***
Хван с самого утра ездил по магазинам, докупая продукты, украшения и подарки, которые родители не успели или забыли купить. Что же еще мы не узнали о Хенджине? Ах, точно, его новый молодой человек. Хенджин познакомился с Ким Сынмином через их общего друга — Бан Чана. После первого расставания со стороны Феликса Хван чувствовал себя просто отвратительно. Не нужно считать, что Хенджин такой ужасный и бесчувственный, потому что это не так. Да, Хван не видит своей ошибки в их расставании с Феликсом, потому что воспитание у парня было иное. Не такое, как у того же Ли, не такое, как у Бан Чана или еще одного друга — Ли Минхо. Хвана держали в ежовых рукавицах и всегда учили только базовым вещам. Что значит «базовые вещи»? Это значит, что с ребенком никогда не говорили по душам, никогда не поддерживали и не помогали. Сам — значит сам. Виноват — поймешь, когда получишь оплеуху. Ему не разжевывали проблему и вину, его просто ставили в угол, не пускали гулять или били. За то время, пока он был наказан, он просто обдумывал свою вину и воспринимал ее иначе, он понимал ее с одного угла, а родители винили его с другого. Но как ему понять их «угол», если ему не объяснили? Правильно, никак. Именно поэтому, когда появился Феликс и начал все разжевывать, Хван не смог принять таких «новых порядков». Да, он был благодарен, что младший его многому учит и говорит с ним по душам. Но детская и годами приевшаяся натура не уйдет никогда. Да, Хенджину было стыдно за свои проступки, но как бы Феликс не объяснял свои обиды, Хван воспринимал их лишь поверхностно и не так глубоко. Потому что с Феликсом мама всегда возилась, говорила по душам и развивала его моральную сторону, а Хенджина учили физически и говорили разбираться со всем самому. Феликс отвечал за моральную сторону, а Хван за физическую. В этом они идеально сходились, но, по итогу, все же не сошлись. Их разлучило именно то, что держало долгие годы. Неосознанная позиция Хенджина: сначала делать, а потом думать. Именно так и произошло. На психах, злости, ярости и обиде Хван написал Чану о том, чтобы он дал номер того Сынмина, с которым он виделся всего раз. Из-за обиды на младшего он написал брюнету, из-за обиды встретился и из-за обиды поцеловал, когда пришла злость, то Хенджин просто выпалил: «Давай встречаться?», а Сынмин без раздумий согласился. Ведь Киму действительно нравился блондин, он не знал его подводных камней, из-за чего влюбился в характер Хвана. Ведь действительно, если общаться с Хенджином в обычной жизни, проводить с ним время, как с другом, то влюбиться в него можно запросто. Как и случилось у Сынмина. Как только ребята начали встречаться, Хван предложил своему новому молодому человеку поехать отмечать Новый Год с его компанией. Да, люди, дом, сам городок были незнакомы юноше, но помимо блондина там был Бан Чан, которого Ким хорошо знает, отчего будет чувствовать себя немного спокойнее. Могла возникнуть проблема с жильем, ведь из-за строгости и отказа родителей Сынмин не мог остаться у Хенджина, но и тут Чан всех спас, предложив пожить у него в эти дни. Все вышло так легко и просто, не правда ли? Ну, кажется, что да. Но вот только есть один минус в этом романе. Минус по имени Ли Феликс. Когда Хенджин остыл и снова всё перерыл в своей светлой голове, то понял, что без младшего он как не мог, так и не может жить. Но вот незадача, теперь у него есть Сынмин. Добрый, понимающий, ласковый, спокойный и уверенный в себе Сынмин. Полная противоположность Хенджина. Да и Феликс, честно говоря, был его противоположностью, но… Но у Феликса это было иначе. Феликс вообще сплошное «иначе». Как бы сильно он не старался забыть младшего, уделять Киму больше времени, душа же наотрез отказывалась отрывать от себя солнечную снежинку и принимать… Ну… Сынмина. Чем еще глуп Хван? Ах, сколько уже глупостей мы насчитали… И пальцев двух рук не хватит. Глуп он вот чем: Хенджин считал, если приведет Кима на праздник, и их увидит Феликс, то младший все сразу поймет, начнет извиняться и снова просить о возобновлении отношений. И в этот раз Хван шанса не упустит. Да вот только Хенджин совсем позабыл о том, что Феликс гордый до небес и никогда не станет перед кем-то унижаться. Даже перед Хенджином, даже перед шестилетними отношениями. Феликс унизился один раз, Феликсу показали, что сделал он это зря, и Феликс поднял свою горделивость и уважение к себе даже выше самих небес. Феликс об этом знал. Хенджин — нет. Что по итогу решили блондины по поводу Нового Года? Естественно, каждый сам для себя. Феликс решил, что не будет подавать вида ревности, обиды, игнорирования, он будет общаться со всеми, как с друзьями, и будет делать вид, что все как обычно, что все хорошо. Он знал, что именно это разобьет старшего, знал, что своим нарядом, макияжем, видом, мол: «Ничего не произошло» и «Я не скучаю» разобьет старшего. Хван решил, что весь вечер будет рядом с Сынмином, будет показывать, как ему хорошо, периодически игнорировать Феликса, чтобы показать, мол: «Ты мне не нужен. Мне уже хорошо.» Но все равно в тайне будет ждать заветных извинений. Заигравшиеся, глупые и потерянные дети. До дома Ли Минхо, где, собственно, и будет проходить празднование, Феликс добирался добрых сорок минут. Идти, вроде, недолго, но он не рассчитал чертов поток машин и людей, которые бежали на красный свет светофора, толпились в пешеходных переходах и которые держали очередь в магазинах, а также не рассчитал сугробы, лед и метель, из-за чего шел медленнее и аккуратнее.***
