***
Холодный воздух засаднил горло, пересохшие губы, словно неприятно стянуло, а сорочка пропитанная потом, липла к телу. Уж которую ночь я просыпаюсь в таком состоянии. Но каждый раз, был таким же мучением, как и первый. Рядом спал Эймонд, при взгляде на него, я уже по привычке потерла запястья, на которых желтыми пятнами выделялись синяки. Мне хотелось размяться, но сил не было, и я осталась лежать в постели, откинувшись на пуховые перины. Столь часто я видела полог кровати, что мне казалось, будто даже во тьме я способна разглядеть вышитые золотом узоры, на зеленой ткани. Сон не шел. Я как-то рассеяно коснулась живота, и тут же одернула руку, словно меня ошпарили. Хоть я и была в положении уже не первый месяц, и с каждым днем, роды неизбежно приближались, привыкнуть к мысли о том, что внутри меня ребенок, я так и не смогла. Будучи одурманенная сном, я и вовсе забывала о беременности, и сколь тяжко мне было каждый раз, вновь мириться с этой мыслью. Дитя уже начало понемногу пинаться, и если раньше я могла закрыть глаза на изменения в теле, то теперь, это становилось все сложней. Я многого боялась. С детства, с того самого момента, как я научилась мыслить, я боялась умереть как Лейна Веларион. Крича, и заливаясь слезами, полная боли и агонии, пытаясь дать жизнь другому существу. Я помнила, как рожала матушка. Залитую кровью сорочку. Вспотевшее лицо, и искусанные в мясо губы. Я помнила отвратительный запах, и блеск глаз, который кричал о внутренней, невероятной силе и отваге. Буду ли я столь же храброй? Смогу ли справиться с предстоящей болью, учитывая внутреннюю слабость не только моего уставшего и изнуренного постоянным стрессом и насилием тела, но и рассудка? Что если я умру?***
Я цеплялась руками за подоконник. Пока Эймонд нещадно имел меня сзади. Рожденная благородной леди, я была вынуждена словно рабыня ублажать этого мерзавца. Даже моя уже видная беременность его не останавливала. Кажется секс со мной был его способом наказать меня, или вылить накопившийся стресс, а может просто унизить хотел. При любом варианте, страдала исключительно я. Он намотал мои волосы на кулак, жадно прижался губами к шее. Я поморщилась от боли. Омерзение накрыло с головой, когда его дыхание опалило шею, а тихие стоны резали слух. Он прижался торсом к моей спине. Кончиками пальцев прошелся от пупка и до самой груди. Он ласкал мои соски, истязал тело, таранил изнутри. Близость с ним, была для меня намного хуже физических наказаний. Я была на грани, была готова умолять, но разве это помогло бы? Мне стоило бы закрыть глаза, и попытаться забыться, представить на его месте Джейса. Но это было неправильно. Оскорбительно по отношению к Джекейрису. Разве можно представить на месте этого чудовища моего милого? Разве могли бы его пальцы, вот так вот впиваться в мои бедра, оставляя синяки? Разве мог бы Джейс, грубо тянуть меня за волосы и шептать оскорбления? Никогда. Я могла сомневаться в чем угодно, но не в нежности чувств Джекейриса, и не в чудовищной натуре Эймонда. Последние толчки были отрывистыми, резкими и глубокими, и всегда причиняли мне боль. Утомившийся Эймонд, склонил голову на мое плечо, и я сдержала порыв дернуться в сторону. — Моя… моя. — Прошептал он мне на ухо, обхватывая своей рукой мою шею. — От кончиков волос и вплоть до пальчиков на ногах, ты моя. — Голос его больше походил на рычание, казалось, если я сейчас решу глянуть на него, то увижу и не человека вовсе, а мерзкий фантом, из тех, которые мерещиться в приступах сжирающего мой разум безумия. Он часто повторял эти слова. Словно пытаясь убедить себя, а не меня, в этой глупой лжи. Тут уж скорей он был моим. Полностью одержимый мной, настолько, что мог бы и убить, разозли я его чем-то. Я была словно интересное насекомое, которое ни один мейстер еще не видел, и спешил