Interperspective

Гаюс убирается в своих покоях. Время от времени всё слишком захламляется, чтобы он мог работать, и ему приходится просто расчищать свои столы. Он удивляется, обнаружив, что Мерлин бросил здесь свои записи. Черт побери, мальчик оставил их с невысушенными чернилами. Гаюс пытается поднять пергаменты, чтобы переместить, но один прилипает к его руке и текст размазывается. Гаюс с любопытством осторожно отлипает пергамент, переворачивая. Много лингвистических экспериментов, вычеркнутых предложений и каракулей по всей странице. Можно разобрать только некоторые строки, такие, как: «Любовь имеет все права», «больше и меньше, но всегда прекрасно» и «Мне надо разбудить солнце. Глупая работа, но надо. Он любит курицу» — Это обо мне? Эта последняя запись? Мерлин? — допрашивает Артур. Мерлин небрежно оглядывается: — Неа. Очевидно, это о Леоне. — Очевидно, — преданно поддерживает его Гавейн. Гавейн такой хороший лжец, что это почти срабатывает. — Я люблю курицу, — значительно менее убедительно предлагает Леон. У Гаюса вырывается усталый вздох, когда он осматривает их с обеспокоенной морщинкой на лбу. — Что? — спрашивает Мерлин, разводя руками. — Ты писал романтические стихи, мой мальчик, боюсь, я пришел к тому же выводу, что и Артур. Я думал, ты влюблен. — Что это за любовное стихотворение с «он любит курицу»?» — вмешивается Элиан. — Хэй! — Давай, Эл, думай, — настаивает Лэнс. — Это об Артуре. Ты не можешь написать Артуру любовное стихотворение, не упомянув где-нибудь курицу. — Я подумал, что это так точно. Очень ясно, — соглашается Артур. — Адресант знает своего… адресата, — пожимает плечами Гавейн. — Никакого адресата не было, это была просто… практика, — говорит Мерлин, пренебрежительно махнув рукой. — Поэзия не так легка. — Он любит курицу, — тихо фыркает Элиан. — Так это не любовный стих? — невинно спрашивает Лэнс. — Нет, ты, глупый человеческий гриб. Это всего лишь три строчки. Что за стихи ты читал прежде? — Просто спросил, — сдается Лэнс с понимающей улыбкой, он молчит еще мгновение, но в его глазах мелькает озорство. — Значит, речь идет об Артуре? — О, заткнись. Все оставляют это в покое. Мерлин как раз проходил мимо королевского кузнеца по пути домой, когда его остановил кто-то, зовущий его по имени. К нему довольно надменно и яростно приближается коренастый мужчина со здоровыми мышцами, с широко распахнутыми от чего-то глазами. — Привет, Гораций. Ты в порядке? Как прошло с Джессамин? — Не сработало! — рычит он, его черные глаза сверкают. Он похож на фыркающего быка в поисках чего-нибудь, на что можно наброситься, опустив голову и вздымая грудь. — О… прости, друг. — Почему это не сработало, Мерлин? Это должно было сработать, ты сказал, что сработает! — Я этого не говорил. — Это ДОЛЖНО БЫЛО СРАБОТАТЬ! Теперь я выгляжу как ИДИОТ! Скажи мне, почему это не сработало?! — требует Гораций, краснея с пугающей скоростью и сердито хватая Мерлина за воротник. — Может, ты ей просто не нравишься, ты думал об этом? — говорит предательский рот Мерлина. Стоны и хрипы наполняют пещеру. Хунит закрывает лицо руками. — Клянусь богом, иногда ты хуже Гавейна, — упрекает Элиан. — Все время, — поправляет Ланселот. — Я обижусь на это, — встревает Гавейн, противореча самому себе своим гордым тоном. Кулак Горация находится примерно в двух дюймах от лица Мерлина, когда они внезапно летят вперед, как будто в них выстрелили из пушки. Что-то трескается. Столкновение сильное и резкое, и Гораций теряет сознание. Мерлин моргает, не понимая, что произошло. Он вытягивает шею из своего положения, придавленного обмякшим телом Горация, и сталкивается лицом к лицу с лошадью, которая заставила бы быка бежать в укрытие. Это серо-голубой жеребец со злым взглядом в единственном глазу, второй — пустая глазница. Его длинные волосы падают на морду жестко и непослушно, немного бунтарски вздымаясь в воздухе. Ребра торчат, когда