Interperspective

Гвен и Мерлин складывают одежду вместе, бок о бок, разговаривая между собой. Из-за того, как спроектирован замок, Моргана может видеть их из своих покоев напротив. — ...И он весь волновался... и сдержался ради меня... и он поклялся, что вернется, — оживленно говорит Гвен. — Ну, если бы у меня было такое лицо, я бы тоже волновался, — бормочет Мерлин. — Мерлин! — упрекает она, но смеется, слегка ударяя его. — Я так рада, что ты ладишь с Морганой, Мерлин. Я знала, что вы поладите. Вы так похожи, понимаешь? — Думаешь? — О да, — уверяет Гвен, самоуверенно нахмурив брови. Она удивлена, что он этого не видит. Ей это ясно как божий день. Моргана перестает делать вид, что не наблюдает за ними, и натягивает улыбку, яркую, как солнце, когда подходит к ним. — Я считаю, что она абсолютно права, Мерлин. Иди сюда, ты достаточно высокий, мне нужно, чтобы ты дотянулся до портьер. Не принесешь ли ты мне воды, милая? — добавляет она Гвен, когда Мерлин подчиняется. Гвен улыбается ей и кивает, продолжая идти своей дорогой и оставляя их наедине. Мерлин пересекает комнату и подходит к портьерам Морганы, он видит, что некоторые развязались, и использует свой значительный рост, чтобы поправить это. Он раскрывает свою сущность чуть глубже и внезапно становится намного больше, чем казался раньше, даже несмотря на то, что он все еще сдерживается. Словно перевернутая игральная карта — все еще тонкая, как бумага, но намекающая на более широкое значение под другим углом. Мир разделяет его так же четко, свет останавливается за его спиной, плещется, но не проникает дальше. Моргана хладнокровно смотрит на него через всю комнату, стоя прямо напротив. Сегодня она в зеленом, платье вытягивает цвет из ее глаз и делает их чуть более тусклыми. Алый на губах усиливает тени на ее лице, золотые серьги позвякивают при каждом легком движении, мыщцы двигаются под ее невинным нарядом, когда она медленно преследует свою добычу в покоях, как пантера. Мерлин делает вид, что ничего не замечает, убирая ее стол. — Ты не ее слуга, Мерлин, ты мой, — кусается Артур. Да, вспоминает Моргана, именно это и собирается доказать Мерлин. — Я думаю, у нас действительно много общего, знаешь ли, — мурлычет она голосом, который с таким же успехом можно было бы назвать медом в медвежьей капкане. — Но не так, как она думает. — О, я и не обольщался, — тихо бормочет Мерлин, по-прежнему не глядя на нее. Он отходит от нее, это не выглядит преднамеренно, но со стороны очевидно то, как они на самом деле кружат вокруг друг друга. Свет остается за его спиной, ловко вырезая его очертания из темноты. — Перестань, Мерлин, — тянет Моргана. Глаза Мерлина метнулись вверх от того места, где его голова склонилась над ее постельным бельем, очень целеустремленно прямо через все пространство к ней. Они выглядят поразительно серыми и блестят, словно в кромешной тьме, несмотря на солнечный свет за спиной. — Я уверен, что не понимаю, что ты имеешь в виду, — глубоко мурлычет он тем же мрачным тоном, который не делает ничего более ясным, чем тот факт, что он очень многое понимает. Артур выпрямляется от этого тона, его брови взлетают, а рот приоткрывается. Моргана неподвижно стоит напротив него, ее глаза сверкают в ответ, греховные губы кривятся в радостной и опасной улыбке. — Вот как? — спрашивает она тоном под стать. — О да, — чуть ли не рычит Мерлин в ответ, острая улыбка эхом отражается на его лице, что только повышает ставки. Челюсть Артура еще больше отвисает. — Я не буду притворяться, что мне не доставляет удовольствия смотреть, как ты работаешь, — шелковисто продолжает Моргана, ловко огибая пространство. — Ты красиво крутишь Артура вокруг мизинца, и он скорее поверит, что небо зеленое, чем догадается, что ты с ним делаешь. Но ты то знаешь, Мерлин. Ты точно знаешь, что делаешь. Артур смутно