Во имя кузницы: судьбы порядка

      Войска дрожали. Облачённые в латный панцирь с сосками поверх тоги цвета вымени напуганного вусмерть ватира, они попирали босыми пятами скалистые многогранники прибрежной линии боестолкновения. Дрожали воздетые алебарды, дрожали примотанные к голым коленкам щиты — военачальник приказал использовать любое преимущество перед противником, а какой супротивник ожидает решительного и внезапного тактического отступления пехоты вниз по скалам при помощи щитов-салазок с последующим поплавковым перестроением на глади морской и седланием дельфинов и прочих морских тварей? Знали бы об этом супротивники — тоже дрожали бы, и никакая сверхтяжёлая пехота их не спасла бы. Но пока что дрожали лишь по-боевому настроенные срамные уды эндеральцев. Военачальник, явно облабызнный самим Творцом, здраво рассудил важность столько устрашающего элемента.       Поворотившись, перед Тараэлем открылась картина гордо мчащихся на врага краболучников Киле. Лучшие всадники архипелага с детства приручали крабов ликами похожих на завсегдатаев «Сутулой псины» с очами, выкавшимися до ветру.       Глаза их напоминали очищенный кабачок, а сами они, стыдно признаться, — раков, которых Тараэль с отцом ловили неконвенциональным способом во времена онны.       Взгрустнув, подумав о былом, драчливый ветер гнал жухлую пену на берег, отражавшись в воде закатом подобным глазу умирающего попугая.       — О чём закручинился, добрый молодец? — любопытно потряс бородой баяррин рядом.       — Вспомнил своего отца, — сорвался вздохом с губ ответ Тараэля.       — Но ты же сирота! — ещё более удивлённо тряхнул бородой княжий человек.       — И правда! — приободрился Тараэль, пристукнув ногой, заправленной в голенастый сапог с оторочкой из меха волоса, по крысиному боку.       Военачальник поставил его командовать над лёгкой кавалерией. Пещеры Подгорода плохо подходили для выводки лошадей и кавалерийских упражнений, поэтому Ралата взяла хитростью. На грибах крысы росли как на дрожжах, благословлённая обер-иеромонахом жёлтая жидкость придавала им разумность, сравнимую с носителями сигила презренного Ордена.       Но тут в объединённую армию эндеральцев и килейцев врубился предводитель вражеской армии. Он орудовал исполинской косой, точно запутавшийся хлебороб. Тараэль узрел в нём свой шанс. Пришпорив пещерного выползня, крыса с воинственным писком устремилась вперёд.       Дальше были лишь оголтелость, огонь, агония, агностицизм и агорафобия.       Тараэль Нарис, полумужчина-аэтерна, очнулся в холодному поту. Его призванный на защиту страны и людей сапог дёрнулся, мазнув каблуком по белоснежной простыни. Выдернув чёрный волос из подушки и соскользнув на шёлковой тоге с кровати, он обозрелся вокруг. Тишина и темнота. Только сияют где-то на улице златокованые нагрудники гвардейцев с чеканным листом, используемые во имя экономии вместо светильников.       — Тебя мучают кошмары, — молвила тень у дверного косяка.       Мелькнула мысль, что надо было забить его, как и окна, ради безопасности и чтобы свет не слезил глаза. Мелькнула и пропала. Потому что он узнал этот голос.       — Я предлагал тебе свою помощь, — молвила она снова. — Я предлагал озарить больную твою душу светом, но что ты? Ты — что?       А я, взвизгнуть хотелось, как нашедшая камень коса, спал, и сейчас ночь. Ночью никакого света не положено. И вообще, я жизнь прожил в мире, где свет по расписанию и далеко не везде.       Вопрос Арантеаля так возмутил мужчину полуаэтерна, что он, готовясь ответить, приложился затылком о кровать. И тут — оно! Прозрение! Понимание! Свет, ну конечно же! Верно говорят, что некоторые задним умом сильны. Но возмущение от неприглашённого явления бывшего верхового магистра уязвило его в слишком нежное местечко.       — Сначала такие, как ты, превратили мой дом в ад, в помойку, сливали нам на головы помои, а теперь ты врываешься ко мне…       — О нет, я ещё не врывался…       — Не перебивай! И ты при этом считаешь, что имеешь право читать мне мораль?! Из-за таких как ты появилась Ралата, такие, как ты, закрывали глаза на жуткие эксперименты, подобные тебе высасывали из Подгорода все соки…       — Ой не начинай.       — Ты смеешь мне приказывать?!       Теалор вздохом подавил волну жалости. Полумолодой перечеловек разлёгся перед ним, потирая затылок с запружинившимся после изъятия из подушки чёрным волосом. Такой обозлённый на весь белый свет, такой беззащитный в этой своей плещущей злобе. Не зря в бытность его ралимом культ дал ему имя брата Злости. Хотя некая знакомая неримлинянка аж слюной брызгала, доказывая, будто замысловатое шипящее словечко переводилось с киранийского как «гнев». Откуда ей знать? Не она тут полиглот, совсем не она.       Далёкий отсвет гвардейских нагрудников играл на лысой голове Тараэля, гротескно очерчивая единственный волос. Наверняка натёрся лысиной, чтоб выделяться из толпы. Но ещё немного, и окружающих будет слепить свет его праведности.       