Лицемерная сила любви

      В этот раз реальность вернулась вместе с неприятной болью в боку, которая свидетельствовала о том, что я по-прежнему жив. Должно быть, мне повезло, и мой «уровень опасности» не превысил «уровня ценности».       Усилия, потраченные на открытие глаз, снова не стоили увиденного. Стены в Азкабане оставались неизменно серыми и скучными. Но, какими одинаковыми они бы ни казались, я сразу понял, что нахожусь в новом месте. Текущая камера выглядела почти идентично предыдущей за небольшим исключением: здесь было более сыро, более холодно и более грязно. Помещение ощущалось относительно заброшенным, поэтому можно было предположить, что до меня здесь давно никого не содержали.       «И что теперь?» — пронеслась усталая мысль.       Опять постоянное чувство беспомощности и отчаянные попытки хоть как-то повлиять на ситуацию? Это… слишком утомительно.       «Так надоело…»       Хотелось просто отдохнуть. Но я не знал, как. Сон больше не приносил облегчения, и я не знал, что нужно сделать, чтобы уменьшить пустую тяжесть в голове. В прошлом похожее состояние возникало, когда мне приходилось до четырёх часов ночи сидеть в компьютере и после по привычке просыпаться в восемь утра — телу явно не хватило сна, но спать дальше оно отказывалось. Преодолеть утреннюю разбитость помогали кружка кофе и свежий воздух, главным было протянуть до обеда, после которого организм нехотя соглашался доспать пару оставшихся часов. Но в моей ситуации этот опыт был бесполезен.       «Есть ли шанс, что я когда-нибудь попаду в тот мир? — при воспоминании о студенческой жизни неожиданно накатил приступ тоски. — В этой реальности меня ничего не держит, так почему я именно здесь, а не там, где остались мама и папа? Да, без магии было бы ужасно, но это всё равно лучше того, что происходит сейчас!»       Увы, как бы сильно мне ни хотелось обратного, я был тут. Без друзей, без семьи. Совсем один. Мысли о родителях оказались слишком болезненными, так что у меня возникла необходимость срочно переключиться на что-нибудь другое.       «Кстати, а почему тот маг не увидел ни одного воспоминания из моей второй жизни?»       И впрямь, всё просмотренное легилиментом относилось к жизни Льюиса-волшебника. Я на миг представил, что было бы, если бы Министерству стало известно о существовании других миров и возможности получать информацию из них. Да уж, мне бы явно не дали так просто умереть — они бы, наверное, сначала забрали абсолютно все воспоминания для исследований, а потом позвали бы дементоров, чтобы проверить, не случится ли с моей душой ещё чего-нибудь интересного после свидания с ними.       «Может быть, это из-за того, что легилимент искал воспоминания, плотно связанные с магией, а жизнь Льюиса-студента слишком далека от волшебства? Да, в том мире я ни разу не сталкивался с понятием «поглощение магии», но зато дементоры из фильма «Гарри Поттер и узник Азкабана» произвели на меня довольно яркое впечатление (разумеется, не такое яркое, как живая встреча с ними, но всё же). Возможно ли, что эти воспоминания вошли в категорию «слишком неважные, чтобы их просматривать»? Маловероятно. Тот маг старательно вытаскивал из моей памяти всё, начиная от тех незначительных моментов, в которых я случайно находил упоминания дементоров в книге. Тогда в чём причина? Обычное везение? С моей удачей на него рассчитывать не стоит. А вдруг это что-то типа «естественной ментальной защиты иномирца»? Звучит довольно сомнительно, но почему бы и нет? Я ведь без понятия, как оно работает…»       Эти мысли не помогли чувствовать себя уверенней. Не было никаких гарантий, что при следующем «сеансе мозгокопания» всё обойдётся. Оставалось только надеяться, что, после произошедшего, никто не решится делать со мной что-либо ещё в ближайшее время.       «Вселенная несправедлива, — с горечью подумал я. — Почему мне не дали какую-нибудь суперспособность, как в тех книгах про попадания в чужие миры?»       Кажется, сейчас было самое время для жалоб на судьбу и пустых мечтаний. Бессмысленно, но так приятно.       «Вот бы я резко стал сильнейшим магом, с ноги пробил выход из Азкабана, развоплотил всех дементоров и на метле улетел в закат… Разве от слияния двух душ не должна быть хоть какая-то польза? Вот чем мне помогут воспоминания посредственного, ничем не примечательного магла? Смысл в этом «чудесном выживании» после смертельного поцелуя, если в конечном итоге я наверняка здесь умру?!»       