Interperspective

Артур не единственный, кто скучал по Мерлину. Когда он выходит на следующий день, он с трудом проходит по коридору. Первым, кто замечает его, является пухлый мужчина с неряшливой бородой, который открывает рот, чтобы поприветствовать его, но резко меняет тон: — Птичка, утка! Брови Мерлина хмурятся: — Что? Высокая девушка с прямыми каштановыми волосами летит к нему на руки и чуть не сбивает с ног, и он инстинктивно ловит ее, чтобы она не упала, каким-то образом не уронив ее от удивления, когда она целует его прямо в губы. Как только становится безопасно отпустить ее, он кладет ее спиной на землю и проскальзывает вокруг, пытаясь опередить небольшую толпу, которая уже формируется в оживленном коридоре (и подальше от нее на случай, если она попытается еще раз). Он знал, что должен был прийти до завтрака, но он был уставшим! — Предупреждал, — весело цокнул пухлый мужчина языком. — Ах, я тоже рад тебя видеть, Э-эли…-Грета, привет! Нет, я в порядке- — Птичка вернулась! — Мерлин! — Томас, о боже, я пропустил — как это было?! О, отлично, мне так жаль… — Птичка, позволь мне взглянуть на тебя, ты уверен, что ты в порядке? — Габи, спасибо… — Это ты, Мерлин?! — О, ничто не сможет надолго удержать меня от твоей уродливой рожи, Хэл. И дальше идет. Все, кажется, хотят похвалить его за то, какой он храбрый, и сказать ему, как они были обеспокоены, и, очевидно, за те несколько дней, что он отсутствовал, он пропустил множество вещей, с которыми ему абсолютно необходимо срочно ознакомиться. У него столько же вопросов, чтобы засыпать их, он также отчаянно нуждается в новостях, чтобы узнать, как у всех дела, что происходит и чем он может помочь. Он в очередной раз уклоняется еще от нескольких поцелуев и отвечает на несколько объятий. Он шутит с некоторыми людьми и мастерски флиртует с другими. Каким-то чудом он добирается до кухни, хотя выглядит уже измученным. Куки даже не здоровается. Она бросает на него один взгляд и не слишком осторожно тащит его в чулан. Все знают, когда Куки делает это, лучше не следовать за ней, и делает она это достаточно редко, чтобы никто не замечал. Она пихает ему поднос принца. — Во-первых, виноград, он поможет вернуть тебе цвет, сладость придаст бодрости, — почти яростно говорит она, указывая на виноград на тарелке. — Дольки апельсина — сначала высоси их, выпусти весь сок, а потом проглоти, они тебя разбудят. Вода - выпей всю. Всё это, Птичка. — Я? — Да, ты. Принц не тот, кто выздоравливает от отравления. Честное слово, — фыркает она. — Ты можешь съесть это здесь. А если ему есть что сказать по поводу твоего опоздания, он может обсудить это со мной. — Невероятно! — Артур воет. — Ты видела его? — выпаливает Мерлин. — Пока меня не было. Что случилось? Я не знаю, мне никто не говорит. — Это потому, что никто не знает. Он ушел ночью, не так ли? Король был в полном замешательстве. — Но что случилось? Куда он делся? Куки пожимает плечами: — Прости, Мерлин. Ты должен спросить у него. Мерлин снова сдулся, побежденно опустив глаза на свой плод. Куки вздыхает: — Давай. Ешь. — Спасибо, Куки, — с благодарностью говорит Мерлин. Несмотря на ее совет остаться и прийти поздно, Мерлин съедает всёпо дороге. Он стонет из—за апельсинов. Он не осознавал, как сильно они ему нужны. Спасибо богине за Куки. На обратном пути он встречает меньше людей. Те немногие, кого он встречает, рады его видеть, но в основном ограничиваются несколькими дружескими приветствиями и поздравлениями, похлопыванием по спине и, в случае Мэнни, поднятым вверх большим пальцем. Когда он проверяет, детей нет у окна. Он вздыхает, но на самом деле не удивлен. Вскоре он оказывается у двери Артура. Мерлин, как обычно, распахивает ее, открывая рот, чтобы сказать что-то нелепое, но та неожиданно захлопывается, когда он оборачивается и обнаруживает, что Артур проснулся. Проснулся и встал с постели. Он онемел. — Мерлин, — удивленно приветствует принц. — Ты вернулся! — Э-э-э... да. Да? Да, ты просил меня вернуться сегодня. — Но разве ты до сих пор не..? — Артур неуклюже машет массивной рукой. — выздоравливаешь? — Слушай, я исцелился достаточно, и если ты думаешь отправить меня обратно в эту чертову постель, подумай еще раз, — огрызается Мерлин, резко роняя завтрак принца на стол. — Мерлин, ты выпил яд! — Лишь малость. Артур разочарованно рычит, качая головой о стену, словно не может сейчас смотреть на этого человека. — Хорошо, — наконец разрешает