Interperspective

Гаюс и Мерлин, точнее Гаюс, только что идентифицировал монстра как грифона, когда снова раздался сигнал тревоги. Вот он, как и прежде, проносится через площадь с грацией пантеры и уравновешенностью орла. Размах крыльев почти достигает половины всей поляны. В каждом из своих атак, он блокирует солнце. Люди бегут и кричат во все стороны. Единственный человек, стоявший прямо в центре схватки, повернув голову к зверю, был Артур: — НА МЕНЯ! НА МЕНЯ! Он держит свой щит поднятым, клинок направлен на грифона, голова бешено мотается, чтобы не отставать от монстра, золотые волосы развеваются. Рыцари пытаются сплотиться вокруг него на своих позициях. Артур собирает их в плотный круг, направляя их алебарды и копья наружу и вверх, готовые к атаке со всех сторон. Сам Артур действует как их глаза и страховка в центре круга на случай, если ударят в спину. — ЗАЩИТА! Как один, войска преклоняют колени вместе с ним. Грифон делает свой первый взмах. — ЧТО ПРОИСХОДИТ?! — кричит Ланселот из своей тюрьмы из-за визга существа снаружи. Артур приходит в себя первым. Рыцари подтягиваются и собираются для еще одного раунда, а окаменевшие зрители дрожат в укрытиях. Грифон приземляется тихо, без лишнего шума, задумчиво моргая тусклыми янтарными глазами. Теперь рыцари занимают новую позицию, следуя примеру Артура. Они быстро делают несколько шагов вперед с оружием наготове, а затем останавливаются. Приседают. Потом повторяют это. Они подходят все ближе и ближе к грифону со своими злобными заостренными палками. Грифон кричит в тревоге и замешательстве. Артур возглавляет атаку. Он кричит что-то еще, но из-за рычания грифона невозможно разобрать. Грифон не может уследить за всеми сразу, и то, что они огибают его полукругом, не помогает. Несмотря на растущую панику, грифон по-прежнему не предпринимает никаких агрессивных действий, кроме тех, которые явно предназначены для того, чтобы отпугнуть рыцарей. Монстр кричит предупреждения, чтобы они ушли, царапает воздух; она не может понять, почему это не работает. Артур наносит два удара в морду и он отшатывается, как будто ошеломленный его жестокостью, все еще не в силах поверить, что ей действительно хотят причинить вред. Грифон снова пытается рассеять рыцарей — она не отступит, пока нет — есть кое-что, что и ей необходимо защитить. Артур поднимает копье, сжимая его и вставая на ноги, не сводя глаз с цели. Грифон издает последний отчаянный крик, умоляя просто отступить, неуверенно глядя на окружающих монстров. Артур делает выпад. Еще тремя мощными ударами он наконец вступает в контакт. Его копье ломается, раскалываясь, как ветка. — ДЕРЬМО! — кричит Элиан. Встревоженный грифон бросается вперед, размахивая своими огромными когтями. Артур сильно падает на булыжники, поднимает щит и смотрит на существо, которое вот-вот упадет на него с когтями, такими же острыми, как любой занесенный клинок. — АРТУР! — Хунит плачет. Затем дело принимает новый оборот. Один из самых смелых охранников Камелота бросает в сторону Артура горящий факел и тот перекатывается, чтобы схватить его. С резкой силой человека, который вот-вот умрет, Артур широко вытягивает руку, оставляя необходимое расстояние между собой и врагом. Грифон в ужасе. Она устала от сюрпризов и не хочет больше рисковать своими детьми. Она улетает так же быстро, как и появилась. Артур наблюдает, как грифон исчезает в небе, тяжело дыша, ошеломленный, а мир вокруг него плывет. С щелчком, реальность возвращается. Утер врывается в тронный зал своим яростным маршем, Артур в кои-то веки опережает его на шаг, стоит во весь рост и выглядит сияющим даже сквозь блестящий пот. — Ты сказал, что твои рыцари лучшие в стране, — осуждающе рявкает Утер. Звучит обвиняюще, но он поднимает руку и ерошит волосы Артура. Артур почти не реагирует, даже