Interperspective

После поспешного возвращения Артура его тут же арестовывают. — Что?! — Хунит сердито задыхается. Ланселот недоверчиво фыркает. Брови Персиваля говорят за него. — Тебя арестовали?! — Персиваль пищит. — Почему ты так удивлен? — спрашивает Мерлин. — Это первый раз, когда он действительно бросил меня в камеру, — говорит ему Артур. Мерлин удивленно поворачивается к нему лицом: — Нет! Действительно? — Ага. — Но он делает это каждый раз, когда ты ему не подчиняешься. Артур фыркает сквозь улыбку: — Как думаешь, как часто это случалось до твоего появления? — Значит, теперь это моя вина? — Это всегда твоя вина. — Ты ослушался меня, — объявляет Утер сыну в подземельях, почему-то это звучит как худшее преступление, которое может совершить человек. — Конечно, на карту была поставлена жизнь человека. Не дай Мерлину умереть из-за того, что я сделал, — без колебаний парирует Артур. — Почему тебя это так волнует? Мальчик всего лишь слуга. — Он знал, какой опасности подвергал себя. Он знал, что произойдет, если выпьет из этого кубка, но он все равно сделал это! Он. Спас. Мою. Жизнь. И еще, — продолжает он. — На горе была женщина. Она знала, что я пришел за цветком. Не думаю, что это Баярд пытался меня отравить. — Конечно, он. Артур дымится в гробовой тишине, но вместо ответа он тянется к мешочку на бедре, вытаскивая драгоценный цветок, нелепую, жалкую штучку, ради которой он рисковал жизнью. Он передает его отцу. — Гаюс знает, что с этим делать. Посади меня на неделю, даже на месяц, мне все равно. Просто убедись, что это дойдет до него, — Артур не отпускает взгляда отца. — Я умоляю тебя. Мерлин потерял дар речи. Артур умоляет. Умоляет Утера. Утер давит цветок в кулаке. — НЕТ! — НЕТ! — Ланселот, Леон, Гвен, Гавейн и Гаюс кричат одновременно. Голос Морганы теряется под их, и никто не замечает, что она тоже кричит. Перси издает разочарованный рычащий звук и резко дергается всем телом вперед, чтобы избавиться от желания ударить что-нибудь. — Как он мог…? — в ужасе шепчет Хунит, не в силах постичь жестокость в такой отвратительной форме. — Ты должен усвоить, что есть правильный и неправильный способ делать что-то, — говорит Утер низким голосом. Артур не слышит ни слова, дикие глаза застряли в надежде, что его отец только что раздавлен кулаком. — Я увижу, как тебя выпустят через неделю. Утер поворачивается и выходит из камеры. Он еще раз оглядывается на своего сына: — Тогда ты сможешь найти себе другого слугу. Артур дымится, его грудь вздымается и опускается в едва сдерживаемой ярости, ноздри раздуваются, а глаза пылают. Уходя Утер позволяет скомканному цветку упасть на пол подземелья за пределами камеры Артура. Дверь захлопывается за ним. Тут же Артур падает на землю, просовывая руку сквозь решетку и отчаянно хватаясь за нее. Камера, при всей своей знакомости, кажется темнее, чем пещера. Мерлин продолжает страдать. Спокойствие, дарованное ему выживанием Артура, угасло, сменившись старой доброй болью. Он ворочается, потея ведрами. — У него мало времени, — серьезно говорит Гаюс, когда Гвен снова входит в комнату. — Артур получил цветок? — Не знаю, — беспомощно говорит она. — Утер никому не позволит увидеть его. Ее слова перемежаются со слабым стоном Мерлина. — Мы ничем не можем ему помочь?! — Только лист цветка Мортеуса может спасти его. Лицо Гвен ослабевает, но не от поражения. В решимости. — Мы должны выяснить, есть ли он у него, — коротко заявляет она. — Я могла бы проникнуть в подземелье? — Что?! Нет! — кричит Мерлин. Гаюс смотрит на нее, переводя встревоженный взгляд с Мерлина на Гвен. — Это было бы очень опасно. — Я должна! Мерлин умрет, если я этого не сделаю. Какой бы аргумент Гаюс ни привел, он прерывается очень хриплыми, скулящими вздохами мальчика в постели, наполненными ощутимой болью. — О боже, на это тяжело смотреть, — выдыхает Хунит. Мерлин обнимает ее, чтобы напомнить, что он здесь. — …Будь осторожна, — уступает Гаюс. — Гаюс! — Да, Мерлин? — Ты не мог позволить Гвен умереть из-за этого! — За тебя, имеешь в виду? — Да! — О, это было не так уж и плохо, — прерывает Гвен. — Это было довольно захватывающе, на самом деле. И удивительно легко. Гвен впускают без вопросов под предлогом того, что она приносит еду для «заключенного». Артур смотрит на нее, когда дверь камеры открывается. — Поставь его вон там, — говорит он