думает, что мог бы выразить протест, но он, похоже, потерял способность формировать связные мысли и, соответственно, говорить. — Я? — невинно спрашивает Мерлин. Правдоподобное отрицание - вот суть игры. — Ты во всем, Мерлин. Я вижу тебя. Ты в самых мудрых решениях Артура, когда он выступает в суде. Он никогда не был особо мудрым, знаешь ли. Я вижу, как ты тихо меняешь его. Меняешь Камелот, та-ак тихо. Берешь обязанности, от которых отказались короли и лорды, подбираешь крохи со стола Артура и приумножаешь их, не так ли? Ты контролируешь обязанности слуг, перераспределяешь смены. Ты знаешь, кто приходит и кто уходит, потому что всё контролируешь ты, не так ли? И ты будешь отрицать это до самой смерти. Ты изображаешь из себя дурака настолько ловко, насколько мир хотел быть одурачен. Утер считает, что ты не более важен для Камелота, чем пыль, и пока он греет свой трон, ты управляешь его королевством. Мерлин непонимающе смотрит на нее. Он, конечно, мог быть кем угодно. И не будь Моргана собой, она могла бы сейчас пострадать. — Не забывайся, Моргана, — мягко говорит Мерлин, обогнув стол и медленно приближаясь. — Я тоже тебя вижу. Я мог бы быть самим Богом, но я все равно был бы дураком, если бы сбрасывал со счетов тебя. Он останавливается перед ней, мертво глядя ей в глаза. Между ними почти осязаемо летают искры интеллекта и вызова. Теперь он не сутулится и его плечи расставлены достаточно широко, чтобы затмить Моргану, какой бы грозной она ни казалась. Он обезоруживающе высок, смотря на нее из-под ресниц, так близко. Он грешным шепотом возвращает ей ее собственные слова.: — Бросай все эти игры. Что, черт возьми, происходит, боже мой. Чточертвозьмичтопросточтопроисходиткакого — Мы потеряли Артура, — легкомысленно объявляет Гавейн. — Я думаю, мы могли бы работать вместе, Мерлин, — хмыкает Моргана, отвечая на его грохот своей яркой молнией. — Я никогда не смогу достучаться до Артура, как ты. — И все же Гвен считает, что тебе суждено стать королевой, — невинно парирует Мерлин с острым как бритва обвинением в каждом слове, так что Моргана вынуждена обращаться с ними деликатно, с предельной осторожностью, чтобы не порезаться. Неясно, намеренно ли это, или эти конкретные слова не могут выйти из него каким-либо другим способом. — Нет, она так не считает. — Считает. Только это, наконец, сломило волю Морганы, заставило отвести взгляд. Мерлин не отступает, очень внимательно наблюдая за ней. — У нас действительно много общего, Моргана, — мягко говорит Мерлин, его голос остается мрачным, но смягчает резкость. Он снова повторяет ее собственные слова. — Но не так, как ты думаешь. Он собирается уйти, но даже застигнутая врасплох Моргана не может его отпустить. Она оборачивается, чтобы швырнуть свои слова ему в спину, серьги звенят, волосы качаются. Ее тон менее размеренный, более грубый, но не менее страстный: — Ты мог бы заполучить его. Я не хочу Артура, и думаю, ты это знаешь. Ты мог бы поставить его на колени, заставить умолять. Ты можешь иметь его так, как захочешь, — бросает она, ее голос к концу почти шепчет. Артур теряет контроль над своим лицом. Его даже не волнует, какое выражение у него сейчас. Какого хрена. КАКОГО ПРОСТО ХРЕНА- — Ты думаешь, я хочу соблазнить принца? — прямо спрашивает Мерлин, пораженный. Моргана скользит вперед, глаза горят чем-то обжигающим, и когда она снова говорит, это так же горячо и тихо, как расплавленное золото, стекающее по его обнаженной шее и капающее на грудь. Мужчины опустились бы на невыразимые глубины, чтобы это обернулось против них. — Почему нет? Ты можешь заставить любого сделать для тебя что угодно, Мерлин. Если бы ты этого хотел. Если бы попросил. И ты это знаешь. И именно в этом вся суть, не так ли? — шепчет она. — Почему нет? Губы Мерлин кривятся, как будто она сказала что-то смешное и невероятное. Может