он. — Если ты в такой отличной форме, можешь начать со стирки… — Почему ты встал? — Что? — Почему ты встал? Ты никогда не встаешь, пока я не приду и не заставлю тебя. Лицо Артура искажается в защитном состоянии (что просто агрессивно) и совершенно ясно, что он собирается уклониться от любого реального ответа. — Знаешь, я могу делать что-то сам! — Я хотел бы увидеть это однажды. Артур резко вскакивает со стула: — Мне удалось получить этот дурацкий цветок без тебя, не так ли? Мне пришлось сделать всю работу, пока твоя ленивая задница спала! Не знаю, почему я беспокоился. Это просто укол. Все их отношения построены на них. Это даже не особенно жестоко для Артура, но Мерлин воспринимает это так, будто его ударили ножом, то есть молча и с поджатой улыбкой. Артур прав и он ненавидит это. — Ну, если ты собираешься вести себя так, то можешь завтракать и без меня, — парирует Мерлин, ныряя, чтобы схватить со всех концов покоев белье Артура, используя предлог, чтобы скрыть хриплый голос и гнев в движениях. — Как большой мальчик. — Счастлив быть! — Хорошо. — Отлично! — Отлично. — Это произошло… так быстро, — замечает Ланселот. — Действительно? Я думал, это рекорд для нас, — говорит Артур. Никто не может сказать, шутит он или нет. Наступившая тишина не была напряженной. На самом деле, каждая секунда сосуществования успокаивает их больше, сглаживая. Они практически забыли об этом к тому времени, как Артур позавтракал. — Что случилось? — с ложной небрежностью спрашивает Мерлин, стараясь не смотреть на Артура, как будто ему все равно. — Пока тебя не было? — Ага. Артур вздыхает: — Действительно, Мерлин, ты был там, когда отпустили Баярда. Мерсия… — Не с ними. С тобой. Твой… поход, — говорит он так, как будто не может подобрать другого слова. Артур молчит. Защитная тишина. — Ничего такого. Я получил твой цветок и вернулся. — Артур. — Ты пропустил это, — прерывает Артур, указывая на носок, выглядывающий из-под его кровати. Мерлин ни на мгновение не отводит от него взгляда, не желая отвлекаться, но узнавая каменную стену, когда в нее врезается. Ему придется подойти к этому с другой стороны. — Мерлин, яд сделал твой череп еще толще? Это вилка. — ...Да? — Для моего супа. — …А. Артур ворчит от раздражения: — Я просто возьму тот, который ты забыл убрать в прошлый раз! — Ты имеешь в виду, когда я был занят смертью? — Да! Мерлин фыркает и закатывает глаза, берет вилку у возмущенного Артура и возвращается к своей охоте за мусором. Он приседает, чтобы до чего-то дотянуться, но когда он это делает, у него появляется идея. Он выглядывает из-за кровати — здесь он вне поля зрения Артура. Он сужает глаза на вилке. — Byge, — шепчет он. Его глаза сверкают золотом, а кончик вилки немного закругляется — постепенно, мучительно медленно — настолько медленно, что он еще не закончил к тому времени, когда Артур окликает, поскольку он не слышит, как он возится. Мерлин кладет в карман половинку вилки и ложки и выбрасывает ее из головы. Лицо Артура обмякает: — ...Это то, о чем я думаю? — …Уверен, я не могу сказать. — Черт возьми, Мерлин. Когда Мерлин покидает покои Артура с кучей белья в своих долговязых руках, его окликает голос, гораздо менее дружелюбный, чем обычно. В отличие от того, чтобы обидеться или позволить этому испортить ему настроение, антагонизм, кажется, почти подбадривает его. — Мерлин! — окликает мужчина с лицом, напоминающим мопса, и подходящей ухмылкой. — Слышал, ты воскрес из мертвых, как жаль. — Как обычно, ты — воплощение остроумия, Мэтью, — радостно отвечает он. Когда он сталкивается с Гвен в прачечной, он гораздо счастливее обслуживать ее. Он улыбается гораздо более искренне в ее сторону. Она сияет в ответ, хотя кажется обеспокоенной. В мозолистых руках у нее горсть цветов странных случайных цветов. — О, но приятно видеть, что ты снова встал и двигаешься, Мерлин, — тепло сообщает она ему. — Без тебя все было по-другому. — Рад вернуться, — говорит он. — Я не мог оставаться в этой постели еще один день, не то чтобы Артур позволил мне. — Я только что сказал, что позволил бы! — Это тебе, — неловко выпалила она, раскладывая цветы перед собой. — В любом случае, я собиралась передать их Гаюсу для тебя, я вижу, ты занят. Ты уверен, что с тобой все в порядке? — Гвен, — сияет он. — Они прекрасны, спасибо. — Мерлин, — говорит она, меняя небрежную интонацию на более серьезную. — Что случилось? — Клянусь, я в отличной форме… Гвен опускает