сквозь зубы, отводя глаза в сторону. Гвен смотрит на него с тревогой. Неуверенно Гвен ставит принесенную ею тарелку туда, куда он сказал, отступая назад, словно ожидая чего-то большего, внимательно наблюдая за Артуром, когда он встает и приближается к ней, бормоча себе под нос тихую благодарность. Ее неохотно отпускают, когда Артур зовет ее: — Подожди минуту. Гвен делает паузу. — Я не могу это есть, это отвратительно. В каком это состоянии? — с большой осторожностью говорит Артур, подчеркивая свои следующие слова, глядя Гвен в глаза, — я не уверен, что это кому-нибудь подойдет. — Великолепно, Артур, — совершенно случайно говорит Мерлин. Артур оставил цветок между кусочками хлеба. Единственная другая загвоздка, с которой сталкивается Гвен - это один из охранников, зовущий ее обратно на несколько напряженных моментов, прежде чем схватить немного еды принца для себя. Однако в это время появляется слуга, которому действительно поручено приносить Артуру его еду. — Еда для принца Артура, — тихо объясняет он. Охранник щелкает головой вслед Гвен, которая роняет тарелку и бежит. — Гвен! — выдыхает Мерлин. — О, расслабься, как будто охранники когда-нибудь смогут не отставать от слуг. — Уж точно не ты, — уступает Мерлин. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает Артур. — О, слуги знают замок лучше всех, сир, — фыркает Мерлин. — Проходы, короткие пути, дружелюбные лица, пересменки, скрипучие лестницы. Вот почему вы всегда должны высматривать их. Быть слугой имеет реальные преимущества, одним из которых является склонность людей недооценивать их. — Мне никогда не приходилось «присматривать» за своими слугами, Мерлин. Есть и другие люди, которые делают это еще до того, как доберутся до суда. — Ага. Я, — фыркает Мерлин. — Быть слугой было бы почти идеальным прикрытием для любого, кто хочет проникнуть в замок, без сомнения, и, учитывая, что все так заняты, временами это может быть даже не так сложно. Но Мерлин их поймает, без проблем, — размышляет Гвен. — Он каким-то образом знает всех в замке, знает, что с ними всеми происходит. Удивительно, как он это делает, за многими нужно угнаться, но он знает все, что происходит в замке и со слугами. — Ну, ты не можешь сказать, что это не пригодилось. Помнишь Бранвен? — подталкивает Мерлин, вспоминая юную служанку, которая каждый день появлялась с новыми синяками и работала под началом одного лорда. — Это был первый раз, когда я оступился и позволил этому зайти так далеко, прежде чем понял, что был так занят Артуром и некоторыми другими вещами. Кроме того, более умные убийцы, которые пошли под прикрытием, заколдованные конюхи, цветы, подарки, заговоры по доверенности — не отставать от слуг — это большая часть моей работы. Но это также весело, потому что они мои друзья. — Знаешь, есть ставки, — улыбается Гвен. — Я имею в виду, как ты все время все знаешь. Если вам нужна информация, все знают, что надо идти к Птичке. Дэниэл уверен, что ты экстрасенс. На самом деле, — тут она изумленно смеется, — Куки всегда говорила, что Дракон рассказал вам все! Мы всегда говорили ей, что она сумасшедшая! Мерлин смеется. Куки иногда говорил такие вещи, которые пугали его до смерти, они были так близки к истине. Все всегда отмахивались от них, как от бабьих сказок. Это забавляло его до бесконечности. — Кто такая Бранвен? — резко требует Артур. Мерлин закатывает глаза. Конечно, это то, что придурок заметил. Он не соизволит дать ему ответ. — Как он? — требует Гвен, ворвавшись в покои вскоре. — У тебя есть Мортеус? — Гаюс стреляет в ответ вместо того, чтобы ответить. — Здесь. — Он намного хуже. Нам нужно торопиться, — настаивает Гаюс, забирая у нее драгоценный лист и тут же бросаясь делать с ним что-то научное. Гвен занимает свое место у постели Мерлина. Он липкий, как всегда, но его бормотание и метания полностью прекратились. Это почти ужасно, как он неподвижен, единственным признаком жизни являются неглубокие подъемы и опускания груди, рубашка прилипла к ней. Его волосы прилипли ко лбу. Он выглядит таким худым, как утонувшая голодная крыса. Гаюс колеблется, когда смотрит на него. Тишина невыносима. — Почему ты остановился? — отчаянно спрашивает Гвен. — Яд был создан с помощью магии. Нам может понадобиться магия, чтобы сделать противоядие. — Но мы не можем, — тут же говорит Гвен. — Это запрещено. Даже если