Поцелуй вампира

Бомгю хлопают по плечу. Он немного замёрз: не смог согреться, хотя прижался к Ёнджуну во сне. Небо посветлело, но солнце было скрыто за белой пеленой, от чего хотелось снова упасть лицом в подушку и уснуть. Но подушки нет. Он сидит в карете, его привезли куда-то, в совсем не знакомое место, и толкают на улицу. Выйдя из кареты на дрожащих ногах, Гю кутается в плащ и осматривается. Огромный особняк в четыре этажа из тёмного камня возвышался над узкими дорожками и укрытыми клумбами. Позади здания распологался огромный сад, а дальше на сотни километров разрастался холодный хвойный лес. С другой стороны тянулись бесконечные серо-голубые поля. Промозгло и уныло. — Здесь весной намного лучше, — Ёнджун треплет его по плечу и ведёт по дорожке ко входу. — В полях очень много медоносных цветов, а в саду... Тебе точно понравится в саду, я обещаю. Бомгю не знает, что ответить. Ему сейчас совсем не до цветов и полей, его устраивал и свой сад. И свой дом. Возможно, отец всё же успел выбежать из другого выхода? Нет же, она сказала, что пожарные нашли его на лестнице уже мёрт... Нет, он не может даже думать об этом. Внутри будто огромная сквозная дыра, её ничем не закрыть. Остаётся только мёрзнуть и как-то жить дальше. Они поднимаются по ступенькам в большой холл. Бомгю топчется босыми ногами на холодном паркете и начинает подрагивать от холода. Этот дом больше, чем их с папой. Здесь стены украшены огромными фресками с изображениями природы, в высоких окнах разноцветные витражи. Плотные красные и зелёные шторы закрывают все окна, выходящие на солнечную сторону, горят только лампы и свечи, отчего внутри темно и неуютно. Ёнджун ведёт его дальше, к лестнице, затем — по коридору. Один поворот, два, три... Гю уже не запоминает — пусть ведёт, куда хочет. Наконец, открывается нужная дверь, за ней — просторная комната в серо-зелёных тонах. Большая кровать, окно, выходящее видом на сад, большой комод и зеркало в деревянной резной раме. На кровати непривычно много подушек — под ними можно полностью спрятаться. Ёнджун усаживает его на кровать и укутывает в одеяло. После идёт к камину, чтобы разжечь дрова и согреть комнату. — Сейчас принесу тебе поесть. Что ты хочешь? Он поворачивается к Бомгю, но тот только чуть качает головой и ложится на кровать, поджав ноги. В тишине понемногу начинают потрескивать поленья в камине. Джун вздыхает и поднимается, идя к выходу. В голове совсем пусто, только собственное дыхание да камин слышно. Постепенно дрожь в теле унимается, но Гю вдруг понимает, что весь в саже и до сих пор в одной лишь пижаме. Сначала нужно было переодеться, а не ложиться в чистую кровать. Есть совсем не хочется да и шевелиться тоже, но в комнату снова заходит Ёнджун. — Вода для ванны греется. Пойдём. Тебя нужно привести в порядок. Ванна оказывается в соседней комнате. Там всё необходимое и на вид совершенно новое, нетронутое. Ёнджун доливает воду и пару секунд смотрит на Бомгю, думая, стоит оставаться или нет. Гю же, вообще ни о чём не думая, раздевается и залезает в горячую воду. По телу разливается приятная нега, пальцы на руках и ногах покалывает, а глаза сами закрываются. — Только не спи здесь. Захлебнёшься ещё, — Джун подаёт ему мыло и забирает грязную пижаму. — Я принесу одежду, погоди. Когда он уходит, снова становится совсем тихо. Чтобы не уснуть, Бомгю разглядывает узор на шторах. Окно здесь такое же, как в той комнате, только не занавешено полностью, от чего тут более светло. Насчитав девятнадцать мелких голубых цветочков, Гю переводит взгляд на потолок и после закрывает глаза. Мыло давно упало куда-то в воду; тело расслабилось окончательно, и он понемногу стал спускаться вниз. Не успел нос Бомгю коснуться воды, как его вытащили за подмышки и усадили ровно. Он моргнул пару раз и уставился на Ёнджуна. — Сказал же не спать. Где