Редания, 1265 год, середина октября
Пробуждение пришло внезапно. Резко, как будто кто-то окатил ведром ледяной воды из горного ручья. Правда, ни о какой свежести и речи быть не могло. Даже скорее наоборот — в нос тут же ударила дикая вонь. Несло недавно запекшейся кровью, дерьмом и мочой. Так воняют свежие трупы — при смерти все мышцы расслабляются и весь этот богатый внутренний мир больше ничего не держит. Кроме того, сильно несло тиной и гнилью, а еще — немного воняло не самым качественным спиртом и, почему-то какими-то очень странными пряностями или травами, — скорее всего, какой-то травяной настойкой, хотя опознать, что это конкретно за травы, он не смог. Эдрин поморщился. Запахи были настолько сильными, будто он валялся сейчас не на чем-то твердом, а, по крайней мере, на куче разлагающихся трупов. Эдрин открыл глаза, тут же прищурился от яркого солнечного света и попытался прикрыть глаза руками, но… не успел. Глаза в одно мгновение адаптировались к свету. Даже раньше, чем он сам успел это понять. И, что самое странное, Эдрин ощутил, как сузились зрачки. Мало того — сузились как-то не очень правильно, не как у обычного человека. Эдрин покачал головой, пытаясь прийти в себя. Обычно у него не было столь сильного контроля над собственным телом — по крайней мере, если он не находился в медитации, размышляя над смыслом очередного Слова Силы. Наверное, зря он это сделал, ведь от покачивания головой в глазах мгновенно потемнело, к горлу подступил ком. Эдрин отклонился чуть в сторону — и его тут же вырвало. Не слишком обильно, все больше — желчью и водой, но крайне неприятно. Для слишком сильно обострившихся чувств это было еще более противно. Лишь немного отдышавшись, он смог, наконец, кое-как осмотреться, пока еще опасаясь подниматься на ноги — мало ли что. Первое, что однозначно бросилось в глаза — окружение. Оно решительно не соответствовало тому, что он сам запомнил в последний момент перед смертью. Это совершенно точно была не Глотка Мира. Да и вообще, местность вокруг была далеко не горной. Даже скорее совсем наоборот — болотистой, равнинной, вроде северных болот Морфала. Но не могло же его унести аж на болота? Не могло. Пейзаж откровенно удручал. Болота, раскинувшиеся посреди сожженного дотла леса, казались бесконечными во все стороны. Поскольку валяться на мокрой грязи ему не хотелось, драконорожденный попытался встать, опираясь на более-менее твердую почву. У него это получилось, даже на ноги удалось встать более-менее уверенно, хотя голова, казалось, вот-вот отвалится. Кроме того, появилась еще одна проблем — Эдрин ощутил и осознал в полной мере, что дикая вонь свежего трупа, от которой он проснулся, исходила не от кого-то, а от него самого. Он прикрыл глаза, сосредоточился, пытаясь вызвать простые очищающие чары. И у него даже получилось, но… Столь простые чары, которые знает почти каждый мажонок, только-только поступивший на обучение в Коллегию Винтерхолда, в услужение Мастеру или иным образом сумевший добраться до источника тайных искусств, дались с таким трудом, будто он только что призвал целую орду атронахов. Эдрина повело, в висках застучало, в глазах снова потемнело. Но, по крайней мере, магическое воздействие ему удалось — часть неприятных запахов исчезли вместе с темными пятнами на одежде. Это, конечно, не спасало ситуацию полностью — все же, запах болота еще оставался, равно как и запах травяной настойки никуда не делся, но Эдрина это уже мало волновало. Встав на ноги, он, наконец, смог кое-как осмотреть себя и выругаться. Тело было не его. Определенно не его. Он стал ниже, жилистее, субтильнее. Стал уже в плечах. Волосы стали короче, чем были. Да что там, он был обрит почти налысо. Исправилось зрение, в последнее время изрядно ухудшившееся после ночных сессий за книгами и манускриптами. Да еще как