бы мы могли… Гаюс смотрит на миску. — Я постараюсь заставить это работать без нее. — О, прости, Мерлин, — бормочет Гвен из-под своих рук, глядя в его сторону большими извиняющимися глазами лани. Он серьезно качает головой, намеренно не пренебрежительно. — Нет. Гвен, я бы не хотел, чтобы ты была замешана в измене, ни из-за меня, ни по какой-либо другой причине. Это было правильное отношение, понимаешь? Это мышление сохранит. Тебя. В безопасности. — Но это не защитит тебя! — У меня нет выбора. Но я рад, Гвен, правда. Не извиняйся, — настаивает он, хватая ее руку и накрывая ее обеими руками. — Это то, кто ты есть! — парирует она, внезапно под ней вспыхивает огонь, жгучий в глазах. — Ты так сказал, Мерлин и я тебе верю! Я твой друг, ты мой лучший друг, и я тебя не боюсь! И мне не стыдно! Глаза Мерлина широко раскрыты, но он ловит Гвен, когда она бросается к нему в объятия, крепко сжимая, как будто он может исчезнуть, будто она может каким-то образом передать проникающую через нее веру посредством физического прикосновения. Он позволяет себе уткнуться лицом в ее шею, только в этот раз. Он понижает голос, чтобы только она могла слышать, шепчет слова ей в кожу, как секрет, закрывая глаза, чтобы они не ускользнули от него. — Ты можешь сказать это снова? Ее хватка каким-то образом становится еще крепче и она прижимает его к себе, так что он почти не может дышать. Сейчас она почти у него на коленях, но никто из них этого не замечает. — Я не боюсь тебя. Я никогда не могла бояться тебя. И я так горжусь тобой, Мерлин. Никогда не стыдись себя. Ты мой лучший друг. Ты понимаешь меня? Мерлин кивает, как только может, несмотря на то, что он ограничен. Это заставляет его чувствовать себя в безопасности. Это не знакомое чувство и он никогда не хочет его покидать. Хунит многое чувствует, глядя на своего ребенка на руках Гвиневры. Она чувствует приподнятое настроение, эйфорию, зная, что кто-то другой говорит ему это вслух, а он слушает. Он это слышит. И ей стыдно, ужасно, всеохватывающе стыдно, что она не смогла заставить его поверить в это. Что она говорила неправильные вещи, что она запихнула его в коробку, чтобы он был в безопасности и грустил, когда ему суждено было летать, что она держала всю его красоту при себе, чтобы никто не мог его убить. Боже, она пыталась убить его. Она сделала это. Со своим ребенком. Гаюс сидит там, свидетель, вынужденный проглотить очевидный факт, что Мерлин знает, в какой опасности он живет. Он прекрасно знает каждый раз, когда прикрывает друга, каждый раз, когда спасает шкуру Артура, каждый раз, когда рискует собой. Но теперь он смотрит на Мерлина, сжимающего Гвен взаимными тисками, цепляющегося за ее слова принятия, как за священное писание, и понимает, что облажался. Всегда будет присутствовать опасность быть пойманным. Опасность оказаться здесь, в отчаянии, печали и страхе перед самим собой, этого можно было избежать. Но Гаюс привел их сюда, и вот они. Артур недоволен. Он несчастен, на самом деле. Он взбешен и разрывается изнутри, наблюдая, как Мерлин теряет себя в объятиях Гвен (то, что он когда-либо делал только в объятиях Артура) от простого заверения, что хорошо, что он жив. Как будто никто никогда не говорил ему этого раньше. Как будто это не было данностью. Это вина Артура. Почему-то он никогда этого не говорил, никогда не убеждался, что Мерлин знает. Он просто предположил, что это очевидно. Нет, что сделал Артур? Он кричал и называл его некомпетентным идиотом, швырял кубки и убеждался, что в мире не может быть никаких сомнений в том, что он настолько не впечатлен Мерлином, насколько это вообще возможно. Это был его вклад. Артур даже не может злиться из-за того, что Гвен сейчас на коленях у Мерлина, потому что она делает там больше, чем Артур когда-либо. Она должна быть там. Она заслужила это и она поступает правильно. Даже если Мерлин когда-либо так замыкался в себе только из-за Артура, с Артуром — может быть, это было не потому, что это был Артур. Может быть, так оно и было, но по совершенно неверным причинам. Может быть, Артур просто слишком много кричал в тот день или сказал что-то монументально глупое и бесчеловечное, что заставило Мерлина уползти и утонуть в этом, и Артур случайно оказался там, достаточно глупый, чтобы подумать, что он не был причиной. Достаточно глупо думать, что, когда Мерлин