***
Бомгю приоткрыл глаза и почувствовал, что ему тяжело. Тело совсем не слушалось и болело, тепло вокруг будто не могло дотянуться до него и согреть, останавливаясь в миллиметрах от кожи. Он полулежал, укутанный в какие-то меха и одеяла, и чувствовал, как его качает. Первым делом на ум пришло, что он в карете. Так оно и оказалось. Прямо перед ним сидел кто-то смутно знакомый. Парень задумчиво смотрел в окно, а когда почувствовал на себе взгляд, повернулся и заулыбался. — Очнулся? — Чону наклоняется к нему и поправляет одеяла, доставая после какую-то бутыль и протягивая. — Сделай пару глотков, быстрее согреешься. Бомгю, не задумываясь, приоткрывает губы и пытается проглотить содержимое. Язык и горло тут же обжигает неприятная горькая жидкость, и он дёргается, закашлявшись. — Ну, тише. Знаю, что противно, зато действенно. Ты вон почти посинел весь, хорошо, что я заметил тебя в коридоре. От кого бежал? Он снова улыбается своей елейной улыбкой и смотрит прямо в глаза. Бомгю устало отворачивается и наблюдает за чернотой в окне. — Куда мы? — только и может спросить он. Ему было бы всё равно, но какие-то остатки разума и самосохранения кричали, что ему не надо здесь быть. — Куда скажешь, малыш. У тебя ведь есть дом? Он далеко отсюда? Упоминание о доме заставляет вернуться к недавнему разговору. Это был не несчастный случай — Бомгю зря винил судьбу. И зря верил Ёнджуну. Он самый настоящий монстр, каким бы хорошим и заботливым ни притворялся. А ведь Бомгю, он… почти отдал ему своё сердце. Он опускает голову и закрывает глаза, сообщая Чону, где находится его дом. Без тех бумаг на право собственности, которые остались у матери Ёнджуна, будет трудно. Он что-нибудь придумает… Обязательно что-нибудь придумает. Он будет двигаться дальше, пока совсем не останется сил. Смысла нет и не было никогда, но раз уж он всё ещё жив, значит, так нужно. Долгие два часа он постепенно согревается благодаря Чону и его «зелью». Руки начинают слушаться, пальцы — сгибаться, и он сжимает ими одеяла, продолжая бессмысленно смотреть на тёмный пейзаж. Какая тихая ночь… Ветра не было, и деревья стояли абсолютно белые, едва подсвечиваемые ярким светом далёких звёзд. Ни о чём не думалось, да и не хотелось. Вампир рядом что-то ворковал себе под нос, иногда суя ему в лицо бутылку и поправляя одеяла. Бомгю его не слушал. Он потом обязательно как-нибудь отблагодарит его. Придумает на месте. С рассветом почему-то становится только хуже. Бомгю тошнит, липкий страх перед одиночеством и неизвестностью подкатывает к горлу, крутит желудок. Они останавливаются пару раз, чтобы размять конечности, Чону помогает снять неудобные ремни и корсет, снова укутывая в шубу и одеяла. Сам вампир в рубашке и тёплом плаще. Он сказал, что тоже может чувствовать холод, но не так сильно, как человек, поэтому может понять, каково сейчас Гю. Когда солнце поднимается над верхушками деревьев, они подъезжают к знакомым Бомгю местам. Очень быстро перед ними появляются двор и темнеющий на фоне белоснежного пейзажа дом. Он выглядит печальным и заброшенным, стены и крыша кое-где обрушились и почернели, входная дверь заколочена досками. — О, — высовывается из окна Чону, — ты тут живёшь что ли? Гю бросает взгляд на чужую макушку и вздыхает. Его всё ещё немного трясёт, но он может подняться, поэтому, когда карета останавливается, он берётся за ручку двери, но тут же замирает. — Я даже не знаю, как вас отблагодарить, — он смотрит куда-то сквозь Чону и аккуратно стягивает одеяло, надеясь, что вампир позволит забрать хотя бы шубу. — Дома наверняка осталось что-то ценное… И я… — Мне не нужны никакие драгоценности, сладкий. Единственной ценностью для меня будет твоя кровь. Не зря этот мерзавец держал тебя подле себя. Ты