одеяло, которое он сворачивает, и смотрит ему в глаза, заставляя его руки замереть, а разум сосредоточиться. Он самоуничижительно хихикает. — Откуда ты знаешь? — Я твой друг. Я думаю. Я ошибаюсь? — Нет. — Кроме того, ты не пел. — Не пел? — повторяет Артур. Гвен кивает, словно удивлена, что ему приходится спрашивать: — Как ты думаешь, почему его называют Птичкой? — Его зовут Мерлин. Гвен издает короткое «о», брови взлетают вверх. Она никогда не думала об этом. Мерлин и Элиан смеются над ней. Моргана нежно улыбается. — В основном он насвистывает или мычит себе под нос. Пение — довольно редкое явление, — вводит Гаюс. — Что? Нет, это не так! — настаивает Гвен, хмурясь. — Хочешь верь, хочешь нет, — перебивает Мерлин с полуулыбкой. — Некоторые дела легче подпевать, а некоторые лучше насвистывать. Работа лекаря не поддается песне, но некоторые залы и комнаты в замке имеют прекрасную акустику и находятся достаточно далеко, чтобы никому не мешать. — Ну, со мной не было моего партнера по пению. — Тебе не нужно, чтобы я пела. Поговори со мной. Мерлин вздыхает и отпускает одеяло, сдаваясь. Он смотрит сквозь стену перед собой, немного ошеломленный. Его брови нахмурены от разочарования. — У меня просто предчувствие, — осторожно начинает он, по-прежнему глядя куда-то вдаль. — У тебя когда-нибудь бывают предчувствия, Гвен? — ...Конечно. — У меня такое чувство… что-то случилось. Пока я спал, — уточняет он. Наконец, он поворачивается к ней. — ...Что ты помнишь? Гвен выдыхает: — Я ничего не слышала. Я все время была у твоей постели, но Моргана потом сказала мне, что уговорила Артура пойти против отца. Когда он вернулся, его арестовали… Утер был недоволен. Артуру удалось доставить тебе цветок из подземелий. — Подожди, ты вырезала ту часть, где ты украла это для него, — поддразнивает Мерлин. — Ты недооцениваешь себя, Гвен, — гораздо более искренне соглашается Ланселот. — Значит, с ним никто не пошел? — Нет… он не был ранен или что-то в этом роде, Мерлин. — Я знаю, знаю. — Тогда в чем проблема? Все в безопасности. Мерлин кивает, поджимая губы: — Это не так. Гвен хмурит брови, с беспокойством глядя на него: — Ты беспокоишься об Артуре? — Беспокоюсь? — повторяет Мерлин, его брови выдают искреннее удивление. Это было лучшее предположение Гвен, но она могла видеть, что это не так. — Нет. Неважно, Гвен, мне, наверное, просто нужно немного поспать. — Что ты имеешь в виду под «что-то»? — спрашивает Моргана, ее любопытство слишком велико, чтобы успокоить ее. Мерлин пожимает плечами: — Я… я не знаю. Это чувствовалось по-другому. Мне просто не нравилось быть в стороне, наверное. Что-то изменилось, и я не знал почему, и никто другой не заметил. Вероятно, это все равно ничего бы для них не значило, но я не мог сказать наверняка, потому что не знал, что это такое. У меня просто было предчувствие. — Это абсолютно ничего не проясняет, — сухо говорит Персиваль. — Доверься своим чувствам, Мерлин, — подбадривает Хунит. — Вы не всегда должны действовать в соответствии с ними, но не отвергайте их. — Я не понимаю, — признается Гвен, хмурясь. Только встав на ноги, Мерлин уже спорит со своим смотрителем: — Я не могу сегодня спать, Гаюс, мне нужно вышивать… — Ты все еще лечишься. — Я спал несколько дней. Несколько! Несколько дней! Есть так много всего, что я должен наверстать! — Мерлин, — коротко огрызается Гаюс голосом, с которым не поспоришь. — Я знаю, что ты не привык к неудачам. Я знаю, что ты не привык отдыхать по-человечески. И мне все равно. Ты научишься этому или я позабочусь, чтобы ты не мог встать с постели. Мерлин держит наполовину сшитый жилет и бесполезно машет руками, прежде чем сдаться с тяжелым вздохом. Гаюс праведно кивает, по-прежнему угрожающе глядя на Мерлина. Однако отказ от Гаюса, казалось, был его последней защитой, и теперь он позволяет себе рухнуть на стол и должным образом ощутить свое истощение. Он слегка одобрительно улыбается, когда старик идет мыть их миски вместо того, чтобы ждать, пока это сделает Мерлин, мотая головой в сторону своей кровати. Мерлин больше не сопротивляется и крепко засыпает почти сразу же, как только его голова касается подушки. Это не спокойная ночь. Небо снаружи абсолютно черное, если не считать ударов молнии, превращающих известный мир в странные очертания и белые фигуры. Незапертое окно снова и снова ударяется о стену с рычащим громом, таким громким, что создается впечатление, будто ты находишься во чреве