ввалится на следующий день с улыбкой, все будет кончено. Глупый, глупый, глупый Артур. Он заслуживает того, чтобы посмотреть это сейчас. Это его собственная вина. — Мне нужно еще немного воды, — инструктирует Гаюс и Гвен быстро сбегает за водой. Тут же, с приоткрытой дверью и спиной к ней, Гаюс держит перед собой ступку и пестик с цветком, закрывает глаза и начинает петь. Сухой вздох оторвал Мерлина от шеи Гвен: — Гаюс! Гаюсу не нужно спрашивать, что он имеет в виду. Разве не Гаюс всегда призывал его быть осторожным, тот, кто выше таких промахов? Не тогда, когда Мерлин умирал, но он не умирал. Он только поражен своей собственной недальновидностью, доказанной тем фактом, что ему нужно было увидеть свои вопиющие прошлые действия, чтобы признать их. — Seópan… Гаюс открывает глаза и кладет ступку, страдальчески глядя на осунувшееся лицо. Он оглядывается на дверь. Он кладет руки на стол ладонями и прислоняется к ним, как будто не может на мгновение встать самостоятельно. Наконец, он оглядывается на Мерлина. Он стал еще бледнее с тех пор, как Гвен ушла, и теперь он почти точно соответствует оттенку подушки. Его замечательные скулы больше похожи не на угловатые черты лица, а на болезненные предзнаменования смерти. Краска неохотно сбежала с губ, щек, глазниц, вырванная из него насильно и совершенно не желавшая оставлять его. Большинство людей предполагало, что его брови всегда были игривыми, они просто так посажены, но, видимо, это был сам Мерлин, потому что сейчас в них нет и следа игривости. Они натянуты свободно, слабо и неправильно. Это делает его серьезным и божественно красивым, как статуя. Мертвая. Это такая противоположность существу, которым является Мерлин, что сам воздух потревожен противоречием, яркость вымывается из окружающего мира в трауре. Не сводя с него глаз, Гаюс снова берет ступку и на этот раз начинает петь с большей уверенностью: — Seópan ærest Wearð feasceaft funden. Dreamleas gebad he gewann langsum. Слова вырываются из него скользко, гортанно, неохотно встречаясь с воздухом. Гаюс приоткрывает глаза, когда смесь шипит в его руках. Почти сразу после того, как все уляжется, Гвен возвращается с водой, которую Гаюс тайком откладывает в сторону, так как она ему не нужна. Он спешит с новым эликсиром в бутылке и Гвен снова занимает пост рядом с Мерлином. — Зажми ему нос, — приказывает он и Гвен спешит подчиниться. Гаюс быстро выливает гадость через приоткрытые губы, бормоча при этом. — Проглоти, Мерлин. Глотай… Мерлин почти не реагирует. Гвен и Гаюс отчаянно наблюдают за ним, сидя на краю своих кресел. Больше цвета ускользает от Мерлина. Его голова падает вперед, тело сползает внутрь себя, но медленно, безнадежно, как гниющий плод. Горло не сжимается. Его ресницы не дергаются. Движение груди, единственное, в чем они могли быть уверены, отступает. Мерлин уходит, как прилив. — Что происходит? — умоляет Гвен, ее лоб сморщивается, как мокрый пергамент. — Гаюс? — О нет, нет, — тихо умоляет Хунит, не в силах перевести дыхание. Артур проглатывает что-то твердое, но не может отвести взгляд. Насколько близко он был..? Ланселот хватается за предплечье Мерлина своим, чтобы убедиться, что он там. Гавейн издает несчастный сдавленный звук, проводя рукой по лицу. Гаюс бросается вперед, его голова падает прямо на ужасно неподвижную грудь Мерлина. Его серебристые волосы рассыпались по телу племянника. Она безжизненно подпрыгивает в такт движениям Гаюса, когда он отшатывается назад, сжав рот в ужасе. — Его сердце остановилось, — выдыхает он. — НЕТ! — Хунит плачет. Мерлин ловит ее, когда она наклоняется вперед. Гвен хватается за Ланселота за поддержкой. Гаюс склоняет голову. Гавейн вскрикивает, будто в него выстрелили, и падает на колено. Персиваль выдавливает шепотом «нет». Элиан красочно ругается, слишком ярко для данных обстоятельств, не в силах сдержаться. Дыхание вырывается из Леона, играя с прядями волос, выпавшими из пучка, нехарактерно спутанными. Моргана задыхается. Артур перестал дышать в такт Мерлину. Он выглядит таким же бесцветным, как сюрреалистичность происходящего в видении. — Он умер? — спрашивает Гвен тихим голосом. И Мерлин мертв. — Нет, — говорит Леон в воздух, словно подтверждая это. — Что? — Персиваль не дышит. Голова Гаюса почти незаметно качается в недоумении. — Этого не может быть, — говорит он в тихой