***
Усталость копилась. Недостаток сна, который не очень-то и был необходим Богу, всё-таки сказывался на его самочувствии, концентрации и поведении. Не хватало сил, даже чтобы поддерживать свой образ. Однажды утром, перед тем, как покинуть дворец, он недолго смотрел на выбор украшений для волос. Все они казались преувеличенными в узорах и завитках, муторными в ношении. В общем, совсем непривлекательными. А вот простая лента для волос оказалась вполне сносным выбором. Му Цин даже снова вспомнил, почему у многих именно эта вещь — предпочитаемый элемент для повседневной прически. Ничего сложного: убрать длинные пряди с лица к макушке, сформировать расслабленный хвост и завязать его лентой. В отражении на него смотрел другой человек. Вместо идеального образа и высокого конского хвоста, у него были слегка небрежно убраны волосы, а выбившиеся длинные черные пряди обрамляли лицо, делая кожу еще более белой. Хотя, сейчас цвет лица правильнее называть бледным. Кожа казалась тонкой, просвечивающей — все кровеносные сосуды были видны, вместе с темными синяками под глазами. Яркими пятнами были зрачки, ресницы и брови. Слишком контрастные, они делали внешность чудной и непривлекательной. Будь это раньше, Му Цин бы фыркнул, переплел прическу и пообещал себе поспать пару ночей и провести время в целебном источнике, чтобы внешний вид соответствовал статусу. Но сейчас он только отвел взгляд от зеркала, поправил наручи и покинул комнату. Проходит очередное собрание, и его должны были удушить те взгляды, которыми он был удостоен. Особенно со стороны Фэн Синя и Ши Цинсюаня. Если первый выглядел встревоженным, мялся на месте, но, когда встречался с пустым взглядом Му Цина, отводил глаза, то Повелитель Ветров, обладающий природной дружелюбностью и волнительностью, не постеснялся подойти к нему в конце всех обсуждений, когда божества покидали зал. — Генерал Сюаньчжень! Не хотите- — Нет, — спокойно перебил звонкий голос Му Цин. Брови Ши Цинсюаня поднялись вверх, а после он чуть сощурил глаза, коротко просмеялся и попытался договорить то, что начал: — Ну Вы же даже не дослушали! Я хотел спросить, не хотите ли Вы пойти к Наньгун Цзе вместе? Я слышал, она звала и Вас. — Всё, что я имел, я проговорил во время отчёта. Линвэнь и вправду приглашала юго-западного Бога в свой дворец, чтобы обсудить некоторые задолжности, но уж так вышло, что большую часть времени этот самый Бог провёл в своих мыслях. Даже тот небольшой отчёт, который он зачитывал, был слегка сумбурным. Обычно Генерал Сюаньчжэнь отличался порядочностью: выполнял все вовремя, говорил четко, поставлено и без лишних слов. Что ж, сегодня «день-исключение». — На Юго-Западе проблемы? — понимающе спросил Цинсюань, раскрывая свой веер и бесстыдно гуляя глазами по внешнему виду воинственного бога, то и дело возвращаясь взглядом к ленте в волосах. — Хорошего дня, Ваше превосходительство. Когда Му Цин развернулся и прошёл мимо Фэн Синя, только кивнув ему в знак приветствия, за его спиной послышался щелчок. Это Бог, с которым он только что попрощался, закрыл веер и провёл его взглядом.***
Ночь, в последнее время — худшее время суток.
