***
Пока я стою у плиты и орудую деревянной лопаткой в сковороде, мой мертвый дед, скорее всего, переворачивается в гробу. Черт разберет, насколько тесное пространство позволяет размахнуться… Может, крутится юлой или бьется в конвульсиях… Не знаю. Точно одно: спокойно ему не лежится. Я наверняка делаю все не так и не эдак, но усердно продолжаю манипуляции со сковородой. Картошка в ансамбле с грибами и луком шкворчит, шипит — матерится на меня. Ставлю сто баксов! Меня покрывают отборным матом румяные ломтики — с толком, с расстановкой, с душой. Какая честь, Вселенная! Еда меня еще никогда не оскорбляла. Пофиг! Простительно. Я бы себя тоже отчихвостил по полной программе. До Габриэля с его кулинарным мастерством мне далеко, как до спутников, зависших над орбитой Земли. Впрочем, я стараюсь. Главное не спалить все старания к херам! От конфликта с будущим, надеюсь, съедобным блюдом — меня отвлек робкий стук. Он мягко донесся до барабанных перепонок откуда-то из прихожей. Я наспех вытираю вспотевшие от усердия руки цветастым полотенцем. Какая безвкусица! Топаю к источнику стеснительного шума. Габриэль переступает порог — сначала заходят пакеты, только потом он. Довольно-таки эффектно. Моя халупа начинает привыкать к выпадам Принца, как и я. Территория уже помечена Его Светлостью — нечего удивляться. У Габриэля даже появилась своя полочка в моем шкафу… Ладно, вернемся к пакетам и Принцу. Он передает драгоценную ношу мне. Внутри что-то весело позвякивает. Там что, дискотека? Я заглядываю в пакеты, с любопытством изучаю содержимое. Банки поменьше, побольше — всех мастей, короче. — Проходи, — говорю я, аккомпанируя себе звоном стекла, — первый раз, что ли… Чего мнешься у порога? — еще раз оцениваю наполнение пакетов. — Ты опять обезумел? — Почему? — Габриэль растерянно хлопает ресницами. Прекрасными, длинными и блестящими ресницами! — Проехали! Пошли, — небрежно отмахиваюсь, затем, немного помедлив, все же объясняю. — Да просто дохрена солений! Куда столько? — Ну, они все разные… — Все! Теперь точно проехали! Я уверенно шагаю в сторону кухни, Габриэль молча семенит за мной. Картошка истерично шкворчит в сковороде. Кулинарный скандал. Слава небесам — не дымится! Я убавляю огонь и оборачиваюсь на застывшего за спиной Габриэля. — Ты сегодня какой-то чересчур скромный… Что-то случилось? — Нет. Я засмотрелся. Никогда еще не видел, чтобы ты готовил, — Габриэль так и стоит на месте, раскачиваясь с носка на пятку — прямо любознательный ребенок. — Ну и как? Я облокачиваюсь на столешницу, заинтриговано фокусируюсь на мерцающей голубой бездне. Смотришь Габриэлю в глаза — и каюк… Крыша стремительно едет в направлении станции «Слабоумие». Я теряюсь в этом совершенном оттенке, забываю заданный вопрос, забываю, кто я вообще. Все становится до смешного неважным! Идеальное орудие гипноза! Два голубых глаза напротив — превосходный инструмент для вербовки разума! Я — пленник ультрамаринового моря. Золотая рыбка, мать его! Я — узник небесного взгляда. Жаль, не Азкабана… Будь он неладен! Сириус Блэк треклятый… Да и в принципе, что за дебильный вопрос? Как, блядь, как? ХЕРОВО! Волосы — воронье гнездо. Почти цвета крыльев жителей этого самого гнезда, но с налетом плешивого выгорания. С таким налетом, будто бы солнце по приколу пыталось спалить их, а потом бросило эту бессмысленную затею и оставило в покое. Не настолько черное и не просто темное. Нечто полинявшее. Вот оно, самое близкое определение для шухера на моей башке. С зенками такая же беда. Впечатление, будто пьяные шахтеры добывали их специально для меня. Наконец добыв, наотмашь вставили в черепную коробку и свалили в туман. Подземельный туман. И я теперь зыркаю этими угольками, потрепанными не солнцем, а картинами жизни. Еще нос с горбинкой лепил неопытный скульптор. Губы так вовсе на распродаже где-то выцепил между рядами с выпуклым и забавным. Нижняя оттопырена больше верхней. Вечное недовольство на лице в области челюсти — мой верный друг. Тяп-ляп, короче. И если уж совсем откровенно — в Габриэле больше славянского, чем во мне. Какой, к чертям, русский вечер? Чему я его учить собрался? Воровать коня? В наличие цыганского табора в моей родословной верится больше, нежели в деда из России. Хотя… Бухать-то я горазд. Что умею, то умею! Алкогольный маэстро во всем своем нелепом обличии дожаривает картошку. Вот это вечеринка намечается! Водка, картошка, селедка! Ах, чуть не забыл. СОЛЕНЬЯ! Армия банок, захваченная Его Высочеством Принцем Габриэлем, тоже приглашена. — Непривычно, но мне нравится. И пахнет вкусно, — его мелодичный голос уносит меня подальше от вороньего гнезда, шахт и