Волчья пасть

      Кристина питала слабость к домашним питомцам, в ней всегда было это слабое место, было желание заботиться и иметь кого-то, кто точно тебя не бросит, разве что уйдёт на тот свет. И так с самого детства: она ловила стрекоз и ломала им крылья, складывала в спичечный коробок и относила домой. Там она подкармливала стрекоз маленькими пауками, молями, дохлыми мухами, носилась с каждой по возможности, устраивала бои, сталкивая тех нарочно. Бывало, она забывала о них, потому что гуляла во дворе допоздна, гоняя пацанов палками, или боялась зайти домой из-за пьяного бати, и стрекозы помирали прям пачками. Кристина потом находила новых. Всё лето.              Бабочки вот ей не нравились, были слишком вычурными, таким и крылья рвать жалко, умирали они тоже скучно и долго. Кристине вообще не каждая тварь нравилась — например, кошки, они виделись ей нетактильными недоступными уебищами, от которых вечно воняло ссаниной. Аквариумных рыб она вообще не понимала, это было, ну, не прикольно. Неинтересно наблюдать, они же нихуя не делают до самой смерти.              С возрастом Кристина полюбила собак. Собаки прямо-таки запали в душу — живенькие, верные, добронравные. А как в глаза хозяевам заглядывали? С бесконечной любовью, с преданностью, как божеству. В пятнадцать лет Кристина уже забрала себе с приюта Сэма годовалым щенком. Дворнягу, беспородного, никому ненужного, отнятого от матери рано. Вот это была зверюга, что надо! Сэм стал её любимчиком с первых дней, такой, как она мечтала: красивый, игривый, любящий щенок. Кристина вставала рано утром, чтобы его выгулять, она кормила его, мыла его, расчесывала, говорила с ним и обнимала его, когда ей хотелось. Они были семьёй. Но иногда Сэм слишком заигрывался и кусал её за руку, когда она его дрессировала. Вгрызался в кожу крепкими такими зубищами, сдавливал, тянул, и тогда Кристина на рефлексе била его по голове, так, что он отлетал. Три-четыре раза, пока он не понял, что к чему. С собаками так и надо, авторитарно, иначе они не осознают, кто главный. Ей так папа сказал.              Кристина Сэма по малолетке любила — пиздец, а когда съехала на мойку, постоянно навещала. Первые два года отдельной жизни точно. А дальше как-то времени не было, не хватало терпения просиживать штаны дома, слушая родительский пиздеж, да и любовь в конце концов тоже кончилась. Сэм стал со временем аморфным, из-за травм, полученных в её отсутствие — малоподвижным, к тому же начал выглядеть неухоженно, поседел. Приезжать и видеть эту унылую морду Кристина уже не хотела, да и… подыхать ему скоро уже. Зачем на это смотреть?              В тюрьме она пришла к выводу, что: во-первых, всё в жизни временно; во-вторых, все думали только о себе, и на воле она лишь находила подтверждение своим выводам. Она не бросала Сэма с концами, она лишь утратила былую привязанность, а пёс на то и пёс, и так проживёт. Кристина была не более, чем человеком, а человеку свойственен эгоизм. Заводить питомцев вообще прерогатива эгоистов, собак тем более — это же, бля, лучшие друзья и всё такое. Она не мразь, если захотела себе собаку. Все хотели себе собаку — собаки любили людей за то, что те их кормили, изредка были рядом, собаки жить без людей не могли и видели в них высшую силу.              Кристина принимала любовь Сэма тогда, когда она нужна была ей, а через время она перестала в этом нуждаться, но это не её вина. Вообще всех тех щенков откармливали, выращивали, выставляли лишь для того, чтобы они отдавали свою любовь, это их главная функция. Это цель их короткой жизни.              