***
Артур всю жизнь был любимчиком. Не сказать, что папа вообще как-либо их разделял, но для мамы Артур всегда был самым любимым, несмотря на то, что она родила его рано, и доставалось ему по детству гораздо больше. Он рассказывал, что мама била его по голове книжками, лупила по рукам железной линейкой, а один раз зарядила в него стаканом — оттуда появился глубокий шрам на затылке. Зашивали. Но мама всегда с ним носилась. Это то, что помнила уже Лиля, свидетельницей зверств она не была, ей выпало смотреть, как Артура холят и лелеют, расхваливая перед гостями. Как Артуру покупают дурацкие машинки на радиоуправлении, потому что интересов кроме игры в мяч во дворе и дебильных шоу про гонки у него не было, а ей никак не могли купить кукольный домик, который стоил даже дешевле по тем временам, чем эти его машинки. Артуру позволяли выбирать одежду, Артуру позволяли задерживаться после школы, Артуру позволили никуда не поступать. Лиля всегда была загружена работой по дому, учёбой, маминым мнением, потому что своего у неё быть не должно было. Несмотря на это, Артур был хорошим парнем. Не хорошим братом, нет, но хорошим парнем — это она понимала лишь сейчас. С ним было весело, он не представлял опасности, он мог поделиться с ней конфетами на Пасху или отдать своё мороженое, когда Лиля роняла свой рожок на асфальт. Плохого в нём не было. Но хороший брат, наверное, попытался бы её защитить разочек, хотя бы раз. Вот доброты у него было через край, не к Лиле конкретно, а так — данность. Сердце было у Артура мягкое, большое и тёплое, сразу напрашивалось слово “человечище”, каждой твари на Земле поможет, последние трусы отдаст, но почему-то никогда не защищал Лилю от мамы. Почему-то когда она просила его перестать пить, он не слушал, уходил в себя и игнорировал её. Почему-то его рядом не было никогда, когда Лиля нуждалась в поддержке, потеряв обоих родителей. Было неправильно, наверное, ожидать от Артура многого, ожидать, что он заменит ей их? Она не знала наверняка. Но она ожидала. У них никого не осталось особо, только тётя Оля, приехавшая навестить их однажды до похорон — мама ещё в гробу лежала, в гостиной, тут. Хоронить её привезли сюда, рядом с отцом, чтобы на могилки приходить с цветами, да не ходил никто. Тётя Оля головой покачала, поцеловала маму в холодный лоб, а Лиля сидела на их диване и смотрела, и даже с того расстояния, казалось, чувствовала мертвенный мороз, пахнувший на неё вдруг. Как-то до конца и не осознавалось, что это правда мама. Что не будет её вечного ворчания по утрам, криков с требованием помыть посуду, зазываний на ужин. Не будет вопросов про школу, расспросов про Лизу, про то, не нравится ли ей кто-то из мальчиков. Что они не будут ссориться, что Лиля не закричит ей: “Ну, зачем ты меня рожала?!”, а мама не огрызнётся, замахнувшись: “Ты думаешь, я хотела?!”. И она не сможет уже прийти к маме, сесть рядом, пока та смотрит очередную мелодраму, опуститься на её колени и лежать так, впитывая тепло. Никогда такого больше не будет. И спросить о чём-то важном ей тоже будет некого, потому что некому уже и ответить. Разве же так? Каждое утро Лиля просыпалась и думала, что нет. Что шанс ещё будет, а все предыдущие дни — плохой сон. Что можно крикнуть: “мама!”, и тогда послышится усталое “что тебе ещё?”, обидное, но привычное и родное. И каждое утро её сердце разбивалось заново. На похоронах были они с Артуром, Оля, бывшие коллеги и друзья мамы, а так же соседи, которые давно знали их семью. И все ей сочувствовали настолько поверхностно, в неловкой попытке избежать ненужной глубины, что Лиле становилось лишь гаже. Никому на свете не было её жаль: Артур был занят своими переживаниями; Оля хотела получить их дом; остальные пришли, потому что некрасиво было бы не прийти. А Лиля по-детски думала, что лучше бы там лежала она, потому что она так трепала матери нервы, а в итоге ни одна из её истерик того не стоила. Если бы она только знала, она бы никогда не вела себя гадко, она бы старалась ещё больше заслужить мамину любовь. Если бы она только знала. Уже после похорон, сидя с Артуром на кухне и думая, что