распродаж, возвращает обратно в квартиру. На кухню. К плите. — Неужели… — Правда, — Габриэль подходит ближе, берет лопатку и помешивает содержимое сковородки. — Думаю, уже готово. — А-а… ага, — рассеяно киваю и выключаю плиту. Начинается самое интересное. Дамы и Господа, приготовьтесь! Пристегните ремни, схватитесь за монокли! Представление века! Грандиозная постановка! В главных ролях: Я, Принц и Водка. Декорации: жареная картошка, селедка и соленья. Воистину диковинная смесь! Сцену в этот раз я решил обустроить сразу у дивана. Нафиг метаться из угла в угол? Заднице мягко, удобно. Замечательно! Журнальный столик я разложил. Места для декораций хватает. Шикарно! Молодец, Кристофер! Постарался на славу! Как говорится, сам себя не похвалишь, никто не похвалит. Я со знанием дела наполняю хрустальные рюмки. Почти антиквариат. Ценное наследство. От деда достались! Кто же знал, что когда-то пригодятся… Габриэль в восхищении от резного стекла, а я от Его Величества. В сотый раз повторюсь: красивый, сука! Еще и схватывает налету. Воодушевленно запрокидывает в себя сорокаградусное зелье, с аппетитом закусывает — даже не морщится. Достойный ученик! Учителя распирает гордость. Пьянка идет как по маслу. Потная бутылка с ледяной водкой стремительно опустошается. Огурцы хрустят, картошка уплетается за обе щеки. Получилось недурно. Зря дед в гробу переворачивался. Алкоголь неспешно ударяет в голову. Мы смеемся, болтаем ни о чем. Слишком гладко! Аж страшно. — А ты хорошо знаешь русский? — неожиданно спрашивает Габриэль. — Не идеально, но достаточно неплохо. — Хм-м, а я вот совсем не знаю. Французский, китайский, испанский, немецкий… — Габриэль загибает пальцы. — Охереть! — перебиваю я. — Ты реально их все выучил? — Да. Еще корейский. А вот русский как-то не пришлось. Жаль. — Зачем тебе понимать столько языков? — я возвращаю челюсть в нормальное положение. Нечего мне тут отвисать! — Какие-то просто было интересно выучить. Какие-то из-за работы пришлось. В принципе, это не так уж и сложно, — Габриэль коротко пожимает плечами. — Да ну тебя, — я протягиваю ему наполненную рюмку, — на, лучше выпей! Залей светлый ум, а то мне неудобно как-то стало. — Почему? — Габриэль удивленно косится на меня. — Потому! Я, в отличии от тебя, обыкновенный среднестатистический кретин! — Ты не такой, Кристофер! С тобой интересно! — Так это оттого, что ты рядом со мной начинаешь чувствовать. Иначе даже и не взглянул бы в мою сторону. Такова реальность, — я снова наполняю рюмки. Сердце кольнула иголка тоски. — Я не рискну утверждать. Для меня это все в новинку… Но думаю, ты интересный и без чувств. Я бы точно обратил на тебя внимание. Ты выделяешься на фоне других. — Пф-ф, — я прыскаю невольным смехом, — ну да, ну да… Только вот чем — непонятно, — машу ладонью, отгоняя хохот. — Нечестно, — Габриэль напрягается, — я все равно не могу толком объяснить. И ты это прекрасно понимаешь. Разве так важно? Главное, здесь и сейчас. Когда мы вместе, я же чувствую! Я вижу тебя на фоне других людей. Ты выделяешься из толпы. Не спорь, пожалуйста, — он заглядывает мне в глаза — проникновенно, глубоко. — Хорошо, не буду. Я беспрекословно подчиняюсь просьбе, таю под его сапфировым взглядом. Хоть выковыривай свои угольки и неси обратно шахтерам, чтобы не видеть эту дивную морскую гладь. Волна гипноза окатила от макушки до пят. Я покорная марионетка Принца. После того, как мы прикончили остатки водки, я сменил декорации. Теперь перед нами стоят две бутылки пива, фисташки и сыр. Габриэль не соврал. Он действительно отлично переносит алкоголь. В нем почти ничего не выдает опьянения — только легкая расслабленность. Его голова на моем плече. Я перебираю шелковистые пшеничные пряди и рассказываю всякую ерунду. — Знаешь, русские говорят: водка без пива — деньги на ветер. — Необычно, — отзывается Габриэль и ластится к моей руке. — Подожди, — я аккуратно отодвигаюсь от него, — чуть не забыл! — хлопаю себя по лбу. Габриэль сначала недоуменно моргает, потом полностью залезает на диван, скрещивает ноги — послушно ждет. Я вприпрыжку иду к комоду, достаю старый проигрыватель и диск. Топаю к тумбочке с телевизором. Покопавшись с проводами, отправляю диск в дисковод, жму на кнопку пуска. Из динамиков полилась музыка. Приглушенные звуки гитары, клавиш, барабана и саксофона ворвались в комнату. Приняв радушное приглашение, «Nautilus Pompilius» зашел к нам на огонек. Я сажусь обратно. Предельно любопытно сканирую лицо Габриэля, стараясь уловить реакцию. Не выдержав молчаливой паузы, спрашиваю: — Узнаешь? — Эта та группа, которую в ресторане включали? — Габриэль отвечает вопросом на вопрос. — Она