Стеклянный мальчик

Начало третьего курса оборачивается кошмаром. Гарри не моргая смотрит на чёрную фигуру в дверном проёме купе, чувствуя, что не может дышать. Смертельный холод ползёт по ногам, всё выше и выше, застывает тяжёлой обжигающей глыбой в желудке, прорастает жалящими ветками инея в лёгкие, милосердно топит в ледяном мраке обморока. Предложенный профессором Люпином шоколад горчит на языке. От слов директора, что теперь дементоры будут охранять школу, колени предательски слабеют. — Поттер! — окликают за спиной. Из-за гула, царящего в Большом зале — или у него в голове? — Гарри даже не сразу узнаёт голос. — Это правда, что ты, как девчонка, сомлел? На тонких губах змеится привычная усмешка, но в уголках глаз — Гарри уже знает, куда смотреть, — мечется тщательно скрываемое беспокойство. В шум голосов тонкой струйкой вливается серебристый перезвон — словно кто вилкой по хрустальному стакану стучит. — Отвали, Малфой! — грубо вклинивается в разговор Рон. Драко щурится и больше не говорит ни слова. Стеклянный звон нехорошего предчувствия всё отчётливее — бьёт по ушам грохотом разбивающихся под копытами гиппогрифа зеркал. Сначала ничего не предвещает беды: погода радует необычным для осени теплом, заставляя сбрасывать мантии и закатывать рукава рубашек; усмирённый учебник по Уходу за магическими существами тихо мурлычет в сумке, как любимый домашний кот; Хагрид в роли профессора выглядит необыкновенно солидно, и Гарри искренне рад за друга. Сладкой вишенкой на торте становится выступление слизеринцев. Драко идёт к нему медленно, явно красуясь, в этот миг как никогда оправдывая символ своего факультета, — знает, змей-искуситель, как выгодно он смотрится под ярким осенним солнцем. Гарри задерживает дыхание, замирает, подбирается весь, как заправский охотник: это шанс увидеть Драко так близко, нельзя его упустить, коли «добыча» сама идёт в руки. Он не вслушивается в слова — они уже давно ничего не значат. Зато с неистребимой жадностью всматривается в лицо: ловит застенчивый трепет пушистых ресниц, обводит поплывшим взглядом акварельные пятна румянца на бледных щеках, тонет в омуте зрачков, почти поглотивших серебристую радужку. Гарри забывает, где он и что он, потому испуганный вопль: «Дементор! Дементор!» — застаёт его врасплох. На смену страху, едва он понимает, что никакого дементора нет, приходит обида: зачем Драко его пугает? Но неприятное чувство мгновенно исчезает, стоит только Гарри заметить лукавую улыбку на тонких бледных губах — Драко всего лишь хочет подбодрить его, заставить леденящий душу ужас отступить: ну право, как можно бояться такого очаровательного дементора? Теперь и собственные губы готовы расползтись в ответ; приходится закусывать щёку изнутри, чтобы не выдать себя. Спасибо Гермионе, что вовремя вмешивается, иначе не миновать бы им беды. Да только та приходит, откуда не ждали. Гарри мутит от вида крови, но отвести глаза от скорчившейся на земле фигуры невозможно, будто тогда обязательно случится непоправимое! Драко, изломанной куклой лежащий на руках Хагрида, кажется болезненно хрупким; Гарри, не чувствуя под собой ног, медленно плетётся в замок, вяло ковыряется в тарелке за обедом, вскакивает от ночных кошмаров. Едва не роняет палочку, встретившись лицом к лицу с боггартом: под чёрным капюшоном дементора открываются в немом крике до боли знакомые губы, с левого рукава, набрякнув гроздью, тяжело срываются кровавые капли. Профессор Люпин вовремя загораживает его, не давая появиться новому поводу для сплетен. Просьба к другу отца научить его заклинанию Патронуса срывается с губ сама собой. У Гарри ничего не получается — ни с первого раза, ни со второго. Страх слишком велик, чтобы отпугнуть его десятком робких бледно-голубых искр. Образы родителей, воспоминание о первом полёте на метле, победы в квиддиче, Рождество в Норе — всё пустое, всё не то. — Сосредоточься, Гарри, — терпеливо повторяет Люпин. — Нужно найти самое приятное, самое дорогое воспоминание. У Гарри такие есть. Спрятаны в тайном уголке сердца, яркие, щемящие. Солнечный лучик, запутавшийся в тонких, как паутинка, волосах Драко. Случайно пойманный жар чужого дыхания, пропитанного ароматом зелёного яблока. Украденные у судьбы встречи, прикосновения, взгляды... Записка. Аккуратно сложенный бумажный журавлик, шустро порхнувший в подставленные ладони. Пока профессор Снейп, заменяющий непонятно куда девшегося профессора Люпина, рассказывает им про оборотней, Гарри с глупой улыбкой наблюдает, как дементоры забрасывают бладжерами смешного человечка в очках, но стоит дотронуться до пергамента пальцем, как те, испуганно вереща, разлетаются в разные стороны. Патронус выходит ярким, так, что слепит глаза. Гарри победно жмурится довольным котом: он смог освоить сложнейшее заклинание, и Драко будет определённо рад узнать, что буквально приложил к этому руку. Впрочем, не только к этому — Драко неожиданно становится его личным «громоотводом», собирая на себя, как металлический штырь небесное электричество, терзающие Гарри злость и страхи. И ему становится в разы легче дышать. Ведь как не впасть в панику, чувствуя себя едва ли не новым Тёмным лордом, когда ладони зудят от желания сжать в них отполированную до блеска рукоять топора и занести его над покорно склонённой головой гиппогрифа? Или не задыхаться от ярости, услышав о предательстве крёстного? Но Драко, словно чувствуя, всегда появляется в нужный момент: небрежно кривит рот, выплёвывая гадости, оттирает текущую из разбитого носа кровь — рука у Гермионы и вправду тяжёлая, нарочито испуганно вскрикивает, падая в сугроб, барахтается выброшенной на берег рыбкой. И слепит-слепит-слепит своей стеклянной улыбкой, умело пряча за острыми гранями бурлящую под исчерченной синими венками кожей тревогу. Гарри с облегчением выдыхает — его Стеклянный мальчик не даст ему оступиться. Поэтому поздно ночью, задёрнув полог на кровати, чтобы никто не увидел, он, осторожно поглаживая подушечками пальцев найденную на карте Мародёров чёрную точку с именем Драко Малфоя, тихо шепчет: «Спасибо!», однажды надеясь сказать это громко и ни от кого не прячась.