он фыркает так, как не может ни одна лошадь, глядя на Мерлина сверху вниз своей узкой пыльной мордой, чуть ли не скаля зубы. — Неужели это?.. — Синий! — плачет Перси, узнавая. — Здесь ты с ним познакомился? — спрашивает Элиан. — Развязанный? Авалон, Мерлин, повезло, что ты жив, — добавляет Гавейн. — Тогда он был еще более диким, — с любовью соглашается Мерлин. — Однако с первого дня он меня поддерживал. Взгляни на него. Он идеален. — Думаю, ты поймешь, что если хочешь узреть совершенство, то тебе надо посмотреть на мою Девицу, — гордо мурлычет Леон. — Никакого сравнения с Медовухой, — возражает Гавейн. Элиан усмехается, качая головой: — Медовуха такая же тупая, как и ты, Гавейн. — У неё авантюрный дух, ты, простак. — Заткнитесь и смотрите, как Синька отопчет Мерлина за то, что тот так на него смотрит, — прерывает Артур. — Спасибо, — говорит Мерлин. Потом до него доходит, что надо двигаться. Он встает, спотыкаясь и полностью игнорируя логическую осторожность, без колебаний поворачиваясь спиной к чудовищной лошади и едва ли осознавая враждебность. Он выпрямляется и оглядывается. Жеребец смотрит на него немного так, как будто не уверен, что делать. Большинство сбиваются с толку первые сталкиваясь с Мерлином... — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Мерлин, как будто жеребец вполне способен разговаривать. — Твоя… уздечка порвалась. Я полагаю, тогда ты освободился. Они пытаются сломить тебя, да? Ну, не буду задерживать… Мерлин наклоняет голову и снова оглядывается, внезапно понимая, что он посреди улицы, и быстро отскакивает с дороги: — Извини, я тебе мешал, да? Жеребец горячо фыркает на него, агрессивное поведение не полностью подавляется смущением, он определенно сбит с толку. Он еще раз осматривает Мерлина, решает, что его не стоит топтать, и идет своей дорогой. Мерлин радостно бежит в направлении покоев Гаюса, не обращая внимания на крики, чтобы кто-то остановил взбесившуюся лошадь, быстро взбирающуюся на холм. Гавейн запрокидывает голову и смеется. — Не могло быть по-другому, — мудро говорит Лэнс. Гаюс поднимает голову, как только входит Мерлин. Мерлин, как обычно, не замечает его серьезности, захваченный своими задорными маленькими мыслями: — Привет, Гаюс. Знаешь ли ты, что у меня больше разногласий с собаками, чем с кошками? Я думал, что все наоборот. Кошки менее приятны, тебе не кажется? Но я полагаю, что собаки склонны сначала действовать, а потом задавать вопросы, что может быть проблематично. Думаешь, это только потому, что я встречал больше собак? Это, вероятно, изменило бы всё уравнение, нам нужно провести надлежащее научное исследование. А как насчет лошадей? Гаюс слушает этот небольшой монолог в снисходительном молчании, сохраняя свою странно серьезную мину, пока Мерлин не замечает, оборачивается и с любопытством наклоняет голову: — Что с тобой? — Садись, Мерлин, — говорит старик, указывая на стол напротив себя. Мерлин оглядывается и видит, что Гаюс нашел его записи. Впрочем, он не выглядит смущенным. В конце концов, это выражения не его любви. — Ах, ты нашел их? Только не говори мне, что хочешь, чтобы я написал тебе кое-что прямо сейчас, — шутит он, проскальзывая на место напротив своего наставника. Когда Гаюс молчит, улыбка Мерлина немного спадает, и он гораздо серьезнее повторяет: — Пожалуйста, не говори мне, что ты хочешь, чтобы я тебе что-то написал. Перси фыркает. — Нет. — О, хорошо, хорошо. Что тогда? — Мальчик мой… — начинает Гаюс с покорным вздохом. — Ты знаешь, что здесь ты в безопасности, не так ли? Мерлин хмурится. Он знает, что на самом деле это не так, но: — Конечно. — И ты знаешь, что я люблю тебя. Черты лица Мерлина теперь должным образом выражают беспокойство: — Гаюс, что не так? — Ничего. С тобой всё так. — Это не то, что я… спросил, — осторожно возвещает Мерлин. — С тобой все в порядке? — Я в порядке, мой мальчик, как и ты. Я никогда не думал о тебе