самая. Габриэль расплывается в улыбке. Его детская радость сражает наповал. Словно столкновение со скоростным поездом искренности. На рельсах останется лежать сплошное кровавое месиво, но ты был безумно счастлив, когда тебя кромсали колесные пары. Я целую Габриэля в висок, поддавшись эмоциям. Затем опять укладываю его голову себе на плечо. — Нравится? — Угу. — На самом деле… Я тебе купил диск, — немного поколебавшись, признаюсь я. Габриэль подскакивает на месте, благодарно смотрит на меня, точно на крестную фею, исполнившую сокровенное желание. — Правда? — Да, — возвращаю его макушку на место, — угомонись, — говорю я, блуждая пальцами в волосах. — Спасибо. А там есть та песня? — Есть. — Подпоешь, когда она будет? — он поднимает на меня голову, глядит с надеждой. — Я русский-то знаю, но пою хреново. — Неважно. — Ладно, — быстро сдаюсь я. Кто я такой, чтобы отказывать Принцу? Я повержен, а Габриэль светится от восторга, как дискотечный шар. Так и сидим, обнявшись, на потасканном диване. Бутусов поет, проигрыватель работает, а я теряю контроль. В жилах кипит кровь и тестостерон. Кажется, в душе заколыхались березы. Березы, водка и тестостерон — опасная смесь. Дай мне терпения, Вселенная, умоляю! Иначе я изнасилую Принца, а за такое обычно — голову с плеч! — А о чем та песня? — О любви. Почти все песни о любви, — хмыкаю я. — Она печальная или нет? — Скорее печальная. Там и о любви, и о смерти, и о цветах… По крайней мере, они там упоминаются. О многом. Красивая песня. Я же могу тебе перевести. Хочешь? — Конечно! Только вначале я хочу, чтобы ты ее спел. — Вот же упрямый, — фыркаю и делаю большой глоток пива. — А какие цветы? — М-м? — Ты сказал, там упоминаются цветы. — А-а… розы. Розы из кошмарных снов. — Мрачно, — тихо произносит Габриэль и тоже тянется за пивом. — Тебе никто и не говорил, что песня веселая, — насмешливо ухмыляюсь. — Просто она так спокойно и умиротворенно звучит. — Одно другому не мешает. Разве смерть не равна умиротворению? — Возможно, — грустно отвечает Габриэль и отводит глаза. — Какие у тебя любимые цветы? — спрашивает он — то ли желая перевести тему, то ли действительно из любопытства. — Цветы? Да меня от них тошнит! Я целыми днями ношусь с ними! — Так категорично? А если подумать, — не унимается Габриэль. — Ладно, — вздыхаю я, поглаживая его по колену, — белые ирисы! Если бы ты принес мне на могилу белые ирисы, перевязанные черной лентой — я бы оценил. — Ты сейчас шутишь? — Габриэль подозрительным прищуром исследует мое лицо. — Про что именно? Про ирисы — нет. Про ленту тоже. Да расслабься ты! — Не шути так! Не смешно! — Я и не шутил. Сам когда-то спрашивал: боюсь ли я смерти? Что я тебе ответил? — Нет. — Ну вот, — я развожу руками. — Я не хочу, чтобы ты умирал. Черты Габриэля меняются на холодные и отрешенные. Он сверлит взглядом проигрыватель. Я улавливаю в неподвижных зрачках блеск печали. — Ну, ты чего? — Знаешь, вокруг меня все постоянно умирали, а я ничего не чувствовал. Первой была мать. Ей стало невыносимо воспитывать ребенка с такими дефектами. Наглоталась таблеток. Потом моя учительница по музыке. Она обучала меня игре на скрипке. Сколько она не долбила меня по пальцам, мне было плевать… Она не знала, что со мной. Отец постеснялся ее предупредить. Учительница потихоньку начала двигаться умом. Я считаю, я убил ее, пусть мне и утверждали, что это случайность. После очередного занятия она попала под машину. Еще человек, который меня любил, — Габриэль сжимает челюсти, немного помолчав, продолжает: — Я не любил его. Я не знал, каково это. Просто не умел. Но старался делать для него все возможное. Он тоже умер… Вышел в окно. — Габриэль уставился на линии на своих ладонях. — Может, я прирожденный убийца? Я не делал ничего специально, но… — его голос дрожит, как и руки. — Тише, тише, — я сгребаю его в охапку. — Прости, я не собираюсь умирать. Я здесь. С тобой, — неразборчиво шепчу, стараясь успокоить, куда-то в макушку. — Чувствуешь? — Габриэль кивает. — Вот и хорошо. Я тоже чувствую… Даже слишком… Ты и не представляешь… Во избежание лишних вопросов я целую Габриэля. Начиная с влажных ресниц, медленно снижаюсь к губам. Он без возражений впускает мой язык в рот. Целую глубже, напористей. Моя выдержка трещит по швам. Березы в душе содрогаются под ветром страсти. Водка и тестостерон бурлят в крови. Вселенная, это слишком! Мать его! Беги, Принц, Беги! Еще одно мгновение — и я слечу с катушек. Мою войну с самим собой прерывают знакомые аккорды. Скоро Бутусов запоет «К Элоизе», а мне нужно поторопиться к невидимому микрофону. Бэк-вокалист, блядь, бесталанный! Спасибо, Вселенная! — Мне точно надо