Так и выходило, что, если нельзя осудить людей за то, что они хотели себе преданного, любящего, безвольного «друга», то и Кристину за влечение к Лиле винить тоже нельзя было. Лиля была такой, как Кристина представляла себе перед знакомством, тогда, глядя на её профиль в соцсетях: кроткой, чистой, мягкой. Лиля смотрела на неё с теплом и восхищением, Лиля её хотела и отдавалась ей, она её слушала, она её боялась. Кто бы отказался?..              Хозяевам было трудно отцепиться от своих умирающих питомцев, которых пора было усыплять, чтобы не мучить, потому что те были источником безоговорочного обожания. А Лиля была человеком, почти что цельной, почти что взрослой почти что личностью, которая обожала так же безоговорочно. Да никто, блять, никто в здравом уме бы не отказался от такого на месте Кристины.              Так что она не отказывалась. Лиля многое могла пиздеть, и что не любит уже, — хотя на такое у неё духу не хватало, — и что общаться не хочет, а Кристина всё равно видела в ней эту безнадёжную влюблённость. Значит, был шанс всё исправить. Главное, чтобы около её девочки всякие хуемрази не крутились, а та уши не развесила, как с тем питерским пидором. Кристина тогда впервые запереживала по веским причинам, а Лилю и ругать не хотелось особо, было что-то детское в том, как она восхищалась этими дешёвыми понтами Макса. Детское, не блядское. Чё её ругать?              А Максу она бы ноги сломала вместе с руками и бросила бы в лесу волкам, там по-любому ещё осталась парочка, с тех-то лет. Сука, она бы всех этих чертей разъебала, кто покусился бы на её находку. Неогранённый, сука, бриллиант, иными словами не скажешь. Никем не тронутая, всепрощающая, нуждающаяся — всё в Лиле говорило о безопасности для Кристины, об удобстве, о перспективах. Это было жизнеутверждающе.              Надо было просто вернуть её себе, а обхаживать Кристина умела. Она Лиле прохода не даст, городишко-то маленький, с братом её она на короткой ноге, куда Ляля денется? Когда разденется.              Кристина мысленно хмыкнула. Давно она её не видела… в полном неглиже. У них вообще с этими ссорами не было нормального секса, а по бабам бегать и желания не было. Таня, ебанашка, зарядила ей по лицу за лёгкое удушение, Кристина её чуточку придушить решила, а та в истерику сразу. Кристина тогда охуела знатно, растерялась даже и уже замахнулась, чтобы в ответ дать, но Таня — тут же за трубу, мол, ментов вызову. Сука конченая. Ляля бы не стала. Ляля у неё, всё-таки, была особенной. Для неё.              — А это чё? — зайдя на порог знакомой квартиры, затормозила резко Кристина. У стены, рядом со стеллажом для обуви, стояли две пары — беленькие балетки Лильки и чьи-то начищенные до противного блеска ботинки. Дедовские такие, коричневые, лаковые.              — Говорю же, пиздюки к экзаменам готовятся. — отмахнулся Арчи, ёбаный кретин. Наверняка даже не захочет пойти да проверить, кто там с Лилей в спальне, не врубит башку на минуту и не озаботится хотя бы этим. Сука, насколько же ему было похуй на Лилю. Насколько она была заброшенным, ненужным ребёнком. Кого-то напоминало.              Артур разлил по рюмкам, достал солёные огурцы, копчёную колбаску с хлебом к водочке — по красоте. Но Кристина пила медленно, нарочито мелкими глотками, с жадностью наблюдая, как пьянеет Арчи. Сама бы с радостью выжрала всю бутылку, но ей нужно было срочно проверить Лилю.              — А мне все говорят, что ей замуж скоро, большая девчонка, типа, — жаловался уже поддато Артур, пока Кристина подливала в его опустевший стакан ещё водки. — но я этого не вижу в упор.              «Ты, сука, дальше своего носа никогда не умел видеть» — проворчала мысленно Кристина.              — Знаю только, — он настолько серьёзно заглянул ей в глаза, что Кристина внутренне напряглась. — что я, бля, за неё порву любого.              