пустоте. — Этого не может быть… Это была его судьба. — Это моя вина, — шепчет Гвен. Это еще не укоренилось в них и она несет чепуху, голос подводит ее, вырвавшись из-за слабости в этот момент. — Если бы я пришла сюда раньше, если бы я была быстрее… — Нет-нет, — бормочет Гаюс, заключая ее в объятия, мало чем отличающиеся от тех, в которые минуту назад Присутствующая Гвен обняла Настоящего Мерлина — крепкое, хрупкое. — Это я. Я должен был лучше заботиться о нем… Это моя вина... Гвен ничего не может сделать, кроме как рыдать ему в грудь. Гаюс целует ее волосы, закрывая глаза. — Это отвратительно. Они разбегаются. — Тебе должно быть стыдно за себя, ты достаточно взрослый, чтобы быть ее дедушкой, — увещевает Мерлин, выпрямляясь во всей своей скользкой от пота, мертвенно-бледной красоте утонувшей крысы. Ланселот фыркает смехом, слишком резким и громким для облегчения, сгорбившись вперед, как марионетка с перерезанными нитями. — Вообще-то я очень смешной, — отмечает Мерлин, как будто впервые делает это замечательное наблюдение. — Да, — смеется Гвен, затаив дыхание. — Мерлин, — дрожащим голосом выдыхает Хунит одновременно с Прошлым Гаем. Артур издает что-то хриплое и надломленное, когда Гавейн падает на задницу, запрокинув голову к потолку пещеры. — Ты жив! — выпаливает Гаюс. — Нет, я призрак, который вернулся, чтобы преследовать вас… Мерлин едва успевает закончить, как Гвен притягивает его бледное, липкое лицо к своему и целует его до потери сознания в отчаянной, огненно-яркой вспышке. — О НЕТ! — Гвен воет, забыв обо всем этом и совершенно не готовясь к этому. — О, ДА! — воет Мерлин, забыв обо всем этом и совершенно не готовый к этому. Артур выбирает простое «О!» и это замечательно в своем полном недоумении. Это даже не злость, так он потрясен до глубины души. Гавейн начинает смеяться. Через секунду к ним присоединяется Персиваль, а затем Ланселот. Элиан переводит свои летящие брови на сестру, которая, возможно, усугубляет ситуацию, пытаясь раствориться в ближайшем существе, которым в данном случае является Мерлин. Гвен смотрит на Мерлина, склонившись над ним, с обожанием и ни с чем не сравнимым облегчением в глазах. Мерлин тупо смотрит на нее из-под век, все еще отяжелевших от болезни, и явно не так оправившийся, как казалось, судя по его тону. Он явно потрясен, но это едва заметно, и он не может выразить это в хватк, в котором сейчас находится. Гвен, с другой стороны, приходит в себя быстрее, и ее руки поднимаются, чтобы прикрыть рот, когда она отстраняется. — Извини, я… просто… я думала, ты умер, — извиняющимся тоном объясняет она. Мерлин выглядит пораженным, ни больше, ни меньше, не думая ни о чем, кроме: — Подождите, что? Глаза Гвен незаметно переходят на Гаюса и Мерлин, кажется, вспоминая, что он здесь. — Эм… что случилось? — О, моя богиня, Гаюс, ты не думал…? Я не… я даже не спросил тебя, а потом забыл, но ты же не думал, что Гвен и я…? — Я старался не думать об этом, Мерлин, если хочешь знать. Гвен и Мерлин одновременно взрываются: — НЕТ, ГАЮС- — ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ГОВОРИ ЭТОГО… — ЭТО НЕ БЫЛО- — Я НИКОГДА- — МЫ НЕ БЫЛИ- — НИКОГДА! Кажется, это очень ободряет Моргану. Артур достаточно восстанавливает равновесие, чтобы притвориться, что не очень улыбается. — Мы понимаем, ты не стал бы… но ты сделал, так что же он должен был подумать? — ЧТО-НИБУДЬ ЕЩЕ, — умоляет Мерлин. — Это не так, этого никогда не могло быть, это МЕРЛИН, он знал это! — Да, — подтверждает Мерлин, — она ГВЕН. — Что именно это меняет? — раздражённо спрашивает Элиан, развлекаясь, притворяясь властным старшим братом, который слишком заботится. Мерлина не обманешь ни на секунду: — Это ЗНАЧИТ, что она мой лучший друг, и я люблю ее, и мысль о том, что мы рома-э-э-э-э-э-э-э, я не могу этого сказать. — Пожалуйста, не говори этого, тебе действительно не нужно, это ужасная мысль. Я люблю тебя, Мерлин, прости, что поцеловала тебя. — Все в порядке, на самом деле это меня очень хорошо разбудило, но я совершенно забыл уточнить это для Гаюса. — Ну разве это большое дело, а? Это был поцелуй, а не брак, — пожимает плечами Гавейн. — СПАСИБО, Гавейн, — вздыхает Мерлин. — Я понимаю, — уверяет их Лэнс. Они оба посылают ему бесконечно благодарные взгляды. — Не знаю, — заявляет Артур. Мерлин посылает ему взгляд гораздо менее благодарный. — Да, ну, если