петь? — спрашиваю я, отстраняясь от Габриэля. — Да, — уверенно отвечает он. Габриэль пристраивается в самый угол дивана, к стене, деятельно готовится лицезреть мой позор. Он в предвкушении. Я в смятении. Однако все равно премного благодарен Вселенной. У меня есть время остыть. Унять пожар в штанах, отвлекаясь на собственный вой. Насиловать Принцев запрещено! Петь — дерьмовый вариант, но намного лучше гильотины. Музыкальное вступление заканчивается. Пришло время позора. Я начинаю монотонно вторить тексту: — Голубые океаны, реки, полные твоей любви. Я запомню навеки: ты обожала цветы. Неизведанные страны, карты утонувших кораблей Я оставлю на камне у могилы твоей. Я дарил тебе розы, розы были из кошмарных снов, Сны пропитаны дымом, а цветы мышьяком. Даже злые собаки ночью не решались гавкать вслух, Когда читал тебе книжки про косматых старух. Габриэль следит за мной неотрывно, как объектив камеры. Я подвываю проигрывателю, стараясь попадать в ноты. Смущает до жути. Знаешь, Вселенная, было бы неплохо, если бы сейчас загавкали злые собаки. Все меньше внимания моей персоне… Но, как завещал Фредди Меркьюри: шоу должно продолжаться! Облом! — Пой, пой вместе со мной Страшную сказку — «Я буду с тобой». Ты, я — вместе всегда на жёлтой картинке С чёрной каймой. И в руках моих сабля, и в зубах моих нож, Мы садимся в кораблик, отправляемся в путь. Ну что ж, мой ангел! Действительно, что же ты не поешь вместе со мной, Габриэль? Только смотришь на мой бездарный концерт своими голубыми океанами. Мог бы и поддержать клоуна. Грустного клоуна. Пьеро грустит без Мальвины. Мне фиолетово на твое незнание языка. Помычи хотя бы в такт. Но Габриэль не слышит бреда в моей голове. Он завороженно наблюдает за мной, пока я под музыкальное сопровождение медленно сокращаю расстояние между нами. — Небо в серую полоску, как стеклянные глаза твои, Я закрою навечно, завяжу узелки. Эти шелковые ленты, эта плюшевая борода. Всё будет мгновенно, ты умрёшь навсегда. Еще немного, еще чуть-чуть — и я окажусь у цели. Моя цель — Принц! Мое тело двигается само по себе, будто заколдованное. Собственный жалкий вой не остудил меня ни на цельсий. Я пылаю! Полыхаю, точно гребаный феникс — нет больше мочи! Кровь бурлит, бурлит, бурлит — похоть застилает глаза. Невозможно не гореть, когда Габриэль смотрит с таким восторгом. Этот взгляд принадлежит лишь мне, и я его причина. Аривидерчи, Кукуха! Счастливо оставаться, а я, пожалуй, выйду здесь! Что там говорил Мистер Дженсен? Главное не где, а как! Принято! — Спи, спи, Элоиза моя, Я буду надёжно твой сон охранять. Ты, я, радость усни. В доме давно уж погасли огни. Я спою тебе сказку о печальной любви, О глухой королеве, о слепом короле, Спи, мой ангел. Я у цели! Последний куплет я уже шиплю куда-то в область шеи Габриэля. Он запрокидывает голову, предоставляя свободу для манипуляций с чувствительной зоной. Я зажимаю губами тонкую кожу. Ощущаю мелкую россыпь мурашек. Веду кончиком языка ниже и ниже — к ключице. Руки блуждают под рубашкой Габриэля, а бедрами я вжимаю его в стену. Мы соприкасаемся членами сквозь одежду. Эрегированными членами. — Мой позор закончился, — тихо шепчу я в ухо. — М-м, — Габриэль подрагивает от горячего дыхания рядом с мочкой. — Мне понравилось. — Не думал, что у тебя такой плохой вкус. — У меня не плох… У Габриэля не получается возразить. Я вжимаюсь в него еще сильнее. Голос срывается на глухой всхлип. Я стягиваю с себя футболку. Следом проворно избавлюсь от ненужной рубашки. Габриэлю она сейчас явно ни к чему. Не торопясь, провожу указательным пальцем от кадыка до пуговицы на джинсах. У Габриэля закатываются глаза. Я останавливаюсь, всматриваюсь в поплывшее лицо напротив. Помесь розовых оттенков на щеках, лазурный блеск в радужке еле различим сквозь поволоку желания. Габриэль тоже меня хочет. — Пойдем в спальню? Если честно, у меня в кармане треников припрятан презерватив. Я бы управился и здесь, но передо мной же Принц. Точнее, подо мной. Принц с целомудренной и невинной задницей. Принц, который доверился мне, рассказал свои тайны. Мой Принц! Я обязан все сделать в лучшем виде! Как истинный рыцарь. Мистер Дженсен, гордитесь мной! Главное не где, а как! И пофиг, что я меняю локацию… Мной руководит «как», а не «где»! Не придирайтесь! И пора бы уже заткнуться, Уважаемые Голоса в моей голове! Услышав заветное «да», хватаю Габриэля за руку и веду в спальню. Вселенная, обрати внимание! После положительного ответа! Никакого принуждения. Полноценное обоюдное согласие. Попроси палачей забрать гильотины и свалить в туман! К шахтерам! Двуспальный матрас на полу освещает тусклый свет фонарей и луны из