Из Тьмы

      Жон пришел в себя внезапно, одним рывком, без какого-либо предупреждения, словно по щелчку переключателя. Казалось, ещё мгновение назад всё его существование состояло только из небытия, пустоты, находящейся за гранью сна или беспамятства, словно черная, беспросветная бездна, представить существование которой до сего момента Жон был просто не в состоянии.       До того мига, пока он не вынырнул из неё, осознав её от противного.       Он лежал на холодном полу в неудобной позе, словно брошенная прямо на сцене заскучавшим кукловодом марионетка, но не смотря на это тело его совсем не затекло и не болело, если не считать навязчивое чувство голода, но тут как раз нет ничего удивительного — Жон уже и не помнил, когда в последний раз имел возможность нормально поесть.       И что это за запах? Сильный и навязчивый, он щекотал нос Жона как незнакомая душистая пряность.       В остальном же он чувствовал себя на удивление неплохо, учитывая что с ним случилось… Что с ним случилось?       Жон нахмурился.       А что с ним, собственно, случилось?       Он помнил жуткое подземелье, помнил, как спускался во тьму при свете одной только старой зажигалки, как нашел внизу то, что принял не то за гробницу, не то за логово какого-то культа… и всё.       Он понятия не имел, что же приключилось с ним потом.       И откуда взялся этот запах?       «Ну, как бы то ни было, но могло быть и хуже», — всё же решил для себя Жон.       В конце концов он был цел и вроде как даже невредим, пусть проголодался и замерз, а кругом царил мрак, хоть глаз выколи. Где его зажигалка? Пошарив руками вокруг, Жон на ощупь принялся искать отцовский подарок, пока не наткнулся на искомый предмет и не нажал на небольшую кнопку, приводя в действие сокрытый внутри металлического корпуса заряд огненного Праха.       Слабый язычок пламени только успел подняться, немного рассеяв кромешную тьму, как Жон содрогнулся и резко швырнул зажигалку прочь, словно у него в руках оказалась ядовитая змея. От удара о каменное покрытие, вышедшего настолько сильным, что выбились искры, корпус той жалобно звякнул и огонь погас, оставив Жона недоумевать над собственным поступком.       Как то раз, в детстве, он прикоснулся к раскалённой плите — секунду всё как будто было в порядке, но затем произошло то, что должно было произойти, и он одернул ладонь ещё до того, как успел как следует почувствовать боль от ожога. Сейчас было совсем как тогда. Не сознательное действие, но рефлекс, словно его тело ощутило опасность задолго до того, как он сам мог бы ту опознать.       Но это сравнение не было способно ответить ни на один из вопросов недоумевающего Жона, но прежде всего — как ему теперь искать отскочившую не пойми куда зажигалку, если он не видит дальше собственного носа?       Стоило ему подумать над этим, как парень понял, что в помещении не так темно, как ему показалось сначала. «Быть может, мои глаза успели немного приспособиться?» — Решил Жон, непреднамеренно упуская тот факт, что рядом больше не было ни одного пусть даже самого тусклого источника света, чтобы дать его зрению возможность работать.       Он всё ещё был внутри склепа. Немного напрягшись, Жон мог достаточно четко различить очертания комнаты, колонн и саркофага, пускай и в тусклых, серых тонах, словно на старой фотографии. Шагнув было подобрать несчастную зажигалку, Жон вдруг понял, что случайно на что-то наступил, на что-то легкое и сыпучее, как песок или пепел.       Под ногами юноши в куче… чего-то, лежало белое платье. Жон тут же узнал его — как иначе? Это было платье девушки из саркофага, невинная белизна которого теперь была испачкана несколькими темными пятнами крови.       Жон внезапно понял, что за запах не давал ему покоя всё это время.       Запах крови.       Он был повсюду, душным облаком обволакивая комнату, каждый угол и каждую щель, и никогда в своей жизни Жон не чувствовал что бы то ни было столь остро и чётко, как чувствовал он сейчас этот вездесущий запах, от которого у него, кажется, уже начинала кружиться голова.       Повсюду. Он был повсюду.       