бы ты был больше похож на Лэнса, мир был бы лучше, — испепеляюще стреляет он. — Очень жаль, что мы не можем все быть такими, как Лэнсушка. Лицо Мерлина выражает отвращение: — Никогда не называй его так. Никогда. — Оставь меня в стороне. Во всём виноват Гавейнушка, — предлагает Ланселот. Мерлин имитирует рвоту, а Гавейн загорается. — Да, пожалуйста! Я люблю внимание! Ревность Артура как яблочный пирог, и Мерлин в этом замешан? Это как дополнительные взбитые сливки. Теперь Артур смотрит на него с отвращением: — Что создало тебя? — Лекари все еще в замешательстве, — с сожалением говорит Мерлин, с нежностью глядя на Гавейна. — Мой Король, простите, что прерываю, но могу я поговорить с вами? Гаюс серьезно смотрит на короля через зал совета. Утер склоняется над картой на столе, на которой расставлены детали военного планирования. Там несколько рыцарей, большинство из них незнакомы, но прямо напротив Утера за столом сидит удивительно молодой Леон. — Вау, посмотри на себя, приятель! — Элиан радуется. — Без бороды! Леон улыбается. — Не сейчас. — Ваше Величество, это важно. — Слухи об аресте Баярда дошли до Мерсии, на нас вот-вот нападут, — отвечает Утер. — Я полагаю, что то, что я должен вам сказать, может иметь какое-то отношение к вашим планам, пожалуйста, это займет всего минуту. После протяжного вздоха раздраженного нежелания Утер кивает своей компании, чтобы они покинули их. — Тебе всегда приходится умолять короля выслушать тебя, как его самого доверенного советника? — язвительно спрашивает Гавейн. Немедленная реакция Гая — защищать короля, но на этот раз он чувствует, что лучше закрыть рот. — Я знаю, кто пытался отравить Артура, — тихо сообщает ему Гаюс вдали от толпы. — Я тоже, он заперт в моих подземельях, — следует немедленный ответ. Утер уже пренебрежительно отступает к своему совету. — Это не Баярд. Яд был магическим. И я узнаю руку, которая сделала это где угодно, — мрачно говорит Гаюс. Он осторожно оглядывается, прежде чем продолжить. — Нимуэ. Глаза Утера широко раскрыты, когда он отводит взгляд. — Ты, должно быть, ошибаешься, — шипит он. — Хорошо бы. — Не может быть, мы бы ее узнали! Лицо этой ведьмы нелегко забыть. — Она сильная волшебница, она может очаровать глаз, который смотрит на нее. Мы так и не узнали, что это она. — Есть доказательства? — спрашивает Утер, отворачиваясь и устремив взгляд в небо, словно прося помощи у небес. — Яд, который выпил Мерлин, стал более мощным с помощью магии. — Думаешь, она вступила в сговор с Баярдом, чтобы убить Артура? — Нет. Баярд невиновен. Утер хмурится. — Посмотрите, что происходит, — продолжает Гаюс, указывая на военный совет. — Это то, чего она хотела все это время! Война, которая принесет раздоры и страдания в Камелот. — Сколько времени пройдет, прежде чем армии Баярда достигнут наших стен? — Утер требует своих рыцарей. — День, а может и меньше, — отвечает один из рыцарей. — Мы пошлем нашу кавалерию им навстречу. Утер просматривает планы и на мгновение поджимает губы: — Скажи своим людям не покидать Камелот, пока я не прикажу. Гаюс уверяет его, что он принимает правильное решение, когда совет собирает вещи и уходит. Утер моргает в знак подтверждения. Гаюс, однако, не уверен, что может сказать то, что он явно хочет: — Как думаете, Артуру следует рассказать правду о Нимуэ? Утер не отвечает, пристально глядя на карту. Артур сглатывает и пытается не дать своему взгляду потемнеть. Король наблюдает за группой Баярда, когда они мирно покидают Камелот. Артур и Моргана стоят вместе на здоровом расстоянии от него. Волосы Морганы необычайно прямые из-за того, как усердно и долго она их бессмысленно расчесывала. Артур все еще выглядит немного больным, сгорбившись в своем коричневом плаще с заклепками. — Ладно, давай начнем бахвальство, — начинает Моргана. — Как тебе это удалось? Артур подпрыгивает на ноге, не глядя на нее, брови делают что-то смешное, а рот скривлен, как будто он ест лимон, но голос звучит мягко, когда он говорит. — Я не уверен, — честно говорит он. — Все, что я знаю, это то, что мне помогли. Брови Морганы нахмурены с беспокойством и интересом, когда она как следует поворачивается к нему, изучая лицо и прислонившись к зубчатой стене. — Кто-то знал, что я в беде, и послал свет, — продолжает Артур, — чтобы указать путь. — Кто? — она спрашивает. — Не знаю, — говорит