быть, это просто его лицо. Все немного смешно, все немного грустно, но это такая абсурдная мысль, что он не может не посмеяться над ее нелепостью. — Потому что я не хочу никого заставлять что-либо делать, — просто говорит он. — О некоторых вещах, Моргана… просто не просят. На этот раз, когда он выходит за дверь, она не останавливает его. Он проходит мимо возвращающейся с водой Гвен. — Хэй, ребята! О чем вы говорили? — Обсуждали пиджак сира Радзига в прошлую среду, — отвечает Мерлин, светлый и веселый, как птица, как будто тьма никогда не знала его и он ни разу не встречал пантеру за свою короткую, беззаботную жизнь. — О, это было ужасно, не правда ли! — выдыхает Гвен сквозь смешок. Мерлин строит выражение непреклонного согласия и уходит, даже не оглянувшись, оставив Гвен ничуть не мудрее, а Моргану с ошеломленным выражением лица, которое вполне может быть для нее новым постоянным выражением. — Он мне нравится, — выпаливает она растерянной Гвен после мгновения всепроникающей тишины. Гвен сияет. — Я рада, но на самом деле все видели, что это было ужасно, — усмехается она. В следующие мгновения остается всепроникающая тишина. Никто ничего не говорит. Мерлин, кажется, полностью доволен тем, что оставил это без комментариев. На самом деле было бы идеально. Если бы все просто не спрашивали- — Что это было за хрень?! Увы. Артур не перестает разочаровывать. — Что? — невинно спрашивает Мерлин. — Ты прекрасно знаешь что! — О, это. Просто разговор. Артур издает высокий пронзительный звук, как будто в него воткнули булавку. Лэнс прячется за его руку, чтобы спрятать ухмылку. Он почти уверен, что никогда в жизни не хихикал , но эта ситуация… — Это была самая горячая вещь, которую я когда-либо видел, а я видел… — ГАВЕЙН, ТЫ МЕНЯ НЕ ПОКОЛЕБЛЕШЬ. — Не волнуйтесь, сир, — уверяет Мерлин своего короля. — я тоже понятия не имею, о чем она говорила. — Надеюсь, что нет! Какого х... Что она вообще- Я- Соблазнить-?! Она- С- Соблазнить?! ЧТО?! — Артур, если ты не можешь говорить полными предложениями, заткнись, — упрекает Гвен. К ужасу Артура, его челюсть захлопывается. — Ты слышала это, да? — спрашивает он ее более высоким тоном, чем, как он думал, когда-либо мог говорить. — Да, Артур, — торжественно кивает она. — Это было очень драматично. А теперь заткнись. После этого Моргана и Мерлин стали друзьями. На следующем заседании совета она подзывает Мерлина от Артура движением своих нежных пальцев, и он счастливо бежит к ней, не замечая двойного взгляда Артура, наблюдающего за ними. Его глаза метаются между парой с большой тревогой и неудовольствием. Его хмурый взгляд становится еще глубже, когда Мерлин наклоняется по велению Морганы и встречается с ней взглядом. Моргана усердно тренируется с мечом, когда Артур возвращается после наблюдения за обучением своих рыцарей. — Привет! — зовет она, в приподнятом настроении. — Спарринг? Артур фыркает: — Ты хороша для девушки, Моргана, но не настолько. Лицо Морганы мрачнеет. Мерлин убеждается, что она все еще наблюдает за Артуром, когда его глаза тихо вспыхивают, и он довольно эффектно отправляет Артура в кучу навоза. Он и Моргана обмениваются смеющимися взглядами над его головой, и ее хорошее настроение восстанавливается. Губы Морганы улыбаются. Она забыла, как... как всё было легко. Кто-то, чье лицо закрыто ничем не примечательной коричневой мантией, неуклонно повторяет заклинания, что-то готовя. Оказывается, это какой-то жук, которого он помещает в красивый букет белых лилий. В эти дни они стали гораздо более распространенными в замке. — Так удобно, что мы можем заранее увидеть, как плохие парни выполняют свои злые дела, — отмечает Гавейн. — Было бы удобнее, если бы я видел, как они это делают в то время, — ворчит Мерлин. Гвен, ничего не подозревая, лучезарно улыбаясь своей даме, дарит тот самый букет Моргане