Холод этих стен

      Едкие слезы текли по раскрасневшимся щекам. Вода в ванной была столь горячей, что казалась даже холодной.       Анна испуганно вскрикнула, когда я залезла в кипяток. Она уронила ведро с холодной водой, которой собиралась разбавить горячую, и бросилась ко мне. — Миледи, Боги, вставайте скорей, я сейчас же позову мейстера. Пресвятые Боги, вы ж красная как рак. — Запричитала она, пытаясь поднять меня за локти, но я выдернула руку из ее хватки. — Уйди. Уйди, пожалуйста. — Прошептала я, но видя, что она ни в какую не хочет двигаться, добавила. — Это приказ. Уходи. — Она поджала губы, в последний раз сжала мое предплечье, и я, заметив мятежный блеск в ее глазах, даже успела испугаться, что она ослушается, и мне вновь придется на нее орать. Но вняв голосу разума, она покинула купельни, плотно закрыв за собой двери.       Оставшись в одиночестве, я шумно вздохнула, и сделав глубокий вдох, с головой погрузилась под воду. Беззвучный крик поднимал на поверхность пузыри воздуха.       Чьи-то пальцы сжали мою кожу. Они казались мне даже горячей кипятка. Пальцев становилось все больше. Они касались моего лица. Моих обкусанных губ. Щек. И закрытых век.       Они скользили по моей груди. И раздвигали мои ноги, сжимая внутреннюю сторону бедра. Они проникали в меня. Двигались.       Я пыталась убрать их. Но лишь царапала саму себя, оставляя на распаренной коже длинные красные полосы. — Мама… — промямлила я, вытащив голову на поверхность. Мне так хотелось к маме. К моей милой мамочке. Которая закрывала глаза на все мои проступки, и поддерживала, когда я терпела неудачу. Которая читала мне сказки когда я была малышкой, и качала на руках, когда плохие сны одолевали мой разум.       Но мамы не было. Была я. Было мое безумие.       Я откинула голову на горячий бортик ванны и зарыдала. Боль терзала рассудок. Боль терзала ударенную Эймондом щеку и порезанные о разбитый бокал, ладони. Боль терзала каждую клетку моего тела. Она поселилась в моей душе. Сопровождала каждый мой день и каждое мгновение, и не было рядом родной души, которая хоть немного могла облегчить этот ад.       Мне казалось, что Эймонд все еще на мне. Я будто до сих пор чувствовала его горячее дыхание, которое обжигало мои плечи, или то, как его длинные волосы ниспадали на мое лицо.       Я взяла в руки мочалку, смочила ее в пенной воде, прежде чем с остервенением начать драить свою кожу, будто это могло стереть весь тот ужас, что я испытала. Я чувствовала себя грязной. Оскверненной. И я знала, что больше никогда не почувствую себя как прежде. Что — это, будет со мной до конца моих дней. И каждый раз, когда я буду счастлива, любая мелочь вновь вернет меня в спальню с наглухо закрытыми дверьми, и людьми за ней, которые не пришли ко мне на помощь.       Рыцари в белых плащах. Оплот достоинства и чести. Да не было там людей чести. Не было. Каждый из них предатель. Каждый знает о том, что происходит нечто неправильное, и каждый молчит. Они не рыцари, они овцы в белых шкурах.       Все тело болело. С каждого кусочка кожи, я пыталась содрать его прикосновения, но это не помогало. Уже было больно даже дышать. Прикрывая глаза, я снова видела его лицо. Блестящий в пустой глазнице сапфир. Искаженные в ярости губы, и нахмуренные брови.       Как бы я не пыталась думать о чем-то другом, все сводилось к взмокшим от пота простыням и липким прикосновениям его тела.       Вода не могла смыть воспоминаний, также, как и засосов и синяков оставленных его пальцами на моих бедрах, и звуков его стонов, что до сих пор отдавались эхом в моей голове, как бы крепко я не зажимала уши. Теперь, разум мой, терзал еще один призрак, и в отличие от старых безликих уродцев, у этого было лицо; лицо, пересеченное шрамом и блестящим драгоценным камнем вместо глаза.