огромного зверя. Ветер кричит сквозь хлесткий дождь. Небо в осаде и Мерлин не в безопасности в своих обшарпанных покоях. В темноте и под воем трудно уследить за Мерлином, когда он просыпается. Ясно только то, что в одну секунду он здесь, а в следующую нет. Мерлин летит по замку, скользя по мокрому полу и врезаясь в стены. Он почти не замечает - он ничего не замечает, ни своих босых ног, шлепающих по плитке, ни прожорливой тьмы, пожирающей все живое, ни собственного истерического дыхания, чуть ли не громче бури. Его едва можно узнать, лишь время от времени мелькает его бледная икра или ночная рубаха. Есть полсекунды, когда молния вонзается в его лицо и разрезает, оставляя призрачно-белую полосу на одном широко раскрытом безумном глазу, и, возможно, он вовсе не Мерлин. — Я этого не помню, — обеспокоенно отрезает Артур, наклоняясь вперед и нахмурив брови. — Может быть, это сон, — предлагает Моргана. — Если это сон, то я не хочу видеть твоих кошмаров, — напряженным голосом отвечает Элиан. Моргана переводит свои яркие совиные глаза на его затылок. — Это не сон, — глухо заявляет Гавейн. В его чертах застыла мрачная покорность. Он уже видел это раньше — видел это на Мерлине, во время охоты в двух шагах от других спящих рыцарей, в ночь, о которой ни один из них не говорит. Они не должны это смотреть. Это личное. Мерлин проходит коридор за коридором с бессмысленной целью. Он мчится вверх по лестнице, через дверные проемы, огибает углы, пока не прыгает в покои чуть больше остальных. Мерлин стоит в покоях Артура, босой, мокрый от дождя, грудь тяжело вздымается. Его ноги твердо стоят, как деревья в земле, глаза прикованы к Артуру, который крепко спит в своей постели, не беспокоясь. Он сам выглядит призрачным, пугающе худым с огромным шрамом на спине, освещенным молнией, сверкающей за окном, глубокая черная ночь кусает его. Он дрожит. Его жилистая грудь хрипит с каждым вздохом. Медленно, медленно Мерлин возвращается на землю. Он заставляет свое тяжелое дыхание успокоиться, чтобы не разбудить Артура. Он пытается соответствовать дыханию спящего человека. Какое-то время ему это не удается, но это дает ему цель, к которой нужно стремиться. Его плечи начинают немного наклоняться, спина выпрямляется, а ноги отодвигаются назад в более бездумное положение. Вдох… выдох. Его поза искривляется, напряжение спадает. Вдох… выдох. Он сглотывает. С облегчением наклоняет голову. Вдох… выдох. Вдох… выдох. Вдох… выдох. Вдох… выдох. Вдох… выдох. Вдох… выдох. Вдох… выдох. В конце концов Мерлин успокаивается. Он проделал все это почти в тишине, и Артур почти проснулся в тот момент, когда в комнату ворвался Мерлин. Мерлин закрывает глаза, вдыхает… и выдыхает. Он бросает на Артура последний взгляд, прежде чем смущенно попятится, мягко закрывая за собой дверь. Никто ничего не говорит, наблюдая, как стихает буря. — Ты не проснулся, — странным голосом отмечает Леон. Артур самый бдительный из всех, всегда готовый отреагировать на малейшее беспокойство даже во сне. Леон и подумать не мог, что Артур может спать, если кто-то проникнет в его покои. — Я… не хочу, — рассеянно отвечает Артур, сверля взглядом сквозь световой экран. — Нет, когда это он. — …И-извини, — бормочет Мерлин нехарактерно тихим голосом. Он тяжело сглатывает. — Я действительно этого не помню. — Все в порядке, Мерлин, — тихо говорит Артур, он немного прочищает горло себе под нос. Мерлин в этот день ничем не отличается от любого другого. Он представляет себя совершенно обыденным, таким же, как и всегда, веселым и услужливым и всегда в пути, как будто ничего и не было. Утер, завершающий очередную встречу и имеющий привычку оставаться в хорошей форме после собраний, чтобы еще раз просмотреть планы, какое-то время не замечает Мерлина, собирающего отчеты. Он еще более неуклюжий, чем обычно, время от времени украдкой посматривает на короля из-под ресниц и спотыкается о каждую ножку стола. Похоже, он торопится, хватая все подряд, чтобы успеть убраться оттуда до того, как Утер его заметит. Увы, не повезло. В конце концов, Утер поднимает взгляд, потеряв концентрацию. — Ты, — произносит он, глядя на Мерлина, который замирает на месте. — О, это не может пройти гладко, — взволнованно стонет Гвен. Подобные чувства одновременно ускользают от Артура и Леона. — Эм, я, да. Да, сир. Утер моргает, глядя на него. Мерлин наклоняет голову и избегает взгляда, все еще судорожно сгребая отчеты в паучьи руки. Надо