Глубоко вздохнув, я попробовал слегка пошевелиться. Боль понемногу утекала — всё-таки организм у волшебника (в особенности у друида) намного крепче, чем у обычного человека. Даже при бессознательном состоянии магия может сама медленно восстанавливать тело.       «А только ли тело? — у меня внезапно появилась одна теория. — Обычные волшебники способны лишь на ограниченную регенерацию, но друиды… В библиотеке моей семьи было много книг, рассказывающих о необычных свойствах насыщенной волшебством крови и о том, как её можно использовать в качестве ингредиента для лечебных зелий. Кажется, у меня даже когда-то был дальний родственник, сколотивший целое состояние на массовой продаже различных восстанавливаемых частей своего тела. Магия друидов, несомненно, способна на потрясающие вещи, но может ли она исцелять… душу?»       Этот вопрос неожиданно разжёг во мне интерес. Радуясь возможности отвлечься хоть на что-то, я продолжил размышлять.       «До сих пор окончательно не известно, что из себя представляет душа. Зато все исследователи сходятся во мнении, что она очень тесно связана с памятью. В дикой природе дементоры питаются душами — но здесь, так как в Азкабане запрещено причинять излишний вред заключённым, им приходится довольствоваться эмоциями от светлых воспоминаний… А что конкретно происходит с теми, кого приговорили к поцелую? Что именно означает «дементор высасывает душу»? Это случается в одно мгновение, или процесс постепенен? Если предположить, что он всё же постепенен, то, возможно ли, что я… Что после того, как забрали часть моей души, моя магия попыталась спасти меня и «притянула» на освободившееся место чужую душу из другого мира? Произошедшее смутило дементоров, так как «в их глазах» я стал новым человеком, поэтому они не довели дело до конца? Это… Это значит, что я…»       Это бы значило, что я не имел шанса вернуться. Ведь в том мире не существовало магии, способной призывать души.       «Навсегда здесь, — данный факт был довольно горьким, и мне не захотелось думать об этом дальше. — Что ж, наверное, стоит получше узнать, что находится вокруг. Впрочем, сильно сомневаюсь, что найду что-нибудь интересное…»        Попытка принять сидячее положение увенчалась успехом лишь с третьего раза. Несмотря на осторожные движения, перед глазами всё равно запрыгали тёмные круги, и я зашипел сквозь зубы, досадуя на собственную слабость.       «Мордред, как же мне всё-таки дерьмово…»       — Эй.       Голос, неожиданно раздавшийся в ставшей привычной тишине, заставил меня резко дёрнуться. Я завертел головой, пытаясь понять, действительно ли я что-то слышал или это уже начались слуховые галлюцинации.       «Здесь рядом кто-то из мракоборцев?» — беспокойство накрыло меня.       Возможность не заметить чужое присутствие заставляла чувствовать себя ещё более уязвимым. Я хотел было воспользоваться магическими потоками, чтобы проверить наличие других волшебников поблизости, но сразу же остановил себя. Из-за той глупой попытки противостояния легилименту во мне сейчас было слишком мало магии, в таком истощённом состоянии её опасно трогать. Единственное, что оставалось — напрячь слух.       — Эй, ты, там… — голос вновь повторился. — Ты, это… живой?       Судя по громкости, говоривший находился на расстоянии нескольких камер от меня. Он звучал очень хрипло и неуверенно, тембр голоса постоянно менялся.       В этот момент мой мозг заработал на удивление быстро.       «Он обращается ко мне и спрашивает, жив ли я? Мракоборец не стал бы задавать вопросы, а просто взял бы и проверил — это не мракоборец. В Азкабане не бывает случайных посетителей, так что, после исключения мракоборцев, из живых существ остаются только две возможности: дементоры и заключённые. Дементоры не разговаривают. А значит… — моё сердце взволнованно забилось. — Значит, это заключённый!»       Данное осознание обрушило на меня неожиданную волну радости.       «Такой же, как и я!»       Сколько я себя помнил, взаимодействие с людьми никогда не казалось мне чем-то особенным. Меня не слишком беспокоило отсутствие чужого общества, одиночество было вполне комфортным. Однако, прямо сейчас безумно важным выглядел факт того, что рядом находился живой человек, который, вероятно, был в таком же отчаянном положении. Я почувствовал непередаваемую лёгкость от того, что есть кто-то, кто может разделить мои переживания.       «Не радуйся раньше времени, — мне пришлось одёрнуть себя. — Даже если мой вывод верный, нужно мыслить здраво. Ещё не известно, что он за человек. Хороших людей в Азкабан не сажают».       — Кто ты? — резко спросил я и тут же удивился тому, как непривычно звучал мой собственный голос. Ну, после столь долгого молчания этого следовало ожидать.       — Ты жив! — вместо ответа раздался возбуждённый возглас. — Ты в самом деле живой!       Кажется, тот факт, что я жив, радовал его намного больше, чем меня самого. Это, наверное, как-то странно.       — Знаешь, а я уже начал верить, что ты подох! — с прежним энтузиазмом продолжил мой собеседник. — С тех пор, как тебя эти притащили, ты не издавал ни звука! Но ты живой! Ха-ха-ха!       Он сипло рассмеялся. Неподдельная искренность его эмоций слегка смутила меня.       — Ха-ха! Ох, прости, — смех прервался кашлем. — Я просто очень рад тому, что у меня теперь есть сосед!       — О… — я не был уверен, как стоит вести диалог. — До этого ты был один?       — Ага, всё время! — подтвердил он. А затем неожиданно спросил: — Кстати, а что ты здесь делаешь?       После такого вопроса моим первым порывом было с сарказмом ответить «сижу, а ты?», но я замешкался.       «И впрямь, почему я здесь? До этого мне ни разу не доводилось пересекаться с другими заключёнными, так что же изменилось сейчас? Скорее всего, меня перевели на более высокий уровень, но у них должно быть достаточно изолированных камер на любом этаже. Обычная случайность?».       — Я не знаю, — честно ответил я. — А что здесь делаешь ты?       Тишина воцарилась на целую минуту, прежде чем мне ответили.       — А я ведь тоже не знаю, что тут делаю. Но я, вроде как, здесь на пожизненном.       «Ага, понятно, — резко возникла потребность узнать о своём новом соседе поподробнее. — Значит, либо серийный убийца, либо заигравшийся с непростительными. Или в самом худшем случае — любитель несовершеннолетних. Такое лучше выяснить заранее. Стоит ли мне спросить, за что он сидит?…» — было любопытно, но я отказался от данной идеи, посчитав подобный вопрос слишком личным и невежливым.       Зато мой собеседник этот вопрос невежливым не посчитал.       — Кстати, за что тебя посадили? — без толики смущения спросил он.       Я вздохнул.       «Что мне стоит на это ответить?»       Наверное, надо было сказать прямо: за убийство. Ведь это являлось правдой. Так ведь.       «Я — убийца… — когда из памяти всплыло искажённое страхом лицо Миллисенты Багнолд, мне показалось, что в камере стало как-то душно. — Да, я её убил… Но… — перед глазами вновь пронёсся вид гостиной, в которой находилось два человека: живой и мёртвый. — Это ведь была самооборона, не так ли? Она сама напала… Она первая, кто совершил убийство… Я вообще не хотел…»       В смысле не хотел? Очень хотел.       «Вернее, я не собирался… Это… случайность».       Случайность, за которую приговорили к поцелую дементора?       «Просто судебная система Британии очень предвзята…»       Я резко провёл ладонью по лицу, пытаясь направить мысли в нужное русло. Мне понадобилось усилие воли, чтобы выровнять участившиеся дыхание и наконец-то выдать уклончивый ответ:       — Я… На самом деле, я вообще не должен был здесь оказаться…       Изначально я должен был оказаться на кладбище.       — Неужели? — удивительно, но мой сосед ещё больше оживился. — Я тоже не должен был здесь оказаться! Эти придурки работают отвратительно! Продолжают брать невиновных! Сплошные идиоты и проплаченные засранцы! — по всей видимости, он по-своему понял мой ответ, и теперь в нём бурлила злость на какую-то несправедливость. — И, эм... слушай, а как тебя зовут?       — Льюис Бензель Абберли, — моё полное имя слетело с языка прежде, чем мне пришла мысль, что обстановка для столь формальных представлений в общем-то не располагает и что можно было просто ограничиться одним именем.       — Твоё второе имя «Бензель»? Ты из какой-нибудь Италии?       — Из Швейцарии, — поправил я, машинально подмечая, что он, вероятно, не был знаком с фамилией «Абберли». Не то чтобы моя семья была широко известной, но многие древние дома обычно хотя бы слышали о ней. — А твоё имя?       — А меня зовут Сириус, — тут же ответил мой сосед. — Сириус Блэк.