Стеклянный мальчик

Их первая встреча стоит перед глазами, будто это было вчера. Буквально сутки назад жизнь Гарри круто изменилась: он узнал, что Лили и Джеймс Поттеры были волшебниками и погибли, защищая своего сына от злобного типа, чьё имя нельзя называть, и что он сам — подумать только! — тоже волшебник и совсем скоро поедет в самую крутую волшебную школу! А сейчас добрый бородатый великан Хагрид водит его по магической части Лондона, чтобы купить для школы всё необходимое — и при том совершенно новое, а не оставшееся после Дадли или перехваченное на распродажах. От новостей, обилия впечатлений и всеобщего внимания у Гарри голова идёт кругом, хочется поскорее — вот и правда странно! — оказаться в своей тихой каморке под лестницей. Но впереди ждёт ещё один магазин, и Гарри обречённо-послушно вздыхает, заходя в небольшое светлое помещение. Здесь необычно тихо. Мягко шуршит ткань, мелодично позвякивают магические портняжные инструменты, негромко переговариваются портнихи. Выдав порцию уже успевших набить оскомину восторженных охов и ахов, его ставят на невысокую подставку, торопливо измеряют и оставляют одного. И тогда Гарри наконец замечает его. Невысокий худенький мальчишка. По-девчачьи изящные запястья. Узкое, с тонкими чертами лицо. Светло-серые, искрящиеся, как льдинки, глаза. Бледная, будто подсвеченная изнутри кожа. Аккуратно уложенные белые (Гарри потом узнал, как называется этот цвет — платиновые), наверняка мягкие и невесомые, как пух, волосы. Светлый. Лёгкий. Прозрачный. Хрупкий. Стеклянный. Мальчишка первым начинает разговор, толкует что-то о факультетах, уроках и квиддиче, засыпает вопросами. Гарри заворожено смотрит, как солнечный лучик играет на его светлых волосах, и отвечает, кажется, невпопад, набираясь смелости спросить имя. Хагрид, заклюй его сова, появляется очень не вовремя. Гарри старательно пытается скрыть разочарование и обещает себе при следующей встрече — они же оба будут учиться в Хогвартсе, значит, обязательно встретятся! — не стоять столбом и не мямлить. Куда там! Получается ещё хуже, чем в ателье: поезд гудит и трясётся, в вагоне полно чужих ушей и внимательных взглядов, горло дерёт от съеденных сладостей. Гарри с благоговейным ужасом пялится на протянутую ему узкую ладошку, залипая взглядом на бьющейся у запястья тонкой синей венке, поглубже засовывая в карманы собственные руки — обветренные, в мозолях, с неровно обрезанными ногтями. Как такими со Стеклянным мальчиком здороваться? Сожмёшь чуть крепче, чем нужно, его тонкие пальчики — и сломаешь. Жалко же! Зато предупреждение Драко («Драко! Почти дракон!»), замаскированное под презрительный выпад в сторону Рона Уизли, запоминается отлично: в магической Британии жить непросто, того и гляди устроят очередную охоту на «ведьм», а кого в них запишут — одному Мерлину известно. Так что стоит вести себя осторожно. «Только не Слизерин! Только не Слизерин!» — послушно уговаривает Распределяющую шляпу Гарри, пряча за крепко зажмуренными веками непрошеные обидные слёзы. Поздравления обрадованных гриффиндорцев звучат жестокой насмешкой. «Молчи! — презрительно кривится за слизеринским столом Драко. — Учись молчать, Поттер. Весьма полезное умение». И Гарри учится молчать. Это чертовски сложно — не искать даже случайных встреч, не бросать в нужную сторону взглядов, прислушиваться, стараясь сохранить на лице незаинтересованную маску. Не думать, в сотый раз прогоняя в памяти подаренные судьбой крохи, не представлять, не мечтать, не видеть снов, чтобы не выдать себя, не вызвать и тени подозрения. Драко помогает по мере сил: надменными взглядами, холодными усмешками, оскорбительными словами. Гарри не обижается, так, для вида, супит брови и нарочито сердито огрызается. Любая стычка — повод посмотреть прямо в глаза, а не вскользь заметить боковым зрением, обратиться напрямую, побыть рядом, коснуться, почувствовать тепло… Сложнее всего на уроках зельеварения. Наблюдать за Драко — настоящая пытка. Он серьёзен и сосредоточен, как не залипнуть на сведённые к переносице светлые брови или сжатые в тонкую ниточку губы? — Опять витаете в облаках, Поттер? — шипит над ухом профессор Снейп. — Минус десять баллов с Гриффиндора! Да хоть все сто! За мимолётную лукавую улыбку его белобрысого (не)счастья и кубка школы не жалко. «Драко!» — вздрагивает Гарри, полосуя разделочным ножом по пальцу. «Молчи!» — деловито бурлит идеально сваренное за соседним столом бодроперцовое. — Отличная работа, мистер Малфой, десять балов Слизерину, — едва не мурлычет от гордости за студентов своего дома Снейп. — Думаю, мадам Помфри будет рада пополнению аптечных запасов. Унявшийся было неделю назад кашель снова неприятно дерёт лёгкие, и Гарри сам себе кивает: ему определённо не помешает наведаться в больничное крыло, там его ждёт уникальное средство от простуды. Хотя… Зачем ему какие-то аналоги, если у него есть персональное лекарство в прозрачном, мягко переливающемся на солнце всеми цветами радуги фиале, подписанном изящным округлым почерком:

«Драко Малфой. Изготовлено по индивидуальному заказу для м-ра Г.Д.Поттера. Употреблять в неограниченном количестве. Привыкания не вызывает».

Зато остро нуждается в защите: стекло — вещь хрупкая, от неосторожного движения ломается на раз. Кто же о нём побеспокоится, если не Гарри? Поэтому, смотря в волшебное зеркало Еиналеж, он старательно думает о чём угодно: о новой метле, забредшем в туалет тролле, погибших родителях, философском камне — обо всём, кроме стеклянного мальчика Драко. Глупая посеребрённая стекляшка в вычурной раме кривится, пытается сопротивляться, подкупает, злится… Но в конце концов сдаётся — против него сам Волдеморт не устоял, куда там какому-то зеркалу? И Гарри совсем не жаль, когда оно, случайно задетое во время борьбы с профессором Квиррелом, падает, разлетаясь на мелкие кусочки: теперь точно никто не узнает его тайны. Один осколок, побольше, он успевает спрятать в карман мантии перед тем, как окончательно потерять сознание, а после, вернувшись через три дня из лазарета, тщательно прячет на дне сундука — устоять перед соблазном полюбоваться на светло-серые, открыто смотрящие на него с нежной иронией глаза невозможно. Как и не надеяться, что однажды это могло бы случиться на самом деле.