***
— Даже если она сто лет будет думать, что вы вместе, это ничего не значит. Её мнение ничего не значит, если ты не хочешь быть с ней. Лиля хотела. — Надеюсь, ты понимаешь, — Лиза нахмурилась, поджав губы презрительно. Кого она презирала сейчас? Загадка. Наверное, всех и сразу? Лиза так и фонила своей тяжестью, мраком, непробиваемым холодом. — она не какое-то там божество, она алкашка с судимостью, которая избивает школьницу. Мишель стояла рядом с Лизой, но казалась гораздо более располагающей к себе — от неё исходил свет, такой тёплый, чуть ли не райский. Лиля, сидя почему-то на полу, глядела на тех снизу вверх, в коридоре их с Кристиной квартиры. Всё вокруг будто было… каким-то не таким, отливающим синевой, словно подводным, и движения тоже были заторможенными и грузными. Казалось, если она раскроет рот, туда тут же затечёт вода, и она захлебнётся. Лиля молчала. — На твоём месте я бы ничего сама не делала и рассказала бы Артуру. — мягко, гораздо мягче, чем Лиза, сказала Мишель. — Чтобы Артур убил Кристину? — Да когда он такое вытворял-то? — От таких новостей точно что-то да перегорит в башке! — возмутилась Лиза. — А мать твоя, — выглянула из-за угла тётя Оля, морщинистая и заплывшая своей алчностью, и затрясла бумагами на дом. Ну, её ещё не хватало тут. Лиля обессиленно уронила лицо в ладони. — была бы разочарована очень. Мало того, что ты спуталась с этой зечкой, ты и брата своего подставляешь. Хочешь, чтобы он за убийство сел? Сама руки марать не будешь, да? Как ноги раздвигать, так сразу! — Не слушай её, их не слушай. — как ангел хранитель, склонилась над ней Мишель, и её ярко-блондинистые локоны волшебно светились в тускло освещённом помещении. — Ты не виновата. Ты погляди, какая ты маленькая, ты сама не справишься, сил не хватит. Расскажи Артуру, всем расскажи, что она сделала. — Я тебя люблю пиздец, мне так хуёво, Ляля… — заскулил знакомый голос с кухни, в паре метров от неё, и Лиля зажала уши руками, зажмурившись. Не надо. Ну, не надо, нельзя так её мучить! А назойливый голос всё равно затёк в её голову, заплескался в стенках черепа, пропитал мозги. — Я себя убью, если ты меня бросишь тут, я сопьюсь и сдохну, а ты об этом первая узнаешь. Ты хоть на похороны, блять, придёшь? Сука ты неблагодарная, тварь последняя! Ляля, я же люблю тебя. — плакала Кристина, и звенели стаканы, билась посуда, проливалась водка. Запах спирта отравлял воздух. — Я тебя очень люблю, не уезжай от меня. Я жить не могу без тебя, я же всё для тебя… — Конченая зечка, просто, сука, пиздец, как же она меня бесит, — исходила желчью Лиза, скрестив руки на груди, и прожигала Лилю взглядом осуждающе, — ты хоть понимаешь, как это жалко выглядит? Ты что, не могла себе кого-то нормального найти? Человекоподобного хотя бы. Или ты под стать себе, убогих выискивала? — Брат ради тебя горбатится, а ты его на убийство толкаешь?! — вопила тем временем Оля, и Лиля, так и закрывая свои уши и пытаясь успокоиться, осознала, что не может. Это всё было в её голове. — Да что с ним будет-то там, если он сядет, малолетка ты тупорылая, ты думай чуть-чуть башкой! Небось хочешь домишко к рукам прибрать, как он отъедет?! — Тебе помощь нужна, забота, ласка, не лезь разбираться одна. Она ж убьёт тебя, ну. Ты Артуру расскажи уже, пусть взрослые с этим всем возятся. — Пиши заявление, Лиля, или я всем расскажу сама! Мне уже смотреть на это всё противно. Бля, зачем ты всё это устроила? Могла бы давно её сдать! — Брата пожалей хоть, он у тебя один остался, бесстыжая! Проблемы сама свои решай! — Я тебя люблю, мразь, блять, я тебя задушу нахуй, если ты меня тут кинешь.Ты поняла?! Слышишь, ты, блять!.. Лиля распахнула глаза, подскочив в постели. Одеяло свалилось с коленей, руки затряслись, грудь шла ходуном — Лиля сделала глубокий вдох, пригладила рассеянно мокрые насквозь волосы. Она вся в холодном поту. Схватив телефон, Лиля, щурясь, посмотрела на экран внимательно. Пятое июня, пятница, пять часов утра. Охренеть можно. Это знак какой-то, что ли? Знак, что её всё достало. В мыслях сплошная каша, сон — лютый бред, к разгадке, что ей делать, он её так и не привёл. Лиля опустилась было на подушку, та была промокшей, отдающей солью и потом. В приступе бессильного гнева Лиля просто вышвырнула ту, вновь провалившись в дремоту. На этот раз, ей не снилось уже ничего.***
Вы не подписаны друг на друга
Вы вместе подписаны на archie235
Если вы примете запрос, владелец этого аккаунта также сможет звонить вам, видеть ваш статус «В сети» и статус прочтения сообщений.