на следующий день. — Смотри, что вам только что доставили, — гордо говорит она. — От кого? — спрашивает Моргана. — Не знаю. Может, от Артура? Моргана сухо смотрит на нее: — Какое разочарование. — Артур не послал бы тебе белые лилии, — возражает Мерлин. — Я понятия не имела… — Моргана апатично замолкает. — Мы многого не знали, — заканчивает за нее Гвен. — А от кого бы ты хотела, чтобы они были? — украдкой спрашивает Гвен, внимательно наблюдая за Морганой из-под ресниц. — Я не знаю. Высокий загадочный незнакомец? — дразнит она, многозначительно глядя на Гвен сверху вниз. У Гвен может и темная кожа, но в мире нет никого с более ярким характером, и она определенно не высокая. Гвен фыркает и забирает цветы, чтобы поставить их в вазу. Моргана улыбается ей вслед по-особому, ее глаза горят, а губы кривятся, как будто они не могут сдержать ее цветущее сердце. Она отводит взгляд, но не может не бросить еще один вслед ей на пути к выходу. Это едва ли не самая невероятная вещь для Гвен. То, как Моргана смотрела на нее. Ей хочется рыдать каждый раз. Это вонзается в нее, как колючая ветвь, и удалить ее гораздо труднее, чем чистое лезвие. Пока Моргана спит этой ночью, на этот раз ее не беспокоят сны, жук берется за работу. Он высовывает голову из цветка и падает на ее простыни, пересекая кровать, прокладывая свой каменистый путь через океан локонов Морганы и пустыню ее лица с определенной целью. Моргана не просыпается. — Он нацелился на Моргану? — удивленно спрашивает Гавейн, сузив глаза, пытаясь разобраться в ситуации. — Я никогда не слышал об этом, — отмечает Элиан. — К тому времени, как ты появился, это уже были старые новости, — отвечает Леон. — Такого рода вещи случаются всё. чертово. время, — добавляет Мерлин. — Камелот — опасное место и любит извилистые схемы. — Извилистость оправдана. Кто-то думает о жуке? — требует Артур. — Не понимаю, как она могла такое подумать, — говорит Мерлин. Он ведет беседу со своим конем в одиночестве, пока ведет Синего в лес на прогулку. — Она мне нравится, — решительно сообщает коню Мерлин. — Она не Артур, но… наверное, именно поэтому она мне и нравится. — Мерлин, ты умеешь разговаривать с животными? — осторожно спрашивает Элиан. — Конечно. Перси задыхается, но Артур закатывает глаза, ни на секунду не обманываясь: — Он имеет в виду, ты понимаешь их как людей? — Э-э… нет. По пещере прокатываются разочарованные вздохи. Элиан цокает языком. Он почти поверил. — Вроде как можешь, — размышляет Хунит, и Гавейн сразу же снова привлекает к себе внимание. — Он может? — Нет, это… я имею в виду, это просто потому, что я наблюдаю. Животные не так уж сложны, если вы знаете, чего они хотят, вам просто нужно смотреть, как они двигаются, и слушать. Любой может это сделать, — возражает Мерлин. — Но они не беспокоятся ни о ком другом, детка, — возражает Хунит. — Ты им нравишься. Они хотят говорить с тобой. Мерлин качает головой, закатывая глаза настолько, насколько осмеливается обращаться к матери: — Только потому, что они меня не боятся… — Ты магическое существо, — встревает Моргана. Все замирают, чтобы послушать, головы щелкают в ее сторону. — Ты колдун. Они это чувствуют. Ты часть природного мира. Я… я тоже это чувствую. Твою магию… ты как… как оазис. Артур вовремя останавливается, чтобы не сказать вслух: «Это просто Мерлин». Это, кажется, общее мнение. Всякий раз, когда кто-нибудь говорит что-то подобное, какое-то новое откровение о том, какой великий и чудесный Мерлин, Артур ничуть не удивляется. Все это всегда было там; никто никогда не признавал этого, и, возможно, Артур не думал об этом как о магии, как таковой, но оно всегда было там. Он всегда знал, насколько силен Мерлин. Насколько храбр. Насколько самоотвержен. Насколько лоялен. Животные и люди всегда слетались к нему, как к маяку, и Артур никогда не считал это