Прям любого? Кристина улыбнулась уголками губ, поджала те сдержанно и хлопнула его по плечу с кивком, дескать, всё верно. Врать в лицо не стала. Не хотела и не умела так. Кристина пока не знала, как именно подаст ему новость о том, что Лилька будет жить с ней, но что-то ей подсказывало, что до того даже тогда нихуя не дойдёт. Больно тупой был Арчи.              — Братан, я отойду. — и даже не объяснившись, потому что состояние Арчи того и не требовало, двинулась в коридор. А оттуда, через гостиную, в спальню Лили. Такую светленькую, сильно подростковую из-за висевших местами плакатов и фотографий, из-за стоявших всюду мягких игрушек. Да, ебаться тут было напряжно.              Дверь отворилась со скрипом, Кристина уверенно шагнула внутрь и сразу поймала взглядом пацана за столом, сидевшего к ней спиной, и в моменте остановила себя от нападения — она была уже готова влететь уёбку с ноги по хребту. Всё-таки стоило прессануть его сразу, ещё тогда, ан нет, доверилась Лиле, решила выслушать свою девочку, а чё в итоге? Шмара, блять. Притащила этого полупидорка в свою комнату.              Лиля оборачиваться не торопилась. Пацан вот уже смотрел на Кристину во все глаза, таращился, наклонился к Лиле, зашептав что-то жалобно, а Лиля всё не двигалась. Боялась. Знала, что накосячила, что натворила хуйню, приведя сюда мужло. Хотя Кристина же, бля, предупреждала её. До чего тупорылая малолетняя дура.              — Чё вы тут? — спокойно, прожигая взглядом затылок Лили, спросила Кристина, а эта сучка продолжала молчать, наверняка онемев от страха.              Вдруг, видимо в попытке привлечь её внимание, мелкий мудазвон потянулся к Лиле рукой, тронул ту за плечо, и Кристина не выдержала, не удержала угрозу за зубами, скалясь:              — Клешни свои убрал, пока я тебе их не выдрала нахуй с корнем. Слышишь, бля, — прикрикнула она, и тот крупно вздрогнул, отстранившись от Лили резко, как штык, — вот так и сиди, сука. Ляля, — обратилась она к ней тем же командирским тоном, не решившись подходить. Рисковала сорваться. Не при свидетеле же, а у щегла на харе написано, что крыса, этот мусорнётся точно. — смотри, блять. — пригрозила Кристина, и увидела, как затряслись узкие плечи, поджавшись в испуге. — Не запираться, чтобы я всё слышала.              Но, выйдя за порог, Кристина услышала, как дверь хлопнула прямо за её спиной. Злость медленно поднялась с самой глубины, заклубилась под рёбрами, осела в центре груди, но Кристина силой подавила её, заставив себя вернуться на кухню. Арчи быстро трезвел.              Действительно, тот был вполне себе в норме, курил вторую сигарету, глядя в окно и стряхивая пепел на улицу. Задумчивый, слегка пошатывающийся, но довольно бодрый.              — Слышь, Арчи, — позвала Кристина с натянутой улыбкой, всё ещё кипя изнутри. — ты бы хоть проверял Лильку-то? У неё там шнур в комнате.              — В смысле? — нахмурился тот, окинув её непонимающим взором.              — В смысле, — залив в себя стопку, выдохнула зло она, продолжая притворяться участливой, дружелюбной, вовсе не ревнивой и горящей от ярости. — Лялька там не с подружкой в спаленке. Или тебе похуй, кто к ней захаживает?              — Ты про Генку, что ли? — хмыкнул тот, качнув головой, и это был хуёвый знак. Кристина не смогла улыбаться дальше, маска треснула, напускной покой пошёл по швам, и она наклонилась ближе неосознанно, ожидая пояснений. — Да я видел уже его сто раз, дружат они. Чё гнать-то, он же сопляк совсем, Крис.              Видел уже. Сто раз. Кристину перекашивало, а внешне она позволила лишь губам поджаться, да бровям сойтись у переносицы хмуро, не могла так бездарно себя выдать. Дружат.              Тварь маленькая. Ёбаная тварь.              — Садись. — схватила она бутылку водки, разлив по рюмкам до краев. — Выпьем.              — Это всегда за.       