Теалор впился взглядом в губы, изрыгавшие проклятия. Им бы возносить хвалу Единому, петь псалмы, лить в мир золото силою тропаря — вот только для этого надо вложить в его уста силу света. Бывшего магистра причастила так сосем недавно сестра Кандела. Излила в него весь свой свет, так сказать. К Единому он душой не прикипел, зато от сестрицы пришлось отдирать его двум ординарцам.       Нести свет. В этом ли призвание, в этом ли вечная мука неисполненного долга? В этом, именно в этом.       До сих пор ему и факела не доверяли, опасаясь непонятно чего. Теперь же…       В три пружинистых шага Теалор сблизился с полуаэтерна, вывалил из-под туники своего светоносца и помахал им перед носом у юного мужчины. Тот раскрыл рот на полуслове, следя заворожённо.       — Достаточно, Тараэль, — строго собрал гармошкой бровь Теалор. — Мне известно многое. Я вижу, как ты тянешься к добру, я вижу тоску и метания в твоих глазах, когда ты прослеживаешь взглядом ангельские крыла ораря, когда стихарь…       — И верно, — пробормотал потрясённо Тараэль, — и то верно, ты прав. Мне так не хватало успокоения. Раньше свет только причинял боль. Теперь же я вижу в его тугих струях спасение… Могу я?..       Светоносец был похож на Светоч, что тщился принести цивилизации покой, на свечу храмовую и ту, что вставляют с исподней стороны человека, благодаря чему та незримым своим сиянием прогоняет хвори многие. По утрам он, не утратив юношеского задора, приветствовал солнце. Кому, как не ему, знать самые верные пути причащения?       Теалор, исполненный гордости, кивнул головой, заключённой в геометрически правоверный квадрат седого власа. И тогда…       И тогда Тараэль приблизил лицо поближе. Сейчас он разглядит свет, сейчас он огласится… Но в темноте видны были только седые волоски. Возможно, следует потереть их, как трут?       Он обхватил ладонью бывшеверховномагистерский член и, как ласкал бы себя, приласкал и его. Плоть уверенно набрякла силой. А Теалор-то тот ещё паренёк! Крупная и широкая головка так и смотрела Тараэлю то в правый глаз, то в левый, так и обещала шепнуть нечто важное. И он подчинился этому неожиданному порыву. Со стоном разлепив губы он обхватил ими головку, стрельнул языком по солоноватой выемке. Бархатистая.       Святость момента нарушил Теалор. Он ворвался в его рот подобно орде арпов и, чтобы оглашаемый не выкрутился, прижал лицо Тараэля к своему пока ещё едва тёплому костру.       А мы ведь похожи, скользнула ужом между ушей мысль, мы ведь так похожи. Я — Тараэль, он — Теалор. Как так получилось, что мы так долго не замечали друг друга? Почему я не замечал его светоносное начало? Надо будет обсосать этот вопросик.       В пол упёрлась третья нога, придав Тараэлю некоторой устойчивости, и он стал с большей амплитудой насаживаться ртом на член. В комнате как будто стало светлее. Это оно? Это правда оно?!       Желая убедиться, Тараэль с чпоканьем отлепился. Свет исходил не от него и даже не от Теалора, он лился из окна. Там в немом изумлении, столкнувшись шлемами, торчали двое аэтернских гвардейцев.       Тараэль и Теалор смотрели, и нечто такое прочитали гвардейцы во взгляде похожих непохожих седовласого паренька и полумужчины, что предпочли со свистом исчезнуть в ночи. Возможно, виной тому была третья нога. Возможно, заострившиеся на лорика мускулата Теалора стальные сосцы. Времени на раздумья нет — надо сосать!       И вот рот черноволосого аэтерна наполнил свет. Он туго набился за щёки, выламывал зубы, грозился вылиться из ушей и ноздрей, обещал — и каким желанным было то обещание! — переиначить всю его сущность. Сглатывая раз за разом, давясь и кашляя, свет заполнял все самые тёмные закоулки души.       Объяв пламенем, Теалор засветился. Золото стали, золото волос, развевающаяся на ветру кучеряшка паха, златой стержень, сообщающей истину точно по адресу — в мозг Тараэля, и… золотые глаза. Вот он — истинный император. И плевать, что то было всего лишь гадкой ролью, навязанной демоническими отродьями. Он защищал свой народ. Оберегал Светоч. Он и сейчас готов защищать. Он…       Неистовый свет пробил ткань мироздания. Тараэль протестующее замычал, но ничего поделать не мог. На противоположной стене обрисовалась сияющая фигура, восседающая на троне. По бокам застыли силуэты поменьше, чей образ есть суть подобен голове петуха с крыльями и красным пучком.       — Что, гражданин, не спится? — с удивлением услышал Тараэль слитные голоса с той стороны.       — Не искушай, орёл, без нужды, — игриво поцеловал воздух Теалор.       С той стороны ответить не успели. Всё закончилось. Исчезли силуэты, погас свет, перестала капать благая жижа с подбородка. Поперёк оконного проёма пролегла рассветная полоса.       — Я надеюсь, что урок пойдёт тебе на пользу, Тараэль, — одёрнув тогу и чуть не запихнув под неё голову полуаэтерна, молвил Теалор. — И ты осветишь путь брату Зорсти… Злости в своей душе, выведя его на волю. Кстати, ты видел виды Златолесья? Тут безумно красиво.       — Совершенно согласен, — закивал Тараэль, озадаченно вляпавшись коленом в тёплое липкое пятно. — Я тут подумал… Полюбуюсь ещё немного. Ну так, для закрепления. И отправлюсь в Арк.       — Ты готов изливать свой свет на других?       — О да. И я уже знаю, кто достоин этого более всех прочих.