странным, ведь Мерлин живее всего на свете, такой яркий и блестящий. Любой, у кого есть глаза и капля сочувствия, видел это. Для Артура вполне очевидно, что если Мерлин — магическое существо, то это потому, что, может быть, Триединая Богиня тоже очевидна считала это нормой. — Может быть, я просто не такой щебутной, как вы, — говорит Мерлин. Лэнс усмехается. — У меня никогда раньше не было лошади, — сказал Мерлин Синему. — Никогда даже не ездил на ней. Я сомневаюсь, что кто-то когда-либо ездил на тебе, так что нам придется учиться вместе. У меня нет седла. Мы можем… мы наверстаем это по ходу дела, хорошо? — Это ужасная идея, — говорит Лэнс раньше, чем успевает Артур. — И тем не менее, он все еще мой конь, — отвечает Мерлин. Первое, что делает Мерлин — снимает уздечку. Синий выглядит таким же ошеломленным, как и все в пещере. — Да, да. Я уже говорил тебе, что не знаю, что делаю. Но я не буду тебя задерживать, если ты не хочешь быть здесь. Это было бы контрпродуктивно. Почти экспериментально Синий вонзается головой в грудь Мерлина и заставляет его кувыркаться в сальто назад с возгласом «Фуф!». Артур тут же начинает смеяться. Гаюс тоже улыбается. — Это было грубо, — хихикает Гвен. Мерлин подтягивается, не испугавшись, с легкой улыбкой. — Не так уж и больно. Я знал, что нравлюсь тебе! Синий фыркает и возмущенно топает ногами при мысли, что ему кто-то может «нравится». — О, да ладно, я должен тебе нравиться, ты ведь все еще здесь, не так ли? Вот тогда Синий берет и бежит. — ХЭЙ!!! Я знаю, я сказал, что ты можешь уйти, но я действительно надеялся, что ты не сделаешь этого! Просто… — Мерлин стонет и ступает за ним. — Ты действительно думал, что он останется только потому, что ты вежливо попросил? —ругается Артур. — Обычно это работает! — защищается Мерлин. Артур делает паузу. Моргана сказала что-то подобное, не так ли? "Ты можешь заставить любого сделать для тебя что угодно, Мерлин. Если бы ты этого хотел. Если бы попросил." Близится вечер, когда Мерлин, наконец, падает на поляне, с которой они начали, измученный, грязный и без коня. Синий беззаботно жует траву. Он даже не машет хвостом в знак признательности. У Мерлина отвисает челюсть: — КАК ДАВНО ТЫ ЗДЕСЬ?! Синий смотрит на него, не впечатленный. — У-у-у, — простонал Мерлин, а затем разразился хохотом. — Ты ублюдок. Ты… хахахаха. Хорошо. Ты победил меня. Синий, хотя и слегка пораженный смехом, все еще изображает безразличие. — Ну… пора возвращаться, хм? Мерлин мычит, поднимаясь с земли и отряхиваясь, его хорошее настроение восстановилось за считанные минуты, как будто он не потратил день впустую, гоняясь за лошадью, которая играла с ним, как на скрипке. Он оглядывается, находит уздечку и снова подходит к коню. Однако при виде этого Синий издает серьезно оскорбленный фыркающий звук, встает на задние лапы и пару раз сильно ударяет копытами. — Да, это… понятно. Мне это тоже не нравится. Но ты и правда особенный, — говорит Мерлин, и глаза его искренне сверкают. — Посмотрим, смогу ли я сделать что-то. Глаза Синего настороженно смотрят на него, когда он складывает уздечку в руках, и его взгляд становится задумчивым. Он наклоняет голову, и Синий моргает, терпеливо ожидая. Затем Мерлин начинает петь: “Hush now, mo stóirín Keep your pride and stay I’m by your side Come whatever may Stars are shining bright The wind is on the rise Whispering words Of long lost lullabies.” Голос Мерлина не великолепен. Это не особенно громко или сильно, не как у певцов. Это просто Мерлин — мягкое, ужасно мягкое понимание, которое он создает, только между ним и Синим. Как любимое одеяло. Как огонь, который всегда горит, когда ты приходишь домой. Тихое затишье на заднем плане, которое заставляет вас чувствовать себя в безопасности, даже не осознавая этого. “Oh won't you come with me Where the moon is made of gold And