спешить, спешить, спешить- — Я слышал о твоем выздоровлении, — нейтрально начинает Утер. — Необычные обстоятельства. — Да, — запинается Мерлин, не зная, что еще сказать. — Почему ты сделал то, что сделал? — требует Утер. — Ты, наверное, ожидал повышения? Награды? — Он серьезно? — Элиан задыхается. — Награды? — недоверчиво пискнул Перси. Гавейн усмехается в разочарованном изумлении. Настала очередь Мерлина моргнуть. Он немного выпрямляется, пораженный. — Я думал, что умру, — выпаливает его рот прежде, чем он успевает его догнать. — Сир, — добавляет он задним числом, завершая резким легким наклоном головы. — Тогда зачем ты выпил яд? Мерлин нервно встречает его напряженный вопросительный взгляд. Он сглатывает. Затем что-то громко падает на пол, звук разбивается о пустую комнату с эхом. Утер бросает взгляд на исковерканную посуду, только что выпавшую из кармана Мерлина. Глаза Мерлина комично расширяются, лицо бледнеет, а затем закрывается, отрицая реальность, с которой он столкнулся. Он делает глубокий вдох через нос и снова заставляет себя открыть глаза. Утер все еще смотрит на ложку-вилку. — О Господи, — стонет Леон, прикрывая глаза. Мерлин с опозданием пытается схватить его, уже грубо швыряя в карман, но Утер протягивает массивную узловатую руку ладонью вверх: — Дай сюда. — О, на самом деле это ничего, сир, вы не… — Дай это мне. Мерлин замолкает и отдает. Утер поворачивает инструмент, с любопытством разглядывая его: — Это так странно. Самая странная вилка, которую я когда-либо видел. Что это? Мерлин бормочет, глядя на него: — ...Это... м-м... вожка. — Вожка. — Да. Сир, — Мерлин нервно чешет челюсть, изо всех сил пытаясь ничего не уронить. — Она круглая на дне, как ложка, хороша для супа, знаете ли, а потом у нее есть маленькие… вилки, так что… вожка. Они… они в моде, гм, в дальних королевствах. По крайней мере, я так слышал. Жесткий взгляд Утера снова устремлен на него, глаза сузились: — От кого ты это услышал? — От странствующего торговца, — тут же чирикает Мерлин. — Да, он… о, давно уже ушел, сир, никакой надежды поймать его, даже не могу сказать вам, куда он пошел, но это то, что он сказал мне, так что я ему поверил. Я имею в виду, это выглядит… полезным. Утер снова обращает внимание на «вожку»: — ...Верно. Мерлин неловко кивает и, не встречая возражений со стороны короля, выходит из комнаты, поскользнувшись на полированном полу. — Маленькие вилки, — недоверчиво повторяет Артур. — У нее есть маленькие вилки. — Итак… вожка, — заканчивает Ланселот с таким же изумлением. — Наконец. Слишком долго я скрывал от всех вас свое величайшее достижение. Теперь ты видишь мой истинный потенциал, — драматично объявляет Мерлин, — Вожка. — Мерлин изобрел вожки, — благоговейно выдыхает Гавейн. В его тоне нет и следа шутливости. Остальные смотрят на него как-то странно. В покоях Гаюса никогда не бывает темно. Гаюс всегда забывает задуть свечу, так что даже ночью здесь царит теплое оранжевое свечение. Сегодня вечером это оранжевое свечение присутствует, как всегда, но тени, которые оно отбрасывает в захламленных покоях, далеко не неподвижны. Сквозь знакомый звук храпа Гаюса свет танцует. Мерлин стоит в центре, полностью проснувшись. Он без туфель и шейного платка, а рубашка такая большая и свободная на нем, что он едва может ее удержать. В какой-то момент он сдается и позволяет ей свисать, обнажая почти всю бледную грудь, позволяя упасть и сжаться на костяшках пальцев. Если он наклоняется ближе к окну и лунному свету, он становится немного прозрачным. Он тихо напевает, с легкой улыбкой наблюдая за мерцанием свечей. Он такой неземной баланс между толстым и худым, низким и высоким, каждая крайность идеально сочетается друг с другом, чтобы создать его без его ведома. У Артура перехватывает дыхание: — Мерлин. — Да? — Это моя рубашка? — Эм… — Мерлин сужает глаза и засасывает губу. — …Нет? — Мерлин. — Да. Да это- да. Выглядит так. Ладно, возможно, Артур не был готов это услышать. Черт, смотрите, он выглядит нелепо, он тонет в этом, он даже не может… о боже, ему приходится закатывать рукава семь раз, чтобы использовать руки. Чертов ад. Нет, не возвращайся в лунный свет, не- о, дерьмо. О, это очень... что-то. Это Мерлин в рубашке Артура, которая на нем почти не рубашка. Вот что это такое. Почему он это делает? Он выглядит таким мягким. Он делал это все это время? Должно быть, это случилось в первые несколько месяцев! Почему? Это даже не выглядит