мыло? Тебе помочь? Бомгю вдруг осознаёт, что он, совершенно голый, сидит в воде и смотрит на Джуна снизу вверх. Он тут же отворачивается и шарит рукой по дну, ища кусок мыла. — Я сам. Не усну больше, честно. — Ну смотри... Если что, зови, я приду. Дверь тихонько закрывается, и Бомгю быстро смывает с себя всю грязь и копоть. Снова вдруг становится невыносимо грустно и больно. Ему очень хочется увидеть отца, обнять его, услышать его голос. Он видел его только вчера таким счастливым и красивым. Он так переживал по поводу женитьбы, постоянно спрашивал совета, будто Бомгю мог сказать что-то дельное... Чувство, что он вот-вот появится, выйдет откуда-то из коридора, посмеётся и скажет, что это всё просто глупая шутка, плохой сон. Бомгю заставляет себя не думать так. Чем быстрее он смирится, тем легче будет потом. Но мириться не получается. Ужасная несправедливость! Почему, почему именно он?! Несколько крупных горячих слёз падают в воду, из груди вырывается сдавленный вой, и он сразу прикрывает рукой рот. Слишком больно, чтобы быть правдой. Он не знает, как такое можно пережить, и, к своему стыду, радуется, что его мать умерла, когда он ещё не мог этого осознать. Как же тогда эту потерю пережил отец? Неужели он так же сильно любил его — своего сына? Они так редко говорили о ней... Он никогда не хотел узнавать её лучше, ему не было интересно ничего, кроме имени и того, любила ли она его. Теперь он жалеет об этом. Стоило расспросить отца: теперь-то никто ему не расскажет. Вода понемногу остыла, и нужно было вылезать. Он хорошенько вытерся полотенцем и взглянул на одежду, которую ему принёс Ёнджун. Брюки с высокой талией и тёплая бежевая рубашка. Обычно он так по дому не ходит, но сейчас у него нет выбора. Натянув на ноги обувь, он подошёл к двери и выглянул. Ёнджун стоял прямо напротив и слегка улыбнулся, увидев младшего. — Тебе очень идёт. Пойдём в комнату. Он повёл обратно в спальню, пока Бомгю прятал заплаканное лицо, со стыдом осознавая, что его, скорее всего, было слышно. Возле кровати уже стоял небольшой столик с подносом, полным еды и питья. При виде завтрака непроизвольно заурчало в животе, поэтому Бомгю решил всё же поесть. Он поднял взгляд на Ёнджуна и шмыгнул, поджав губы на пару секунд. — Спасибо... большое. — Кушай и отдыхай. Я дам тебе время... Не особо раздумывая, о каком времени он говорит, Гю опустил голову и принялся за еду. Каша оказалась пресной, а к чаю не положили сахар, зато были фрукты. Утолив голод, он забрался на кровать и уставился в окно. Отсюда было видно только кусочек серого неба и верхушки елей в лесу. Интересно, как далеко растёт этот лес? Совсем скоро зима; кажется, они уехали севернее, значит — здесь будет холоднее. При мыслях о зиме Бомгю кутается в одеяло и садится напротив камина, смотря на огонь. Искорки, словно маленькие феи, быстро поднимаются вверх и тут же исчезают, прожив всего лишь несколько мгновений. Жизнь его отца и самого Бомгю так же скоротечна... Кто знает, когда он тоже простится с ней? Ему не хочется умирать, но как жить дальше — непонятно. День потихоньку меркнет, небо темнеет, а поленья в камине перестают трещать, догорев. Он целый день провёл в кровати, особо ни о чём не думая и пялясь на огонь или в окно. К нему никто не заходил, и он не слышал шагов за дверью. Возможно, он не обратил внимания, но кажется, что в доме было совсем пусто. Только он, Ёнджун и его мать. Хотя она и в дом-то не заходила, Джун что-то говорил про документы. Они друг друга почти не знают, и родители так и не поженились, но, наверное, Бомгю сможет положиться на них двоих. По крайней мере, пока он сам не будет в порядке. Когда совсем темнеет, к нему всё же заходит Ёнджун. Он снова с едой: на этот раз принёс какое-то мясо с овощами и... Бомгю двигается ближе к столику и поднимает на старшего удивлённый взгляд. — Это