Лицемерная сила любви

      Мне девять. Я скучаю, читая книгу с картинками, на которых изображены человекоподобные существа в тёмных балахонах.              Мне одиннадцать. Отец сидит на краю моей кровати и рассказывает об отличии правоохранительных органов разных стран. Он говорит, что чрезвычайно важно всегда разбираться в местном законодательстве.              Мне шестнадцать. Один из моих учителей показывает круговое движение палочкой, которое я попросил ещё раз продемонстрировать. Я безупречно повторяю за ним, но заклинание не срабатывает.              Мне восемнадцать. Ночь. Я, задумавшись, рассматриваю Шильонский замок и гадаю, сколько в нём водится призраков. Холодный ветер обдувает лицо, по спине бегут мурашки.              Меня мутило от нахлынувших образов. Где-то на краю сознания, где ещё оставались капли способного к мыслительному процессу рассудка, промелькнуло воспоминание о таких вещах, как «легилименция» и «окклюменция». Я, до конца не понимая свои действия, чисто рефлекторно попытался сопротивляться. Вроде бы, для того чтобы выстроить защиту, надо сначала очистить разум.              Зал суда. Магические цепи туго обвивают мои предплечья, с силой прижимая их к жёсткому стулу, на котором я вынужден сидеть. Судья что-то говорит. Я стараюсь слушать, так как осознаю, что от его слов буквально зависит моя жизнь. Но мне это удаётся с трудом — внимание то и дело ускользает к жуткому существу, парящему в метре от пола посреди отряда мракоборцев.       Это моя первая встреча с дементором вживую.       Я смотрю на него, и понимаю, что хоть дементоры и не могут видеть, этот также смотрит на меня. Изучает. Пробует на вкус. Магические потоки в его присутствии тускнеют, истончаются, превращаясь из ярких нитей в бледную паутинку. Я ещё ни разу не видел других волшебных существ, которые также, как и друиды, могли бы поглощать магию.              «— Интересненько, — чужой голос раздался прямо в моей голове, возвращая в реальность. — Значит, тебе подобные и такое могут?»       Тиски на сознании слегка ослабли, и я, пользуясь шансом, постарался отгородиться от вторжения. Попытки очистить разум оказались тщетными — в моём состоянии не думать было невозможно, каждое вытянутое воспоминание сопровождалось волной из самых разных эмоций. Оставалось опробовать другой способ — сосредоточиться на каком-то одном конкретном образе, заполнив им все мысли.       «Стена. Кирпичная стена», — я вызвал в голове привычную картинку, которую часто использовал на уроках окклюменции. Широкая кирпичная стена, загораживающая собою весь обзор и закрывающая воспоминания. Старая, пошарпанная и неровная. Я с усердием представлял каждую мелкую деталь: все шероховатости, еле заметные щёлки между кирпичами и ложбинки из-под выбитых камушков. Такая подробная визуализация помогла мне отвлечься от мыслей, способных заинтересовать легилимента.       Я почувствовал, как чужая воля вновь предприняла попытку углубиться в моё сознание, и постарался понять её намерения. Во время первой ментальной атаки были вытащены воспоминания, ассоциируемые со словом «дементор». Теперь же, как мне удалось определить, целью являлось всё то, что было максимально связано с «поглощением магии».       Легилименция — сложная наука. Человеческое сознание представляет собой довольно запутанную и многогранную структуру. Ментальная магия недаром считается тёмной, принцип её действия довольно похож на Империус: для того, чтобы просмотреть воспоминания, надо заставить чужой разум самостоятельно воспроизводить их. Это было бы намного проще сделать во сне — но тогда бы возросла вероятность, что заспанный мозг ошибётся и непроизвольно изменит некоторые детали, искренне веря, что всё так и было. Поэтому «чтение мыслей» обычно применялось на бодрствующих целях. Тут появлялись свои трудности: цель могла сопротивляться. Правда, без должных тренировок обычные маги практически беззащитны. Легилименты чутко определяют ложь, и только исключительно опытный окклюмент (которым я, к сожалению, не являлся) способен полностью спрятать мысли или создать фальшивое воспоминание. Так что мне оставалось лишь пытаться прикрыться чётким простым образом, перебивающим всё другое. И это было по-своему эффективно — пока я был сосредоточен, процесс извлечения воспоминаний будет очень долгим.       Что уж что, а концентрироваться я умел — работа с магическими потоками требовала предельной точности.       «Мой разум будет показывать только кирпичную стену», — меня слегка воодушевило осознание того, что я не бессилен.       Правда, ненадолго.       «— Хорошая попытка, — в моей голове опять раздался насмешливый голос легилимента. — Будь это справедливая ментальная дуэль, у твоих трюков были бы шансы».       Осознание значения его слов пришло за секунду до того, как резкая боль жалящего проклятия пронзила моё тело, заставляя неконтролируемо дёрнуться.       Образ стены в голове распался, заменившись мигренью.       Увы, сосредотачиваться я умел лишь в том случае, когда меня не отвлекают физически.              — Я не понимаю. Наш род существует на протяжении многих веков. Почему же кровь до сих пор не разбавилась? — я задаю этот вопрос, стоя посреди широкой гостиной рядом с диваном, на котором мой отец читает книгу.       — Кровь Абберли не разбавляется, — отстранённо фыркает он. — Она со временем лишь становится сильнее.       — То есть мы вступаем в брак только с другими друидами? Но ты ведь не был друидом с рождения…       Видимо, в моём голосе слышится явная растерянность, поэтому отец со вздохом откладывает книгу в сторону и переводит взгляд на меня.       — Нет, друидов слишком мало, это бы привело к вырождению… Смотри, я объясню, — начинает он, и его голос звучит предельно серьёзно. — Друиды безмерно ценят как свою кровь, так и свой род. Главой рода всегда становится первый ребёнок в семье вне зависимости от пола, ведь старшим детям передаётся больше магии. Вот поэтому после свадьбы именно я сменил фамилию, а не твоя мать, — на мгновение в его голосе чувствуется еле заметная дрожь. — Что же касается крови… Как ты знаешь, кровь друидов максимально насыщенна волшебством. И, конечно, связь с обычными магами, даже полностью чистокровными, привела бы к разбавлению. Поэтому тем, кто собирается войти в семью друидов, приходится… насыщать кровь магией искусственным путём.       — Если бы это было возможно сделать, то подобное практиковал бы каждый род… — я задумчиво тру подбородок. — Получается, насыщение происходит при помощи управления магическими потоками? Но как? Мы ведь можем лишь видоизменять их, а не присваивать.       — Верно, — отец согласно кивает. — Природной магией можно управлять и пропускать через себя, но превратить её в свой собственный резерв нельзя, она слишком несовместима с человеческим телом, — он делает паузу, давая время осмыслить сказанное. — Но зато можно присвоить резерв другого человека.       — Резерв другого человека? — удивлённо переспрашиваю я, пытаясь вспомнить, было ли что-либо на эту тему в прочитанных мною книгах. — Хочешь сказать, что тем, кто собирается вступить в наш род, мы помогаем поглотить чужой магический резерв, таким образом насыщая их магией? Но… Кто играет роль «донора»? Другие волшебники? Но разве маги, лишившиеся резерва, не становятся на всю жизнь сквибами? Если, конечно, вообще выживают.       Когда я задаю последний вопрос, отец долгое время смотрит на меня нечитаемым взглядом. Его лицо принимает тяжёлое выражение. Затем, криво улыбнувшись, он коротко отвечает:       — Именно так.       И этот ответ несёт в себе слишком глубокий смысл.              «Остановись! — мысленно взвыл я, прекрасно осознавая, что меня не послушают. — Прекрати!»       Возможность того, что Министерству станут известны все семейные тайны друидов, сейчас вообще не волновала. Порочащие честь секреты? Ну и что, у кого их нет? У меня и так была высшая степень уголовной ответственности, в этом плане терять нечего.       Больше всего на свете я не хотел, чтобы меня заставляли вновь переживать некоторые моменты из моей жизни. Ведь мне было известно, что ищет легилимент.       «Нет, не надо!»       Я догадывался, какое воспоминание последует дальше.       «Только не…»              Я прерывисто дышу. Или не дышу вовсе. Меня всего трясёт. Я должен что-то чувствовать, но не чувствую ничего. Лишь пустоту, которая, подобно чернильной кляксе на пергаменте, растекается у меня в груди. Моё зрение плывёт. Но перекошенное лицо прижатой к стене женщины я всё равно вижу кристально чётко. Её широко раскрытые глаза, полные ненависти, смотрят прямо на меня.       — Ты убила его, — мне хочется кричать, но я способен лишь на дрожащий шёпот. — Ты!.. Ты!..       Моя левая рука, по которой уже стекает кровь, до побеления костяшек сжата в кулак.       — Ты!.. Ты!.. — срывающимся голосом повторяю я.       Моя правая рука, из которой недавно была выбита волшебная палочка, впивается в горло Миллисенты Багнолд.       — Почему? — важный вопрос, на ответ к которому мне абсолютно плевать в данный момент.       Я чувствую, как ногти погружаются в кожу.       — Почему?!       Эта женщина пытается сопротивляться. Я замечаю, как внутри неё собирается магия, потоками стекаясь к её палочке.       «Глупая тварь», — эта мысль не несёт в себе злости, лишь какое-то отстранённое отвращение.       Я не даю ей возможности закончить заклинание. Пустота в моей груди уже стала лишком большой, и мне инстинктивно хочется её заполнить.       Волшебство, пропитывающее всё вокруг, приходит в движение. Магические потоки резко изменяют траекторию своего привычного течения и направляются к одной конкретной точке. Ко мне.       «Хочу больше, — я плохо понимаю, чего именно хочу. Ощущение такое, словно во мне просыпается чёрная дыра. Возникает непреодолимое желание удовлетворить… голод? — Ещё».       Воздух вокруг меня трещит от сталкивающейся энергии, которая продолжает стекаться.       «Больше».       Светильники мигают и тухнут, потеряв источник подпитки. Розы, украшающие гостиную, высыхают и превращаются в пыль.       «Больше».       Магия Миллисенты Багнолд, повинуясь лишь моей воле, вырывается наружу и устремляется ко мне. Женщина слабо вскрикивает. В её глазах читается смешанное со страхом недоумение. Она не понимает, почему не получается наколдовать ни одно заклинание, в то время как силы продолжают безостановочно уходить.       Я, ощущая непередаваемое желание, заполняю пустоту внутри себя чужим волшебством.       «Больше!»       Хочу выпить всё. Вычерпать без остатка, поглотить до последней капли.       Я отстранённо смотрю, как Багнолд ещё раз дёргается, после чего окончательно затихает. Но мне уже как-то всё равно.              «Хватит… Пожалуйста…» — слабо взмолился я.       Воспоминание закончилось, но ощущение крови на руках осталось.       Мерзко. Как же мерзко. Это было отвращение и к себе, и к легилименту. Будто бы душу вывернули наизнанку — выдернули самое личное и начали изучать под микроскопом со всех сторон. Унизительно. Хуже, чем если бы меня раздели догола и выставили на всеобщее обозрение.       И мои попытки защититься были абсолютно напрасны.       «А почему, собственно, я вообще пытаюсь сопротивляться? — возникла удручающая мысль. — Они ведь и так смогут получить от меня всё, что захотят».       Вслед за этим пришло неожиданное равнодушие. Ведь, действительно, самое худшее со мной и так уже случилось.       Тогда, какая разница, что будет дальше?       Если бороться нет смысла, то почему бы просто не смириться?              Порождение тьмы и боли приближается. Невыносимо медленно.       Я желаю зажмуриться от страха, но моё тело меня не слушается. Каждую клетку сковал холод. Я просто не могу оторвать взгляд, прекратить разглядывать его.       Ни один из них ещё не был так близко. Я вижу его кожу на не скрытой капюшоном части головы. Она как у полуразложившегося покойника — серая, в слизи и струпьях. Меня резко захлёстывает отвращение; если бы я ел в последние несколько дней, то меня бы определённо вырвало.       Дементор не пытается коснуться меня своими руками, и я даже ощущаю абсурдное подобие благодарности за это.       «Пусть уж лучше всё поскорее закончится! — отчаяние поглощает целиком, заставляет желать себе скорейшей смерти. — Больше не вынесу!»       Но когда он открывает свой рот, я чувствую животный ужас. Дыра, наполненная со всех сторон зубами, не похожа даже на пасть хищного зверя. Дементор наклоняется к моему лицу, и меня окатывает смрадный запах. Возникает мысль, что он вот-вот вцепится своими жуткими зубами в моё горло и разорвёт на части. Но я прекрасно знаю, что он собирается вцепиться не в плоть, а в душу.       Я слышу хриплый свист втягиваемого воздуха.       А затем мне в грудь вонзается ледяное копьё — по крайней мере, это ощущается именно так. Мне хочется кричать, но я не могу издать ни звука. Мороз наполняет лёгкие, пробирается под кожу, раздирает изнутри, проникает в самое сердце.       Холодно.       Я больше ничего не слышу. В ушах звенит хор голосов, что-то говорящих или кричащих, но слов разобрать невозможно.       Холодно.       Кажется, я куда-то лечу.       Холодно.       Нет, я падаю. Очень быстро и бесконечно долго.       Холодно.       А потом падение резко прекращается. И я вижу… Нет, я чувствую: рядом, совсем рядом находится нечто.       Холодно.       Холод исходит от него. Но оно не создаёт впечатление опасности. Вечное и всеобъемлющее, оно… завораживает.              