окна с незадернутыми шторами. Да, не по-королевски! Обстановка в комнате бедненькая и невзрачная, но и мы пришли не любоваться убранством. Не экскурсия по дворцу, так-то! Я укладываю Габриэля на матрас. Избавляю от лишней одежды. В сторону! К черту! Куда подальше! Мне нужен совершенно обнаженный Габриэль. Мне необходимо насладиться им в полной мере. Я и так достаточно долго ждал! Габриэль подставляется под мои прикосновения. Я глажу его голое тело — беззащитное и честное. В промежутках между потоками ласки раздеваю и себя. Нахрен мне не сдались эти долбаные треники и уже промокшие от возбуждения трусы. Я нависаю над Габриэлем, наши члены соприкасаются, он целует меня. Поцелуи со вкусом водки и пива рикошетят от нас друг в друга. Я проворно двигаю пальцами там, где надо — мастерски и уверено. Габриэль откидывает голову, постанывает — я готов зарыдать от восхищения. Самая прекрасная картина в моей жизни. Ничего красивее не видел. — Перевернись на живот, так будет удобнее. Габриэль послушно переворачивается. Я пристраиваюсь к нему ближе, поднимаю напряженные бедра — мой стояк обрушивается между ягодиц. Смущающий звук заставляет Габриэля дернуться, а я глажу его по спине и едва слышно бормочу «Тише-тише…». Мой член рвется в бой, у меня не осталось ни грамма терпения. Даже скулы свело от желания. — Я вхожу. Тук-тук, блядь! Проявляю максимальную выдержку, собираю остатки воли в кулак. Миллиметр за миллиметром. Сантиметр за сантиметром. Предельно медленно я вхожу в Габриэля. Я никогда еще ни с кем так не сюсюкался. Ну, Принц есть Принц. Наконец лобок сталкивается с препятствием — я целиком внутри. Рвано выдохнув, спрашиваю: — Все хорошо? Я могу начать двигаться? Габриэль отрывается от созерцания подушки, оборачивается на меня. Говорит: — Не останавливайся. Пиздец! Мне дали зеленый свет! Теперь не жалуйся, мой Принц! Я благополучно слетаю с катушек. Дальше начинается карусель возвратно-поступательных движений. Какой индюк придумал так выражаться? Поганит описание любого секса — даже самого божественного! Тем более акта любви! Механический коитус, мать его! Голова кружится, за ней матрас, стены, потолок — вся реальность. Дыхание сбивается вместе с ритмом сердца. Я кусаю Габриэля за шею, словно мартовский кошак. Видимо, в попытке пометить. Оставить след. Запечатлеть свой прикус? Да хер меня разберет! А дальше все опять плывет — становится абсолютно ничтожным. Чувствую прохладные капли пота, ритмичные сокращения мышц. Наслаждаюсь глубокими стонами. Мои губы вдоль позвоночника. Я опять оставляю отметины на бледном теле подо мной. На прекрасном бледном теле. На нежной коже Его Высочества. Разлучаю Габриэля с подушкой. Обнимаю одной рукой плечи, притягиваю к себе — он прогибается под натиском. Другой накрываю титулованный член. Я неразборчиво бубню что-то в место укуса, ускоряя движения. Те самые, возвратно-поступательные. Черт бы их побрал! Рывок, еще рывок. Сперма Принца пачкает мою ладонь, растекается по фалангам — моя выстреливает в латекс. Протяжный стон. Габриэль обмякает в моих руках. Я также даю слабину и вдавливаю его в матрас своим весом. Пару минут мы так и лежим, стараясь восполнить запасы кислорода. Воздух пахнет алкоголем, горячей кожей и спермой. Я перекатываюсь на спину. Габриэль, покачиваясь, подползает ко мне. Он опьянен не водкой, а сексом. Горжусь собой! Пока он пристраивается на моей груди — я докладываю потолку, что мне было О Х У Е Н Н О. Затем интересуюсь самочувствием Габриэля: — Все нормально? — Более чем, — хрипло отвечает он, выводя на мне узоры носом. Я целую его в лоб и в очередной раз принимаюсь перебирать пшеничные волосы. Габриэль почти сразу засыпает. Я давно заметил — после оргазма Принца рубит. Наверное, с непривычки… Теперь-то он чувствует всю прелесть прелюбодеяния. Теша свое довольное эго, я ухмыляюсь мельтешащим размышлениям. Полежав еще немного, аккуратно перекладываю спящего Принца с груди на подушку. На цыпочках бреду на перекур. Неужели и на моей улице праздник, Вселенная? Счастливый, удовлетворенный и влюбленный — я возвращаюсь в спальню, насвистывая знакомый мотив. Мотив песни, которой недавно подпевал. Бэк-вокалист недоделанный! Да, Вселенная, я влюблен, мать его! По уши. Вляпался я знатно, конечно, но сейчас мне настолько хорошо… Ебись оно все конем! Я ложусь рядом с сопящим Габриэлем, укутываю в одеяло, прижимаюсь. — Спи, мой ангел… — мурлычу в ночную тишину и опускаю веки.07
17 марта 2023 г. в 16:26
После моего искрометного минета под омелой мы с Габриэлем буквально приклеились друг к другу. Срослись гениталиями, мать его! Превратились в красноклювых неразлучников. Как минимум.