изумительно пахнешь. Он двигается ближе, наклоняется сверху и оттягивает шубу, чтобы добраться до шеи. Бомгю хочет оттолкнуть, но только сжимает кулаки и закрывает глаза. Пусть пьёт. Только бы это поскорее закончилось. Вот бы больше никогда не встречать этих кровососов в своей жизни. И ведь их, оказывается, так много… Чону прокусывает кожу медленно и осторожно, отчего Гю даже не вздрагивает. Сначала всё идёт хорошо, но затем тело вдруг начинает наполнять знакомый жар. Бомгю распахивает глаза и берётся за плащ Чону, оттягивая от себя, но тот продолжает, даже не шелохнувшись. Тело предательски начинает покрываться мурашками от приятных ощущений, но умом Бомгю понимает, что не хочет этого. Не сейчас, не здесь и не с этим вампиром. Он сильнее хватается за чужую одежду и пытается сопротивляться, пыхтя и елозя. Это даёт свои результаты: Чону отстраняется, но не зализывает ранки. Он смотрит немного удивлённо, слизывая кровь с губ. — У тебя даже есть силы рыпаться? Ты слишком вкусный, чтобы я вот так просто тебя отпустил, красота. Посиди ещё немного, — улыбается и снова припадает к шее, кусая в том же месте и жадно глотая. — Мнгх, — на этот раз больнее. Бомгю кажется, что его вот-вот вырвет, тело ощутимо быстро холодеет, конечности немеют. Так же, как и тогда с Ёнджуном. Только ещё хуже. Руки, сжимавшие плащ, расслабляются и падают, в глазах темнеет… И тут он отстраняется. Открыв дверь, Чону вылезает из кареты и поднимает Гю на руки, неся к двери дома. Он укладывает его на пороге и одной рукой вырывает доски, прибитые к двери. Шубу оставляет, а ещё суёт в руки ту бутылку с согревающей жидкостью. — Жаль вот так расставаться, но увы, — Чону садится рядом и гладит Бомгю по волосам. — Удачи в восстановлении дома, малыш. И сладких снов. Он мягко целует Бомгю в бледную щёку и возвращается в карету, уезжая по пустой дороге в сторону города. До него пешком не добраться, а здесь… даже съесть нечего. Гю думает, что теперь это точно конец. Он проиграл ещё тогда, когда сел в карету к Ёнджуну. Подняться не получается, выходит только кое-как толкнуть дверь и заползти в дом. Обида и боль снова собираются горячими слезами на глазах. Их немного: сил нет даже плакать. Поэтому он лежит в холле на холодном полу и смотрит на бутылку. Возможно, стоило бы допить содержимое, но тело почему-то не хочет шевелиться. Сколько сейчас времени, он не знал. Вокруг стояла абсолютная тишина, ветра всё так же не было, птиц не слышно и по дому никто не ходит. Кошки и собаки, даже мышки куда-то пропали. А ещё его любимые лошади… Кто их забрал? Он надеется, что с ними всё в порядке, и представляет, как за животными кто-то сейчас ухаживает. Дают лошадям сено, а кошек пускают в дом погреться… Он вспоминает камин в гостиной и как они с отцом читали там книжки долгими зимними вечерами, когда Гю был маленьким. Он так устал. Очень хочется спать, но согреться не получается. Если он уснёт сейчас, то больше не сможет проснуться… Он открывает глаза и видит себя в своей комнате. Здесь он прожил всю жизнь, здесь все его вещи, мягкая кровать… Вставать не хочется, но вошедшая в двери женщина улыбается и зовёт завтракать. Бомгю чувствует, осознаёт, что это его мама. От неё исходит родное тепло, она очень мила и красива. Прямо как мама Ёнджуна… У неё то же лицо. За столом уже сидит отец и кивает ему, приветствуя, говорит, что сегодня завтрак удался на славу. Она смеётся и целует его в щёку. Бомгю усаживается за стол и хочет взять ложку, но его останавливают. — Пей так. Не до конца понимая смысл сказанного, он снова опускает голову и смотрит в тарелку. Там что-то тёмно-красное, имеющее какой-то металлический запах. Аппетита питьё не вызывает совсем, но родители настаивают, чтобы он выпил