пронзи меня, словно шепчешь наполненное светом прощание! я буду скучать по тебе, буду скучать. неужели мои грехи в конце концов сотрутся? в переполняющих меня несбыточных бредовых фантазиях отражается только то, что было сломано по моей вине!
♫ TK from Ling Tosite Sigure — katharsis (Tokyo Ghoul:Re OP2)
Турнир начинался с первого дня Золотой Недели, когда отцвела сакура, и деревья зазеленели яркой молодой листвой. На квиддичном поле собрались ученики Махотокоро, гости и журналисты, чтобы вести прямой эфир. Здесь были представители прессы не только из Африки, Японии и Европы — со всех уголков мира, и, думая об этом, Ши особенно нервничала, боясь подвести свою школу и родину. Подготовка к Турниру стала отличным поводом избегать Джеймса после того, что произошло в кафе. Он хотел все выяснить, Ши понимала, на его месте хотела бы того же, опасалась, что он сорвется и спросит ее прилюдно, но то ли ему хватало такта, то ли не хватало духу, и он послушно отставал, когда Шизука отказывалась пойти на прогулку или полетать вместе. Отставал, но приглашал каждый день, и это упорство подкупало. Чуть хуже было то, что Джеймс вздумал дарить ей подарки — если бы они были дорогими, Ши бы возмутилась, потребовав прекратить, но это были дешевые, чисто символические милые вещицы или сладости, которые она находила на своем столе. Без записки; дарителем мог быть и не Джеймс, но Шизука не представляла, кто еще бы уделял ей такое внимание. Сегодня она получила омамори из храма Исэ — в виде брелка, и изнутри согрело приятное тепло: Джеймс, несмотря на разницу их культур, пытался ее понять. Учел все тонкости: омамори было посвящено Аматерасу, а иероглиф на нем значил «успех». Но все равно Ши нервничала, стоя на поле под прицелами фотокамер. По обеим сторонам от нее стояли Ннамди и Луи — Луи побледнел, а Ннамди выглядел, как всегда, спокойным и чуть ли не скучающим. Они должны были нервничать больше нее, они, в отличие от нее, находились в чужой школе, в чужой стране, среди чужих людей и обычаев. — Приветствую! Приветствую! Приветствую! — раскатился по полю громогласный баритон директора Ямамото. — Сегодня особенный день! Исторический день, первое задание в Турнире Трех Волшебников мирового масштаба, и для Махотокоро великая честь открывать его! Представляю вам наших чемпионов: Ннамди Нджокуани из Уагаду, Луи Уизли из Хогвартса и Шизука Рюноске из Махотокоро! Пожелаем им удачи! Трибуны взорвались аплодисментами. Слух Ши резануло звучание собственного имени перед фамилией, а не наоборот, как она привыкла — будто бы и не ее объявили, а другую. Смешно — как она может быть чемпионом? — У каждого из вас будет пять минут и три попытки, — начал объяснять правила Ямамото. — Вытянув магический жребий, вы по очереди будете выходить в центр поля — в круг, где вас будут ждать. Вам зададут вопрос, в ответ нужно будет назвать лишь одно слово, и чем раньше вы ответите, тем больше баллов получите. Начнем же! По жребию первым выпало идти Ннамди, потом Луи и последней — Ши. Ннамди с тем же каменным спокойствием шагнул в круг, и тут же вокруг него материализовались фигуры людей. Самых обычных на вид людей. Один — парень лет пятнадцати в мантии ученика Махотокоро, но, судя по прическе, учащийся здесь в Средневековье. Второй — похожий на торговца толстяк. Третья — женщина в дорогом кимоно, выдающем в ней знатную даму. Четвертый — в одеждах самурая и при мече. — Скажи нам, — с угрожающими нотками проговорил торговец. — Скажи! О чем мы сожалеем, сын пустыни? Скажи и дай нам свободу! С духами Ннамди дела практически не имел. Он ни за что бы в этом не признался, и знал, что на него смотрит Авани, перед ней хотелось выглядеть наилучшим образом, но — что делать, он сообразить не мог. Его призраки были другими, дружелюбными предками, и в восемнадцать лет он отправился бы в их страну для инициации, чтобы стать взрослым. Они бы помогали ему, а эти… чужие, злые, источающие жуткую ауру. И чересчур похожие на людей, из-за чего казались гораздо более пугающими. — Отвечай! Сосредоточиться не получалось — призраки не давали, кружили вокруг, гримасничали, дергали за мантию, попытки у него было всего три, время ограничено. Раз так, скорее