исправилось! Усилился слух. По крайней мере, он прямо сейчас мог услышать, как кто-то далеко шлепает по болотам. Сильно далеко, как бы даже не на другом краю болота. Осязание тоже улучшилось — он мог, растерев присохшую к подушечкам пальцев грязь, ощутить каждую крошку и примерно отделить более твердые и более мягкие. Как так получилось — Эдрин не знал. Единственное, что приходило в голову — что Алдуин предусмотрел опасность для своего верного слуги и обеспечил ему новое тело, ради которого один из последователей наверняка согласился бы пожертвовать собой. Одет Эдрин тоже был совсем иначе, чем при штурме Высокого Хротгара, да и вообще иначе, чем одевались жители Империи. Куда, спрашивается, делись доспехи из драконьей чешуи? Впрочем, нельзя было не признать — одежка, что была на нем, была хотя бы по размеру. Не новая, конечно, но хотя бы впору. Рубаха, кожаная куртка с высоким воротником и капюшоном, выполненная из довольно неплохой кожи, выкрашенной в очень темный синий цвет. Штаны того же цвета, что и куртка, по швам усиленные чем-то вроде кожаных полос с заклепками. Высокие, почти до колена, сапоги на шнуровке с металлическими носками. Беспалые перчатки со щитками почти до локтя, обитыми металлическими полосами. На поясе разместились несколько мелких кожаных сумок, какие Эдрин не раз и не два замечал у купцов и караванщиков, на шее был небольшой металлический медальон в форме кошачьей морды. Что самое странное — на доспехах нигде, по крайней мере, в видимом месте, не было видно ни одного знака. Значит, изготавливали эти вещи не в какой-то мануфактуре или в цеху. Или, по крайней мере, делались не слишком известным мастером. А еще было оружие. Целых три образца. Два полуторных меча, один из которых — блестящий, со странной треугольной гардой — валялся на земле рядом с местом, где еще недавно лежал сам Эдрин. Правда, почему-то, прошлый владелец тела, кем бы он ни был, предпочитал носить мечи на спине, будто колчан для стрел. Эдрин, в принципе, видел, как некоторые путешественники так делают — в долгом походе перевязь на спине удобнее ножен на поясе, но вот в бою… Еще был один короткий охотничий нож, что висел в ножнах, прикрытых голенищем сапога. Довакин поднял меч, прикинул размеры и вес. Примерно сорок дюймов, вес — примерно пятьдесят унций. Рукоять легла в руку как влитая. Идеальное оружие с хорошей балансировкой. Правда, Эдрин считал, что навершие в виде головы кота — не лучшая затея. Колющие удары будет не очень удобно делать — стилизованные уши будут впиваться в руку. А вот если их спилить — то будет совсем хорошо. Второй меч не слишком отличался от первого по длине и весу, был все также прямым и хорошо сбалансированным. Разве что гарда у него была прямая, а не треугольная, навершие было без всяких лишних выпендрежей, а само оружие было выполнено из более темного металла, очевидно — из стали, в то время как первое было выполнено из чего-то вроде серебра или, что вероятнее, было покрыто серебром. Оба меча были хороши, но была маленькая проблема — предыдущий владелец не успел их почистить, а потому пришлось снова опустошать магические силы. — Да чтоб тебя даэдра в Морфале продрали! — выругался довакин. Магической силы почти не было. Особенно на фоне еще совсем недавней мощи, обеспечиваемой поглощенными душами драконов. Эдрин почувствовал себя совсем скверно. Магия была его оружием. Даже более сильным, чем Голос или меч, откованный из эбонита и порошка драконьей кости. Без нее драконорожденный ощущал себя почти что голым. Нет, конечно, кое-какие чары он может выполнить, но на серьезные магические практики пока лучше не рассчитывать. Конечно, стоит ему добраться до ближайшего логова драконов — и ему помогут. Особенно — после всего произошедшего. Мирак и Серана точно найдут способ вернуть его в прежнее тело. Иначе просто не