это, иначе умрёт от голода. Первый глоток обжигает горло, ему противно и тошно, но он не может остановиться, продолжая пить и пить солёную горячую кровь. В один момент он сбивается и давится, роняя тарелку и кашляя, а затем снова резко открывает глаза. — Я здесь… Я здесь, всё хорошо. Бомгю загнанно дышит, смотря куда-то в темноту и чувствуя, как его кто-то обнимает. К горлу снова подкатывает, и он резко отворачивается, пачкая полы желчью. Сколько же это будет продолжаться? Он пытается отдышаться, чувствуя, как горит горло и кто-то гладит его по спине. Вытерев рот, он поворачивается и смотрит на обеспокоенное лицо Ёнджуна. Сначала Гю думает, что ему мерещится, но ощутимые касания опровергают эту мысль. Он бы соврал, если бы сказал, что не был рад видеть его лицо хотя бы на секунду. Если бы всё не обстояло так… Ёнджун мог бы стать его спасением. Но гнев на старшего заглушает все остальные чувства. — Что ты здесь делаешь? — он не узнаёт свой же голос. Слишком усталый, осипший и низкий. Горло саднит, и он кашляет, отвернувшись. — Я не думал, что ты пойдёшь на мороз, Бомгю. Я… так испугался, когда понял, что тебя нет в доме, — голос и правда звучит взволнованно, но Бомгю это никак не задевает. — Чону, ублюдок, он что-то сделал с тобой? Он пил твою кровь? Малыш… Он хочет повернуть лицо Бомгю к себе, но тот отпихивает его руку, не в силах даже отодвинуться. — Я не малыш. Пожалуйста, оставь меня в покое. Умоляю, не трогай меня… — Я не могу. Бомгю, пожалуйста, посмотри на меня. — Нет! — он жмурится и чувствует, как в лёгких начинает не хватать воздуха. — Я насмотрелся. Уходи. Я не смогу простить тебя за то, что ты сделал. — Я з-знаю, но, пожалуйста, не отталкивай меня сейчас. Ты ведь умираешь… Позволь мне помочь, прошу, — он молчит пару секунд. — Потом я уйду, обещаю. Бомгю шумно выдыхает, пытаясь успокоиться, и лежит с закрытыми глазами. И снова единственный, кто может и хочет ему помочь, — Ёнджун. Почему он это делает? Ведь от этого только хуже. Он уже даже не уверен, хочет ли продолжать что-то делать и жить для самого себя. Но позволяет старшему отнести его к лошади, крепко обнять и увезти в город. Верхом до города по едва расчищенной дороге больше часа пути. Гю на какое-то время снова проваливается в беспокойную дрёму. От усталости и холода ломит тело, боль в горле только разрастается, а голова совсем перестаёт работать. Теперь его жизнь целиком и полностью в руках Ёнджуна.***
Бомгю, словно какую-то куклу, несут на руках по лестнице, затем — через коридор в спальню и укладывают в постель. Через десять минут в комнате загорается печка, а под одеяла суют грелку с горячей водой. Какое-то время Бомгю лежит с закрытыми глазами и слушает, как за окном что-то шумит, кто-то разговаривает. Он в городе, но, кажется, не в гостинице. Ёнджун приходит через полчаса и ставит на тумбочку тарелку с чем-то горячим, Гю чувствует запах еды и отворачивается. — Давай, хоть ложечку, — крутится рядом старший. — Надо поесть тёплого, ну же, малыш. Бомгю открывает глаза и смотрит на стену перед собой. Его всё ещё очень тошнит, но желудок крутит так, что кажется, будто он съест сам себя. Гю поворачивается и смотрит на ложку в руках старшего. Тот сразу помогает ему приподнять голову и кормит. Осилив ровно три ложки, он снова падает на подушку и отворачивается. Ёнджун двигает стул ближе и садится рядом, отодвигая тарелку. — Как хорошо, что я нашёл тебя, — слышится его тихий голос спустя несколько минут тишины. Гю почти уснул, но теперь снова прислушивается. — Я даже не знал, куда он повёз тебя, хорошо, что не было ветра и я заметил следы на снегу. Если бы я знал, что ты побежал на улицу, я бы остановил тебя… Бомгю, я хочу, чтобы ты кое-что услышал. То, что мы подожгли