как о чем-то меньшем, и ты тоже не должен. Ты никогда не должен стыдиться себя и своих чувств. — А, — деликатно и с сожалением выдыхает Гаюс, вспоминая этот разговор. Это не то, что он хотел бы показывать перед всеми. Он не пожелал бы этого никому, тем более своему подопечному. Гавейн громко стонет, проводя рукой по лицу: — О черт, только не этот разговор. — Какой разговор? — требует Артур, но Гавейн отмахивается. Мерлин поджимает губы. — Я знаю это, Гаюс, ради любви к Камелоту, о чем ты? Гаюс делает глубокий вдох и придвигается чуть ближе, умоляюще встречаясь взглядом с Мерлином: — В этом мире есть мужчины, которым… нравится общество других мужчин. Которые любят других мужчин. Об этом не говорится, но их больше, чем ты думаешь. Ты, Мерлин… — он осторожно поднимает брови, внимательно наблюдая за его реакцией. — …ты один из этих мужчин. — Этот разговор, — заканчивает Гавейн себе под руки. Брови Гвен взлетают вверх. Моргана горько фыркает про себя. Действительно, с таким количеством общего все больше и больше похоже, что она оттолкнула Мерлина, потому что он был таким же, как она, только справлялся с этим лучше, и она ненавидела его за это. Леон инстинктивно бросает взгляд на Хунит, на случай, если она отреагирует… так, как может. Но, конечно, она выглядит совершенно растерянной, хотя и немного удивленной. Верно. Хорошо. Глаза Артура расширяются, и он наклоняется вперед, словно натянутый на веревочке, полностью захваченный прошлым Мерлином на экране. Ланселот внимательно наблюдает за своим будущим королем, бросая взгляд на своего лучшего друга, просто чтобы проверить его. Мерлин совершенно неподвижен, лицо тщательно пустое. Единственное, что выдает его — это то, как сильно он сжимает колени, от чего побелели костяшки пальцев. Элиан кладет руку Мерлину на плечо в знак поддержки. Губы Мерлина дергаются, и он оборачивается, чтобы одарить его оценивающим взглядом. Позади Элиана Персиваль утвердительно кивает ему. Они все на его стороне. Мерлин слегка кивает головой в жесте «продолжай», все еще ожидая, когда Гаюс перейдет к сути. Хунит негромко хихикает, быстро прикрывая рот рукой, но теперь все смотрят на нее. Все, кроме Мерлина и его короля. Артур смотрит на своего слугу, подталкивая его сказать что-нибудь, чтобы опровергнуть или подтвердить то, что они видят и слышат. Но Мерлин не реагирует, и, честно говоря, он не готов к этому, поэтому продолжает смотреть вперед. Просто вперед. Но он чувствует взгляд Артура, как раскаленные угли. Черт возьми, Артур, хоть раз можешь отпустить? Только в этот раз, пожалуйста- — Мерлин. Голова Мерлина поворачивается, прежде чем он осознает. Тон Артура — идеальный оттенок мягкости, превращающий его голос в расплавленное золото. Этот тон появляется только в темные ночи сомнения и необходимой мягкости, заставляя Мерлина чувствовать, что они совсем одни в свете костра, и Артуру нужно, чтобы он смотрел на него, и Мерлин сделает это, Мерлин всегда будет делать это. Глаза Артура — это центр тяжести, против которого Мерлин беспомощен. Как только он окажется на их орбите, воевать бесполезно. Небо было бы таким, таким пустым без звезд, и мысль о том, что именно таким должно быть всё без глаз Артура, смутно мелькает на задворках сознания Мерлина. Без них мир был бы таким пустым. Они вдвоем застряли вот так, в подвешенном состоянии, слишком долго. Мерлин тонет, снова и снова, кажется, вечность — просто захваченный бесконечной петлей борьбы за воздух и окруженный со всех сторон, завернутый, как кокон, в глазах-океанах Артура. Они такие полные. Мерлин позволяет эмоциям захлестнуть его, словно потоки, тянущие его то туда, то сюда. Они согревают его, делают сонным и возбужденным одновременно, хотя он не знает почему. Он забывает, что делает, где он, кто он. Он забывает всё и тонет. Затем Артур понимает, что экран все еще говорит, и его глаза метаются между Мерлинами, разрушая