изучить. Сначала следил за ним во внешней среде, а когда, то померло, разобрал на части, и разглядел каждый отблеск крылышка, ворсинки на лапках и блестящий панцирь. Такого рода насекомым, я была для Эймонда. Ложась спать, он играл с прядями моих волос, перебирая их между пальцами, и задерживая взгляд, на тонких золотых волосках, иногда проскакивающих в серебряных прядях. Во время близости, я не раз замечала, как вглядывается он в мои пустые, потускневшие и потерявшие свой задорный блеск фиалковые глаза, словно пытаясь выискать в их глубине что-то. Или как его пальцы, ненавязчиво, почти невесомо, скользили по моим лопаткам, отодвигая в стороны ткань легкого наряда, которые мне приходилось одевать из его прихоти. Именно он, принадлежал мне, и в этом, заключалась вся суть моих страданий.***
Сердце мое билось столь усиленно, что казалось, будто я физически ощущаю его стук, который отдавался болью в каждой конечности. Губы занемели, и будь передо мной зеркало, то уверена, я бы увидела как страшно они посинели. Мозг мой, изнуренный, медленно волочивший новые мысли, теперь, и вовсе забросил это дело, поверив, будто жизнь моя в опасности. Не успела я открыть глаза, и окончательно сбросить путы сна, как он уже заставил меня вытянуть руки, пытаясь нащупать то, что столь обеспокоило его, и избавиться, избавиться да поскорей. Что-то сжало мое горло, и я задыхаясь, махала руками в воздухе, пытаясь нащупать своего душителя. И у меня получилось. В какой-то момент, я поняла, что это не сон, и в ужасе распахнула глаза. Во тьме, ничего было не разглядеть, но под дрожащими пальцами, я чувствовала хладные губы и жесткие волосы. Пытаясь спастись, я вцепилась в лицо человека ногтями и рванула его кожу. То был фантом. Еще один фантом. Он рассеялся в воздухе словно и не было его никогда. Оставив после себя лишь чувство ужаса, снедающего меня. Тело мое вновь сотрясалось в безмолвных рыданиях, и я вновь провела рукой в воздухе, надеясь, что душитель мне не причудился, желала найти подтверждение, что я не окончательно сошла с ума. Уж лучше видеть живых чудовищ, чем осознавать собственное бессилие перед болезнью. Темнота медленно рассеивалась, позволяя мне увидеть контур ладоней. Еще совсем недавно, эти израненные пальцы, имели возможность зарываться в теплый песок, гладить дракона царапаясь о чешуйки, и ласкать родных и любимых людей по волосам и мягкой коже. Я свернулась калачиком на кровати, обняла себя за плечи и что есть мочи закричала. Закричала ничего уже не стесняясь. Я вложила в этот вой всю свою боль, всю обиду и ненависть. В этом отчаянном звуке, можно было услышать все невысказанные слова горя и брани и страха. Я боялась. Боялась сумасшествия даже больше чем смерти. Безумие — смерть личности. Смерть собственного достоинства и гордости. Безумный, словно слепой котенок, который тыкается носом в перину, в поисках материнского молока, и рано или поздно себя сам же задушит. Так и безумец сведет себя в могилу, думая что действует на свое благо. В комнату вбежала Анна, растрепанная, напуганная, со свечей в руке. Она тут же бросилась к моей постели, оставив свечу на тумбочке. Обхватила лицо мое руками и попыталась заставить взглянуть на нее. — Миледи, что же такое? Вам больно? Где болит? Скажите! Давайте я позову мейстера! — Шептала она, и уж было хотела подняться, но я впилась пальцами в ее хрупкие запястья. Сильно, не осознавая сколь ей может быть больно. — Анна, неужели я больше никогда не буду прежней? — Вопросила я сорванным голосом, и не найдя ответа в глуповатомф лице, оттолкнула ее руки от себя, и перекатилась на спину. — Где же я? Где девочка дикарка, не думающая ни о чем помимо драконов и игр с мечом? Где? — Я снова обернула к ней лицо, и протянула руки, будто прося милостыни. — Анна, неужели все? Неужели меня больше нет?