Заблокировать
Удалить
Принять
От: bolsheshyma ты меня заблокировала везде чтоль? может не будем так ляль я трезвая давай домой седня приедем поговорим нормально почеловечески так нельзя же Лиля метнулась взором к кнопке “заблокировать”, но, подумав, просто убрала телефон на стол, повернувшись к Гене с воодушевляющей улыбкой. Тот уже обеспокоенно вглядывался в её лицо, донельзя милый, остановивший письмо в тот же момент, когда и она отвлеклась. Он был таким… нормальным, что становилось жутко, и Лиля чувствовала себя такой уродливой внутри. Что может быть хуже душевного уродства? Она понятия не имела, была уверена, что ничего. А всякий раз, когда Гена краснел от того, что она сидела слишком близко, всякий раз, когда ручка падала из его трясущихся пальцев, потому что он был смущён её интенсивным вниманием к его работе, она могла встречаться со своей гнилостью лицом к лицу. Ей было интересно, каково было бы поцеловать Гену и, самое будоражащее — его реакция на поцелуй. Как бы это было, смог бы он проявить себя или испугался бы? Лиля мысленно давала себе пощёчины. Это низменно, это гадко. Гена её даже в щёку поцеловать боялся каждый раз на прощание, а от её поцелуев убегал, посмеиваясь нервно, за руку тряс и ретировался. Лилю напрягал Гена, она сама в его присутствии и их взаимоотношения. Она не была влюблена, нет. Тот был славным, даже слишком, как для парня его возраста. Лиля от них добра никогда не ждала. Но Гена даже глядел на неё осторожно, а если случайно касался, то тут же одёргивался, не позволял себе грубого лексикона. Он был ненамного больше, чем она, выше чуточку, на полголовы, но их запястья были практически идентично тонкими. Он был мягким, он был добрым, в нём Лиля даже угадывала свои черты, бывало, когда он смущался или самозабвенно рассказывал о Подземельях и Драконах, как она — о Гарри Поттере. Он не хватал её за волосы. Он не бил её по лицу. Он не замахивался на неё с одичавшими глазами, брызжа пеной у рта от бешенства, когда она не давала ему желанного. Он не… Он не Кристина. Было ли это плохо? — То есть, настоящее совершенное время, — пришёл к умозаключению Гена, взявшись за голову, — это когда я только что уронил что-то. — Или если ты закончил что-то к настоящему моменту. — кивнула Лиля терпеливо. — А теперь, про прошлое совершенное время… Так они занимались до самого вечера. Завтра в десять утра у них будет экзамен, они просидят в душном кабинете три часа, медленно сходя с ума от перенапряжения. Зато потом, они будут свободны, с идеальными аттестатами, с потрясающими баллами по ЕГЭ. Дальше только самое лучшее. Лиля надеялась.***
Кристина закурила третью сигаретку, накрыв ту ладонью и придерживая снизу большим пальцем. Она нахмурилась, выдохнула сквозь зубы и снова затянулась, уставившись в окно, помятая, отёкшая с бодуна и уже собравшаяся набухиваться снова. Так только она, бля, умела, из всех баб, с которыми Арчи тусовался, Кристина была единственной “своей в доску”. Всегда всё по чесноку, без понтов, за любой кипиш. Башню ей клинило знатно по синьке, но Крис ему нравилась — пиздец, так что он и подзабивал на это как-то. Было в ней что-то по-особому свойское, что-то очень родное, ну, как сестрёнка она ему, внатуре, а может и братуха даже. — Малая твоя чё, где? Только от этой заевшей пластинки у Арчи уже котёл кипел. Не будь Кристина девкой, бля, он бы поднапрягся, потому что эти разговоры его раздражали и беспокоили. Но это была Кристина. Кристина была тёлкой, какой бы мужиковатой и крутой она ни была, она бы не рыпнулась на Лилю и не попыталась её совратить. Будь она мужиком, Артур бы снёс ей ебальник ещё тогда, на хате, за базар про невесту. Или позже, когда она схватила Лилю и стала нести пьяную дичь. Но она была женщиной, над которой возобладал какой-то ебучий материнский инстинкт, а значит, переживать не за чем. — К экзам готовится, мы втихую по стопарику и всё. — отмахнулся Артур. Скоро год как они вернулись в Питкяранту, а значит, год как он