Му Цин чувствовал, что ему здесь ничего по-настоящему не принадлежало. Принадлежало не ему, а «Генералу Сюаньчжэню», «гордецу, высокомерному ублюдку» и далее по списку «достоинств». Ни стены, ни вазы с картинами, ни вера людей не были по-настоящему заслуженны им. Да, он вырывал зубами всякую возможность продвинуться и был готов ступать по головам, чтобы добиться того уровня, на котором сейчас находится, вот только было ему здесь вообще место? Что будет, если однажды он снимет с себя образ идеального генерала? Останется ли это всё у него? Или ничтожный слуга, предатель и неудачный друг, как он, не достоин и капли того, что имеет? Сам он был в этом уверен. Чувствовал, словно держит при себе украденное, чужое, стоило ощутить лишь грамм тепла со стороны Се Ляня и стать свидетелем улыбки Фэн Синя с этими мелкими морщинками у глаз. Они действительно приняли всё, поверили ему и простили или во главе всего стоит некая жалость? Второй вариант звучит реалистичнее. Му Цин ведь неосознанно надавил на их добрые сердца, там, на горе Тунлу, когда в страхе и стрессе поставил их перед выбором: решать быстро, помогать или нет. А потом как жалкий трус сам испугался своего решения, унижая собственное, какое есть, достоинство. Они просто такие, какие есть. Его Высочество — божество широкой души, не способный закрыть глаза на любую чужую беду. А Фэн Синь… преданный до невозможного своим принципам и Се Ляню. Наверное, он не смог бы смотреть в глаза принцу, упусти возможность вытянуть из волн лавы его бывшего слугу. Перо громко ударяется о поверхность стола и отскакивает, с удивительной стойкостью не ломаясь. Рассуждения, появившиеся из ниоткуда, стали слишком навязчивыми. Му Цин оторвал глаза от чистого листа и перевёл взгляд к окну. Рассвет. Очередной рассвет и ушедшая ночь безделья. Он снова не написал ни одного иероглифа, документы только копились перед ним с каждым днём и дергали за струны совести. Линвэнь занималась тем же, только по совести ударяла с размаху, уставшим и нервным тоном напоминая в полдень о его задержках. Осознание того, что он просто не может заставить себя работать, ничем не помогает. Он возвращается в свою спальню, словно в крепкую золотую клетку. Стены давили, будто он незваный гость. В собственных покоях, сидя на собственной постели и с его вещами, которые стоят так, как сам их расставил, Му Цин ощущал себя лишним. Время отойти ко сну. По телу стекает легкий шелк ночной рубашки, а расплетенные волосы спадают на спину и плечи. Вот только этот сценарий повторяется больше недели: сонливость давит на голову, желая прижать к подушке и погрузить в грёзы, но он сопротивляется. Где-то в сознании паразитом сидит мысль о том, что он недостаточно сделал, чтобы устать. Совесть накидывает вуаль, сплетенную из вины, буквально за всё, что сделано или нет. Через несколько часов в постели, то сжимая одеяло, то отшвыривая его подальше, то крепко зажмуривая глаза, то боясь их сомкнуть, Му Цин всё-таки встал. Именно в таком виде, в своей нижней одежде, он выходит из спальни, не закрывая дверь, и снова возвращается в кабинет. На столе бардак, столь не свойственный его аккуратности. Стоит для начала рассортировать документы по важности и срокам. Главное начать — дальше все пойдет само. Вот в его руках одна связка свитков, с которой он стоит уже с одну палочку благовоний*, и это оказывается непосильной задачей. Названия, которые он читает, не хотят преобразовываться в информацию о том, куда их девать. Перекладывая с места на место, меняя стопки и связки друг с другом, он проводит с полдня, пока Первая Богиня Литературы, будто по расписанию, соединяется с ним через канал духовной связи и напоминает о его безответственности. Сюаньчжэнь даже не старается придумать оправдания, только хмыкает, говорит, что постарается сдать всё поскорее и чинно ждёт, когда его оставят в покое. Более удачно у него складывается с выполнением молитв, о которых его оповещают младшие служащие. Не так давно он стал давать им больше работы, с которой они чудесно справлялись, передавая Генералу только важное. «Только важное» — чаще всего нечто связанное с длительными и запутанными расследованиями или сражениями. Со вторым было проще. В бою ему не требовалось задумываться о том, как лучше поступить. Свежая кровь, своя и чужая, была нужнее воздуха. Даже появлялся простор в спутанных мыслях, и в