чары. Мерлин снова дышит. Все это возвращается к нему, и их нынешнее затруднительное положение вновь в полной мере встает перед его внезапно встревоженным разумом. Он должен волноваться. Он должен волноваться, и он, в теории волнуется. Однако глаза Артура не казались опасными. Они заставили его чувствовать себя в большей безопасности, чем что-либо еще на земле, и он просто забыл на секунду... Боги, если Артур не примет это, это разобьет сердце Мерлина. — Я знаю, это может быть шокирующим, но не о чем беспокоиться. Это просто то, кто ты есть, просто предпочтение, как предпочитать клубнику малине. Ничего больше, Мерлин. Так что не беспокойся — просто потому, что это не так принято в обществе… — Подожди, о чём ты? — перебивает Мерлин, откидываясь назад и вскидывая руки. — О чем вообще?... Они оба некоторое время смотрят друг на друга, один гораздо более пристально, чем другой. Гаюс, кажется, все еще мучается впечатлением, что Мерлин находится в каком-то состоянии шокового ужаса. — Я знаю. Это… ты серьезно? Я знаю это! Ты... Авалон, Гаюс, не пугай меня так, я думал, кто-то умер! — Мерлин усмехается и качает головой. — Есть ли что-то еще в этом небольшом напутствии или ты просто собирался признаться мне в моей ориентации и ждать истерик? Ты даже не ответил на мой вопрос о лошадях. Гвен издает удивленный смешок. Гаюс мгновение смотрит на него в ошеломленном молчании. Мерлин поднимает брови, его глаза смеются. — ...Я не думаю, что лошадям есть о чем с тобой спорить, учитывая, что они обучены послушанию. Мерлин бросается вперед, вдруг гораздо больше заинтересовавшись разговором: — Но вызовет ли это больше противодействия или меньше? Что, если начнется восстание лошадей? Мозг Артура снова слишком медлителен для его рта и он слышит, как говорит, прежде чем осознает: — Это лошади. Мерлин поворачивается и смотрит ему прямо в глаза, на этот раз ни о чем не думая: — Вот почему Синий тебя не любит. Это вызывает у Артура веселый смешок и сердце Мерлина трепещет. Они будут в порядке. Ланселот счастливо выдыхает на заднем плане, успокаиваясь. Леон улыбается. Артур все еще в лесу. Должно быть, он не сказал Мерлину или кому-то еще, потому что он там один, а двор не очень то это поддерживает. Он кажется более расслабленным. Свет освещает его со спины слишком четко. Его волосы торчат пучками. Губы слегка приоткрыты, дыхание мягкое. Он не такой вымотанный, как в день встречи с Мерлином. Бровь слегка нахмурена. Глаза прикованы к чему-то настолько напряженно, что кажется, что мира не существует, свист ветра среди деревьев не имеет значения. Рядом с ним лежит его великолепная лошадь. Лламрей — большая белая кобыла, достаточно сильная, чтобы посрамить любого жеребца. Ее бока устойчивы, когда она глубоко дышит, урча почти в тишине, как большая белая гора. Части тела, поцелованные солнцем, почти ослепительно яркие, настолько чиста ее безупречная шкура. Умные глаза сверкают, когда она спокойно лежит рядом со своим хозяином, уши легко крутятся туда-сюда. Артур отвлекся, так что она на страже. — Вот, что ты думаешь? — спрашивает Артур, наклоняясь вперед, чтобы показать ей свой пергамент. — Похож на него? Тщательно прорисованные волнистые волосы. Темные задумчивые глаза говорят Артуру, что он не здесь. Широкие плечи слишком спокойны для боя. Ланселот. У Лэнса перехватывает дыхание. Каждая линия нарисована с такой тщательностью, мысль, которую Артур вкладывает особым образом. Как будто Артур вырвал Ланселота, полностью сформировавшегося до сломанных ногтей, прямо из собственной головы. Это та же самая забота, которая была в пальцах Мерлина, когда пламя лизало их, чтобы сформировать маленького рыцаря на его ладони. В то время Лэнс не знал, как распознать заботу, направленную на него, не знал, как её ценить, но теперь он видит, что о нем заботятся. Даже тогда, когда он не заботился о себе. Еще тогда… Мышцы Артура инстинктивно