когда бессознательно отклоняется от него. — Ты сегодня это доказал. — Всё, что я знаю, это то, что он всё ещё там. — Не будем ждать, — объявляет Утер. — Монстр слишком долго угрожал королевству. Мы закончим это сейчас. — Сир, если позволите, — вставляет Гаюс, выходя вперед со своего места в конце комнаты, почтительно сложив руки. Мерлин подходит к нему сзади. — Я исследовал это существо, сир. Я думаю, это грифон. — Грифон? И что? — подозрительно спрашивает Утер. — Грифон — волшебное существо. Бровь Утера тут же опускается и его лицо принимает куда менее терпимое выражение: — У меня нет на это времени, — холодно огрызается он. — Он рождён магией, сир, — настаивает Гаюс. — И убить его можно только магией. — Ты ошибаешься, — гремит Утер, делая опасный шаг вперед. — Это существо из плоти и крови, как и любое другое. Артур доказал, что сегодня… — Я не уверен, отец. Лицо короля напрягается еще больше. — Я думаю, что в его словах может быть доля истины, — продолжает Артур. — Что есть истина? — Грифон не пострадал, наше оружие против него оказалось бесполезным. — Бесполезным? Я так не думаю, — уверяет Утер своего сына. — На каком основании? Личное предпочтение? — с недоумением спрашивает Хунит, еще не привыкшая к такому вопиющему невежеству. — Нет, однажды он попробовал нашу сталь. Следующий раз будет последним, — объявляет Утер тем же голосом, которым он принимает законы, как будто на этом все и заканчивается. Он так распорядился. — Когда рыцари снова будут готовы? — Час, может, два, — неохотно сообщает Артур. — Хорошо. Мы закончим это сегодня вечером. Гаюс и Мерлин обмениваются тяжелыми взглядами. Когда Утер выбегает из комнаты, Артур первым ищет глаза Мерлина, и его взгляд столь же напряжен. — Вы же не сразу вернулись? — Гавейн усмехается, словно умоляя кого-то сказать «конечно, нет!». Никто так не делает. Они оба молча возвращаются в покои Гаюса, погруженные в собственные мысли. — Это правда? — спрашивает Мерлин грызя ногти. — Грифона можно убить только с помощью магии? — О, не говори мне, что ты… — Артур задыхается, с открытым ртом глядя на своего слугу. Мерлин виновато пожимает плечами. — Черт возьми, — смеется Гавейн. — ОН СДЕЛАЛ ВСЁ! — Элиан плачет в потолок. — Все наши достижения тайно принадлежат Мерлину! — Я рад, что мы это знаем, — заявляет Перси. — Я нет! — в ответ стреляет Элиан. — Я мог бы прожить всю свою жизнь, веря в собственный миф и купаясь в незаслуженной славе, спасибо! — Я бы не возражал, — усмехается Мерлин. — Кроме того, вы, ребята, очень славные, я вам для этого не нужен. Я просто иногда помогаю. — ТЫ УБИЛ ГРИФОНА, — визжит Артур и это звучит очень похоже на упомянутого грифона. — Я не горжусь этим. В любом случае, что насчет Лэнса? Это он убил чертова грифона. — Он? — Леон хмурится. — Это сложно, — соглашается Ланселот. — Было бы проще, если бы вы все заткнулись и смотрели воспоминания, — ворчит Гаюс. — Да, Мерлин, я в этом уверен, — серьезно говорит Гаюс. — Если Артур выступит против него, он умрет. — Тогда его нужно остановить, — как ни в чем не бывало говорит Мерлин. Это действительно так просто. — Утер должен найти причину. — О, молодой и такой наивный, — с горечью качает головой Мерлин. — По-прежнему произносит такие вещи, как «Утер» и «причина» в одном предложении. — Это мой отец, Мерлин, — кратко напоминает ему Артур. Нет ничего такого, чего бы он не говорил раньше, почти всегда Мерлин говорит что-то вопиющее, а Артур напоминает ему, о ком он говорит. И Мерлин кивает или бормочет себе под нос, соглашается, и они идут дальше. Не сегодня. — Да, Артур. И я каждый день желаю, чтобы это было не так, потому что я никогда не знал ненависти до того, как познакомился с Утером Пендрагоном. Все замирают, словно застыв от твердых кусочков льда, погребенных под словами Мерлина. Его глаза