Небесную столицу он возвращался, пусть и слишком уставший, но менее апатичный. Конечно, всё возвращалось к началу круга, стоило ему ступить на порог кабинета или, чего хуже, спальни. Те же потраченные в никуда часы и тот же голос Наньгун Цзе в полдень. Решения не находилось, но небольшая помощь явилась в очевидном. Пропадая однажды за рабочим столом, он порезался о тонкий пласт заточенного железа, которым разрезал бумагу на небольшие фрагменты, чтобы оставлять заметки. Чувство жжения и капелька крови, упавшая на раскрытый свиток, вытолкнули всё лишнее из головы, помогая сконцентрироваться на мимолетной боли. Ничего не отвлекало от выполнения задач в течение чашки чая*, пока духовные силы не затянули такое незначительное повреждение.***
Последняя точка в конце последнего свитка. Бог выдыхает, отставляет немного испорченное перо к чернилам и опирается лбом на руки. Интересно, Линвэнь удивится, что её наконец перестали игнорировать или, в отместку за долгое ожидание, вывалит ещё больше документации? Последнее заставило вздрогнуть. Если и есть то, чего боятся все без исключения — так это месть Линвэнь. Взгляд упал на верхушки сада, которые было видно из окна. Ну, сегодня он сделал достаточно, чтобы прогуляться. Вишня — любимая ягода Му Цина ещё с детства, поэтому нет ничего неожиданного в том, что большинство фруктовых деревьев в его саду — вишнёвые. Красивое цветение, красивые и вкусные плоды. Он неспешно шагает по траве, иногда вытягивая руку вверх, если внимание привлекала особенно спелая и темно-красная ягода. Сладко-кислый сок немного бодрил и оставался чуть-чуть на губах. Гулял он не долго. Вскоре усталость вновь добралась до него и он сел на землю, облокотившись на тонкий ствол. Он распустил волосы, бессознательно скручивая свою ленту или связывая ее концы в узел. Ночное небо чистое, устланное яркими белыми точками, безоблачное. Хотя, на Небесах это обычное явление. Вместе с усталостью пришло странное умиротворение. Тишина вокруг, ни единого человеческого голоса или огонька из окон его дворца. Все спят, всё-таки, глубокая ночь. Просидел в этом месте Му Цин до утра. Смотрел, как поднимается солнце, как небо светлеет и растягивает по всему полотну розовые оттенки. В какой-то момент, наверняка уже кто-то проснулся, ему показалось, что за ним наблюдают. Если это его младший чиновник, и ему действительно нужно будет внимание своего Генерала, то к нему обратятся.***
В последующем, Му Цин выходил в свой сад чаще, правда, только ближе к рассвету. Иногда для редкого отдыха, но по большей мере, потому что казалось, что в его кабинете или спальне заканчивается воздух, а тревога играет с его сознанием в догонялки. Как и предполагалось, Наньгун Цзе его поведение без внимания не оставила и при следующей встрече вручила несколько поручений и указала на ошибки в предыдущих отчетах, которые необходимо исправить. Не то чтобы это были большие погрешности, из-за которых обязательно нужно переписывать всё с чистого листа, но спорить с Линвэнь было опасно, особенно когда ты и так у неё отмечен угрожающей галочкой в списке.***
Всего лишь ради интереса Фэн Синь заглянул в тот сад еще раз и на следующее утро. Точнее быть, до рассвета оставалось его немного времени. Му Цин снова был возле того дерева, и снова незваный гость остался незамеченным. Но в этот раз тот не издевался над несчастной расшитой лентой для волос, а накрутил ее на руку и крепко сжимал концы. Он не двигался, оперевшись на тонкий ствол дерева. Под тускнеющей луной фигура Му Цина казалась такой же худой, как и вишня, возле которой он находился. Кожа его казалась ужасно белой, между бровей пролегла складка, и, хоть веки были закрыты, Фэн Синь знал — обсидиановые глаза точно вписываются в одинокий, но красивый образ. Иногда пальцы крепче натягивали цветную ткань и отпускали, чтобы снова сжать между собой. Наверное, снилось что-то напряженное. Может, это и было причиной темных кругов под глазами и небрежного вида. Может, поэтому у него не хватало сил демонстрировать свой характер и участвовать в жизни хоть как-то, нежели пассивно и безразлично. Оказывается, без участия Му Цина в обыденности Небес, многого не менялось. Но про жизнь Фэн Синя такого сказать было нельзя — образовалось слишком много пустого места. Даже не скука была причиной беспокойства о напарнике. Он тосковал по язвительным речам, самодовольной