на нем как рубашка! Подождите, это не потому, что она Артура, это просто смешно, она просто очень удобная - королевский стандарт - но она не подходит ему... Мозг Артура как бы перестает думать после того, как прозрачная рубашка соскальзывает с тела Мерлина в третий раз за несколько минут и Мерлин просто оставляет ее там, обнажив одно плечо, зевая и почесывая затылок. Господи, он похож на девушку, но совсем не так. У него такая длинная шея, с какой стати он носит шейные платки, чтобы скрыть всю эту кожу? Чтобы сохранить рассудок Артура? На самом деле, он ценит это, но он может ценить это больше. Не по какой-то конкретной причине. Что? — Приятель, это… на двенадцать размеров больше для тебя, — указывает Перси. — Тогда просто надень мою. — Тогда просто не надевай рубашку, — предлагает вместо этого Элиан. — А если я хочу выйти? Это не очень правильно. — А это? — спрашивает Леон, указывая на полуобнаженный торс Мерлина в видении. Тонкая полупрозрачная ткань все равно покрывает только одно плечо и его пупок. — Кажется, у меня есть такая ночная рубашка, — рассеянно комментирует Моргана. — Можешь взять ее, если хочешь, она тебе больше подойдет. — О, заткнитесь! Мерлин зачерпывает пламя свечи открытой ладонью, позволяя ей скользить по пальцам, как симпатичному маленькому жуку, посмеиваясь, когда оно щекочет костяшки пальцев. Они ведут друг друга в веселом танце, который Мерлин доблестно пытается умолкнуть ради Гаюса, позволяя своему выражению лица смеяться за него. Он извивается и брыкается, кружится и хлопает, следуя за небольшим огнем вверх по руке, по ключицам, лопаткам, стекающим по позвоночнику и обвивающим талию, играя с ним. Он мягкий под постельным бельем принца, обрисовывая под тканью жилистое тело Мерлина. Наконец, Мерлин побеждает. Его рука отсекает пламя и размазывает его по коже, как огненную полосу восхода солнца, рисуя мазком на груди. Он задыхается, загораясь и снова проводит большим пальцем в другом направлении, рисуя его в форме буквы V. Его грубая золотая жар-птица парит над ним с новой целью, в восторге от своего преображения. Мерлин подбрасывает еще немного огня и отдает его другу, и они начинают делать все больше и больше, кружась на его коже с дикой энергией, когда он восхищенно смеется. Он как свое собственное световое шоу, и тени собираются, чтобы посмотреть, подхватывая ритм и танцуя вместе с ним. Вся пещера смотрит, как завороженная. Хунит чувствует, что ее переполняет гордость и любовь. Леон задыхается, его глаза сияют. Артур наклоняется вперед, словно собираясь попасть прямо в образ, погрузиться в него и никогда не покидать. Его рот широко открыт. Гавейн благоговейно выдыхает, хватая Лэнса за руку. Босые ноги Мерлина оставляют теплые золотые отпечатки, которые быстро исчезают, когда он танцует, сияя. Он скручивает свои длинные тонкие руки в теневые марионетки и отпускает их, как только они полностью формируются, выпрыгивая из его объятий сами по себе, как птицы, выпущенные на волю. Он заставляет серебристых рыбок из лунного света плавать по небу и выдыхать дымчатых коней, чтобы те грохотали по стенам, поднимая пыль. Его челка немного свисает со лба, как будто он под водой. Его глаза светятся, как маленькие солнца, их огненные брызги плавают в каждой радужной оболочке и омывают лицо золотом. Он шлепает по стенам золотые отпечатки ладоней, чтобы те преследовали призрачных животных, а рыбы пролетают сквозь его волосы, оставляя на них серебряные полосы, которые капают на его ресницы. Жизнь струится по покоям Гаюса, шурша бумагами, насвистывая мензурки. И это не останавливается на достигнутом. В видении просто слишком много жизни, чтобы ее вместить. Гвен задыхается и Элиан вскакивает, когда огненные видения вырываются из предназначенных для них границ видения. Дымчатые волки обвиваются вокруг Гавейна, взъерошивая его волосы и кусая Перси за пятки. Пламя кричит, как орел, и парит в дюйме от лица Леона, расцепляя его волосы, так что они сразу падают на его лицо и развеваются на внезапном ветру. Серебристые рыбки вплывают в пряди Морганы и вылетают из них, охлаждая ее кожу там, где они мелькают. Они играют с Гвен, которая пытается их поймать. Элиан гонится за царственным оленем по стенам пещеры, гонясь за цокотом его копыт. Хунит стоит напротив яркой фигуры величественного медведя. Мерлин оборачивается на смех Артура. На мгновение ему кажется, что Артур тоже волшебное существо, еще один яркий всполох