Лиля не слышала, Оля предложила: — Ты бы в детдом её отдал. — Чего? — неверяще спросил тот. — Собачка она какая-то, что ли, в приют сдавать? — Так ты молодой же совсем ещё, куда тебе на своей шее взрослую девку тянуть? Она в этом доме гость, — предостерегающим тоном, прихлёбывая чай, причитала Оля, — щас проедет на твоём горбу, а потом замуж выскочит и даже спасибо тебе не скажет… — Это ж моя Лилька, — пристыдил он тётю. — наша Лилька. Какой детдом? Чтобы её шпыняли или козлы всякие зарились? — О себе подумай! Ты бы уехал, женился, детей завел… А так будешь пахать этой соплячке на туфельки с сумочками! Думаешь, мать ваша такого тебе хотела? — Неважно, чё она хотела, её тут нет уже! — прикрикнул Артур, и тоска зазвенела в севшем голосе. — Мы одни с Лилей остались, нет у нас людей ближе. Куда я её отдам? — Зато ей жилье выдадут в восемнадцать лет. Уже будет пристроена, к труду приучена… — Бред ёбаный. — Или я бы забрала, — сказала вдруг Оля, и Лиля удивлённо подобралась. С чего бы это?.. Она эту Олю видела-то пару раз, та носа не показывала из своей Твери, а тут неожиданно её удочерить решила? — к себе, в Рамешки. Будет по хозяйству помогать, я ей по-женски подскажу, если вдруг что, а Васька мой ей как отец будет. Вася её обожает, честно, я ему фотографии ваши показывала, ну, он от Лили без ума. Говорит, на маму так похожа. Ей с нами лучше будет, семья полноценная, ну, правда. А ты бы поезжал куда, Турик. Деньги за дом пополам можем поделить, — вкрадчиво произнесла Оля, подав это, как нечто обыденное. — ну, часть тебе, часть Лиле, конечно. Я об этом. — Всё, хорош, — остановил ту Артур, закипая: стакан с громким стуком приземлился, ножки стула заскрипели противно о пол. — ничё не хочу слышать, я решил уже. — Турик… — Чай дохлёбывайте и уёбывайте. — хлопнул он по столу, и Лиля крупно вздрогнула, отскочив от стены и скрывшись в своей спальне. — Мать, бля, только-только в землю опустили, вы тут же со своими бумажками на дом прибежали? Вы охуели там все?! В ту ночь они остались одни. По разные комнаты. Артур допивал бутылку водки на кухне, плача в голос тихо, так, чтобы её не разбудить, а Лиля и не спала до рассвета — завернулась в материнский шарф и, вдыхая запах её любимых духов, ревела, скуля. Ей так сильно хотелось к маме. Ей так сильно хотелось, чтобы Артур зашёл, увидел, как ей паршиво, и обнял её. Проявил участие. Поддержал по-настоящему, потому что кто, как он, понял бы, насколько ей тяжело? Но у него была своя боль и свой способ её глушить, на то были все причины. Кто, как не Лиля, понял бы, как ему тяжело? Артур был прав. Они были друг у друга одни, и никого больше не осталось, в самом деле. Семью не выбирают, он не выбирал её, она — его, но любовь между ними была, пусть и хлипенькая, еле хранящая в себе тепло, она жила. Лиля любила своего брата. Но она мечтала, чтобы все, совсем все в её жизни, включая Артура, были другими. В корне, а именно — чтобы её любили так, как она нуждалась в этом, а не так, как они умели. Но ведь и это тоже не выбирают, верно?***
— Получается, настоящее простое время — это то, что происходит каждый день? — Или регулярно, например, раз в неделю, каждый месяц. — кивнула Лиля. Учительство явно её конёк, за эти полчаса Гена усвоил больше, чем за одиннадцать лет в школе. Когда они только открыли учебник, он выглядел таким испуганным, что Лиля засомневалась, сможет ли она ему помочь. Что же, на что-то она была способна. — Ага, а бард поёт песни каждый раз, когда надо поднять дух своего отряда, это подходит? — поинтересовался в своей манере Гена, и Лиля тут же представила его в бардовской шляпе и с лютней. — Подходит. — кивнула она с терпеливой улыбкой. Гена собирался в Москву. Они переезжали, конечно же, вместе с бабушкой, у той были родственники в большом городе, а потому проблем не должно было возникнуть. И Гена абсолютно уверен в себе, у него не было сомнений в том, что он выбьется в люди. Это не могло не восхищать. — Ты тоже выбьешься, — сказал он вдруг, комкая в пальцах свой свитер. — ты не дура, вроде Будиловой. Я сразу заметил, знаешь, ты другая. Ты… Лиля видела