мороженое? — Я подумал, ты уже согрелся и будешь не против. Вишнёвое, как ты любишь, — он мило улыбается, забирает пустой поднос и разворачивается, чтобы выйти. — Спасибо. — Кушай и ложись спать. Я зайду к тебе завтра. Твоя пижама в шкафу. Если что, зови, я услышу. Бомгю провожает его взглядом и думает, что поесть всё же надо, хотя бы немного. Ему не станет легче, если он будет морить себя голодом. Он берёт в руки вилку и нож, отрезает маленький кусочек мяса и морщится. Он никогда особо и не любил стейки с кровью, а этот внутри выглядит не очень аппетитно. Поэтому к мясу он больше не притрагивается, доедает овощи и принимается за сорбет. Десерт оказался вкуснее всего. На несколько мгновений он даже забыл обо всех горестях, после удивляясь, как еда может влиять на настроение и мысли. Заснуть получается плохо. Он целый день пролежал в постели и не устал физически, чтобы быстро отключиться. Поэтому решает обследовать комнату. За окном сейчас полная темнота, из-за чего становится немного жутко, ведь Бомгю не видел ещё, что там — внизу. Он закрывает шторы поплотнее и зажигает ночник. Возле кровати две небольшие тумбочки на резных ножках, в ящиках совсем ничего. В большом комоде с зеркалом находятся расчёска, ленты, какие-то баночки и свёртки, содержимое которых Гю решает пока не проверять. Его немного смущает большое зеркало напротив кровати. Рама — искусно вырезанные из дерева витьеватые стебли и листья каких-то растений, очень красивая и сложная работа — стоит рассмотреть днём получше. Но оно такое большое и так неуютно расположено... В шкафу находится не только пижама, но и несколько комплектов одежды. Будто кто-то специально её подбирал для него заранее, чтобы сложить и развесить сюда. Бомгю переодевается в пижаму и забирается на кровать, кутаясь в тёплые одеяла и обкладываясь подушками. Ему немного страшно здесь, в незнакомом месте, совсем одному. На секунду хочется позвать Ёнджуна, но он одёргивает себя. Как он его услышит? Да и поздно уже — не хочется никого тревожить своими капризами. Бомгю долго смотрит, как догорает свечка у кровати, затем разворачивается на другой бок и закрывает глаза. Поднявшийся ветер напоминал чей-то вой, а в голову лезли неприятные, страшные образы. Ему мерещатся пожар, крики и, наконец, тело его отца, как свеча таявшее в огне. Гю распахивает глаза и тяжело дышит, сжимая руками подушку. Он безрезультатно старается не плакать, в горле стоит ком. Это невыносимо. Тело сотрясается в тихом плаче, пока сознание не отключается и Бомгю не проваливается в глубокий, спокойный сон. Утро встречает головной болью и опухшими глазами. Он весь день прячется под одеялом, игнорируя Ёнджуна, и не завтракает. Вечером старший приходит снова. Он садится рядом, и какое-то время они оба молчат. — Мне правда жаль, Бомгю... Моя мать потеряла любовь всей своей жизни, когда ей было... В общем... Я ведь тоже потерял отца. А теперь ещё и твой... папа. Бомгю чуть поворачивает голову и смотрит с сожалением. Он не знает, что сказать, может только молча посочувствовать. Ему вдруг очень хочется, чтобы его обняли. Просить немного стыдно, но в его положении... Он надеется, что Джун поймёт, поэтому тихонько осипшим голосом озвучивает свою просьбу. Ёнджун смотрит на него долгие пять секунд, будто раздумывая, а потом двигается и приобнимает руками за хрупкие плечи. Бомгю жмётся, стараясь снова не разрыдаться, боится пошевелиться. Старший по-странному холодный. Через рубашку Бомгю чувствует, какие у него ледяные руки, и чуть отстраняется. — Ты не замёрз? В ответ сначала удивлённо смотрят, а затем улыбаются, гладя по волосам. — Для меня это нормально. Прости, что не могу согреть. Хочешь, я разожгу камин? — Угу, — Гю кивает и следит, как Джун убирает золу, а после приносит поленья, разводит огонь. Совсем скоро в комнате станет теплее и он