напрягаются. Он чувствует себя странно. Никто никогда не видел его рисунков. Никто, кроме… но это было другое. Это было… тогда он бы никогда не стал… и это даже нехорошо, это было семь лет назад, сейчас он лучше… — Артур, это прекрасно! — задыхается Хунит. Гвен горячо кивает, наклоняясь вперед и проводя пальцами по линиям в воздухе. — У принцессы талант, — поддразнивает Гавейн тоном, недостаточно игривым, чтобы укусить, что является его способом поддержать. — Кажется… определенно, — бормочет Элиан себе под нос. Мерлин хочет взглянуть на него, но он не может упустить шанс смотреть на искусство Артура так долго, как только может, он занят тем, что впитывает его, как растение, освещенное солнечным светом. Вместо него вопрос задает Персиваль: — Что ты имеешь в виду? — Просто… Мерлин рисует Лэнса в подводной пещере. Артур рисует его сейчас. Это кажется… правильным. — Думаешь, это связано? — с любопытством спрашивает Гавейн. — Что-то о судьбе?.. — Я не знаю. Но он делает это с такой же… осторожностью, — пожимает плечами Элиан. — Не знаю, просто немного приметил это. Лламрей моргает, глядя на всадника. — Посмотрите на меня. Разговариваю с лошадью, — сухо говорит Артур, качая головой. — Проклятый Мерлин. В следующий раз он заставит меня петь с птицами. Она тихо фыркает на него, не осуждая и не оправдывая. — Что это вообще было? —выпаливает Артур в никуда. — Поэзия? Зачем? Это определенно из-за девушки, но какая девушка посмотрит на Мерлина дважды? Гавейн немедленно поднимает руку. Мерлин опускает ее, не говоря ни слова. Гавейн поднимает другую. — Еще одна чертова тайна, — Артур втыкает пятку в землю. Лламрей фыркает на рисунок Ланселота. Артур возмущенно смотрит нее, качая головой, нахмурив брови. — Ты думаешь…? Ланселот? Лламрей терпеливо моргает. Артур фыркает, но хмурится еще больше. Словно подпитываемый нелепостью обидной мысли, он вскакивает с места и начинает агрессивно готовиться к действию. — Ну, теперь я знаю, почему никто не разговаривает с лошадьми! — Тебе так повезло, что она тебя терпит, — усмехается Мерлин, сдерживая подступающее к горлу беспокойство. Он ошибался раньше? Было ли у Артура что-то против двух мужчин в отношениях? — Так, просто чтобы уточнить, Лэнс бросил почти всех, с кем встречался в Камелоте, чтобы они в конце-концов пели ему дифирамбы? — подытоживает Гавейн. —Он коллективно разбил нам сердца, — соглашается Мерлин, лишь немного в шутку. Лэнс пригибается, качает головой и фыркает в своей застенчивой манере, переминаясь с ноги на ногу, улыбаясь в пол. — Было жаль потерять тебя, Ланселот. Камелот, мы скучали по тебе, — говорит серьезно Артур. Я скучал по тебе, не позволяет он себе сказать. Рисунок сказал достаточно. Ланселот тяжело сглатывает и кивает Артуру. Несмотря на все их разговоры о его тупости, король знает, что им нужно. Он улавливает вещи и, что, возможно, более важно, обращается к ним. — Не смотри на меня так, он скоро будет опять здесь, — фыркает Артур на свою лошадь, вскакивая в седло. Словно по сигналу, что-то, что могло быть только Мерлином или маленьким бедствующим слоником в посудной лавке, тяжело шарит по поляне, груздно дыша и сверкая взглядом, чтобы сравнять с землей королевства: — Если ты… собираешься… таскать меня… во всех этих ГЛУПЫХ… ПРОКЛЯТЫХ… ПОЕЗДКАХ… МЕНЬШЕЕ, ЧТО ТЫ МОЖЕШЬ СДЕЛАТЬ… ДАТЬ МНЕ ЛОШАДЬ!!! — Мечтай больше, Мерлин. И не отставай, ты меня тормозишь. Артур ускакивает на Лламрею, буквально оставляя Мерлина в пыли с убийственным выражением лица. — С отцом-геноцидником я могу справиться. Ненависть к магии я могу не заметить, — довольно злобно ворчит Мерлин, с едва скрываемой яростью топая вслед затухающим звукам копыт. — Но за это я могу убить. Ланселот усмехается. Леон с улыбкой качает головой: — Это так… Мерлиновски, — с любовью комментирует он. Мерлин исчезает вслед за Артуром, всю дорогу ворча о том, что он все равно нравится Лламрее больше.