может быть. Еще бы как-то выбраться из этих болот… Даже для членов Культа Дракона болота Морфала считались не самым безопасным местом, что и говорить о простых смертных, коим, судя по всему, был этот бедолага. — Надо будет попросить Совет выделить компенсацию его семье, — проговорил довакин. — Если у него, разумеется, кто-то был… Хуже всего было то, что Эдрин совершенно не представлял себе, куда идти — местность была совершенно дикая и, кроме того, совершенно незнакомая. Хорошо хоть, что было еще достаточно светло, а то блуждать по болотам в темноте — задача не для тех, кто любит жизнь. Однако, солнце уже начало клониться к закату. То есть — к западу. В остальном сориентироваться было довольно просто. Значит, если это болота Морфала, то идти нужно на север сколько получится, а затем — сворачивать на восток и идти вдоль побережья, до первого аванпоста Культа. Часов семь максимум. Самому, да еще и толком без груза — признаться, мелочи. Правда, Эдрин решил, что перед отправлением стоит проверить остальной свой скарб, которого, по счастью, было не так много. И, надо сказать, не пожалел, хотя от этого осмотра вопросов стало только больше. В небольших сумках и карманах нашлись простые вещи первой необходимости: кресало, раскладной нож для бритья, небольшой мешочек с чем-то вроде очень мелкого, почти что перетертого в пыль, рубина. Но куда больше Эдрина потряс не слишком туго набитый кошель, а точнее — его содержимое. По всей Империи главной валютой был септим. Крупная золотая монета. После прихода к власти Культа Драконов, он так укрепился, что пришлось вводить еще серебряный харальд в качестве разменной монеты. Но на этом — все. Конечно, у высоких эльфов ходили разговоры о введении собственной монеты, исполняемой из лунного металла, но Культ удавил это начинание в зародыше. Монеты же, которые Эдрин достал из кошеля, были ему совсем незнакомы. Во-первых, их было много самых разных. Золотые монеты с изображением солнца, несколько серебряных монет с портретом какого-то мужика в короне, несколько разных медных монет — на некоторых была отчеканена корона, на других вообще не было ничего, кроме странного вида рун. Больше всего, однако, было мелких, не больше дюйма в диаметре, серебряных монеток с изображением человека в короне на одной стороне и птицы, расправившей крылья, на другой. Привычных же септимов или харальдов не было вообще ни одного. — Что за нахрен? В голове тут же начали роиться мысли одна невероятнее другой. Первая мысль, пришедшая в голову, была о том, что его перенесло в Атмору, но Эдрин быстро убедил себя в том, что это не так. Конечно, лично он на покинутом континенте бывал всего дважды и оба раза был там не слишком долго, но, в принципе, он догадывался, что в Атморе едва ли соберется сразу несколько королевств. Хотя бы потому, что о них никто никогда не упоминал даже в самых древних летописях, а те расы, что все еще оставались на континенте, едва ли могли бы организоваться в государства, да еще и чеканить монеты с портретом человека. Вторая мысль была о возможном путешествии во времени — все же, последняя битва состоялась у временного разлома. Однако, если это так, то занесло его во времена никак не позже властвования Тайбера Септима, который и объединил разрозненные земли в одну Империю, а это было черт знает когда… И это было бы довольно скверной ситуацией — все же, тогда языки, наверное, отличались от современных, да и сиродильский еще не должен был стать Всеобщим. Конечно, эльфийский не должен был сильно поменяться — черт бы их побрал, этих длинноухих ценителей традиций — но Эдрин не был в этом так уж уверен, да и эльфийский он знал так себе. Это была, конечно, самая вероятная ситуация, но лучше она от этого не становилась. Третья мысль, удручавшая еще больше, была о том, что это может быть один из планов