сможет немного поспать. — У нас тоже есть библиотека, — сообщает Ёнджун, стоя спиной к младшему и глядя в камин. — Если хочешь, я могу показать тебе завтра. А сейчас отдыхай. Но ни завтра, ни послезавтра Бомгю не может встать с постели. Он ел совсем немного, не хотел вообще ничего делать, и ничто не могло его заинтересовать. Ёнджун заходил утром и вечером, принося еду и разжигая камин, напоминал про ванну. И часто говорил что-то странное, какими-то загадками, которые Бомгю не мог понять до конца. Чаще всего он упоминал что-то про время, которое он даёт младшему. Спросить, о каком времени идёт речь, никак не получалось, да и потом, помимо этого, смущало ещё несколько вещей. Еда по большей части была какой-то безвкусной, будто на кухне совсем не было специй. Из прислуги Бомгю видел только садовника из своего окна, а по тому этажу, где он жил, никто не ходил. А ещё Ёнджун... Его руки всегда очень холодные. И ладно бы только руки, но шея и остальное тело... Разве такое нормально? Тоска и скорбь по отцу выели всё желание жить, хотя он наверняка бы с удовольствием обследовал дом при первой возможности. Наверное, так и стоит сделать, чтобы хоть немного отвлечься. В конце концов, ему никто не запрещал здесь гулять. Однажды утром он спрашивает у Ёнджуна, какой сегодня день, и с изумлением осознаёт, что находится здесь уже две недели. Дни проходили так монотонно и однообразно, так тихо и спокойно, будто прошло не две недели, а всего пару дней. Он решает, что именно сегодня тот день, когда пора хотя бы ненадолго встать с кровати, а не то его тело совсем перестанет слушаться. После обеда Бомгю застёгивает на рубашке все пуговицы, обувается и расчёсывается. Вероятность встретить кого-то маловероятна, но хочется хотя бы для себя выглядеть более или менее опрятно. Он обследует этаж, обнаруживая большую половину дверей запертыми. Находит бесчисленное количество фресок и останавливается возле каждой, чтобы рассмотреть. Около краёв широких лестниц стояли огромные горшки, из которых по перилам тянулся и разрастался плющ. Кажется, здесь и правда любят растения... Бомгю поднялся на последний этаж, не спеша проходя мимо красивых окон в пол, выходящих видом на сад. Здесь тоже почти всё было занавешено, приходилось щуриться, чтобы увидеть что там — в конце коридора. Пол под ногами почти не скрипел, хотя здесь лежало не так много ковров. Поэтому Бомгю без труда смог услышать какой-то тихий писк впереди. Он замер и прислушался, но больше никаких звуков не было. На мышку не похоже, хотя ему могло вообще показаться. Сделав шаг, он снова слышит... теперь это уже было похоже на чей-то голос. Та дверь впереди, кажется, приоткрыта. Подкравшись, он становится рядом и вдруг резко краснеет, слыша новый стон. Это точно был стон, женский несдержанный стон. Почти не дыша, Гю какое-то время стоит и не может пошевелиться. Он хочет развернуться и тихонько уйти прочь, но любопытство растёт с каждым новым смущающим звуком. Он никогда такого не испытывал. В некоторых книжках из его библиотеки была описана близость двоих людей. Наткнувшись на такое в первый раз, он долго не мог прочесть больше пары предложений, чувствуя, как неистово начинает гореть лицо и что-то тянет внизу живота. Сейчас он не читает, но чувствует себя точно так же, и это ему очень не нравится. Стыдно и страшно, но рука сама тянется к ручке двери. В следующий момент происходит то, чего он боялся и к чему совершенно не был готов. Дверь скрипит, и перед ним открывается вид на софу. На ней полулежит девушка в одеждах горничной с откинутой головой, а рядом, наклонившись к её шее, сидит Ёнджун. Услышав скрип, он резко поворачивает голову, и у Бомгю сердце в желудок проваливается. Весь рот старшего, как и шея служанки, в крови. Она стекает по подбородку и капает на рубашку, вызывая леденящий ужас. Гю не может