разосрался в пух и прах с половиной кентов, потому что они, уебаны, пытались подкатить свои вонючие яйца к его младшей сестре. Это началось, наверное, когда Лиля подросла. Артур не замечал, он заметил только то, что мать стала строже, лет с тринадцати Лиле нельзя было задерживаться после школы, все юбки были ниже колена, за обрезанные под шорты джинсы мать её люто избила. Артур этого не понимал сначала. Для него Лиля и сейчас была щеглуха, а тогда подавно, тринадцать лет, седьмой класс, маленький ребёнок же. Не его ребёнок. Ему-то тогда было двадцать два, он работал, гулял, столько девчонок кругом — не тем мысли забиты были. Ответственности Артур не хотел, он её боялся, как огня, проще было игнорировать до талого. Вот и не обратил внимания. Зря. Мама тогда присела ему плотно на уши, жужжа под руку, что Лилька где-то шлялась, с кем-то путалась и “не приведи Господь, в подоле принесёт скоро, шлюха малолетняя”. У Артура от таких догадок уши сворачивались в трубочку, глаза на лоб полезли. Дитё дитём, какой подол? Какой шнырь, блять, решился приударить за малой? Сопляк тринадцатилетний? Дак там за ручку походят и разбегутся. А шнырю оказалось семнадцать лет. Семнадцать, сука, и петлял за семиклассницей, как грёбаная маньячина. Артур припёр того к стенке, поймал около падика, как раз после того, как тот проводил Лилю до подъезда со школы. Лиля, встретив Артура на лестничной клетке, только глаза закатила на то, что он пронёсся мимо неё, задев случайно плечом. Не запаниковала, не испугалась, не попыталась задержать — нихуя у неё с этим пидорасом не было. Ей нечего скрывать, вот и не напрягалась. От этого Артуру в моменте стало легче, а прессанул он гада всё равно, шпынял до тех пор, пока тот не обоссал свои модные узкие штанцы, заплакав. — Да она сама сказала, что мне даст, я ничё не делал! — запричитал пацан, закрывшись, — Она всем даёт, я не при чём! — уверял он, и Артур, распалившись, вмазал ему по уху, свалив на землю, и пнул в живот, заставив захрипеть. — Ты чё, на сестру мою пиздишь, хуила? — Сестру? — задыхаясь от боли, опешил тот. — Я думал, ты её ебырь, — засмеялся тот гаденько, харкая на асфальт кровью. Весь фасад залит. — сестричку ревнуешь так… Артур, скривившись, вдарил тому по носу с ноги, заставив заорать рыдающе, и поспешил обратно домой, пока не стёкся народ на вопли. Бред, блять. И таких долбаебов было полным полно — Артур прозрел: стал замечать, как на Лилю смотрят мужики за сорок, гуляющие семьями в парке, когда он водит её куда-то; стал замечать, что когда она берёт его за руку в поиске успокоения, на них подозрительно косятся окружающие; что ей уже нельзя спокойно есть ни морожение, ни леденцы, нихера — даже ёбаный мороженщик ему стал казаться подозрительным в своей любезности, ибо его любезность была маслянистой, жирной, приторной, как это химозное мороженое. Ей было тринадцать, а мир был полон извращенцев, и Артуру от этой мысли по-человечески было мерзко, а по-братски тяжело, потому что защитить её от всего он бы не смог физически, он бы где-то да проглядел. Он этого боялся, первое время не мог ни работать, ни жрать, ни спать. А потом мама поставила сумасшедшие запреты на юбки, шорты и любую открытую одежду, мама выбросила всю Лилину косметику, мама наорала на неё за блядство, побила её и оттаскала за волосы. И Артур даже как-то выдохнул. С плеч упал груз. Конечно, сам бы он руки не поднял, он никогда бы не ударил женщину, не в этой жизни. Но это будто был единственный выход. Лиля много плакала, жаловалась ему, просила поговорить с матерью, снова брала за руку и обнимала, а Артур вспоминал, как на их сцепленные руки смотрели люди вокруг, наверняка думая, что они парочка, вспоминал слова того утырка из подворотни и отталкивал её, хватаясь за бутылку водки. Сука, ей было тринадцать, а все мужики были ёбнутыми. И он тоже, наверное. Даже сейчас, когда Лиле было семнадцать, она была маленькой девочкой, очень злобной и противной, но маленькой. Она многое