всего, ответ легкий, поэтому задание и поставили в столь жесткие рамки… о чем же они сожалеют? — Смерть! — тут же осенило Ннамди. Все просто до банальности: кто бы не сожалел из-за смерти? — Теоретически правильно! — донесся до него голос комментатора. — Хороший ход! — Я не сожалею о своей смерти, — сказал юноша-студент. — Я сам убил себя. Я так мучился, что это стало избавлением. — И я не сожалею, — сказал самурай. — Это была славная смерть. Я погиб стоя, как Бэнкей, раньше, чем мое тело упало к ногам врагов. Если бы я только мог пойти дальше! Дальше? Ннамди задумался. Их мучает привязка к земле… не это ли ответ? — Остановка, — сказал он. — Увы, — покачала головой женщина. — Это следствие наших сожалений, а не причина. Мы не сожалеем потому, что вынуждены быть здесь. Мы здесь, потому что сожалеем… Осталась одна попытка. Последняя. Ннамди закрыл глаза, чтобы не видеть гримасничанье духов, и погрузился в медитацию — как нырнул в реку. Причинить ему вред призраки не могли или не хотели, иначе бы сделали это давно, но время, отведенное на задание, неумолимо шло. Медитации редко помогали Ннамди. В Уагаду они больше полагались на иные материи — не на палочки, как в европейских и американских школах, не на духовную связь, как в Махотокоро. Они использовали магию предков и умели принимать облик животного, но ни то, ни другое Ннамди сейчас бы не помогло. Медитацию он вспомнил благодаря Авани; сам помог ей открыть каналы чакры и сам же чуть не опростоволосился. Сосредоточиться, отбросить все мысли — получилось легко, Ннамди часто находился в обличье ягуара, и пусть разум он сохранял, иногда, уходя глубоко в лес, где не мог никому навредить, он позволял зверю взять верх. Сейчас Ннамди сделал почти то же самое, только без превращения. …и увидел. Пальцы женщины были запачканы кровью. У студента — кисти. У торговца — руки по локоть. Самурай был залит кровью с ног до головы. Если они не жалеют о том, что умерли сами, но при этом что-то держит их на земле, что-то общее… Ннамди выдохнул через нос, возвращаясь в реальность. Секунды на табло стремительно неслись к отметке «ноль». — Убийство! — выпалил Ннамди. Женщина всплеснула руками. Студент вскрикнул. Торговец сжал кулаки. Самурай упал на одно колено. — Я горжусь тем, что умер стоя, — заговорил он. — И горжусь, что убивал врагов. Но… но когда мой господин пожелал взять наложницей мою сестру… я не смел сказать ему ничего против. Я повиновался. Моя сестра любила другого, ей была противна сама мысль, что придется быть женщиной этого человека; я уважаю своего господина до сих пор, но он был уродлив, толст и жесток. И моя сестра, моя дорогая, любимая, нежная Нагако покончила с собой. Но не она убила себя, а я убил ее… И все же, если я смог найти покой… может, это значит, что она меня простила… — его силуэт растаял первым. — Мы с моим братом ехали по дороге, — следом за ним начал торговец. — На нас напали разбойники. Они взяли в заложники моего брата… и сказали, что отпустят меня, если я не буду пытаться им мешать. У них были свои счеты… не знаю, мог я помочь ему или нет. Я даже не попробовал. Я сбежал. Вслед он кричал мне, что я трус… и подавился собственным криком… Я правда трус. Из-за меня погиб мой брат, и если я увижу его снова, то извинюсь целую тысячу раз… — его фигура исчезла. — Мы с моим другом, — у студента задрожал голос. — Мы пробрались в Запретную Секцию библиотеки и нашли книгу боевых заклятий. Сначала все шло хорошо, мы были так рады, что можем стать сильнее… а потом нашли заклинание, к которому не было пояснений. Просто запись на полях. Мой друг был осторожнее меня, он не хотел пробовать это заклятье, а я… я был глуп. Я применил заклинание, и применил на нем. И он… он погиб. Моя мантия сразу же стала белой… я не смог пережить горя и позора и сделал сеппуку… Может, я попаду в Ад, но здесь я жил в Аду долгие годы… — последние его слова унес ветер. Дама в дорогом кимоно усмехнулась краем рта. — Я наверняка попаду в Ад, потому что не жалею о том, что убила его. Не жалею! Ни капли! Мой свекр был похотливым старым козлом, и когда муж ушел на войну, он… он хотел… я вынула заколку и всадила ему прямо в горло. Мне не было жаль! Мне не жаль до сих пор! Но мой муж погиб на войне, и, наверное… это… и есть… — она не договорила, растворившись. Оглушенный их историями Ннамди очнулся от голоса комментатора: — Превосходно! В последний момент Нджокуани справился с заданием! На ватных ногах он вышел из круга, и, ни на кого не глядя, пошел в палатку, где должны были ждать результата чемпионы.***