***

— Я хочу выйти во дворик. — Тихо сказала я Анне, пока та, накрывала завтрак на стол. Девушка замерла, чуть не опрокинув заварник. Ее руки мелко, но заметно задрожали, и она отвернула от меня лицо. — Простите, миледи, не положено. — Тихо прошептала Анна, и от этих слов мне захотелось завыть. Эймонд снова запер меня в комнатах, как зверя в клетке.       Он решил, что того наказания было мало, что я должна больше страдать. Ведь я совершила такой тяжкий грех: ранила его самолюбие. Ударила по хрупкому мужскому достоинству. Воспользовалась «несчастным принцем», затащив того в постель, и вероломно заставив взять меня, не упомянув, что я замужем, как он это только пережил, бедолажка? — Я поняла. — Анна посмотрела на меня своими зелеными, полными жалости глазами, и хотела как-то утешить, но видимо поняла, что ее слова сейчас, сделают только хуже, от того продолжила расставлять блюда с едой на столе. — Принц Эймонд покинул замок вместе с Его Милостью. Они направились в сторону Грачиного Приюта. — Анна чуть ли не шептала, чтоб рыцари за дверьми ее не услышали. Я знала, что она говорит об этом, чтоб я не переживала о том, что ночью ко мне снова наведается муж, однако, ее слова помогали мне понять, как протекает война.       Я кивнула, обозначив, что ее слова были услышаны и она улыбнулась. — Ваш завтрак подан, миледи. — Коротко поблагодарив прислугу, я села за небольшой стол, с ухмылкой посмотрев на свой поданные блюда.       Кормили меня куда лучше заключенных. Немного кислый, черничный пирог, политые медом булочки, и свежие фрукты. Анна налила мне чай, и я взяла кусок пирога.       На Драконьем Камне, я всегда завтракала с семьей. За столом стоял самый настоящий гам. Люк и Джейс обсуждали тренировки. Бейла дразнила Джоффа, а Рейна пыталась угомонить сестру. Отец подшучивал над моей неаккуратностью, а матушка требовала «оставить детей в покое».       Теперь мои завтраки были скучны. Все казалось серым и пресным, хоть и готовили для меня лучшие повара. Единственное, что доставляло мне радость, так это то, что Эймонда тут не было. Мне бы и кусок в горло не полез, если б он сидел напротив, в своей белой расстегнутой рубашке и с распущенными, чуть с взъерошенными после сна волосами, и пытался бы разговорить меня.       Анна сказала, что он направился в сторону Грачинного Приюта, значит Кристон Коль, уже перешел к действиям, в столице нет короля, и второго Принца, значит и двух драконов. Коль скорей всего сам повел войско. Пламя войны начинает разгораться, и единственное, что я могу, так это молиться.       Какая жестокая ирония. Отец всегда готовил меня к войне, а по итогу, я заточенная в башне Принцесса, которая ждет, когда явится Рыцарь и спасет ее. Не пригодились мне и навыки владения мечом, и наставления.       Я откусила еще кусочек пирога. После всего произошедшего, у меня не было аппетита, и я несколько дней не ела. Эймонд, подумал, что это мой глупый каприз. Еще одна уловка, чтобы вывести его на чувство вины, и лишь молча поджимал губы, сидя со мной за завтраком; а вот бедняжка Анна, даже подумала, что я хочу заморить себя голодом. Долгие уговоры, и ноющая боль в желудке, и я таки огласилась поесть, под предлогом, что силы мне еще могут понадобиться.       Матушка одержит победу. И если меня не убьют раньше чем это случится, то я даже смогу отпраздновать это событие.       В сладких грезах, я уже чувствовала вкус пряного эля. Слышала звук музыки, и голоса сложивших о победе королевы Рейниры песни, бардов. Видела пестрящие цветами наряды гостей. Ела вдоволь мяса, и мед стекал по моим губам, капая на серебристые волосы Эймонда, чья отрубленная голова, покоилась бы на моих коленях. Каждый гость на том пиру найдет себе мертвеца в партнеры по танцам, и зал зальет кровью, а по утру, солнечный свет смоет ее, и тогда воцарится мир.       К горлу подступила тошнота, и я поспешила отогнать от себя эти мысли (толку предаваться мечтам, когда положение дел столь неясно, и ситуация точно капризная стрелка компаса, могла изменить свое положение), а вместе с ней, и тарелку с пирогом, к которому я резко потеряла интерес, полностью погрузившись в думы о войне.       Раз Эймонд и Эйгон покинули Королевскую Гавань на своих драконах, оставив столицу можно сказать, что без охраны, значит рассчитывают на большую добычу. Кристон Коль бывал в боях, но он не настолько глуп, чтобы прямо атаковать, значит они решили устроить ловушку, и «Черные», опьяненные победами в битвах, могут не воспринять угрозу всерьез. А знают ли они вообще о том, что два дракона покинули столицу? Должна ли я попытаться им помочь, отправить весточку? Меня ведь за это точно казнят. Да и через кого? В замке нет ни одного человека, которому я бы могла доверять, а за пределы моих комнат мне теперь запрещено выходить.       Я жалобно заскулила от бессилия. Мои родные рисковали жизнями, они были храбры, но не я.       Я не хотела умирать. Я не хотела жертвовать собой в угоду войне.       А тем более, из-за глупого, возможно ничего не значащего послания.