твой дом — это правда. Младший хмурится и сильнее вжимается лицом в подушку. Он не хочет слышать оправдания или извинения. Здесь уже ничего не поможет. — Но мы не хотели, чтобы кто-то погиб. Клянусь, я думал, мы все вчетвером выйдем из дома невредимыми. Твоего отца должна была вывести мама, но, когда она вернулась в спальню, его там не было. Его нашли на лестнице между вторым и третьим этажом, он был наверху, когда огонь распространился по второму этажу. Бомгю жмурится, пытаясь не воспроизводить картинки происходящего в голове. Ему не хочется об этом слышать, он не хочет вспоминать и думать об этом хоть как-то. Отца уже не вернёшь, в этом виноват тот, кто устроил поджог. Всё. — Зачем ты мне это говоришь? — голос совсем сел и теперь звучал как шёпот. — Я хочу, чтобы ты знал: мы не хотели его смерти. Он правда был дорог моей матери, так же… как и ты… мне. Гю, не в силах что-то ответить, начинает мотать головой из стороны в сторону и чувствовать, как к горлу снова подкатывает тошнота. Это невыносимо. Глаза щиплет, но слёз нет. Зато есть большая чёрная дыра в груди, которая разрастается с каждым часом всё больше и больше. Он уже не понимает, что говорит ему Ёнджун, не слышит, когда тот зовёт его, пытаясь привести в чувства. Тяжесть наваливается с новой силой, безжалостно ударяет по голове и заставляет провалиться в долгий, глубокий сон. Первыми он начинает слышать свои мысли. Вокруг полная тишина, только в голове будто мыши шебуршатся. Очень темно, даже когда тяжёлые веки с трудом приподнимаются, не становится светлее. Живот болит, а тело будто прибили гвоздями к кровати. Он ведь на кровати? Кажется, сверху одеяло. Очень жарко, даже душно — дышать тяжело. Он пытается что-то сказать, но не может: голоса нет и горло болит. «Наверное, вот так и умирают», — думает Бомгю, сожалея, что он попал прямо в ад. Разум больше не отключается, но думается с огромным трудом. Он постепенно вспоминает, кто он, пытается вспомнить, где находится. Ему кажется, что он в поместье с Ёнджуном и скоро наступит утро, старший принесёт ему завтрак. А потом попросит крови. Кровь? Где-то совсем рядом скрипит дверь и слышатся шаги. Становится светлее, Бомгю поворачивает голову и щурится на лампу. — Ох, ты очнулся. Голос Ёнджуна звучит очень мягко и приятно. Возникает странное чувство, что это уже было, происходило с ним. Ему помогают немного приподняться и дают воды, затем умывают и протирают тело мокрым полотенцем. Становится немного легче, но голова всё ещё гудит. Он смотрит на лицо Ёнджуна в полумраке, пока тот смотрит в ответ. — Всё будет хорошо, Бомгю. Ты сутки спал, надо бы покушать. Сможешь? Кое-как Бомгю съедает что-то, не имеющее никакого вкуса, пьёт горячее и снова ложится. Ёнджун, сидящий рядом, что-то рассказывает ему, но слова так и не доходят до уставшего разума. Младший закрывает глаза и снова засыпает. Утром его будит шум города. Кто-то громко разговаривает под окнами, и Бомгю открывает глаза. Тело всё ещё ломит, но он может потереть глаза и осмотреть комнату. Она небольшая, скромно обставленная, но уютная. Рядом с кроватью стоят стул и стакан воды на тумбе. Бомгю кое-как садится и пьёт, после пытаясь выглянуть в окно. Он видит смутно знакомую улицу: это тот небольшой город, недалеко от дома. Возле тротуаров огромные сугробы, на крышах, на фонарях, заборах тоже много снега — вся улица белая. Зато в комнате очень тепло: здесь есть печка, и её кто-то топил. Ёнджун… Старший приходит позже, когда Гю лежит, разминая ноги. Он замечает, как открывается дверь, и натягивает одеяло, выглядывая. Джун улыбается и подходит ближе, ставя на тумбочку тарелку с едой и щупая холодной рукой его лоб. — Сегодня ты не такой горячий. Давай поедим. Бомгю хочет поесть сам, но