Его номер в отеле, моя халупа. Рестораны, кофейни, океанариум… даже парк аттракционов стали свидетелями нашей тесной связи. Уже месяц мы повсюду помечаем территорию — сыпем своими яркими перьями направо и налево. А наедине стираем губы до крови и ладони до мозолей, мастурбируя друг другу в сумбурных порывах страсти. На наших рандеву я только и делаю, что умиляюсь, умиляюсь и умиляюсь детскому восторгу Габриэля. Когда он чувствует новые и чистые эмоции, словно младенец — в моей голове взрывается «Скиттлс». Разноцветные драже, точно террористы-смертники, уничтожают и без того поплывший мозг. Большой Бада-бум!
И вот я сижу в светлом кабинете с раскуроченными извилинами, смотрю на идеальную стену: ровная, молочного оттенка. А в сером веществе — Габриэль, Габриэль, Габриэль. Сначала его счастливая улыбка вырисовывается на жидких обоях. Следом появляются сапфировые глаза. Портрет Принца внезапно возникает передо мной прямиком из расхераченного разума. Я усиленно моргаю, стараясь прогнать мираж. Без толку.
Откидываюсь на спинку кресла, глубоко вдыхаю воздух с запахом канцелярии, парфюма Мистера Дженсена и апельсинового дерева. За последнюю нотку спасибо ароматическим палочкам на подоконнике. Говорю:
— Кажется, я того…
— Ты нормальный, Кристофер? — Мистер Дженсен хмурится, приподнимает брови. — Чего того? Свихнулся? Откидываешься? У тебя галлюцинации? Хламидии? Рак? Чего того?
— Если бы я был нормальным, навряд ли сидел бы тут!
— И то верно, — хмыкает Мистер Дженсен. — Так что с тобой?
— Все разом…
— Кристофер, давай как-то поточнее!
— Ну-у… похоже, я совсем того… — я проглатываю слова. — Можно сказать, и свихнулся… Наверное, я влю… — неловко морщусь и замолкаю.
Мистер Дженсен сверлит меня убийственным взглядом. Я отчетливо представляю: зрачки, точно две дрели, буравят мой череп. Ерзаю в кресле, нервно озираюсь по сторонам в поиске укрытия от глаз-маньяков. Они уже почти добрались до уязвимого мозга. Стремно, знаете ли! Мистер Дженсен страшен в гневе, а сейчас он как раз-таки начинает закипать. Чую я.
— Ты сам скажешь? Или мне за тебя сказать, дурень?!
— ВЛЮБИЛСЯ! Влюбился я! Довольны? — я отстукиваю пальцами чечетку на коленях. — Обзываться не обязательно, — бросаю вдогонку с долей обиды.
— Ути господи! — бессовестно глумится Мистер Дженсен. — Обидели бедненького влюбленного Кристофера! Злой доктор оскорбил невинного малыша! Ай-я-яй!
— Харе издеваться, Мистер Дженсен! — я недовольно зыркаю на своего полоумного психиатра.
— Ладно! Все! — он прекращает меня подкалывать, снова нацепляет профессиональную маску со снисходительной улыбкой. — Это прекрасно, Кристофер!
— Да что же тут прекрасного? Мне задница!
— Понимаю, в тебе сейчас бушует гормональная буря, но любовь всегда прекрасна, Кристофер! В твоем случае вообще подарок небес. Правда, есть риски, — Мистер Дженсен задумчиво закусывает губу, потом принимается энергично строчить у себя в блокноте врачебные каракули.
— Говорю же, пиздец мне! Вот они, Ваши риски, — я деловито скрещиваю руки на груди.
— Нет! Просто тебе необходимо осознать на старте: в любви важны чувства двоих. Нужно уметь общаться, подстраиваться под партнера. Приготовиться к тому, что любовь — это не всегда бабочки в животе. Случаются конфликты и всякое такое. Ты у нас натура, хоть и колючая, на самом деле очень ранимая… Вот в чем риски! Если поругаешься со своим принцем, не впадай в депрессию и не истери! И ни в коем случае! Повторяю! Ни в коем разе! Как бы хреново не было, не вымещай переживания на свое тело! Уяснил? — Мистер Дженсен тычет ручкой в моем направлении с видом строгого учителя.
— Так Вы всегда мне это твердите! В чем разница? — я растерянно пожимаю плечами.
— В буре! В буре гормонов! Знаешь, любовь — она и лекарь, и палач. Страшный наркотик! Давай не будем о плохом! Расскажи мне о своих чувствах! — Мистер Дженсен выпрямляется, опускает локти на стол, а лицо на ладони — заправская сплетница, готовая слушать последние новости. — Что тебя заставило прийти к такому выводу, Кристофер?
— К какому из? К тому, что мне пиздец? Или к тому, что я влюблен? — я озадаченно скольжу взглядом по столу.
— Не тупи! Влюбленность! Меня интересует твоя влюбленность!
— Ах, еще! — я поднимаю указательный палец. — Чуть не забыл… Габриэль же тоже с прибабахом!
На долю секунды глаза напротив округляются. Немой вопрос повисает между мной и Мистером Дженсеном. Мне ничего не остается — лишь чистосердечно отвечать.