Если бы не Алиса, Луи бы не справился здесь ни с чем. Она не вертелась вокруг него так, как бабушка Молли, ее забота никогда не была похожей на заботу, и все же без нее Луи себя не представлял. В Махотокоро только она спасала его от одиночества; Джеймс весь погрузился в ухаживания за Шизукой, а больше близких друзей у Луи не было. Алиса говорила думать о Турнире как о каникулах, не стремиться к победе, главное: не опозориться, и Луи признавал ее правоту. Хогвартс выиграл в прошлый раз, ценой жизни одного чемпиона и ран другого, но выиграл. В этот раз достаточно было проявить себя на должном уровне. Но Луи засомневался, способен ли, когда вступил в круг и вокруг него из ниоткуда материализовались четыре женщины. Одна — высокая и полная, другая — худая старушка, третья — девушка лет двадцати на вид, и последняя — девочка не старше одиннадцати. Все были причесаны по-старинному, у всех в волосах было много черепаховых шпилек, все — одеты в кимоно с поясом, завязанным спереди. И у всех — страшные лица. Черные глаза без намека на белки, зло искаженные губы, острые зубы. Луи поежился. — Чего мы хотим? — закричала ему в лицо старуха. Ее зубы были не только острыми, но и желтыми. — Чего? — взвизгнула девочка. — Чего? — взвыла женщина. У Луи затряслись руки — они источали ужас. Призраки Хогвартса никогда не пугали его, даже Кровавый Барон, но эти… — Чего? — их вой, сливающийся в унисон, напоминал крик банши. — Отвечай! Дай нам свободу! Это ты виноват! Это ты держишь нас здесь! Это из-за тебя нам больно! Проклятый мужчина! Собраться… нужно взять себя в руки… не получалось. Страх перед призраками захлестнул с головой, мешая мыслить здраво. Девушка заглянула ему в лицо — и ее собственное лицо преобразилось. Нос ввалился, кожа приобрела нездоровый цвет, на щеках проявились язвы… Закричав, Луи шагнул назад и взмахнул палочкой, чтобы развеять духов — но тут его запястье перехватила чья-то сильная рука. Исигуро-сенсей вскинул не палочку, а четки, и отрывисто произнес ответ: — Месть! Угрожавшая Луи девушка закрыла изуродованное лицо руками. Женщина прижала к себе девочку. Пока все четверо таяли в воздухе, старуха заговорила: — Месть! О да! Мы хотим мести! Меня всю жизнь мучили, и их тоже мучили. Я была вещью, в старости выброшенной за ненадобностью умирать от голода! Она, — старуха кивнула на женщину, — умерла, убивая дитя в своей утробе, дитя, которое не могла и не имела права произвести на свет, хотя и хотела! Она, — кивок на девушку, — заразилась от мужчины дурной болезнью, но другой мужчина обвинил ее, хотя взял, не слушая и не слыша о ее хвори, и она покончила с собой, чтобы не умирать долго и мучительно! А она… — старуха крепче прижала к себе девочку. — …была изнасилована пятью солдатами и умерла от кровотечения. Мы хотим мести, мы все… нам уже некому мстить, но мы посмотрим, как наши мучители терзаются в Аду… Благодарю вас, — поклонившись Исигуро, она растаяла. У Луи зуб на зуб не попадал — так его трясло. Он провалил задание, но думал об этом в последнюю очередь. Кое-как доплетясь до палатки, он упал в кресло, даже не глянув на Ннамди, и закрыл лицо руками. — Ты уверен, дорогой, что нормально показывать по телевизору такие вещи? — спросила миссис Уизли у Гарри. В честь первого задания семьи всех чемпионов собрались на отдельной трибуне. — Дети же тоже это смотрят. В Японии свое мнение насчет этого, но трансляция идет на весь мир… — Профессор МакГонагалл лично консультировалась со всеми директорами, преподавательским составом и попечительским советом других магических школ, — сказал Гарри. — Единогласно они решили — и я полностью солидарен — что не имеет смысла ограждать детей от жизни. Магглы, возможно, думают иначе, но и они начинают уже с подросткового возраста объяснять детям, что такое секс и смерть. Возможно, благодаря этому жестокости станет немного меньше. Скрестив руки на груди, Габриэль Делакур громко и недоверчиво фыркнула.***