Рябь, вызванная чересчур яркими чужими эмоциями, прошла по воспоминанию. Ощущение таинственной прохлады последовало за мной из образов прошлого в настоящую реальность, и я даже на время забыл, что в своей голове нахожусь не один. Но теперь это не казалось чем-то важным. Я, полностью поддавшись зову ледяной стужи, нырнул обратно в свои мысли.       Холодно.       Это нечто лёгкое, невесомое, но одновременно тяжёлое и вязкое. Оно слишком нематериально, чтобы описываться физическими свойствами. Оно постоянно двигается, ни на секунду не перестаёт шевелиться — и всё же при этом оно не смещается с места. Само собой возникает знание того, что оно является тончайшей границей, через которую проходят все пути. Оно как…       «Завеса».       Холодно.       Я продолжаю мёрзнуть. Холод — единственное, что я всё ещё чувствую.       «Интересно, — меня неожиданно посещает мысль, — если с этой стороны располагается холод, будет ли по другую сторону тепло?»       Я нахожусь совсем рядом. Так почему бы не проверить?       И я подаюсь вперёд, к Грани.       Холодно.       И спокойно.       Как же спокойно.              Мой разум встряхнуло при возвращении в действительность. Я судорожно глотнул воздух и заморгал, вместе с этим разрывая контакт с чужим сознанием.       Но прежде, чем связь между мной и легилиментом окончательно исчезла, мне удалось случайно уловить отголосок его эмоций. И я удивился, когда понял, что стоящий надо мной маг испытывает… страх.       «Что?..»       Его рука, сжимающая волшебную палочку, мелко дрожала; по лицу стекал холодный пот, зрачки были расширены. Все внешние признаки указывали на то, что он был шокирован и напуган.       «Это… из-за того, что он увидел в моих воспоминаниях? — ко мне пришла догадка. — Испугался смерти? В ужасе от того, что увидел глубины Завесы, будучи живым?» — данное предположение казалось верным, хотя лично я по какой-то причине не испытывал никакого страха перед Гранью.       Легилимент зажмурился, начав свободной рукой тереть лицо. Он медленно и глубоко дышал, явно пытаясь себя успокоить.       И тут во мне, впервые с момента объединения двух душ в этом теле, вспыхнула новая яркая эмоция. Ярость. Обжигающе-холодная и требующая немедленного утоления злость.       Волшебник, который несколько минут назад безжалостно издевался над моим разумом, в данный момент трясся как кролик, очевидно стараясь устоять на ногах. Испугался неприятных воспоминаний? А что он ожидал увидеть, прежде чем сунуться в голову к тому, кого поцеловал дементор? Лесных фей и одуванчиковое поле?       «Да что пытался строить из себя этот трус?!» — гордость, о существовании которой я, казалось бы, забыл, проснулась внезапно и чувствовала себя крайне уязвлённой.       Мои действия не были обдуманными. Поддавшись яростному порыву, я, используя все накопленные за прошедшее время силы, резко вытянул руку вверх и вцепился в направленную в меня палочку. Маг вскрикнул от неожиданности, но пальцы не разжал. Энергия вокруг него всколыхнулась, формируя заклинание.       «Будь это справедливая дуэль, у твоих трюков были бы шансы», — мстительно подумал я, перехватывая стекающиеся к нему магические потоки.       Волшебная палочка — наилучший проводник, по которому волшебник может выплёскивать магию. Или по которому из волшебника можно вычерпать магию.       Я встретился с легилиментом взглядом. Он хорошо помнил, что случилось с Багнолд в моих воспоминаниях. И также хорошо понимал, что тоже самое может сейчас случиться с ним. Ужас в его глазах доставил мне неописуемое чувство мрачного торжества. Где-то глубоко внутри разрасталось желание отплатить за пережитое унижение, забрав у этого мага всё.       «Тебе доставляло удовольствие рыться в моей голове? Увы, но больше ты не сможешь направить на меня свою палочку! Я тебя…»       В этот самый момент резкий толчок швырнул меня к стене, вышибая воздух из лёгких.       «Проклятье! Их ведь тут трое!» — я только сейчас вспомнил о присутствии ещё двух мракоборцев.       Осознание на смену злости пришло неожиданно и, к сожалению, слишком поздно.       «О, Мордред! Я — идиот. Полный идиот!»       Попытаться дать отпор? Баснословная глупость! Всем известно, что делают с заключёнными, которые нападают на тюремщиков.       «Боже, ну зачем я это сделал? — я лихорадочно пытался перевернуться на живот. — Мне теперь точно конец!»       И прежде, чем мне удалось как следует испугаться, оглушающее заклятие отправило меня во тьму.