неожиданно обнаруживает, что еле держит ложку. Приходится позволить покормить себя. Ёнджун ухаживает за ним несколько следующих дней. Он помогает есть и мыться, переодевает его, сидит у кровати и пытается поддержать разговорами. Бомгю обычно молчит, изредка прося что-то или говоря спасибо. Он помнит всё и до сих пор не может простить, но понимает, что без Ёнджуна не сможет. Этот факт перестаёт расстраивать уже через четыре дня. Старший принёс Бомгю тёплую одежду, когда тот уже мог ходить и чувствовал себя вполне приемлемо. — Я хочу тебя кое-куда сводить, — говорит он, когда помогает одеться. Бомгю без вопросов следует за Ёнджуном, разглядывая город и щупая снег на ветках. Они едут дальше, за город, где стоит маленькая церковь. Рядом с ней небольшое кладбище. Старший покупает скромный венок из еловых веток и цветка пуансеттии и ведёт его по узким дорожкам меж неброских каменных плит. Гю смотрит по сторонам и уже знает, куда его ведут. Они останавливаются почти у самого края кладбища, возле плиты со знакомым именем. Старший отдаёт венок Бомгю, и тот садится на колени, укладывая его в снег. Какое-то время он сидит и смотрит на имя отца, думая о том, что хотел бы сказать ему, о чём спросить ещё и за что поблагодарить. За что попросить прощения. Осознание, что он больше никогда не увидит родное лицо, выходит слезами на щеках. Но теперь он смиряется, а не злится или скорбит. — Надеюсь, сейчас у него всё хорошо, — Ёнджун гладит Гю по спине, когда тот поднимается. — Думаю, он встретился с мамой. Снег скрипит и хрустит под ногами, когда они возвращаются в город. Бомгю останавливается у поворота на главную улицу и смотрит на свои сапоги. — Спасибо, что показал мне, где он. И за то, что помог. — Эм… Я должен тебе ещё кое-что отдать. Ёнджун протягивает ему бумаги, и Гю, пробежавшись взглядом, прячет их во внутренний карман. Они стоят рядом и молчат, понимая, что совсем скоро нужно расходиться. Бомгю чувствует странную пустоту, будто его жизнь сегодня началась с нового, чистого листа. Будто он снова родился и теперь не знает, что делать со своей жизнью. У него столько возможностей, и ему нестрашно, но очень печально и грустно. — Что будешь делать? — Джун говорит первым, не собираясь, видимо, уходить. Бомгю опирается о стену спиной и вздыхает, смотря на снег под ногами. — Жить дальше. Что мне ещё остаётся? — он хочет поднять взгляд, но вдруг понимает, что боится. Если посмотрит, то не сможет уйти. — Я… — Бомгю, я… Они говорят одновременно и тут же замолкают. Гю не уверен, что сможет забыть. Не знает, способен ли простить когда-нибудь. Но он чувствует себя так, как никогда не чувствовал раньше. Он по-настоящему влюбился и сейчас должен решить, что с этим делать. Ёнджун тянет руку и осторожно обхватывает ладонь младшего, сжимая. У Гю мурашки по спине и снова щиплет глаза. Он стоит, замерев, и не знает, как отреагировать. — Если тебе будет нужна какая-то помощь, ты всегда можешь написать мне, — Джун гладит его ладонь пальцем и стоит так близко. Бомгю судорожно выдыхает и подаётся вперёд, прижимаясь к нему. Он прячет заплаканное лицо в чужой шее и позволяет крепко себя обнимать несколько минут. — Мне нужно будет время, — наконец решает, что сказать, отстраняясь и вытирая глаза. — Конечно. Конечно, Бомгю. Я… тогда… — Джун чуть отступает и поджимает губы, пока Бомгю кидает на него быстрый взгляд и снова отворачивается. — Я буду ждать, Гю. Сколько нужно, — он делает ещё шаг назад и добавляет тихо, — я люблю тебя. Бомгю быстро уходит в центр города, сразу стараясь загрузить себя важными делами. Сейчас ему нужно заняться бумагами, домом и тем, чтобы не умереть от голода и холода. Он надеется, что у него ещё остались друзья и он сможет обратиться за помощью.