двинуться, ноги стали ватными, и рука вцепилась в дверь так, что не оторвёшь. Дышит девушка или уже нет, он не видит, зато видит, как поднимается с софы Ёнджун. Адреналин заставляет сердце вернуться на место и забиться с бешеной скоростью, пока собственная рука отлипает от ручки двери, а ноги могут шевелиться. Он делает шаг назад и резко разворачивается, убегая что есть мочи. Ужасно, но он не помнит, за каким поворотом была лестница вниз. Свернув два раза, он оказывается в новом длинном коридоре и, запыхавшись, пытается понять, куда бежать дальше. Сзади слышатся шаги, поэтому на раздумья времени совсем не остаётся. Он открывает большую тяжёлую дверь в конце коридора и закрывает, отбегая подальше. Здесь очень тихо, темно и пахнет пылью. Бомгю разворачивается и понимает, что находится в библиотеке. Дома шкафы были расставлены вдоль стен, стояло несколько диванов и столов, за которыми Гю часто занимался вечерами. Здесь же расположение шкафов напоминало скрученный в спираль лабиринт. Сама по себе библиотека казалась намного больше и мрачнее; идти вглубь не хотелось, но открывающаяся за спиной дверь не оставляет выбора. Он тихонько крадётся вдоль полок, приближаясь, судя по всему, к середине комнаты. Там вдруг оказывается довольно просторно, стоит большой стол с огромным кованным подсвечником, мягкое кресло с резными ножками, и валяется куча каких-то пыльных бумаг и свитков. От пыли нос чешется, поэтому Гю закрывает его рукой. А в следующий момент чувствует прикосновение к плечу и отпрыгивает, ударяясь спиной о полку. Ёнджун уже с чистым лицом стоит напротив и смотрит, слегка улыбаясь. Всё это на секунду кажется каким-то абсурдом, будто кровь ему померещилась, а сам он застал просто что-то очень смущающее. Но страх, окутавший всё тело и разум, не отступал. Сейчас что-то случится: интуиция никогда ещё не подводила. — Ты так сильно боишься, Бомгю... — он медленно, будто крадясь, подходит ближе. Кажется, он наслаждается чужим страхом, продолжая улыбаться совсем не по-доброму. — Когда тебе страшно, ты пахнешь лучше всего... — Не подходи ко мне! — младший упирается в шкаф и нащупывает книгу рукой, готовый, если что, кидаться. — Необыкновенно сладко, — Джун не останавливается, поэтому ему приходится резко увернуться от летящей в голову книги. — Рыпайся сколько угодно, я тебя не отпущу. Бомгю отпрыгивает в сторону и хватает со стола тяжёлый подсвечник, кидает, с размаху попадая старшему по голове. Слышится низкий болезненный стон, Ёнджун чуть отходит, держась за разбитый висок, но не теряет сознание. Гю хочет воспользоваться возможностью и дёргается в сторону выхода, но его резко хватают за руку и прижимают грудью к полкам — не пошевелиться. Над ухом слышится тихий смешок, он жмурится и тяжело дышит, пытаясь вырваться, но тело сзади слишком сильное. — Очень больно, Гю. За что ты так? Я её не убил, даже больше скажу, ей было очень хорошо. Хочешь, покажу как? — Нет! Пожалуйста, отпусти меня, я никому не скажу, обещаю. Ёнджун вдруг смеётся и чмокает его в ухо, от чего Гю дрожит и пытается сжаться. Он чувствует, как хватка ослабевает, и снова дёргается, освобождаясь и неуверенно отползая вдоль шкафов. — Сегодня я уже наелся, так что беги в спальню, малыш, и жди свой ужин. Бомгю загнанно дышит и быстрее рвётся к выходу, слыша вслед громкое: — И не надейся сбежать из дома! У тебя всё равно не получится! Преодолев два пролёта, он кое-как отыскивает путь в свою комнату. Где здесь выход, он и не знает толком: не запоминал дорогу, а выходить в коридор так страшно, что коленки трясутся. С трудом он толкает к двери тяжёлую тумбу и забирается на кровать, накрываясь одеялом с головой. Всё тело вдруг начинает болеть и трястись, мысли перемешались в кашу, слёзы снова непроизвольно стекают на постель... Он оказался в одной клетке со зверем, и ему некуда бежать.