он, опускает взгляд, воздух прерывается движением. Он меняет свою стойку, выявляя еще немного принца Камелота. — Но кто бы это ни был… Я здесь только из-за него. Они стоят вместе какое-то время, ветер играет с их волосами. — Я рада, что ты вернулся, — произносит Моргана, прежде чем уйти. Еще мгновение проходит под цоканье копыт и стук колес телеги. Утер поворачивается и сокращает расстояние между ним и сыном. — Артур? — начинает он. — Женщина, которую ты встретил в лесу… что она сказала? — Это то, о чем он беспокоился? — с едва скрываемым отвращением спрашивает Мерлин. Моргана закрывает рот — она собиралась сказать что-то подобное еще несколькими отборными словами. — Не так много, — говорит Артур. — Она была слишком занята, пытаясь меня убить. Утер с облегчением смотрит в сторону, но Артур продолжает: — Хотя это было странно. — Каким образом? Наконец Артур смотрит на короля, голубые глаза ясны при свете, но он озадачен своими мыслями. У него слишком много морщин на его молодом лице. — Я был в ее власти. Она могла бы прикончить меня, но предпочла этого не делать. Она сказала, что мне не суждено умереть от ее руки. Утер выглядит крайне обеспокоенным этим, его глаза бегают по сторонам. Его тонкие губы приоткрываются. — Ты, должно быть, испугался, — глухо говорит он. Брови Артура подскакивают, подтверждая. — Был момент, — пожимает он плечами. Мерлин очень тихо фыркает. Был момент. Да, это так. Артур обмочился и это правильно. Пауки, честное слово. — Тот, кто практикует магию, знает только зло, — решительно объявляет Утер своим глубоким хриплым тоном. — Они презирают и стремятся уничтожить добро везде, где находят его. Вот почему она хотела твоей смерти. Она зло. Артур смотрит на него искоса с сомнением. Его глаза сканируют лицо отца, разбирая, пытаясь собрать воедино то, что он говорит, чтобы придать им смысл. — Похоже, ты ее знаешь, — экспериментально подталкивает Артур. — …Да, — тихо признается Утер, склонив голову. Артур удивленно поднимает бровь при прямом ответе и ждет, пока он уточнит. — …Знать сердце одного колдуна — значит знать их всех, — струсил Утер в последний момент. Мерлин издает звук, нечто среднее между шипением и рычанием из груди. Он осмеливается называть себя отцом! Артур подпрыгивает от вспышки Мерлина. На самом деле, большая часть пещеры — это довольно поразительный звук для человека. — …Ты поступил правильно, — наконец говорит Утер. — даже несмотря на то, что ты не слушался меня. Артур плохо сдерживает улыбку. Это Артуров эквивалент прыжков радости (кроме всего, что связано с Мерлином, но Мерлин внушает Артуру странности). Утер нерешительно кладет руку в перчатке на плечо сына, словно ощущая чужой жест и не будучи уверенным, что делает это правильно. — Я горжусь тобой, Артур, — говорит он. — Никогда этого не забывай. Теперь улыбка Артура вместо того, чтобы стать шире, исчезает. Это просто не то, что сказал бы его отец. Артур выглядит гораздо более открытым и безмятежным, ныряя позже в покои Гаюса. Его шаг на самом деле замедляется, как будто он застрял в янтаре, как только он переступает порог, взгляд цепляется за что-то внутри. Нет никаких реальных вопросов, что это такое, он всегда так смотрит только на одну вещь в мире. Выражение лица меняется и он снова становится умным молодым человеком — не принцем, не сыном и даже не придурком. Просто Артуром. И действительно, Мерлин сидит за боковым столиком с одеялом, накинутым на его худые плечи, и пытается протолкнуть немного воды в горло и не думать о том, когда он в последний раз пил из серебряного кубка. Игривость и цвет, подобные тем, что покинули замок после падения Мерлина, возвращаются к Артуру с каждым шагом внутрь. Он проглатывает другую улыбку, которая продолжает угрожать его губам. По пути он кивает Гаюсу и выпрямляется, чтобы снова выглядеть придурком, на случай, если Мерлин его не узнает. — Значит, все еще жив? Голова Мерлина откидывается назад так быстро, как только может, когда он все еще восстанавливается после мучительной смерти от яда. Улыбка Мерлина приходит так же быстро, как и улыбка Артура, и он не в состоянии что-либо с этим поделать, даже если бы стал беспокоиться. Это не его обычная солнечная улыбка, на это у него тоже нет сил. Это что-то другое, что-то, что заставляет его немного нырнуть головой в одеяло и тихо смеяться над