— Шизука Рюноске! Голос Ямамото-сенсея словно толкнул в спину. Ши внутренне поежилась — на нее смотрело столько людей, от нее ждали так много, за ней наблюдали родители, друзья, учителя, Джеймс… если она не справится, то разочарует всю школу, но у нее были все шансы справиться. Ннамди нашел ответ, однако чересчур долго тянул время. Луи провалился. Если Ши сможет отпустить духов раньше Ннамди — победа будет за ней. Первая победа. Вдох, выдох, чего она боится? Она знала этих призраков с пяти лет. Она разговаривала с ними так же, как с живыми людьми. Они не были онрё, даже те, что достались Луи, они не представляли настоящей опасности. Несчастные души, замученные, потерянные… Она не только завоюет победу, она дарует им покой. Шизука сделала шаг в круг, выпрямив спину. Миг — и вокруг нее материализовались… не обычные женщины или мужчины. Низкорослые, лысые, с синеватой кожей и отвисшими животами, острозубые, красноглазые — по трибунам прокатились испуганные возгласы. — Гаки, — прошептала Чоу, сжав кулаки на коленях. — Гаки? — переспросил Гарри. — Голодные духи, — она покачала головой, не сводя глаз с фигурки дочери. — При жизни они были жадными себялюбивыми гордецами, и в наказание после смерти стали такими. Они всегда, всегда хотят есть, но могут есть только мертвечину или гнилье… им гадко, но либо голод, либо омерзение… Почему гаки, а не дзикининки? — вырвалось у нее. — Чем гаки хуже? — нервно спросила Джинни. Чоу провела ладонью по лицу. — Среди голодных духов только гаки способны вселяться в живых людей. — Это нужно остановить! — встрепенулся Гин. — Нельзя! — Чоу повысила голос. — Если придется — вмешается сенсей, но пока… — Пока? — Гарри побледнел, думая, что эту сцену тоже будет видеть в ставшими привычными кошмарах — копия Чоу, которую со всех сторон обступают оголодавшие уроды, как готовые броситься хищники. — Моя дочь, — с гордостью сказала Чоу, — умеет проводить сэгаки. Как только Ши поняла, какие духи ей достались — страх исчез без следа. Они были жуткими, они были опасными, она рисковала, находясь так близко — но она знала, что делать. Каждый год они делали это — с родителями дома или в школе, и хотя обычный ритуал сэгаки, повседневный, не являлся экзорцизмом, все равно… почти то же самое. — Чего мы хотим? — простонал-прорычал гаки. В кармане очень удачно лежала упаковка апельсиновых леденцов. Не рис и вода, но какая разница — главное, что съедобно. Они голодны, они хотят есть, их мучает это, но простой ответ не поможет ни ей, ни им. Она не сказала ничего — ждала. Долго терпеть они не будут, ну же; раз, два… три… Не вынеся молчания, гаки прыгнул на Ши — и она вскинула руку с пакетиком леденцов. Волосы взметнулись в воздух от неощутимого ветра. На землю градом посыпались оранжевые кругляшки, и, взвыв, гаки попадали на колени, собирая их — кто руками, кто прямо ртом, не заботясь, что зубы скребутся по грязи. Ши с хлопком сложила ладони. — О, великая богиня солнца Аматерасу-о-миками, услышь свою дочь! О, великая милосердная богиня Каннон, услышь мою молитву! Да озарит лучами рассвет мрак перед заблудшими душами! Да откроются врата для них, навечно закрытые! Да утолится мучение их кровью их собственной, ибо тела пожраны землей! Духи неба, духи земли, духи воды, духи огня! Духи смерти, духи жизни, духи рождения, духи великого цикла! Призываю! Призываю! Призываю! Жующие леденцы и комья земли гаки вскинули головы, и глаза их шокированно распахнулись. Фигурка Шизуки вспыхнула золотым сиянием, словно охваченная огнем. — Я отпускаю вас, голодные духи, — уже тише заговорила она, опустив руки. — Я отпускаю вас. Вы хотите еды. Ведь это ответ? Дружно хором всхлипнув, гаки синхронно повалились в догэдза, склонив головы к земле. Медленно из омерзительных уродов они превращались в обычных людей — одетых в лохмотья и грязных, но обычных, с человеческими лицами и глазами. — Нарекаю тебя именем Кота, — вытянув руку, Шизука указала на самого старшего, и тут же тот исчез — не медленно растаял, как предыдущие. Был — и нет. Ши указала на следующего, — Нарекаю тебя именем Бао, — перевела