пережила, Артур её не винил почти что в хуёвом характере, он тоже не подарок. Она была ребёночком прям, он на неё как ни посмотрел бы, вечно видел малыху. И нихуя никого это не стопарило, они будто зелёный свет увидали в виде возраста согласия и вдарили по газам, вот он и вдарил каждому по морде, кто осмеливался посягнуть на святое. Святое же. Дитё дитём. Черти, блять. Даже выпить с ними спокойно нельзя было, у тех языки развязывались и они плели всякую хуету, мол, красавица, хозяюшка, как это ты так, такая девочка под боком и… — И чё, Арчи, прям никогда мысля не проскакивала? — В смысле? — В коромысле. — хохотнул Барон, а рядом с ним захихикал туповато Баклан. Два сапога, сука, пара, упились до состояния упырей. А года четыре назад ровные типы были, да? Он же помнил. Вместе двигались. Росли вместе. — Не ври, все свои же, все братья тут. Славная девочка у тя. Завидую, сердечно. — Завязывай. — процедил Артур, пытаясь себя осадить. — Не смотри даже, мелкая она. Не нужны ему драки были, не до них. Он тогда только освоился, с Людой всё наладилось, с Лилей вроде общались почти каждый день. Она ела то, что он готовил, не стреляла зенками злостно. Принимала его, не ругалась, не хлопала дверьми у него перед носом. Подрался бы, и она опять бы увидела в нём “дворовое быдло”, “обычную алкашню”, а то и угрозу. Угрозы Артур никогда не нёс. Не для Лили. — А я б присунул. — уронил Баклан, как обычно, не думая. Он, сука, не умел думать. — Жалко, не моя сестричка-то. Моя померла давно. Артур уставился на него, осмысляя услышанное. Ему, блять, хватило духу такое пиздануть? Баклан вообще растерял всякий страх или гнал беса? — Да и у тебя была такая, не ебабельная. — сально заржал Барон. — А Лиличку я бы пригласил на маздон. Когда придёт девочка-то? — он оглянулся, зацепился взглядом за приоткрытую дверь в Лилькину спальню, и у Артура свело скулы от того, как крепко он стиснул зубы. — Познакомь нас. Мы пацаны по понятиям, сам знаешь, куклу не обидим. — Да? — выгнул бровь Артур, закипая изнутри. В висках стучало. Пить не хотелось, видеть эти рожи не хотелось, и он обхватил рукоятку ножа крепко, так и глядя на них двоих. Барон, состарившийся из-за поганого самогона лет на десять за те пять, и Баклан, который становился лишь узколобее с каждым годом, пырились в ответ. — Понравилась сестра моя, значит. — хмыкнул Артур, мгновенно отрезвев. — На твоём месте, — словно поучая сынка, проговорил важно Барон, наклонившись вперёд. Его морщинистое ебало поджалось, губы выпятились, когда он пробубнил. — я бы ебал её только так. Хули, никто не узнает. Бабы, они зачем нужны? Чтобы в них пихать. А так, нахуя ты её тащишь, хуй пойми тебя, Арчи. Если ты её трахаешь, ты дай знать, я не осужу, но хоть поглядеть… Артур поднялся из-за стола резко, не выдержав, схватил Барона за загривок и вдавил харей в стол, прямо в тарелку с сельдью, а ножом проткнул скатерть насквозь, вонзив в дерево прямо напротив кривого носа Барона. Тот заверещал, задёргался, а Баклан отскочил, уронив стул под собой и рухнув на пол. — Ты чё творишь, бич?! Чё за беспредел, бля?! — заорал Барон, да сил вырваться не хватило. Пока они ужирались до беспамятства, он ещё сохранял свой рассудок. — Слышь, ботало опущенное, — обратился к нему на их языке Артур, — будете по-гнилому за мою сестру базарить, я, бля буду, вам хайло разъебу. Вы оба, борзота вшивая, отъедете не на зону в свою петушарню, а к мамке прямиком на тот свет. — встряхнул его за шкирку он, оттолкнув, и Барон, вылупившись шокированно и возмущённо, отступил. Баклан, поджавшись за его спиной, сделал такой же шаг назад. — Въехали? — сощурился Артур, покрутив нож в руке. И больше, что удивительно, они не пересекались. Ни разу за всё время он не видел ни Баклана, ни Барона в их маленьком городке. Им же лучше. Если какой-то блядский упырь хоть пальцем Лильку тронет, Артур лично глотку перегрызёт, он, бля, сядет хоть на всю жизнь, но такого пиздеца не допустит. Лиля будет в безопасности.