сверкают, как снег на солнце — такой холод обжигает, как огонь. Артур чувствует, как мурашки бегут по его телу, когда он оглядывается ошеломленными глазами. — Он твой отец. Я никогда не упрекну тебя за то, что ты любишь свою семью. Но он не моя семья. На самом деле, за последние двадцать семь лет он добился того, что мне никогда не позволят создать семью, систематически отбирая тысячи моих людей. Логично предположить, что нужно любить кого-то, прежде чем возненавидеть. Для меня было бы разумнее ненавидеть Моргану. Но я не знаю. Я никогда не мог оправдать то, что она сделала, но, черт возьми, я понимаю. Я многое сделал для тебя, Артур, но оставаться нейтральным и понимающим, когда ты спрашиваешь меня, хороший ли твой отец… наполнять его кубок, кланяться ему… просыпаться каждый день и смотреть ему в глаза, было и есть самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать. Рот Морганы шевелится, но из него не вырывается ни звука. Ее глаза плачут, но в них нет слез. Она просто смотрит на Мерлина и пробегает губами по тишине, слишком драгоценной, чтобы говорить. Леон делает два шага назад, быстро моргая. Ланселот закрывает глаза, скорбя. Гавейн качается на месте, сосредоточившись на дыхании. Внезапно стало трудно. Персиваль и Элиан просто смотрят, как будто забыли, как делать что-то еще. А Артур… он замер. Когда Артур испытывает какие-либо сильные эмоции, его реакции в основном схожие. Он может быть неспособен убежать от проблемы, но бежать и прятаться — разные вещи. Прежде чем он успевает как-то отреагировать, тело Артура блокируется и он становится непостижимым и суровым, как камень. Это одна из вещей, которые всегда мешали Мерлину сказать ему; он, вероятно, даже не понял бы, что умер, пока его голова не слетела бы с плеч. Это звучит идеалистично, но Мерлин не хотел идти в могилу, не зная, что чувствует Артур. Раньше Мерлин думал, что будущему королю очень повезло, что он пошел за ним. Затем он решил, что это результат его воспитания, чтобы стать королем. Потом он решил, что ему все равно, что это было. Он ненавидел это. И теперь он ненавидит это, потому что Артур просто смотрит на него, слишком долго и тихо. Гавейн не может больше терпеть ни секунды. Он отказывается стоять на месте, топает и тащит Мерлина, бедного гребаного Мерлина, в объятия, которых он заслуживает. Мерлин машинально сжимает его и Гавейн может надеяться только на то, что он перестал смотреть на Артура. Это нехорошо для него. Не тогда, когда он так выглядит. Свет в своей бесконечной мудрости какое-то время не возвращается, возможно, чувствуя потребность в перерыве. Персиваль тяжело вздыхает, надувая щеки, складывает руки, чтобы опереться на колени, и невидяще смотрит перед собой. Он не думает, что кто-то будет сидеть рядом с ним во всём этом, но последний человек, которого он ожидал, подходит в этот момент. Леон выглядит разбитым. Он никогда не падает, как все остальные, всегда такой грациозный — быть почти таким же большим, как Персиваль, это настоящий подвиг, Перси всегда ревновал — но сегодня он плюхается на задницу, как будто его ударили в грудь. Перси нежно кладет руку ему на плечо. Леон удовлетворяет его безмолвную просьбу посмотреть ему в глаза. Отлично. Просто нужно восстановить дыхание. Есть договоренность не спрашивать друг друга, как дела, если они уже знают ответ, поэтому Перси не спрашивает. Он дает Леону возможность уединиться, отводя взгляд, пока тот не будет готов говорить. Леон обычно не обращается за советом, не спланировав разговор как минимум за два дня до этого, так что это новая территория для них обоих. В конце концов, Леон просто сел. Перси не вставал с тех пор, как началось дурацкое световое шоу. Он начинает волноваться, что больше никогда этого не сделает. В другом конце пещеры встречается еще одна