чем-то. — Хм, да, почти. Артур, похоже, отказывается от борьбы, когда прислоняется к спинке стула рядом со слугой, позволяя уголкам губ приподняться, оставляя ямочку на подбородке. Его рука сжимает спинку стула Мерлина, достаточно близко к его плечу, чтобы донести то же самое сообщение. — Я так понимаю, я должен благодарить тебя за это, — бормочет Мерлин, быстро трезвея. Артур почти сразу отводит взгляд, ему трудно удерживать такой сильный, глубокий взгляд. Он неловко ерзает на месте, как будто ему жарко в плаще. Он вдруг кажется в нем больше, немного одутловатым. — Да ничего, ничего. Персиваль задыхается. Леон тоже. Хунит недоверчиво качает головой. Ланселот кивает, типа «если ты так хочешь выразиться». Мерлин закрывает глаза в крайнем смятении и отчаянии. Гаюс усмехается. — Наполовину порядочного слугу трудно найти. Мерлин слегка улыбается и снова отводит взгляд, так что Артур может позволить своему взгляду снова остановиться на нем. — Я просто заскочил, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. Я ожидаю, что ты вернешься к работе завтра. — Э-э-э, да, конечно, — кивает Мерлин. Он задумчиво оглядывается на свою чашку, когда ботинок Артура со звуком пинает дверь на его пути. — Артур. Он оборачивается у двери, уделяя Мерлину все свое внимание, что обычно не проходит бесследно. Мерлин, который хорошо это знает, смотрит ему прямо в глаза. Снова его лицо теряет всякое веселье, брови сдвинуты так, как не должны, просто потому, что он Мерлин. То, что исходит из его губ, на самом деле не Мерлин, не в том смысле, в каком он известен кому-то, кроме Артура. Артур узнал бы Мерлина где угодно и какого угодно. Болезнь и здоровье, и все такое. — Спасибо. Губы Артура приоткрываются, когда он оглядывается назад со странным полуоткрытым взглядом, который не доходит до его лица, смягченный тем, что было в его глазах, удерживая пристальный взгляд Мерлина, как он не мог всего минуту назад. Его веки немного опущены, как у Мерлина, и он выглядит так, будто тоже выздоравливает, округлившись там, где Мерлин резок. — Тебе тоже. Губы Мерлина странно изгибаются. Это не улыбка. Это даже не эмоция, которую можно точно определить. Это просто движение. Глаза Артура бегают вверх-вниз по нему очень быстро и его голос звучит мягче, чем кто-либо мог себе представить, когда он говорит: — Отдохни немного. Он поворачивается всем телом, как будто пытается вырваться, но все еще не может, прежде чем ему, наконец, удается исчезнуть за дверью. — Ого, — Гавейн сильно моргает, словно вытаскивая себя из тумана. Элиан медленно выпускает воздух из щек, приподняв брови. Персиваль откидывается назад, размышляя о том, что Гвен может целоваться с Мерлином, и это, очевидно, ничего не значит, но Артур может просто посмотреть на него, чтобы вдохновить на монументальный сдвиг. Хунит размышляет о том факте, что Мерлин почему-то все еще думал, что Артур сделает это для любого слуги, до такой степени, что он боролся с ним после всего, что произошло в первые несколько месяцев своего появления в Камелоте. — Артур может доставить тебе неприятности, но в глубине души он человек чести, — как ни в чем не бывало говорит Гаюс, поднося к столу тарелку супа. — Мало кто рискнул бы тем, что он сделал, ради слуги. Глаза Мерлина следуют за ним, когда он садится напротив него. — Все было бы напрасно, если бы ты не знал, как сделать противоядие. — Ешь свой ужин, — отвечает Гаюс. Мерлину, кажется, не нужно повторять дважды, он взволнованно готовится начать, но вместо этого снова открывает рот: — Я до сих пор не понимаю, почему она подставила Баярда. Я имею в виду, что она могла просто промолчать и убить Артура. — Уничтожение Артура и Камелота — это не все, что ей нужно. — Мелочь, так, как бы между делом, конечно, — фыркает Леон. — Просто запоздалое решение, — соглашается Элиан. — Она амбициозна, не так ли? — добавляет Гавейн. — Она знала, что тебя заставят выпить это вино, — объясняет Гаюс. — Это тебя она хотела убить. Мерлин оглядывается на него, ровный и торжественный, встревоженный, но не в духе напуганного человека. Опять же, этот взгляд не чужд рыцарям во время войны. — Кажется, кто-то еще знает, что ты предназначен для великих дел, Мерлин. — Кому-нибудь еще надоело слово «судьба»? — небрежно спрашивает Артур. Вся пещера подпрыгивает от последовавшего восторженного крика Мерлина: — БЛАГОДАРЮ!