Обливиона. Нет, ну а что? Пустота есть, охотничьи угодья Хирсина есть, Дрожащие Острова — тоже есть. Почему бы не существовать какому-нибудь мелкому плану, принадлежащему какому-нибудь мелкому даэдра, о котором никто не слышал или не знает? Это тоже могло бы иметь место быть, если бы не одно маленькое «но» — все те же деньги. Зачем кому-либо в Обливионе деньги, да еще и выполненные из презренных металлов? Прочие же мысли — о том, что он мог попасть на одну из лун Нирна или в какой-то другой мир, были и вовсе отброшены как бредовые. Интересно, кем тогда был прошлый владелец тела? На купца не похож — худой слишком. Да и что бы купец делал на болотах? Тем более — в одиночку. Наемник? Может быть. Скорее всего, работал в разных краях, вот и накопилось потихоньку разной валюты. Эдрин, правда, не знал, много у него сейчас денег в сумме или не очень, но намеревался разобраться. В любом случае, золото есть золото. И не важно, какого оно края. В любом случае, его можно переплавить и продать на вес — драгоценные металлы всегда в цене. В принципе, этим можно было бы объяснить и то, как он оказался на болотах — заказали прибить какую-нибудь гадину, пошел, но с задачей не справился. Или же наоборот — справился, но получил раны, выпил какого-то исцеляющего эликсира, рассчитывая дойти до людей, но не дотянул. В итоге, решив кое-как разобраться на месте, Эдрин стал готовиться к дороге. Лошади не было, на дракона тоже надеяться не приходилось. Так что приходилось идти пешком, стараясь не блукать и не нарезать круги, подчиняясь особенностям человеческой психики. Ориентироваться приходилось по солнцу, постоянно одергивая себя и возвращаясь на курс. Прошло несколько часов прежде, чем он вышел на какую-то грунтовую дорогу. Это был успех. Дай-то Акатош, старейший из драконов, чтобы удалось выбраться к людям, а дальше… Дальше, как считал Эдрин, он уж точно не пропадет… Он еще никогда так не ошибался… Уже вскоре, всего через минут сорок, он услышал стук копыт. Скакали верхом по крайней мере несколько человек. Должно быть, патруль или конный разъезд — слишком уж быстро мчатся, как для груженых телег крестьян или каджитских караванов. В любом случае, Эдрин решил сойти с дороги — сшибут еще, не успев остановить коней… Уже вскоре появились и сами верховые — несколько здоровых лбов в одинаковых гамбезонах и шлемах. Обостренное зрение помогло разглядеть на красных щитах верховых белые знаки в виде птицы, расправившей крылья, точно такой же, как та, что была изображена на серебряных монетах. Конники заметили его — еще бы, это надо было быть слепыми, чтобы не увидеть человека на тракте, проложенном посреди болота. — Stoisko! Разумеется, его быстро окружили, верховые спешились. Пока они это делали, довакин решил, что не станет пока ничего делать. Судя по всему, это — люди местного правителя. Если бы еще вместо птицы на щитах был волк, их, пожалуй, можно было бы даже принять за стражу ярла Солитьюда, а потому Эдрин решил не дергаться. Уничтожение патруля — последнее, что ему сейчас было нужно. Стражники — они, конечно, от разбойников отличаются только униформой и жалованием от ярла, но и совсем беспредельничать на своей земле они не станут в любом случае. Один из патрульных стал перед довакином, еще двое — сзади. Тот, что был спереди — видимо, старший в отряде — снял с пояса палицу и громко спросил на совершенно незнакомом Эдрину языке: — Kim jesteś? — Чего? — специально стараясь не повышать голос, спросил Эдрин. — Treska! — осторожно произнес второй патрульный, видимо обращаясь к первому. — Myślę, że to wiedźmin. — Wiedźmin? — прищурился первый, подходя еще ближе, чтобы разглядеть Эдрина получше. — Zastanawiam się, czego wiedźmin potrzebował na bagnach w pobliżu obozu wojskowego? — Спокойно, — Эдрин осторожно поднял руки в примирительном жесте и стараясь не говорить наработанным за время властвования командирским голосом. — Я не понимаю ваш язык, но… Договорить ему не дали. Один из стражников, что стоял сзади, от души врезал Эдрину дубинкой по затылку. — Szucy synu, — проворчал стражник. — Czeszka! Galek! Weź tego drania na konia — i zabierz tego zwiadowcę na mrózne. Niech pan Dijkstra zajmie się nim sam.***