маловероятная пара. Элиан подходит к Моргане с высоко поднятой головой. Он искренне склоняет голову перед ней. — Я хотел сказать, — уверенно начинает он, — мне очень жаль. — Я должна… — начинает она, вызывая слова, не соответствующие ее хрупкому тону. — …забудь, — выдыхает она. Элиан оставляет ее, желая, чтобы он мог. Мерлин сжимает руку матери и встает. Он не хочет видеть ее плачущей больше, чем необходимо. Это может быть эгоистично, но именно для этого существует Гаюс, и, видя, как она идет к нему, он позволяет себе минимально расслабиться. Вот для чего нужна семья, поправляет он себя. О ней заботятся. Мерлин не хочет, чтобы Артур сейчас варился в одиночестве, о чем бы он ни думал, но не может придумать, что сказать. Кроме того, он собирался кое-что попробовать с тех пор, как увидел Гавейна с яблоком. Мерлин закрывает глаза и тянется к себе то, что так гудит в груди и вырывается из кончиков пальцев, и просит нож для бритья. И он получает один. Он похож на артуровское — он знал, он обычно его бреет. Может быть, это действительно Артура. Да, такая же фишка в ручке у основания. Мерлин улыбается и оглядывается. Он не хочет привлекать к этому внимание — пока нет. Все и так достаточно сложно. И можно ли его винить в том, что он чувствует себя уязвимым, когда его жизнь выпотрошена и представлена толпе? Так что, возможно, ему стало бы лучше, если бы все застряли в своих топях еще немного. Он имеет право на это. Мерлин ловит взгляд Гвен. Она уже следила за ним. Мерлин наклоняет голову, задавая ей немой вопрос бритвой. Она касается подбородка. Он кивает. Она светлеет. Он начинает пробираться. Но потом он останавливается. На полпути через пещеру у него возникает мысль. Он смотрит на бритву. Он смотрит на Артура. Его лицо меняется. Он не проверяет, как отреагирует Гвен, когда он резко меняет направление. Артур внимательно смотрит на него и их выражения совпадают, они оба выглядят совершенно незаинтересованными. Его глаза скользят вниз, к тому, что Мерлин протягивает ему ладонью вверх. Брови хотят дернуться вверх от удивления, но все же не двигаются. — Что? — медленно спрашивает он, считая ресницы Мерлина. Так странно видеть своего слугу в таком состоянии. Он знаком с Мерлином как с собственными костями, так почему же он новый? С этими странными развевающимися волосами и бородой в тон? Это неестественно, как просыпаться с перевернутым небом. — Не мог бы ты?.. — тихо говорит Мерлин вместо ответа. Артур принимает то, что ему предлагают. Да, он так и думал - это его. Зачем Мерлину бритва? Почему у него вообще... О-охххххххх. — Я не вижу, нет… — Мерлин отрывисто обводит беззеркальную пещеру. Он прав, у него нет отражающего бассейна, в который он мог бы заглянуть. Они в пещере. Тем не менее, Артур не должен этого делать. Носить бороду какое-то время — не драма (не обращая внимания на то, что Артур думает по этому поводу (он хочет вернуть своего Мерлина)), и он уверен, что Гвен делала это для него раньше, она была бы рада. Черт, его мать, Гаюс, кто угодно был бы рад. Он пришел к Артуру не поэтому. И тут Артур вспоминает. Он не уверен, думал ли Мерлин когда-нибудь, что Артур убьет его за это, за всю эту неразбериху, в которой они сейчас оказались… за магию. Но мозг не работает так, как сердце. Это совсем другая чаша червей. Сердцу не нужна логика, чтобы прийти к выводу и потеряться в дерьме. И Мерлин только что вручил Артуру лезвие, чтобы он вонзил его в горло. Он чувствует, как кто-то наблюдает за ними, может быть, несколько человек, но не может отвести взгляд от глаз Мерлина. Его смелые, испуганные глаза. — Конечно. Возможно, это совпадение, что они оказались здесь сейчас. Артур не думает, что Мерлин знает, как он относится к тому, что его бреют, у него нет причин знать, но Мерлин всегда знает больше, чем следует, особенно