подобное раньше — ей признавались пару раз мальчишки из прошлой школы в Петрозаводске, она наблюдала такое в кино, и было совершенно очевидно, к чему Гена вёл. Но при всём её желании попробовать — именно попробовать, потому что положительного опыта у неё ещё не было — что-то с Геной, это было бы нечестно. Во-первых, он вызывал в ней человеческую симпатию, но там не было глубокого эмоционального подкрепления. Во-вторых, Лиля не знала, кого из них убьют первым. — Гена, — не выдержала Лиля. — я в отношениях. Насколько она поняла Кристину, это был самый оптимальный вариант — думать, что они с Кристиной всё ещё вместе и представлять это так. Она немногое теряла, если честно, ей только отношений тут завести не хватало прямо перед отъездом. Того, что она уже получила, хватало на десять лет вперёд. — Я ничего… — оправдывался Гена, краснея, — Да я просто… Хорошая ты. — выпалил он на эмоциях. — Не то чтобы нравишься мне, я не это имел в виду… — Ты мне тоже нравишься. — признала Лиля, заглянув тому в глаза. Гена был милым, очень приятным ей, осторожным — Лиля даже жалела, что не замечала его в упор вплоть до экзаменов. — Может, в другой жизни мы и… — улыбнулась она, извиняясь. — Но не здесь и не сейчас. — В другой жизни? — улыбнулся тот в ответ мечтательно, подняв глаза к потолку. — Да, — задумавшись, кивнул он удовлетворённо, — там, где я маг восьмидесятого уровня, а ты эльфийка при дворе короля? — Ну, — нахмурилась смешливо Лиля. — думаю, да. И напряжения из-за отказа не чувствовалось, не было ощущения, словно правильной реакцией была одна определённая и Лиля должна из себя ту выжать, но предоставить, чтоб угодить. Не было страха говорить “нет”, и это казалось уже непривычным. Кристина бы разозлилась. Кристина бы точно не сидела с ней рядом дальше, спокойно слушая её разъяснения, Кристина бы побила её и заставила сделать то, чего хотела, как прошлой ночью. Лиля тряхнула головой. Кристины тут не было, и слава богу.***
От: Кристина, 16:48 ты спамое лувчшее сто бло в моей жищни простимееня дуру пожалуйта зая прости меня — Короче, я вообще не андестенд, чё это за неправильные глаголы и как их жрать, я учу-учу, а они… — Мишель замолчала, заметив, что Лиля полностью ушла в телефон, и щёлкнула у неё перед лицом пальцами. — Ты как призрака увидела. — Чё там? — наклонилась любопытно Лиза, заглядывая в её экран, и, разглядев, раскрыла рот в удивлении. — Вот тварь! — Кто? — не поняла Мишель. — Кристина. — вздохнула Лиля. Они снова собрались у неё дома, только на этот раз, чтобы готовиться уже к английскому. Лиля помогла утром Гене, а сейчас занималась уже с девочками, подтягивая обеих: Лиза знала язык на уровне, но была перфекционисткой; Мишель же молилась хотя бы на проходной балл. И вот, за два дня перед экзаменом, объявилась Кристина. — Столько наглости, это она её все тридцать лет копила? — удивилась Мишель. — Ага, вместе с тупостью. — злилась Лиза, играя желваками на лице. И Лиля не могла понять — это было вызвано ей или жаждой справедливости, кипевшей в Лизе? А ещё... Почему ей так обидно за человека, которого тут даже нет и который её сопереживания не стоил? Телефон снова завибрировал. Кристина не могла остаться без ответа, разумеется, для неё это было унизительным, наверное. Лиля аккуратно, повернувшись к Лизе лицом к лицу, проверила новые сообщения. От: Кристина, 16:50 я тьебя любллю очень ты длля меня все я бля бкду я за тбя убьит готва Лиля усмехнулась. Вот так, на расстоянии, по прошествию трёх дней абсолютного не-контакта, Лиле было менее страшно. От признаний даже словно… стало забавно. Кристине будто пальцы отбили, либо она была настолько пьяна, что букв не различала. А слова, которые она писала, были такими… — Дешёвая хуйня. — выплюнула Лиза. — Сначала лапы распускает, а потом “прости, зая”. Какая нахуй зая? — разглагольствовала Лиза, возмущаясь, — Смотри. — откинув волосы с правой стороны её лица, ткнула на синяк она. — Какая ты ей зая? — Да. — поникла Лиля. — Я знаю. Внезапно, заиграла ненавязчивая мелодия, и Лиля в панике опустила взгляд на свой подрагивающий телефон. Кристина. Конечно, кто кроме