in the morning sun We'll be riding Oh won't you come with me Where the ocean meets the sky And as the clouds roll by We'll go see what we can see I had a dream last night And heard the sweetest sound I saw a great white light And dancers in the round Castles in the sand Cradles in the trees Don't cry, I'll see you by and by Oh won't you come with me Where the moon is made of gold And in the morning sun We'll be riding Oh won't you come with me Where the ocean meets the sky And as the clouds roll by We'll be where we’re meant to be.” Гавейн тут же решает, что отныне Мерлин будет петь у каждого костра, который они разводят, и он не согласится ни на что меньшее. На лице Лэнса тупая улыбка, глаза закрыты. Гвен мягко покачивается. Хунит подпевает. Никто не заметил, как Мерлин оказался рядом с Синим, тихо напевая ему в шею, успокаивающе проводя рукой по шкуре. Синий замер, прислушиваясь. Он позволяет это. Нежными руками Мерлин выковыривает колючки. Он осторожно проводит пальцами по спутанной гриве, разглаживая ее. С помощью песни Мерлину удается уговорить Синего позволить ему вычистить шкуру до естественного цвета. К концу Синий сделает вид, что ему все равно, но с особым удовольствием тряхнет свежепричесанной гривой. Мерлину даже удается смыть немного корки вокруг глазниц Блю, что определенно поднимает настроение дьявольской лошади. Заставить Синего позволить Мерлину посмотреть на его копыта сложнее, но Мерлин полон решимости, и если это не произойдет сейчас, то не произойдет никогда. Итак, действуя смелее, чем все рыцари Камелота вместе взятые, Мерлин осматривает копыта Синего. — Ха! Что ж, неудивительно, что у тебя скверное настроение, у тебя камни в копытах. Тебя даже никто не подковывал! Ну, я думаю, именно поэтому до сих пор не было жертв, но это действительно важно, понимаешь? Вот почему тебе больно! Синий начинает терять терпение, когда Мерлин держит его ногу, поэтому он торопится и продолжает очень осторожно чистить копыта, все время ворча. — Ладно, нам правда придется тебя подковать. Я буду рядом, все будет хорошо. Когда Синему становится немного тревожно, Мерлин возобновляет пение, и вскоре все копыта становятся чистыми, и Синий снова начинает топтать и собирать грязь. Мерлин вздыхает, но ничего не говорит. — Хорошо, мы действительно опаздываем. Мерлин переводит взгляд с Синего на уздечку. — Я думаю, что могу сделать это приятнее. Синий с любопытством наблюдает, как Мерлин намазывает что-то из пузырька в кармане на удила, которое не любит ни одна лошадь, острый металл становится золотым и липким и… — Мед? — спрашивает Леон. — Мед, — подтверждает Мерлин. Это дает Мерлину достаточно свободы действий, чтобы снова надеть уздечку на лошадь-монстра, и на этот раз они возвращаются спокойнее. — Абсолютно нет, — взвизгивает конюший. — Оливан, ты должен мне доверять. Серьезно, я разобрался. Ты не можешь бояться лошади, ты сам конюх короля. Я буду тут все время и… — Мерлин, эта лошадь — демон. — Он немного ворчливый, но это всего лишь лошадь, Оли, я держал его всю дорогу до королевского моста и обратно, с уздечкой и всем остальным. Я сам чистил ему копыта. Ему нужны подковы. Оливан останавливается как вкопанный, широко распахнув глаза: — Ты чистил ему копыта? — Ага. — Ты справился с ним? Он позволил тебе? — Без проблем, — уверяет Мерлин. Оливан выглядит так, будто не верит ему ни секунды, затем недоверчиво качает головой и ругается по-гэльски: — Ты что-то с чем-то, мальчик. Хорошо, я… я попробую. — ДА! Да, спасибо, спасибо, Оливан! — кричит Мерлин, подпрыгивая на месте и весело кружась. Мир становится ярче вместе с ним. Оливан не хочет объятий, но Мерлин все равно радостно обнимает его за плечи. Старик фыркает. Однако это не длится долго. Артур шагает к ним с пепельным лицом, чтобы сообщить Мерлину новость о том, что Моргана мертва.