ухмылке, в которой так и чувствовалась победа, которая вызывала злость и спрятанное где-то в недрах души удовлетворение. Тосковал по тому, как красиво обрамляет тёплый свет костра его лицо и волосы, как танцует тяжелая даже на вид Чжаньмадао в его руках, и с каким интересом и соперничеством он следил за взмывающими вверх фонарями. Шаги были бесшумными настолько, насколько можно, хотя в этом не было особой нужды. Фэн Синь приблизился к спящему и сел рядом, устремляя взгляд вверх и лениво перебираясь им со звезды на звезду. Му Цин рядом тяжело и резко вздохнул, казалось, проснулся, но, повернув голову к нему, можно было обнаружить, что это не так. Только брови нахмурились сильнее. Если бы он поступил так раньше, то мог лишиться не только руки, но и головы одним ударом. Сейчас же лучник знал — даже вытвори он что-нибудь похлеще, то наградят его либо слишком наигранным недовольством, либо вовсе ничем. Поэтому он вытянул ладонь и аккуратно наклонил Сюаньчженя к себе так, чтобы голова опустилась ему на плечо. Черные распущенные волосы сдвинулись с прежнего положения, несколькими прядями падая на бледное лицо. Му Цин, к слову, найдя под головой тёплую опору, кажется, немного успокоился. Через пару минут лента упала на траву, почти размотавшись с его руки. Фэн Синь сидел неподвижно, но расслаблено. Слушал дыхание друга и сам прикрыл глаза. Иногда Бог рядом с ним вздрагивал, и тогда сердце замирало, но подсказывало — находиться рядом достаточно. Более, чем достаточно. И это было правдой. Можно было даже притвориться, что не проходило более 800 лет, и они всё те же юноши, нашедшие место для отдыха и смирившиеся друг с другом всего на несколько прекрасных часов.***
Не найдя себе места в покоях снова, Му Цин вышел в сад. Медитация не помогала, точнее, он вовсе не мог сконцентрироваться даже на дыхании. Ещё вчера всё было в порядке. Ещё вчера он даже немного гордился тем, что смог выполнить запланированное. Но мысли расползались, не желая покидать его голову, а только бродили паразитами, эхом подсказывая всё то, что он слышал века назад, и что имел ввиду по отношению сам к себе. Смирившись с очередной неудачей, он потянулся к волосам и распустил хвост, после разглаживая ленту у себя на коленях. Его не интересовали узоры, вышитые на ней с особой кропотливостью, не интересовало, как блестели нити под лунным светом, но вот на ощупь ткань была приятной. Мягкой и нежной, напоминающей призрак чьих-то прикосновений. Очень аккуратных, только таких, которые могут быть у матери, у любящей всем сердцем женщины, что не полагалась более на зрение. Он закрыл глаза, глубоко вдохнув и медленно выпустив воздух из лёгких. Рассеянный туман пробрался в сознание, укрывая собой каждый отголосок разбуженных воспоминаний и утаскивая уставшего Бога в сон. Безусловно, все эти картинки, созданные сновидениями, начинались одинаково — бурлящей лавой, жуткой болью и чьими-то криками. Но, наконец растворившись в огненных волнах, не пришло никакого прежнего, пугающего и такого желанного умиротворения. В этой абсолютной пустоте намного сильнее различалось самое сокровенное. Из памяти поднимались фрагменты, которые он никогда не забывал, но игнорировал. Не достойный даже того, чтобы без лишних подозрений нарвать вишен или поднять что-то блестящее с пола, он никогда и не видел чужой привязанности к нему. Даже в своей шкуре, он — посторонний. Тогда из блеклых красок образовывалась расплывчатая фигура ещё того, юного и уверенного в себе Его Высочества наследного принца Сяньлэ, который улыбался ему по-настоящему, не фанерной и правильной улыбкой. И это возвращало крупицу тепла. Вот только, наверняка принц улыбался бы любому, кто был на месте Му Цина. Как он мог не привыкнуть к нему, тому, кто был рядом всегда и помогал во всех бытовых вещах? Тогда, в этом неясном пространстве, контрастно ощущался ледяной ветер. Такой, который пронизывает даже кости. Но он не долго варился в этом сне. В какой-то момент его окутало что-то мягкое, уютное. Бьющееся, словно живое, сердце, излучающее тепло. Кажется, даже слышалось чье-то размеренное дыхание, действующее на него лучше, чем любая колыбельная. Когда лучи восходящего солнца начали дразниться, он проснулся. Его волосы были убраны в небрежную косу, почти распадающуюся, и завязаны той же лентой. *1 палочка благовоний – 30-40 минут *чашка чая – 10-15 минут