учитывая Артура. Дело в том, что Артур никогда не позволял никому из своих слуг брить себя. В первый раз, когда он был молод, Утер показал ему, как это сделать самому, как некую традицию взросления. После этого он должен был заставить слуг сделать это за него, но так и не смог. Не то чтобы он не доверял им лезвие так близко к своему горлу — хотя, возможно, это было частью этого. Это просто… казалось слишком интимным. Артур всегда очень бережно относился к своим клинкам и очень осторожно ими пользовался. Его способность постоянно и надежно превосходить все ожидания в сфере, которая имела значение, приносила результаты, доставляла удовольствие, заставляла чувствовать себя свободным. Поскольку принц не склонен к уединению, он больше не обращает внимания на обнажение, необходимое для купания или чего-то подобного. Просто так обстоят дела. Но это… это всегда казалось чем-то, что он должен сделать сам. Когда Мерлин впервые заметил, что начинает прорезываться щетина и не раздумывая, принес бритвенный станок, Артур не стал его останавливать. Он не уверен, почему он этого не сделал. В тот момент они даже не знали друг друга так хорошо, но Мерлин был знаком тогда, как и сейчас, и Артур не остановил его ни тогда, ни после. Честно, Мерлин. Довольно глупо давать бритву тому, о ком тебе даже неизвестно, умеет ли тот бриться. Хорошо, что Артур очень хорошо бреется. Он так же точен в фехтовании и так же нежен, когда это необходимо с Мерлином. Настолько нежен, насколько необходимо, настолько мягок, насколько возможно. Артур очень рад избавиться от этой бороды. Какой-нибудь жалкий ублюдок мог прийти и принять его за красавчика. Они даже не подумали бы о Мерлине, глупом Мерлине, и о том, как много он спотыкается, чтобы спасти кролика на охоте, как ужасно он застилает кровати, как легкомысленны и серьезны его ответы, как его поза говорит вам его настроение, так что он не может врать об этом ни хрена, но думает, что может - они бы ни о чем таком не подумали. Они бы просто подумали, что у него классная борода. Да, сейчас дело обстоит гораздо лучше. Постепенно Мерлин возвращается. Вот эти нелепые скулы. Эта дурацкая линия подбородка, странно угловатая. Его лицо не такое длинное, как кажется — Артур знал это, но он пользуется случаем, чтобы убедиться в этом, проводя руками по его краям и поверхности. Еще раз, просто для уверенности. Они ничего не говорят. Они вообще ничего не говорят, пока Мерлин не сглатывает, а Артур бормочет ему, чтобы он этого не делал, не осознавая, как близко он находится к его уху. Мерлин вздрагивает, отчего становится еще тяжелее, и Артур смотрит на него, пока тот не останавливается. — Прости, — шепчет он. Они достаточно близко, чтобы оправдать шёпот. Голос Мерлина очень низкий. — Я не причиню тебе вреда, Мерлин, — бормочет в ответ Артур. — Ты же знаешь, я никогда не причиню вреда. — Я знаю, — отвечает Мерлин, звуча застигнутым врасплох, и Артур делает вывод, что, возможно, причиной был не страх. Артур в последний раз проводит лезвием по челюсти Мерлина, к его кадыку. Он закончил, но так ли это на самом деле? Он не хочет ничего пропустить. Он не допустит, чтобы Мерлин сказал, что Артур плохо поработал. А что, если он пойдет и попросит кого-нибудь сделать это? Нет, Мерлин единственный, кто может побрить Артура, значит, Артур единственный, кто может побрить Мерлина. Это окончательно. Он еще раз проводит пальцами по удивительно мягкому лицу напротив. Просто чтобы убедиться. И еще один раз, просто потому, что никогда нельзя быть слишком уверенным. А потом еще раз. Он смотрит вверх и замирает. Мерлин наблюдает за ним из-под век, из под этих нелепых девичьих ресниц. Артур чувствует, как его руки опускаются, но теперь он не может вернуть их обратно. — Вот, — бормочет он слишком тихо. — Всё сделано.