— Ну, у него, короче, алекситимия и анальгезия. Как-то так, — я строю невнятную гримасу. Развожу руками — мол, чего в жизни только не случается. Немного помедлив, добавляю: — А со мной все чувствует. Так он сказал. Вот такая загадочная история. Такие дела! — я вновь с деловито скрещенными конечностями жду неизбежной реакции пытливого психиатра.
— Как интересно! Это просто великолепно! Какой необычный случай! — Мистер Дженсен делает очередные пометки в блокноте, удовлетворенно кивая головой. Кажется, еще чуть-чуть и он захлопает в ладоши… Не исключено.
— Мы Вам что, подопытные кролики? Мистер Дженсен, могли бы и постараться скрыть свой восторг! Непрофессионально! — пылко возмущаюсь и чешу висок — интенсивно, дергано, как блохастый кот.
— Кролики — не кролики, а случай необычный! Может, познакомишь меня со своим принцем?
— Вы сейчас серьезно? — я недоверчиво таращусь на Мистера Дженсена. Линзы очков бликуют, скрывают возбужденный взгляд. Ох уж эти фанатики своего дела!
— Я не против знакомства! — Мистер Дженсен машинально поправляет металлическую оправу. — В конце концов, я доктор! Профессиональный интерес, так сказать. Не знаешь, он посещает кого-нибудь?
— Вы меня пугаете! Как-то не спрашивал! Некультурно… Мне вообще-то секрет доверили…
— Ой, да брось! Не обращай на меня внимания! — отмахивается Мистер Дженсен. Ручка в очередной раз царапает бумагу. — Вернемся к любви! Как вы взаимодействуете?
— Очаровательно, — я невольно хмурюсь. — Он постоянно выводит меня в люди. У нас бесконечные свидания. Это слегка напрягает, но я не могу отказать. Он же словно ребенок! Ему раньше на все было плевать, а сейчас, когда он со мной, ловит каждую эмоцию. Я бешусь, а потом смотрю на его счастливое лицо и… сука! Плавлюсь! — обреченно вздыхаю. — Недавно он потащил меня в парк аттракционов! Ненавижу парки аттракционов! Но кто я такой, чтобы перечить Принцу… Там он заманил меня на все эти сраные карусельки! Я чуть не заблевал каждый угол чертова парка! Каждую скамейку. Я мечтал не чувствовать в тот момент! Но стоило мне увидеть сияющие глаза Габриэля, все как рукой снимало! Хреновы океаны! А еще он нацепил на меня ушки Микки Мауса! Просто кошмар! А я надел! И ходил как долбоеб весь день! Вы представляете меня с ушами Микки Мауса?!
Лицо Мистера Дженсена трещит по швам — становится похожим на надувной шарик, который вот-вот лопнет. Он не выдерживает и начинает ржать, будто горная лама. У моего психиатра истерика. Вселенная, кого звать на помощь? Вдруг сейчас он уподобится своим пациентам… Не знаю. По полу начнет кататься, задыхаться. Перемажет наполированный ламинат пенящейся слюной. Такие перспективы меня не радуют! Это Мистер Дженсен обычно со мной нянчится, а никак не я!
Вдоволь нахохотавшись, он берет себя в руки. С невозмутимым видом поправляет воротничок отглаженной рубашки, приосанивается.
— Извиняюсь, — он деликатно покашливает. — Диагноз: ты реально втюрился! — заключает Мистер Дженсен и присвистывает. Соловей хренов!
— И что мне делать? — я смотрю на него с надеждой, словно на икону в церкви.
— Что, что… наслаждаться!
— Мне стремно! Это страшная неведомая дичь! — я зарываю пальцы в шухер на голове.
— Все случается впервые… — философски подмечает Мистер Дженсен! Аристотель недоделанный! — Тем более для тебя такое в новинку! Очередной прогресс!
— Прогресс-хуес! Немедленно лечите меня!
— Пф-ф… наивный! От такого не лечат! Любовь — это не болезнь! — снисходительно ухмыляется Мистер Дженсен. — Что тебя так смущает, кроме страха?
— А какого хрена Вы диагнозы ставите? — свирепо фыркаю я. — Смешно Вам, а мне вот совсем невесело! Мы слишком стремительно сближаемся. Я ему рассказываю всякое… Потом мне не по себе от этого вскрытия души. Я что, консервная банка? — раздраженно поглаживаю подлокотники. Упругая кожа кресла ездит под моей мозолистой. — Зачем-то ляпнул, что мой дедушка был русским. Так-то к слову пришлось, конечно. Мы сидели в русском ресторане, заиграла песня «Nautilus Pompilius». Группа такая. Вдруг не знаете. Я непроизвольно начал подпевать… Очередное безумное свидание! А сегодня я буду учить Габриэля правильно пить водку! Чертов русский вечер! Что за эксперименты? Мистер Дженсен, это уже слишком… Принц и водка! Небо и земля! Но он так загорелся! — я качаю головой. — Что же этот аристократ со мной делает… И песня ему так понравилась… Я даже перерыл просторы интернета и заказал диск той долбаной группы. Нахера мне эта авантюра? Не знаю… Как чуял, не выкинул старый CD-проигрыватель. Задница!
— У тебя был русский дед? — удивляется Мистер Дженсен.
— Это все, что вы услышали? — возмущаюсь я.
