А осознание единства этих двух личностей вызывало в Лиле внутренний конфликт.              Кристина схватила её за волосы больно, втянула в поцелуй, стиснула в ладони грудь, сжимая ту неприятно пальцами под футболкой, протащила ладонь ниже, к пижамным штанам, и Лиля взбрыкнула испуганно, отталкивая её. Кристина её отпустила только для того, чтобы снова замахнуться, и Лиля оторопевше заговорила:              — У меня месячные, я не могу. — как будто извиняясь. Вместо “не могу” с радостью бы сказала “не хочу”, но осознавала, что это было бы расценено, как провокация. С пьяной Кристиной всё было провокацией.              Кристина глянула на неё вдумчиво, очень вдумчиво, как для пьяного вусмерть человека, поводила языком за щекой и скривилась брезгливо, подостыв. Не тронет. Слава богу, слава её организму — её никто не тронет. Хотя бы не так. Лиля выдохнула, задрожав мелко, чуть было не съехав вниз по стене от облегчения, когда Кристина снова запустила руку ей в волосы, давя на затылок.              — Опускайся.              — Что? — уставилась на неё ошарашенно Лиля, побледнев.              — На колени вставай и делай, как я учила. — пояснила, как дуре, та, снова надавив, и Лиля под весом её пятерни в самом деле опустилась, в полнейшей прострации. Это происходило? По-настоящему?              “Но я не хочу” — как бабочка, прибитая булавкой к стене, забилась отчаянно мысль. Лиля не позволила той вырваться на волю через рот, прикусила губу, потащила спортивки напротив — вниз, оголяя сильные ноги. Вот этим коленом Кристина ударила её в лицо той ночью, так, что у неё лилась кровь ручьём. А от руки, всё ещё удерживающей её за волосы, остался огромный синяк.              Лиля прильнула к чужой промежности, ткнулась языком, лизнув, и Кристина выдохнула, раздвинула ноги, потащила её ближе, прижав. Было солоно, мокро, неприятно. Щетинисто. Лиля чувствовала, как короткие жёсткие волоски царапали её щёки, чувствовала, как влага стекала по подбородку, а её рот уставал. Она не была возбуждена, она была напугана и очень напряжена, а её сердце было разбито вдребезги. Но ей нельзя было остановиться. Если бы Лиля остановилась, наверное, она бы умерла. Слёзы не прекращали литься сплошным потоком, она хныкала, делала, как её научили, промаргивалась и молилась, чтобы всё закончилось как можно скорее.              Лиля отчаянно не понимала одного — Кристина делала это осознанно? Значит, Лиля любила нечто настолько ужасное. Значит, Лиля была обречена на это изначально, но отказывалась видеть истину, отгородившись от той за розовыми очками.              — Блять. — простонала сквозь стиснутые зубы Кристина, вдавив её ртом плотнее к себе, пользуя её, как предмет, проезжаясь по её лицу пару раз, до разрядки.              Тогда Кристина наконец отпустила её, разжав кулак, и Лиля привалилась к стене, вытирая судорожно рот и подбородок, сотрясаясь в истерике и давясь рыданиями. Её тошнило. Её выворачивало внутренне от гнилости ситуации, от убожества её положения, и вот так, глядя на Кристину, подтягивающую обратно штаны, довольную, спокойную, Лиля думала — ну неужели она всегда была такой?