огня и жизни. Его голова откинута назад в искреннем изумлении перед золотым существом перед ним — Мерлину все равно, что это такое, Артур такой красивый, его лицо открытое, изумленное и счастливое, купающееся в магии. В магии Мерлина. Его улыбка широкая и настоящая — вы можете это сказать, потому что, когда он улыбается по-настоящему, одна сторона его рта приподнимается больше, чем другая. Никто не знает, что у принца кривая улыбка, потому что никто не знает, как ее вызвать, и еще меньше людей видели, как он улыбается по-настоящему, но Мерлин знает это, знает, как знает, что его зовут Мерлин, и он смотрит на Короля прошлого и будущего, на короля Альбиона, на самое яркое существо, когда-либо созданное землей. Мир, тот, что по имени Артур, купается в золоте, и Мерлин думает, что может никогда больше ничего не увидеть и он не будет возражать, ему достаточно этого. Он хочет, чтобы игра света с морщинками вокруг глаз Артура навсегда запечатлелась в его мозгу. Теперь он никогда не хочет забывать точный оттенок волос Артура. И его глаза… они выглядят такими золотыми, как будто он сам творил магию. Да и вообще, не его ли это магия? Внезапно на стол вскакивает призрачный волк и одним безмолвным воем гасит свет, и все исчезает. Мерлин спотыкается и едва избегает падения на стол, не будучи готовым к этому. Он моргает, глядя на мир так, будто не узнает его. Пещера ввергнута в такой же беспорядок, вырванная из своей радости неожиданной силой. Элиан резко поворачивает голову и делает полный круг, все еще ища своего оленя. Перси фактически падает, увлекая за собой Артура. Гавейн громко ругается. Моргана моргает, пораженная слезами на глазах. — Птичка! Кто-то шипит. Голова Мерлина резко поднимается. Храп Гаюса прерывается всего на секунду, но продолжается. Мерлин щурится на фигуру в дверях, настойчиво манит его и неуклюже бежит вокруг столов, чтобы встретить. Он закрывает дверь, оставаясь стоять с человеком — невысоким мужчиной с низким голосом и мрачными чертами лица. — Маркус? — В каком состоянии… в каком ты состоянии? — О чем ты говоришь? — Это принц. Он спрашивал о тебе. — Сейчас полночь! — Ты бодрый, не так ли? — Я… да, что ему нужно? — Не знаю, Мерлин, просто иди! Мерлин тихо ругается и пытается бежать в знакомом направлении покоев Артура, но быстро сворачивает назад, когда понимает, что на нем надето. Он ныряет обратно в покои Гаюса ровно настолько, чтобы сбросить струящуюся тунику и схватить что-то, у чего, похоже, есть рукава. Он засовывает в нее руки, следуя за Маркусом. Оказывается, это его жакет, единственная вещь, которую он держит у двери, так что он выглядит довольно забавно с голой грудью и жакетом, которая болтается на костяшках пальцев. Не берите в голову. Маркус не осмеливается идти по коридору в покои Артура, оставляя Мерлина в одиночестве со скрипом открывать дверь. К этому моменту большинство людей, все еще не оправившихся от бурлящей жизни в пещере, сумели успокоиться достаточно, чтобы снова обратить внимание на то, что происходит. Они этого не забыли, никогда не забудут, но и упускать ничего не хотят. Все свечи, которые Артур может достать из под своей кровати, зажжены, но в комнате все еще темно. Кровать выглядит голой и Мерлину требуется мгновение, чтобы понять, что это потому, что простыни лежат на земле почти слишком близко к огню. Меч Артура прямо на видном месте на столе, где он может легко его взять, или там, где было удобно положить, ножен нигде не было видно. Сам он сидит на кровати, потирая лицо покрытыми шрамами руками. Его волосы представляют собой хаотичный беспорядок, торчащий в тысячу разных направлений, как у взъерошенной кошки. Штаны вывернуты наизнанку. Босые ноги слегка отскакивают от пола, как и положено в бою, готовый к действию, но его позвоночник сгибается, когда он упирается локтями в колени. Его шрамы заменяют плащ и доспехи, царственно украшая его, но сегодня он их не носит. Больше похоже, что он держит их вместо своего меча или щита, дико размахивая ими между собой и врагом. Тем не менее, он не напрягается, когда понимает, что Мерлин там. Его тело никогда не реагирует правильно на Мерлина. — Мерлин? Почему ты здесь? — агрессивно требует он. — Не знаю, зачем я здесь? — спрашивает Мерлин совершенно другим тоном. — Я сказал им не доставать тебя. Ты можешь идти. Возвращайся спать. Мерлин, как обычно, не слушает. Вместо этого он пересекает покои, чтобы откинуть одеяла подальше от