Следующие несколько недель Эдрин провел в тюрьме, вновь ощутив на себе все прелести бытия заключенного, обвиняемого по серьезной статье. Прямо как перед отправкой в Хелген в свое время… Каждый день его будили ведром грязной воды в лицо, встряхивали — и тащили на очередной допрос, где подвешивали на веревке так, что он только на цыпочках мог стоять на полу, и избивали, попутно задавая один вопрос за другим на все том же незнакомом языке. Драконорожденный и рад был бы ответить на их вопросы, но случилось то, чего он, в общем-то, ожидал — он совершенно не понимал язык местных, а местные в той же степени не понимали его речь. Правда, пока еще только избивали, на более серьезные пытки солдатня пока не решалась, подчиняясь некому «dekretu». Затем его тащили обратно в тесную камеру, где кормили какой-то бурдой вроде пшеничной каши, приготовленной на воде, ругали, судя по неодобрительному тону и злобным рожам стражников, и оставляли так на несколько часов. И, что самое главное, почти никогда не оставляли без надзора — стражникам даже стол и два стула поставили прямо напротив его камеры. В иное время Эдрин бы просто сбежал — благо, за столько дней он уже более-менее запомнил маршрут, по которому его водили на допросы и по которому потом уходил пыточных дел мастер, закончив работу, равно как и более-менее запомнил время прохода надзирателей. Но не сейчас. Нужно было еще немного восстановить магические силы, что давалось с большим трудом. Некоторые магические способности у него все еще оставались — пока еще совсем незначительные, но начинавшие, судя по ощущениям, крепнуть с каждым днем. Восстанавливались бы и быстрее, если бы не ежедневные допросы, после которых телу требовался отдых и регенерация, отбиравшая даже те жалкие крохи магии, что удавалось собрать. Тем не менее Эдрин постепенно готовился. Еще немного — и ему хватит сил, чтобы призвать заклинание пламени. Несколько секунд — и от стражников останутся только трупы с хрустящей корочкой вместо кожи. А дальше уже как повезет. Несколько раз его таскали вместо пыточной в комнату, похожую на допросную, где какой-то жиртрест в дорогом кафтане задавал ему разные вопросы, периодически переходя, видимо, на другие языки, которых Эдрин все так же не понимал, но правила игры уловил и тоже начал пытаться подбирать другие языки, максимально упрощая обороты, чтобы собеседник понял хоть что-то, но тщетно — собеседник не понимал ни сиродильский, ни редгардский, ни каджитский языки, которые Эдрин знал хорошо. Здоровяк, которого остальные стражники называли Декстра или как-то так, тем не менее, попыток не оставлял, периодически притаскивал с собой на допрос разных людей — должно быть, переводчиков с других языков — но все так же тщетно. Разве что один язык, чрезвычайно грубый и полный рычащих звуков, чем-то напоминал жуткую помесь орочьего со всеобщим и еще каким-то незнакомым языком. По крайней мере, Эдрин понял слова «нордлинг», что, должно быть, должно было подразумевать под собой «норд», то есть — житель северной провинции, и «не черный», что звучало, судя по тону собеседника, в адрес самого Эдрина. Довакин попытался ответить на орочьем, на котором немного умел общаться — и, судя по всему, не прогадал. От Дийкстры факт того, что пленник понял хоть что-то, не ускользнул. Он нахмурился и стал чаще приглашать людей для разговора на языке, который, как понял Эдрин, назывался «нильфгаардский», что бы это ни значило. Некоторое взаимопонимание