***

      Закрывшись, Лиля прижалась лбом к холодному дереву, ожидая громких стуков или же попыток проломиться внутрь, но тех не последовало. Сердце бешено билось. Кристина поступала так неправильно с ней каждый раз, а теперь это произошло ещё и прилюдно. Лиля хотела хотя бы попытаться защитить свои хлипкие границы.              — Кто это? — панически бледный, шептал боязливо Гена, и Лиле стало страшно за него — она помнила, что было с Олегом Дмитриевичем, она такого никому не желала.              — Подруга брата. — отмахнулась она, вцепившись в ручку дверцы. И, пока не услышала удаляющиеся шаги, не выдыхала. — Наверное, перебрала.              — Она какая-то…              — Давай вернёмся туда, где остановились. — предложила нетерпеливо Лиля, сев на место, и, подумав, отодвинула стул ещё немного. На всякий случай.              Но процесс не шёл, они неловко пытались войти в тот же ритм, что был до, но это было непродуктивно. Их обоих одолела дрожь, из-за которой голос Лили срывался, а записи Гены стали неразборчивыми. Было страшно. Кристина в последнее время не вызывала ничего, кроме страха.              Они продержались полчаса, и в итоге Гена, не выдержав, попросился домой. Попросился! Заглянул ей в лицо, как мучителю, и попросил разрешения уйти. Настолько ужасный эффект оказала Кристина на тепличного Гену. Его так никогда не давили морально даже в школе, все скорее обсмеивали и избегали его, а тут… Какой кошмар.              — Конечно. — поникла Лиля. Её сжирал стыд за произошедшее. Её сжирал ужас перед предстоящим. Кристина что-то сделает?              Лиле совесть не позволила просто выдворить Гену, она вышла с ним из комнаты, потому что тот всё ещё боялся, шёл, озираясь, и проводила. За поцелуем в этот раз разумно не потянулась, буквально ощущая на себе чужой взгляд сзади, и еле слышно попрощалась с Геной.              Когда она развернулась обратно, в коридор, тут же увидела Кристину. С кончиков пальцев той капала вода прямо на пол, образуя лужицы. Кристина встала прямо у входа в гостиную, и, когда Лиля попыталась проскочить, она схватила её крепко за волосы, потащив назад, заставив вскрикнуть тихонько. Не позволила уйти, конечно, кто бы сомневался. Была упитой, а всё равно к ней цеплялась, не давая продыху. Сколько можно?.. Лиля, под давлением, отступила, оказавшись прижатой к чужому телу, и Кристина над ней нависла, обдав пьяным дыханием.              — Щас в спальню быстро, и только попробуй, сука, хлопнуть дверью снова.              — Пусти, — почти что взмолилась Лиля — шея была изогнута под неестественным углом, кожа головы ныла, пахло перегаром. Она ввалилась к ней домой, как к себе, вела себя мерзко, запугивала её. Почему Кристина считала, что имела право так относиться к Лиле? — Артур! — позвала она вымученно.              — Закройся нахуй! — рявкнула та, встряхнув её, — Не слышит тебя никто, спит Артур. В комнату, мля, пиздуй давай. Пошла, живо! — Кристина резко откинула её вперёд, и Лиля чуть было не рухнула лицом в пол, вовремя выдержав равновесие, и, под гнётом и угрозой, — даже неясно чего именно, но, вероятно, чего-то жуткого, — она пошла.              Шагала, как на автопилоте, будто покинув собственное тело, не чувствовала пола под ногами, не чувствовала ничего, кроме своего бушующего сердца. То отдавалось набатом в ушах. Лиля опустилась на сложенный диван, и тут поняла, насколько тяжёлым было её тело — тяжесть обрушилась на неё неожиданно, и она захотела лечь и спрятаться, она не хотела драться, извиняться, защищаться. Она хотела, чтобы Кристина её не трогала.              Кристина зашла практически следом, самостоятельно закрыла дверь, схватив порывисто полотенце с крючка и, обтерев мокрые руки, повернулась к ней с совершенно диким видом. Готовая убить, растерзать, поглотить живьём — и эта ярость была вызвана Лилей? Как это возможно?              