— Угомонись! Я горжусь тобой, Кристофер! — Мистер Дженсен одобрительно кивает. — Прорыв! Ты сближаешься с кем-то, и это великолепно! Тебе нужна близость! — он опять чиркает в своем блокноте завитки букв. — Ты двигаешься в правильном направлении! Не смей сбегать!
— Да поздновато уже бежать… Я в капкане Принца. Если честно, мне и самому приятно с ним находиться. Просто непривычно. Пугающе, короче…
— Все новое пугает! Дай себе время. Уверяю, ты увидишь огромные перспективы и возможности и будешь безумно рад. Все люди имеют право на счастье. Прекращай зарываться! Да, тебе не повезло в детстве. Ты натерпелся. После закрылся от мира и по сей день торчал в своей мрачной скорлупе. Пора двигаться вперед! Пора уже жить по-настоящему! Выпусти себя из собственного ада, Кристофер! — Мистер Дженсен машет ручкой в такт словам, точно дирижер палочкой.
— М-м… Наверное, Вы правы… — задумчиво мычу я, следом несмело добавляю: — Еще кое-что. Меня беспокоит один нюанс.
— Какой?
— Как бы выразиться… ну… это… я все еще не… ну… не… Да, блядь! Я все еще не трахнул Габриэля! А хочется пиздец как! — я бью кулаками по креслу и выдыхаю.
— В чем проблема? Судя по твоим рассказам, вы довольно много времени проводите вместе, — Мистер Дженсен задумчиво водит мостиком очков по переносице.
— Мы как гребаные неразлучники! Но все что-то не то и не так. Нет! Все отлично вроде… Мы лобызаемся, как прыщавые подростки. Дрочим друг дружке и не только… А до кульминации с проникновением не доходит. Я торможу! Мне постоянно кажется все каким-то неидеальным для Его Высочества! Возможно, в отеле я теряюсь. Не привык к роскоши. У себя в квартире… Эта халупа недостойна Принца! Твою мать! Я запутался! Вот и сегодня. Разве, налакавшись водки, нормально его заваливать? Хрень какая-то! — я брезгливо морщусь, закидываю ногу на ногу. Грязный носок ботинка будто злорадствует надо мной.
— Кристофер, ты же не маленький, — Мистер Дженсен поглаживает подбородок с видом профессора эротических наук. Сексолог долбанутый! Что за урок полового воспитания? — Взрослый мальчик уже! Неважно, где, главное — как! Габриэль добровольно приходит к тебе домой, не плюется и все такое. Отвечает тебе взаимностью.
— Обычно радуется. Это странно, — я вставляю свои пять копеек.
— И в чем проблема? Если никто не против, все по обоюдному согласию, все довольны — дерзай! Что тебе эта водка? Сам сказал, Габриэль загорелся. Ты, вон, даже диск купил. Специально для него.
— Ну почему же сразу специально для него... — я задумчиво бурчу себе под нос.
— Пф-ф, — ухмыляется Мистер Дженсен, — ладно, ладно! Просто купил! Не суть! Главное, ты обратил внимание на эту деталь. Проявил находчивость. Дерзай, Кристофер! Почувствуй настроение. В конце концов, сам создай атмосферу! Только будь с принцем понежней! Ты для него сейчас проводник в новый мир. Думаю, ему страшнее, чем тебе. Поразмысли над этим!
Я опускаю глаза в пол. Мистер Дженсен попал в цель. В какую-то волшебную точку. Поток мыслей запестрил хороводом. Фейерверки из «Скиттлса» бахают и бахают, заставляя сознание переворачиваться вверх дном. Серьезно. Зачем я делаю из мухи слона? Эгоист хренов! Габриэлю вдвойне тяжелее. А я со своими колючками дурацкими и постельными переживаниями… Долбоеб!
Все, Кристофер! Захочет Принц борщ — приготовишь ему борщ! Да хоть на балалайке сыграешь… Пора заканчивать распускать нюни! Смотри, Вселенная, я на верном пути! Спасибо, Мистер Дженсен! Низкий поклон от осмелевшего шизика, готового на подвиги ради любви. Сейчас пойду выгуляю своего дрессированного медведя, по дороге куплю матрешек и самовар. Дома каравай испеку. Потом хоровод с Принцем водить будем. Пиздец! Приплыли! По верному пути я двигался недолго. Просветление скоропостижно покинуло меня. Обидно.
— Ну что ж, на сегодня все! — голос Мистера Дженсена возвращает меня в реальность, оборвав безумные фантазии — щелчок по носу.
— М-м… — я поднимаю расфокусированный взгляд на источник звука. Мистер Дженсен смотрит на меня, как на идиота. В принципе — мнение верное.
— Му да му! Ты что, корова? Давай, Кристофер, соберись! Я в тебя верю! — он энергично подгоняет меня к выходу, будто курицу на насест. Кыш-кыш. Кисти веером размахивают в воздухе туда-сюда. — Давай, птенчик мой, вперед! Запомни, я горжусь тобой! Не оплошай там! — Мистер Дженсен выталкивает мое еле шевелящиеся тело из своего кабинета. — Удачи! И не переборщи с водкой! — последние напутствие доносятся до ушей под хлопок двери и сдавленный смешок.
— Ага, и Вам не хворать, — невнятно бормочу в пустоту коридора.