и точка соприкосновения были налажены, а потому, догадываясь через пятое слово на десятое, они начали медленно общаться между собой, периодически помогая себе знаками и чем-то вроде примитивной пантомимы. Со стороны это выглядело, наверное, до ужаса смешно. — Со ty, — Дийкстра ткнул пальцем в Эдрина, — делать когда тебя найти? — Я, — Эдрин показал на себя пальцем, затем осмотрелся, пожал плечами и покрутил пальцем у виска. — Не знать. Нет памяти. В таком духе допросы пошли несколько лучше, спокойнее и размеренней. Постепенно Эдрин начал понимать, что от него хотят и даже начал немного отвечать на том же нильфгаардском, ошибаясь и постоянно сбиваясь обратно на орочий. Дийкстра все еще не оставлял попыток подобрать и другие языки, на которых можно было бы поговорить несколько более успешно. Сначала он приволок какого-то длинноухого эльфа, который долго пытался разговорить довакина на по меньшей мере трех языках, затем был старого вида дедок, который сначала пытался говорить на других языках, а затем и вовсе попробовал язык жестов — тоже безрезультатно. Однажды для разговора Дийкстра даже приволок с собой какого-то смуглого дядьку в голубом кафтане, расшитом золотом и жемчугом, который начал тарахтеть на совершенно непонятном языке, лишь отдаленно, по общему лающему звучанию, похожему на говор редгардов. В любом случае, главную мысль Эдрину удалось донести до здоровяка — он не шпион неких «черных» и вообще не помнит, как ему удалось оказаться на тех вонючих болотах, которые Дийкстра назвал «Веленская земля». Говорить правду — что он, вообще-то, глава драконьего культа, — Эдрин не стал. Постепенно он начинал понимать, что занесло его вовсе не в другое время, а совсем в другой мир, а потому лучше было не претендовать ни на какую власть и не называться высокими титулами, чтобы не получить по шапке еще и за попытку выпендриться. Вместо этого он пошел по самому простому и легкому пути — прикинулся, что потерял память. Не всю, но часть. А странные языки откуда — сам не помнит. Кажется, всю жизнь на них говорил. Легенда была довольно проста, понятна и совершенно недоказуема — поди разгадай, чего человек на самом деле не помнит, а где — просто хитрит. Так что, играя на этом, Эдрин начал познавать окружение, прекрасно понимая, что придется потом все эти сведения проверять и перепроверять, ведь Дийкстра тоже мог играть на потерявшем память человеке и вешать ему на уши любую чушь. Оказалось, что он, Эдрин, теперь пребывает в теле ведьмака — алхимически измененного человека, специально подготовленного и улучшенного для единственной задачи — убийства самых разных чудовищ, которых хватало по всему миру. И не просто ведьмак, а ведьмак из школы Кота, известной своей крайне дурной репутацией отступников, среди которых полно диверсантов, наемных убийц и прочих головорезов. Собственно, его за это и взяли — посчитали, что ведьмак школы Кота был послан некими «черными», чтобы натворить дел в лагере реданской армии, что стояла здесь, неподалеку от большого города под названием Оксенфурт. Наконец, спустя почти месяц, Дийкстра велел стражникам отпустить ведьмака из клетки и вернуть его вещи, что солдатня сделала с большим неудовольствием. — Пойдешь со мной, — сказал Дийкстра Эдрину по-нильфгаардски. — Сначала — в бани, а затем — на встречу. С тобой очень сильно хочет поговорить одна чародейка… Ты ей, почему-то, показался интересен. — Не считать, что это — корошая идея, — кое-как ответил довакин. — Тебя все равно никто не спрашивает, — покачал головой Дийкстра. — Учти, ведьмак, от этой встречи будет зависеть твоя жизнь. Будь так добр — веди себя нормально. — Я стараться. — Вот и хорошо. Все, пшел вперед, только без глупостей. Дернешься — и я тебе лично башку проломлю. Ты, вроде, не брешешь, как мне кажется, но помни — я все еще держу тебя за яйца.