Полотенце прилетело ей прямо в лицо, неприятно опустив её ещё глубже в это униженное состояние, когда нельзя было и слова сказать, не получив за это удар. Лиля промолчала, конечно, только полотенце в руках скомкала, опустив на то взгляд. Её всё ещё трясло. А когда Кристина приблизилась, Лиля настороженно вскинула голову, стараясь следить за её движениями, но всё равно упустила, когда та вцепилась в её щёки пятернёй, сжав до боли в скулах.              — Чё, ебёт тебя этот хуй башлёвый? — ощетинилась Кристина, наклоняясь, глядя сверху вниз, так уничижительно и ненавистно, что не плакать не получалось. — Чё ты вылупилась, шмара? — выплюнула она с отвращением, кривясь, и отшвырнула её от себя, а Лиля кое-как приняла сидячее положение вновь, помня про приказ смотреть в глаза. Кристина всегда требовала смотреть в глаза, когда они говорили. — Ты не врубилась чёли, когда я тебе сказала, что ты инвалидкой заделаешься, если я тебя на измене поймаю? Ничё у тебя в твоей башке пустой не щёлкает? Ты, шлюха малолетняя, — ткнув ей в висок пальцем, всё громче ругалась Кристина, а Лиля уже не сдерживала слёз, из-за испуга не выговаривая ни предложения. Все её попытки ответить были неудачными, голос не поддавался. Она хотела бы призвать к рассудку Кристины, напомнить, что они не были вместе, что это не измена, что так с ней нельзя. Но она боялась её до смерти. — я тебя убью нахуй, блять, если ты…              — Ничего не было. — выдавила на грани слышимости Лиля, задыхаясь в истерике.              — Докажи. — сощурилась Кристина.              Лиля уставилась на неё непонимающе, зажатая в такой большой, казалось бы, комнате, ей одной, захлопала мокрыми ресницами, силясь угадать — как?              — Трусы снимай и на койку.              Пальцы сжали юбку сарафана, губы задрожали, и она заплакала пуще прежнего, отчаянно не понимая, что происходило. Для чего, почему, как вообще… Какой в этом смысл, кроме растаптывания остатков Лилиного самоуважения? Лиля покачала головой, встревоженно наблюдая за реакцией Кристины, и вовремя закрылась руками, увидев занесённую ладонь.              — Значит, было, блять, — не ударила её та, вместо этого вмазав по шкафу рядом, оставив на дереве глубокую вмятину. — Сука, поверить не могу! За нос меня водила? Трахалась с ним? Ты, тварь…              Кристина кинулась на неё неожиданно, мгновенно повалив на диван, а Лиля не успела осознать происходящее, прижатая всем её весом. Вдруг та сомкнула ладони на её шее. Нешуточно, не слегка, а так сильно, что Лиля не могла дышать, ощущая, как её сердцебиение отдаётся в горле. Как кислород не поступает в тело. Как сдавливается гортань.              Лиля на инстинктах силилась оттолкнуть, но всё без толку, она истерически пыталась разжать её руки, уже чувствуя, как её душа вытекает из неё, но это было бесполезно. Она никогда не была способна на сопротивление даже физически, и это было так… страшно. Как же ей было страшно. Кристина нависала над ней зловещей тенью, затмевающей весь мир, и последним, что Лиля бы увидела, была она — разозлённая до предела, со взбухшими венами и раздутыми от напряжения ноздрями, раскрасневшаяся от гнева. Она правда могла её убить? Лиля думала об этом ранее, но… Кристина была способна на это физически, а морально — разве же она не любила её в ответ? Разве она не дорожила ей? Кристина желала ей смерти?              И стоило ли её самоуважение жизни? Сдавшись, Лиля прекратила бессмысленно дёргаться, сползла уже непослушными руками вниз и, задрав юбку сарафана, стянула бельё из последних сил. Это было бесчеловечно, унизительно, это было сродни обращению с бесправным животным. Но всё же, лучше чем умереть.              