Движимый внезапным наитием, Жон прикоснулся к своей шее, чувствуя как под пальцами шелушится засохшая корка, пропитывая его ладонь металлическим душком. Вся его одежда была в крови — толстовка, рубашка под ней, даже на джинсах виднелось несколько неаккуратных, уже успевших давно высохнуть капель. — Что? — Произнес Жон и не узнал собственный голос, глухой и сиплый, словно его горло ссохлось от лютой жажды. — Да ч-что здесь происходит?!       Это какая-то глупая шутка? Если так, то ему совершенно не смешно!       Ему нужно возвращаться. Да, если он всё ещё хочет успеть в Бикон (и Жон отчаянно отказывался думать о том, что уже мог опоздать), то ему нужно выбираться отсюда как можно скорее, из этой ловушки, в которую он сам себя и загнал. По сравнению с творящейся внизу чертовщиной прямиком из хоррора, даже Гримм уже не так пугали его.       И, эй, он ведь даже убил одного! Двух, если считать беовульфа. Всё лучше, чем оставаться здесь.              Думая так, Жон ещё раз осмотрелся, ожидая что на него вот-вот не то броситься какое-нибудь привидение, не то выскочит одна из сестёр с камерой и криком «сюрприз!». Не произошло ни того, ни другого. Ничего не произошло. Жон стоял совершенно один рядом с пустым саркофагом, в полной тишины, настолько давящей, что он почти ощущал вес нависающих над ним тонн земли и камня.              Тишина, и больше ничего. Абсолютная, всеобъемлющая, практически неестественная. Жон даже не мог слышать собственное дыхание, пока намеренно не набрал полную грудь спертого воздуха, но и этот звук был немедленно поглощён подземельем.       Путь из крипты занял у Жона куда меньше времени, чем спуск вниз. Сыграло свою роль знание пути и неожиданно хорошо приспособившееся к темноте зрение, благодаря которому он мог больше не опасаться запутаться в собственных ногах.       Остановился парень только перед латунными дверьми и сглотнул, вернее, попытался, поскольку в горле было по-прежнему сухо. Где-то там он обронил Кроцеа Морс, знаменитый меч его прапрадеда, без спросу взятый из дома и бесстыдно брошенный, как только запахло жареным. Если Жон сумеет добраться до меча раньше, чем до него самого доберутся Гримм, то у него ещё будет шанс.       Парень взялся за одну из пары ручек и потянул на себя, открывая створку и уже заранее прикрывая рукой лицо и глаза. Но ожидаемых хлопков кожаных крыльев не последовало. Как и в крипте, в зале святилища царила тишина. Всё так же безмолвно стояла статуя божества, по полу был разбросан упавший сверху мусор, а потолок…       Жон поднял голову и уставился на висящего вверх тормашками, словно взаправдашняя летучая мышь, Гримм. Зацепившись когтями за торчащий из потолка древесный корень, укутавшись наподобие плаща в собственные крылья, Гримм смотрел своими горящими алым глазами прямо на парня.       Гляделки это продолжались пару секунд, по истечении которых существо равнодушно прикрыло глаза и спрятало голову за крыльями, не обращая больше внимания на оставленного недоумевать в одиночестве Жона.       Это… точно Гримм? Черное тело, белая маска — всё верно. Но почему тогда он не нападет, как вчера?       Не спуская с твари глаз, ищущий подвох юноша принялся обходить Гримм по полукругу, пока не приблизился к примеченному ранее мечу. Взяв оружие в руки, Жон уже увереннее приблизился к твари и наставил на неё острие фамильного меча. Только тут Гримм вновь пошевелил крыльями и лениво посмотрел на Арка, не предпринимая при этом никаких попыток напасть.       Жон замахнулся… и, после мучительных колебаний, опустил клинок. Это было неправильно — бить того, кто даже не сопротивляется. То есть, да, это был Гримм, монстр, враг всего человечества, для борьбы с которым он и направлялся в Бикон, но всё равно… это было неправильно.       Почему он не атакует?       — Эй, — попытался парень, — ты чего?       Гримм предсказуемо не ответил и Жон внутренне выругал себя за глупость лишь затем, чтобы немедленно совершить ещё одну, легонько ткнув Гримм сложенным в ножны щитом. Раздраженно зашипев, точь-в-точь рассерженный кот, громадная летучая мышь подвинулась в сторону, перебирая по корню цепкими лапами, и продолжила делать вид, будто Жон не стоит её внимания.       «Ещё одна странность в копилку», — пожал плечами парень.       — Почему она меня игнорирует?       — Потому что у вампиров нет души.       — Что? — Резко развернулся Жон на звук чужого голоса.       По-своему истолковав его восклицание, девушка в белом платье пояснила:       — Гримм воплощают собой силу Разрушения Бога Тьмы, но сила эта не слепа — они ведь не бросаются друг на дружку, верно? Их привлекают творения Бога Света, ни в одном из которых нет столько Его сияния, как в человеке. Но к тебе это больше не относится.       Опустив челюсть, Жон глазел на ожившую покойницу, совсем такую, какой он её и запомнил лежащей в саркофаге, за исключением одной детали — перепачканного кровью платья. Она улыбалась самыми краешками губ, немного печально и задумчиво, а её алые глаза резко контрастировали с бледным лицом.       Алые и горящие, совсем как у… Гримм.       — Ты жива?! — Воскликнул Жон.       Да, это был нелепый вопрос в духе «ты не спишь?» или «а можно спросить?», но тем более странным был полученный Арком ответ.       — Нет конечно. Ты ведь сам убил меня, помнишь?       Жон остолбенел. «Сумасшедшая» — догадался он.       — Разорвал мне горло и выпил всю Кровь до капли, — будничным тоном продолжала бредить незнакомка. — Но я тебя не виню. Ведь я убила тебя первой.       — Послушай, ты не мертва, — мягко возразил Жон. А то кто их, сумасшедших, знает? — И я тоже. Никто никого не убивал. Думаю, что-то такое я бы запом-       Парень осёкся. У него ведь и правда был своего рода провал в памяти… Нет. Чушь полнейшая. Он не убийца. Не может им быть. Да и разве покойники разговаривают? Покойники ещё и не поднимаются из могил — напомнила ему другая часть сознания, но Жон усилием воли засунул эту мысль куда поглубже.       Видя сомнения юноши, незнакомка изящным жестом протянула ему руку ладонью вверх, словно приглашая на танец. Поколебавшись, смущенный Жон всё же осторожно протянул руку в ответ.       Его пальцы прошли сквозь ладонь девушки в белом не встретив сопротивления.       — …Хорошо, — выдавил Жон. — Значит, ты не спятила. Это я спятил.       Девушка улыбнулась, как иногда улыбалась его мама, когда он, будучи ещё маленьким, лепетал всякие детские глупости.       — Нет, это же логично! — Лихорадочно соображал парень. — Привидений не существует, а, значит, я сошел с ума!       — Жон, — сказала незнакомка. — Посмотри на меня.       Жон упрямо отвёл взгляд в сторону, но затем сообразил, что вставать в позу перед собственным воображением занятие немного бессмысленное, и хмуро посмотрел в глаза фантома.       — Я не знаю, почему ты решил будто призраки нереальны, но я не одна из их числа. Потому что после вампиров не остаётся привидений.       — Потому что вампиров тоже не существует? — Ехидно предположил Жон.       — Нет, — спокойно поправила девушка в белом, и повторила: — Потому что у нас нет души.       — У нас. То есть, мы. Вампиры.       — Да, Жон, — тихо кивнула она. — Мы вампиры. Вернее, теперь уже только ты.       — Потому что я убил тебя? — Нервно хихикнул парень.       — Это была моя ошибка. Видишь ли, после слишком долгого Сна я была голодна и выпила всё без остатка, но затем заметила как странно ты одет, и решила дать крошечную толику своей Крови. Ровно столько, чтобы ты смог ответить на мои вопросы, возможно, послужить проводником, — девушка в белом на некоторое время замолчала. — Но Сон ослабил меня куда сильнее, чем я думала. Теперь это уже неважно.       — То есть, ты убила меня, после чего я стал вампиром и убил тебя, — вспрыснул руками Жон, — но ты не призрак и не фрагмент моего воображения?       Незнакомка склонила голову на бок.       — Я не говорила, что я не фрагмент твоего воображения.       — Эй, ты-       — Сказала что ты не сошел с ума, да. Представь себе два сосуда. Один большой, а другой в несколько раз меньше. Оба заполнены водой. Что произойдёт, если мы попробуем перелить содержимое большего сосуда в меньший?       — Вода прольётся мимо?       Впервые во взгляде девушки мелькнуло что-то похожее на раздражение, но иллюзия эта пропала так же стремительно, как и появилась.       — Пожалуй, так. Но вампиры устроены немного по-другому. Когда один из сородичей выпивает всю Кровь другого, то забирает и часть накопленных им знаний. Потому что в Крови заключено всё наше существование… Ты ещё поймёшь. Позже.       — То есть, ты теперь вроде как живёшь у меня в голове?!       Самозванная вампирша серьёзно посмотрела на Жона.       — То есть, никакой «меня» на самом деле не существует. Апостол Катарина встретила свою окончательную смерть и перестала существовать. Остался только птенец, в одночасье вместе с Проклятьем получивший и силу, которую не заслужил ни возрастом, ни делом. «Я» с которой ты сейчас разговариваешь — это просто её память, которую твой неокрепший разум пока не в состоянии воспринять своей частью.       Жон молча смотрел на разболтавшийся глюк напротив. Глюк, словно читая его мысли, укоряюще смотрела в ответ.       — Ну да, разумеется, — протянул он последнее слово. — Это, или я просто свихнулся. Нет, постойте, ну конечно! Я ведь стукнулся головой. И меня поцарапал тот Гримм, наверняка там была какая-нибудь зараза! Да я же просто брежу!       — Бред может объяснить отсутствие пульса? — Безжалостно оборвала «Катарина» зарождающуюся панику.       Жон замер. Затем медленно поднёс палец к сонной артерии. Первым, что он отметил, было то, насколько холодной показалась ему его собственная кожа. «Не получить бы гипотермию» — успел отстранённо подумать он. Пульса не было. Не появился он и когда Жон сместил палец выше, и даже когда попробовал поместить его с одной стороны шеи на другую, просто на тот случай, если на фоне творящегося здесь кошмара перепутал право и лево.       Девушка терпеливо ждала.       — Вампиров не существует, — наконец повторил он. — Это просто выдумка. Страшная сказка. Не существует. Не существуе-       — Мир воистину изменился куда сильнее, чем я думала, если даже само существование сородичей вызывает у тебя такие сомнения, — покачала головой «Катарина». — Посмотри вон туда.       Что бы там ни было, Жон не хотел на это смотреть. Он хотел, чтобы глюк исчез. Чтобы всё это прекратилось. Он хотел… он хотел домой.       Он всё равно проследил взглядом за рукой девушки на зияющий в потолке пролом, сквозь который вовнутрь лился слабый свет, в лучах которого танцевали окрашенные в оттенки заката пылинки. Да, заката. То есть, он всё же опоздал. Но на фоне происходящего эта мысль не вызвала в нём настолько сильного отклика, как ожидал Жон.       — Как правило, сородичи засыпают с первыми лучами рассвета и встают с последними лучами заката. Но сегодня особенный день. Твой последний День, за которым последует только бесконечная Ночь. Если не веришь мне, прикоснись к этому свету, вечно нас манящему и вечно нам ненавистному. Ощути на собственной коже Проклятье Бога Тьмы.       — Прикоснуться к свету? — Улыбнулся обнадеженный парень.       Нет ничего проще!.. Ведь так?       Стоя у самой границы света и тьмы, Жон неожиданно замер, не в силах сделать последний шаг. Его объял иррациональный страх. Что-то внутри него, что-то темное и дремучее словно вопило: «Не смей. Остановись. Назад.» Словно он стоит на краю пропасти. Словно перед ним распахнул пасть громадный Гримм.       Но это ведь был просто свет. Просто солнечный свет.       …Ему ведь не обязательно входить в него целиком, верно?       Жон протянул руку и… ничего не произошло. Ничего не произошло, потому что его дрожащая ладонь так и не коснулась медленно затухающего луча. Не потому, что кто-то или что-то ему помешало. Он просто не смог. Протянутая ладонь Жона замерла, трясясь от напряжения, схваченная за запястье другой.       Он сам не заметил, когда успел выронить Кроцеа Морс и оскалиться, обнажив касающиеся нижней губы ненормально длинные и острые клыки.       — Добро пожаловать во Тьму, мой сородич.       Жон обернулся. Залитое кровью чудовище в облике красивой девушки ответило на его оскал своим.