***

      С того момента, как уехал Эймонд, прошел уже месяц, и вот, Анна, сообщила, что войны возвращаются домой. Она не сказала с победой или нет, просто мельком услышала как переговариваются на этот счет какие-то сиры.       Я одновременно ждала и ненавидела этот момент. Мне отчаянно хотелось с кем-то поговорить, с кем-то помимо Анны, и пусть даже с Эймондом. Я хотела, чтобы он снова разрешил прогулки. Я сходила с ума в этих стенах. Я кричала по ночам, рвала на себе волосы. Мне мерещились фантомы. Снилось, будто я делю постель с трупом. Снилось пламя и кровь.       Я молила всех Богов, чтобы мне наконец-то дозволили выйти, дали подышать свежим воздухом и коснуться влажной земли. Услышать стрекот сверчков и кузнечиков. Увидеть маленьких воробьев, шныряющих по веткам деревьев. Я хотела увидеть других людей. Почувствовать, что я все еще жива, а не застряла в лимбе, у которого нет начала и конца. Время в котором застыло, и все живое вместе с ним. Я желала увидеть служанок, на чьи лица раньше не обращала внимания. Услышать смех юных дев, которых раньше сторонилась. И прислушаться к пошлым шуткам стражников, чьи голоса были грубыми и хриплыми. Я хотела вновь стать частью чего-то. — Миледи! Миледи, скорее посмотрите в окно! Там… Боги, там… — Анна вбежала в комнату крепко вцепившись в мои ладони. Глаза испуганные, будто вот-вот из орбит вылезут. Голос дрожит, и всю ее трясет. Мне аж самой жутко стало.       Я медленно подошла к окну, и с губ моих сорвался крик.       Стало трудно дышать и я вцепилась в корсаж платья, пытаясь оттянуть его, вдохнуть поглубже. Пальцы впились в подоконник, ноги подкосились. В одно мгновение, на меня накатила вся мирская боль. Мелейс.       Гремели фанфары. Рыцари верхом на своих конях несли знамена короля: золотого дракона на зеленом поле, а между ними, в старой повозке, была истыканная копьями голова Мелейс. — Нет, нет этого не может быть. — В неверии прошептала я осев на пол, и прислонившись спиной к стене. Гремели трубы. Кричали люди.       Я зажала уши ладонями. Тишина. Я отчаянно искала ее сейчас. Словно весь месяц, я провела не в ней.       Мелейс. Красная Королева. Дракон, на котором меня катала бабушка, когда я была девочкой. Она была старой и ленивой. Но бабушка обожала ее, каждый раз когда женщина брала меня в небо, то у меня дух захватывало и я с еще большим нетерпением, ждала дня, когда смогу также взлететь на Аногар ввысь.       Мелейс вызволила меня из Королевской Гавани. Мелейс спасла меня. И верить в то, что сейчас ее голову на потеху жителям катают по грязным улицам, не хотелось.       Это ты виновата.       Раздался столь знакомый и родной, но до ужаса искаженный голос. Хриплый, скрипучий.       Я подняла глаза и закричала пуще прежнего. Страх плотной коркой объял мое тело, не давая подняться и убежать, и я могла лишь биться в судорожных рыданиях, все плотнее прижимаясь спиной к стене, словно желая раствориться в ней.       Обгорелое нечто, в котором я с трудом могла признать принцессу Рейнис, уставилось на меня пустыми глазами, протянула черный палец, ткнув в меня и прошипело:       Ты виновата. Так гори же со мной. — Миледи! Миледи, что же вы делаете?! — Верещала напуганная Анна. Я уставилась на нее словно не узнавая, под ногтями забилось что-то странное, влажное и склизкое.       Я взгляд опускаю — кровь. Кожа на шее и груди разодрана, и из ран, наливаясь крупными каплями, текут ручейки крови, словно дождь, оставляет на стекле свои следы. Я на Анну смотрю и все ей сказать пытаюсь. Показать пытаюсь, что вон оно, стоит, душит меня своими руками обгорелыми, и сыпется с нее пепел.       Но Анна не видит. Боги, как эта дура может не видеть? Вот же оно!       Слезы текут по щекам, я все пытаюсь оторвать от себя это существо. Цепляюсь пальцами за обгоревшую плоть, рву ее, отбрасывая на пол куски смердящего мяса. Добралась уже до костей, а оно все не отстает.       Рот забивается пеплом, я кашляю.       С потолка комнату падает снег. Холодными хлопьями он оседает на пол. От стен веет морозом. Все покрывается снегом, а существо бьет меня головой о стену и кричит:       ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА. ВИНОВАТА.       И я знаю, что я виновата. Я ведь трусиха. Я не отправила весточку. Теперь бабушка мертва. Она пришла за предательницей, и она заберет меня в могилу. Также, как по моей милости, забрали ее. — Стража, помогите, позовите мейстера! — Закричала Анна. В воздухе пахло кровью. Кровью и пеплом. Меня кто-то держал. Сталь доспехов неприятно холодила кожу, а горло мое царапал крик: — Это я виновата! Я!