Кристина, разжав тиски, отстранилась и медленно отпустила её, сдёрнув с её трясущихся колен трусы и выбросив те. А Лиля, улёгшись набок, сразу же закашлялась, вдыхая в себя воздух, как выброшенная на берег рыба. Из груди так и вырывались рыдания. Пульс зачастил, в ушах стучало, конечности трусили — она была в ужасе. Она была сломлена снова. Кристина желала ей смерти за выдуманную измену. Более того, она хотела…              Чужие пальцы бесцеремонно, раздирающе больно протолкнулись внутрь, не на пробу — сразу на две фаланги, царапая её сухое лоно, и Лиля взвыла обиженно ещё громче, закрыв лицо ладонями от стыда, затыкая себе рот. Она плакала так самозабвенно, что не заметила, как всё кончилось. Как Кристина опустилась рядом, притянув её к себе, но она ощутила ласковый поцелуй в макушку и тёплые поглаживания по спине, такие успокаивающие, такие нужные сейчас, и ей поплохело. Лиля сходила с ума. Всё, что происходило, не имело никакого смысла.              — Тихо, — прошептала мягко, так контрастно, Кристина, и Лиля заныла на одной ноте, как ребёнок, неспособная выразить степень своего страха и боли. — тише, зая, ну, не надо… Я просто проверяла, Ляль, я ничего такого. Теперь я тебе верю. Я верю тебе.              Но какой ценой?..              Лиля зажмурилась, попыталась отстраниться, но вновь не смогла — ей снова не хватило сил. Она не могла даже разозлиться и вырваться, потому что боялась спровоцировать этим больший шквал агрессии, и все её эмоции, все её жалобы просто отравляли её саму. И так, беспомощная и обессиленная, Лиля застыла в том положении, в которое её поставила Кристина, вынужденная принимать утешение от той, кто разбил её. В очередной раз.              — Я просто проверила. Ляль, я честно переживала за тебя, за нас. — продолжала оправдываться Кристина, звуча так искренне, так сочувственно. — Ты моя хорошая, ты моя любимая девочка, я же волновалась… — и Лиля, ослеплённая новым потрясением, по привычке потянулась к ней за жалостью, как к единственному источнику тепла. Потому что ей этого не хватало. Потому что некому было её утешить сейчас, тогда, когда ей это нужно было после… Что это вообще было? Проверка?              — Так нельзя… — проревела Лиля, сжимая в руке чужую футболку и вдыхая вонь алкоголя вперемешку со знакомым запахом дезодоранта Кристины, который её, что поразительно, успокаивал.              — Надо было просто сделать, как я сказала, сразу. — поучительно, снисходительно ответила Кристина, словно Лиля была виновата в том, что случилось, а Кристина её великодушно прощала. Это было так нечестно. — Я тебя люблю, маленькая. — и от этого обращения стало лишь больнее. — Ну, не плачь, всё уже хорошо, — вероятно, Кристина так правда считала. — Всё у нас хорошо.              — Ты меня убьёшь? — всхлипнула Лиля, не поднимая взгляда, потому что смотреть на неё она не могла — она бы увидела перед собой красную, злую, душащую её Кристину. А сейчас она восстанавливала по кусочкам образ старой-доброй, заботливой, любящей, той, которая её не била. Которой никогда не было. Которую Лиля выдумала.              Кристина прижалась к её лбу губами, погладив её по волосам.              — Нет. — отозвалась со вздохом она. — Просто делай, как я говорю.              Леденящий ужас сковал тело. К этому всё вело? Незначительный контроль, незначительная грубость, незначительный холод — всё это вело к тому, что ей угрожали убийством за неповиновение? Всё то время, пока Лиля искала оправдания маленьким проступкам, Кристина лишь готовила почву к настоящей тирании. Лиля обречённо вжалась лицом в чужую грудь, вдохнула родной запах, заплакав от огорчения и разочарования. Она понимала, что ей нужно сделать, но так же она понимала, что ни за что не сделает этого. И Кристина понимала это тоже, что было хуже всего.