огня. Тихо, с небольшим энтузиазмом, он начинает убираться. — Вообще-то, я рад, что ты меня позвал, — признается Мерлин. — Мне не нужна твоя жалость, — ворчит Артур. — Жалость? Это то, как ты это понимаешь? — Я знаю, ты беспокоишься обо мне. Прекрати это. Я не ребенок, чтобы нянчить. Мерлин оглядывается на него и качает головой в искреннем замешательстве: — Я не такой уж и няня, Артур. И я не беспокоюсь о тебе. Что ж, думаю, я волнуюсь, но не так, как ты думаешь. Не так, как у Гвен, когда ее брови нахмурены и она выглядит так, будто хочет что-то для тебя. Нет, Артур, я знаю, ты можешь сделать все сам. Я не беспокоюсь о тебе. Я знаю, ты будешь в порядке. Ты всегда в порядке. В голосе Мерлина нет места сомнениям. Слова приходят к нему так естественно, как будто он почти не думает о них. Может быть, их было бы труднее сказать при свете дня. Возможно, последние остатки эйфории от светового шоу еще не совсем покинули его. В любом случае, утверждения ясны и непримиримы, и он не собирается забирать их обратно. Артур, у которого нет такого контекста и который, вероятно, был готов к сарказму, наблюдает за ним изумленными голубыми глазами поверх костяшек пальцев, пока Мерлин взбивает подушки и перекладывает покрывало на кровать. Он сужает их, пытаясь понять работу существа, столь серьезного и столь странного в своих убеждениях. — Ты спишь в этом? — слышит он собственный вопрос. Брови Мерлина поднимаются вверх и он переводит взгляд с принца на свой странный выбор одежды: — Нет, он был прямо у двери, я не знаю, я просто схватил его. Хотя вроде удобно. Возможно, я должен. — Странный ты человек, Мерлин. — Благодарю. Артур отворачивается и вздыхает в кулаки. Он не хочет говорить то, что собирается сказать, но именно поэтому он это говорит. Прятаться не в его характере. — Ты собираешься снова спросить меня, что случилось? — лаконично спрашивает он. Мерлин легко смотрит на него: — Нет. Но ты можешь сказать мне, если хочешь. — Я знаю, что могу. Я не хочу. — Тогда не надо. — Что? — выпаливает Артур, сбитый с толку. Мерлин только пожимает плечами. Боже, он худой. Он вообще ест? — Если мое знание не поможет тебе, в чем смысл? — Но ты хотел знать. Ты спросил. — Мне было любопытно. Это не значит, что ты должен мне говорить. Артур недоверчиво щурит глаза на своего слугу: — Ты до сих пор даже не спросил, чего я хочу посреди ночи. Как только слова выходят изо рта, Артур, кажется, хочет взять их обратно, проглотить и никогда больше не выпускать на свет, но Мерлин лишь небрежно улыбается. — Ты думаешь, тебе одному снятся кошмары? Артур вздрагивает. Его челюсть сжимается: — Кто сказал что-нибудь о кошмарах? Да что ты вообще об этом знаешь? Возможно, у тебя есть хнычущие младшие братья и сестры, которые будят тебя из-за ночных кошмаров после того, как намочат постель? Брови Персиваля взлетают вверх. Это так странно, не в привычках Артура. Он всегда с пониманием относился к боевому шоку, открыто говорил об этом с рыцарями и говорил им, чтобы они не стыдились, что их всех преследуют кошмары по-своему. По крайней мере, пока Персиваль его знал. Он смотрит на Элиана, но тот тоже выглядит потрясенным. Мерлин фыркает. Он закончил свою вялую уборку, поэтому неторопливо подходит и прислоняется к спинке кровати Артура. — Во-первых, у нас не было кроватей. Во-вторых, у меня нет братьев и сестер. Кошмары бывают не только у хныкающих детей. Даже не близко. Артур молчит. — Должен признаться, я очень долго тебя совсем не понимал. Я имею в виду, я до сих пор не знаю, но в этом отношении мы совершенно разные. Меня воспитывали в страхе и меня учили никогда не стыдиться его. Мама все время боялась и я тоже. Так было не по нашей вине. Моя мама — самая смелая женщина, которую я знаю. Однажды она сказала мне, что ты не можешь быть храбрым, если не боишься. Вот что такое храбрость — испугаться и все равно выстоять. И я уже говорил тебе, что знаю, что ты всегда будешь так делать. Так что я не беспокоюсь о тебе, Артур. Артур смотрит. Он смотрит, смотрит и смотрит, и единственный вывод, к которому он приходит, это то, что он никогда не поймет Мерлина. Хунит крепко прижимает сына к себе и пытается втиснуть в него всю глубину чувств, которую она испытывает к нему. Она чуть не сломала ему руки. — Я так горжусь тобой, Мерлин, — сокрушенно шепчет она. Он сжимает ее спину: — Я тоже горжусь тобой, мама. В глубине комнаты Моргана плачет из-за того, что услышала слишком поздно.