неё. Не Артур же поинтересуется, как у неё дела. — Скажи, пусть нахуй идёт! Скажи про заявление! — продолжала повышать тон Лиза, и Мишель увесисто пнула ту по колену, заставив зашипеть. — Да чё я-то?.. — Мишель, поджав губы, вытаращилась на неё намекающе, снова пнув. — Пошли, Лиза. — надавила она. — Сходим за… шоколадом для ума. — Там шоколадный завод нужен. — пробурчала та недовольно, поднявшись, и поплелась следом за Мишель на выход. Кристина всё не переставала звонить. Она звонила снова и снова, пока Лиля слушала, как девочки обувались в коридоре, споря о чём-то шёпотом, как дверь за ними хлопнула. Лиля, выдохнув, всё-таки приняла третий, нет, четвёртый звонок, и руки неожиданно затряслись, а голос отнялся. А она-то думала, что осмелела за это время. — Я ебать как подвела нас. — пробормотала неразборчиво, отчётливо пьяно Кристина, и от её голоса, такого спокойного, несколько сюсюкающегося, Лиле хорошо поплохело. Они будто возвращались на много лет назад. — Но я обещаю, Ляля, я исправлюсь. Я всем докажу, я тебе докажу, что я не говно человек. Я хорошая. Ты же знаешь меня. Ты единственная, бля, из всех людей в мире меня знаешь. Я тебя люблю. — Я тебя очень боюсь. — честно сказала Лиля, и эта честность встала ей поперёк горла, потому что большего она из себя выдавить не смогла. — Я тебя люблю. — не отступала та. — Мне… — Кристина замолкла, подбирая судорожно подходящий эпитет, — охуеть как повезло с тобой, я, нахуй, не верю, что ты у меня такая чистая. — Лиля недоумевающе молчала, продолжая слушать, надеясь выцепить из её монолога хоть что-то. — Ты чистая. Я хочу хотя бы чуть-чуть, чуточку этой чистоты, знаешь? Мне нужно. Или я, бля, пропаду нахуй в этом Аду ёбаном. Я без тебя пропаду. Не поступай так со мной. — Кристин, — позвала её несмело Лиля, перебирая пальцами нервно, — я правда не хочу… общаться с тобой. Я не хочу видеться, — и торопливо, в страхе не успеть, добавила, — Ты только не злись на меня, пожалуйста. Если ты хорошая, а ты ведь хорошая, я верю… не приходи больше, держись подальше. Кристина, я очень прошу. Повисла давящая тишина. Кристина ей не ответила — она что-то выпила, опустила на, судя по всему, стол, потом уронила что-то с громким треском, матернувшись. Затем, щёлкнула зажигалка, и Кристина сделала вдох и выдох, наверное, закурив сигарету. Прошло полторы минуты, не меньше, прежде чем Кристина явно жеманничая, издевательски почти бросила: — Тогда заяву катай. — Что? — Лиля подумала, что ослышалась. Ну, ослышалась же — Кристина боялась вернуться в тюрьму, Кристина мучилась кошмарами, напоминавшими ей о тех днях. С чего ей такое говорить? — Заяву катай, меня посадят за совращение, ты меня не увидишь больше. — повторила невозмутимо Кристина. — Я подальше держаться не буду, Ляль. Я к тебе хочу, меня тянет, я не буду себя ограничивать. Меня ограничит только, бля, каталажка. — Почему ты так со мной? — глухо спросила Лиля. Это было жестоко — взваливать на неё такую ответственность, такой риск пожизненной виновности, морального разложения. — Если ты, блять, — прикрикнула та, — внатуре хочешь, чтобы я от тебя отъебалась, то говори Артуру, чё было, пусть сажает меня в тюрьму. Не хочешь меня, значит, решай, бля, отправляй меня на нары. Будет так. — Я же прошу тебя, я по-человечески прошу, — чуть ли не плача, умоляла Лиля, — ну, давай просто перестанем. Будете видеться с Артуром у тебя дома, не здесь. Ты же снова будешь делать плохие вещи, а потом сожалеть. Давай просто... — Нет. — отрезала та, и на мгновение Лиле почудилось, что голос её был трезв. Но лишь почудилось. — Я не могу так. Лучше бы… Лучше бы мы вместе были, Ляль, — с чувством проговорила Кристина, — вместе было бы не так, как по отдельности. Я бы так не вела себя. — Ты мне врёшь. — жалобно ответила Лиля. Были уже вместе, не получилось, не вышло ничего. Они не были созданы друг для друга. Слёзы навернулись на глаза, губы задрожали, и она опустила устало веки. — Чё, заявление напишешь? — точно потешаясь, поинтересовалась Кристина, будто бы уже зная ответ. Лиля, не совладав с собой, прервала звонок. Что ей делать?.. Как ей поступить?