руку, — Нарекаю тебя именем Сота. Нарекаю тебя именем Ковари. Когда последний гаки исчез, она опустила руку — и стадион взорвался аплодисментами. — Невероятно! — кричал комментатор. — Просто невероятно! Всего две минуты! Я уверен, победа сегодня заслуженно у Шизуки Рюноске! Не слушая его, глядя только себе под ноги, Ши побрела к палатке. Луи сидел в кресле, опустив голову на руки, Ннамди стоял, прислонившись к столу. На столе специально для чемпионов были бутылки с минеральной водой, стаканы, блюдо с фруктами и сладостями; подойдя к столу, Ши взяла дайфуку, откусив сразу большой кусок. Гаки не вселились в нее, но достаточно было их соседства, чтобы испытать голод. — Паршиво выглядишь, — заметил Ннамди. — Кто бы говорил, — огрызнулась Ши. — Кто они были? — Луи вскинул на Шизуку заплаканные глаза. — Те… девушки… женщины… кто они? — Юдзё, — Шизука села на подлокотник своего кресла. — Может, кто-то из них был ойран. Не знаю. Проститутки, проще говоря. Они на тебя сильно подействовали, потому что в тебе кровь вейлы. Ты мужчина, конечно… но, думаю, именно это дало такую реакцию. — Я хотел их развеять, — всхлипнул Луи. — Они ни в чем не виноваты… совсем… а я от них просто отмахнулся. Если бы не Исигуро… — Ты не убил бы их, — Ши пожала плечами. — Но отсрочил бы их шанс на перерождение. — Это почти то же самое, — мрачно сказал Луи. — Я чувствовал… тогда я не понял, но я ощутил их мучения. Морально… физически… быть вещью… выброшенной и ненужной… Он снова уронил голову на руки, и плечи его затряслись. Ши не стала утешать — пусть, это хорошие слезы, правильные слезы, те женщины заслужили, чтобы их кто-то оплакал. — А… эта леди, — тихо спросил Ннамди. — Та, которую я отпустил. Она правда попадет в Ад? Если совершила убийство и не жалеет? Не косвенное убийство? — Нет, — уверенно сказала Ши. — Она переродится. Смерти нет, Нджокуани. Нет вечного Ада. Есть только долгий путь смертей и рождений. Во всяком случае, для тех, кто исповедует синто… но та леди жалела о убийстве. Только не свекра. Мужа. Она думала, что боги наказали ее, и потому ее муж погиб. — Но она так не сказала, — нахмурился Ннамди. — Мертвые не врут, я это знаю. Не надо утешать меня, Рюноске, я в порядке. — С чего мне тебя утешать? Мертвые не врут, но кто сказал, что они не могут недоговаривать? Разве ты не понял, что мы не отпускали истинно грешные души? Даже гаки, и те при жизни нагрешили не так много, чтобы их нельзя было освободить. Медленно голод уходил, но Ши все равно приманила невербальным акцио еще одно дайфуку, впиваясь в него зубами, и заметила, что блюдо со сладостями почти опустело. — Почему? — спросил Ннамди. — Потому что они опасные? — Ну да. Иногда на Иводзима появляются опасные духи, в особенности в Час Быка, за этим следят преподаватели. Именно преподаватели запускали к нам в круг духов. Они не знали, кто это будет, но знали, что те не станут угрозой нашей жизни. — Гаки? Не угроза? — хмыкнул Ннамди. — Жизни — нет. Даже если бы они в меня вселились, Исигуро-сенсей бы тут же их изгнал. Он один из сильнейших ныне живущих каннуси, мастер оммёдо, практикует ритуалы как буддизма, так и синто. Он выгнал бы их из меня одним щелчком… ладно, мальчики, — Ши стряхнула крошки с рук, невербально убрав их. — Хватит страдать. Все души нашли дорогу, куда следует. Сейчас начнут объявлять результаты. Втроем они вышли из шатра. Солнце медленно клонилось к закату — не вечер, не сумерки, но их преддверие. Ветер, обласкавший их лица, пах морем. Облака бежали по небу в дальние страны, туда, куда, возможно, ушли души умерших. — Третье место — Луи Уизли! Ожидаемо. Натянув на себя улыбку, Луи помахал сотням камер, ища на трибунах лица матери, сестер и Алисы. — Второе место — Ннамди Нджокуани! Шагнув вперед, Ннамди картинно раскланялся. Безошибочно нашел среди зрителей Авани и белозубо ей улыбнулся. Ши сжала кулак. Сейчас… вот сейчас. — Первое место — Шизука Рюноске! Трибуны взорвались аплодисментами, криками, грохотом — все, неважно, за кого болели, были поражены зрелищем сегаки. Ши показалось, что среди тысяч голосов она слышит голос Джеймса… немного подумав, вынула подаренный омамори, лукаво улыбнулась и поднесла амулет к губам.