Peppermint Winter — Owl City 22:40 Вот-вот и наступит Новый Год. Все ребята уже собрались в доме Ли Минхо. Чанбин разгребал принесенные закуски, определяя, что ставить на стол, а что в холодильник, ведь схожих блюд было много и часть из них можно оставить на утро. Минхо чертыхался с гирляндой, которая все время спадала с елки или окон, а еще из-за этой же гирлянды падали игрушки и шары, отчего он лазил под деревом и собирал их, попутно кряхтя и кидаясь бранью. Чан находился на кухне и искал посуду для гостей, потом бегал по комнатам и убирал все дорогие и стеклянные вещи, и в конце готовил для каждого кровати, чтобы всем было уютно спать, да черт, чтобы им вообще было где спать. Минхо и Чан были лучшими друзьями, отчего Ли без зазрений совести попросил друга о таком ответственном деле, а сам выбрал быть подарком под елочкой. Сынмин был на кухне с Чанбином, помогая ему переносить закуски и алкоголь, а Хван сидел и составлял плейлист на время всего праздника, ведь об этом, что не удивительно, никто ранее не позаботился. Буквально через двадцать минут все уже сидят за столом, кушают, выпивают и болтают. Обстановка размеренная, веселая и праздничная. Кто-то рассказывает истории с университета, кто-то просто про свою жизнь в городе, а кто-то, ну, Минхо, молча уплетал лапшу и в ус не дул. — А Феликс вообще придет? — Чанбин отставил стакан и взглянул на Бан Чана. В Хенджине в момент все опустилось, а желание есть — напрочь отпало. Он вроде развлекался, вроде сидел рядом с Сынмином, вроде хорошо же было. — Он уже подходит. — Минхо встает из-за стола, попутно смотря в свой телефон и пережевывая лапшу. — Я пойду его встречу. — казалось, в тот момент не существовало ничего вокруг, кроме Минхо. Ведь даже когда старший зашел за угол, Хван словно через стену смотрел ему в спину, сверля взглядом. Да даже когда тот вышел, казалось, что и дверь и дом не помеха, чтобы все еще смотреть за тем, как Ли идет за Феликсом. Прошло уже около пятнадцати минут, все немного расслабились, включили музыку погромче, стали чаще выпивать, ярче смеяться. Ребята отдыхали, им было хорошо. Из-за той же музыки никто не услышал стук входной двери, шуршание куртки Минхо и стук массивных ботинок Феликса, отчего продолжили свой отдых, не выходя в прихожую. — Смотрите, кто пришел! — Минхо входит в комнату, шоркая тапочками и широко улыбаясь. Чан прикручивает музыку и смотрит на Ли с предвкушающей улыбкой, а Хван, наоборот, резко теряет эту улыбку и рефлекторно прижимает Кима к себе, укладывая руку на его талии. — Всем привет! В комнату заходит Феликс и широко улыбается ребятам, краем глаза он видит местоположение Хенджина и специально не поворачивается в сторону сияющей елки. А у Хенджина просто пропал дар речи. Феликс был невообразимо красив и, скажем прямо, горяч. Его макияж, прическа и сама одежда разжигала внутри блондина пожар. И изначально было даже непонятно, был это пожар возбуждения или ревности, или все смешалось в кучу. Он смотрит на младшего, который со всеми обнимается, улыбается и сразу заводит какие-то диалоги, он хочет подойти и так же его обнять, хочет увести ото всех и закрыться в комнате. Закрыться не ради банального секса. Он хочет просто посидеть с ним, поговорить, послушать. Он хочет насладиться этой снежной красотой. Хочет коснуться, обнять и не отпускать. Но вспомнив, что он, вообще-то, хотел изображать чертового бесчувственного клоуна, быстро натянул улыбку и взглянул на Сынмина, который слабо улыбался и махал рукой в знак приветствия. Ким ведь не знал Феликса, Ким ведь не знал ситуацию, черт, Ким не знал вообще ничего, и это делало Хвана еще большей сукой. Когда Феликс вошел в комнату, он сразу пробежался по всем глазами и, естественно, увидел, как выглядел Хенджин. На том тоже был макияж, но в меньшей степени, чем у Ли, лишь брови подкрашены и глаза темно-малиновыми тенями покрыты, волосы распущены и челка распадалась на две стороны, иногда залезая на глаза. Хван, видимо, решил пойти по контрасту с Феликсом и надел белый обтягивающий свитер, а к нему бежевые брюки на высокой посадке. Да, Хван был бесподобен. Черт, да Хван с его данными всегда бесподобен. До боя курантов оставалось всего полчаса, отчего все вновь сели за стол, чтобы перекусить и выпить уже с Феликсом. — Только смотрите, сегодня я пью мало. — да, к счастью, Ли придерживался своего изначального плана не пить. Он не то, чтобы не хочет натворить глупостей, тут скорее… Он хочет, чтобы Хван их натворил. Он знает, что происходит со старшим, когда тот находится в нетрезвом состоянии. Как бы Хенджину не нравился его новый парень, но Ли помнил, насколько сильно Хван хотел его после всяких вечеринок. Хотел не только в физическом, но и в моральном плане. И Феликс знал, что получит это. Поэтому спокойно отказывался от алкоголя. — Ликс, так Новый Год же… Куда не пью? — судя по выражению лица Чанбина, в этот момент в нем рухнул весь мир от чертового разочарования. — Мой желудок… — начал лгать Ли, но краем глаза увидел нотку беспокойства в карих глазах напротив. — Ладно, если так, то ничего. Мы и без этого прекрасно проведем эту ночь и это утро. Тогда ешь побольше, а то как тростинка стал. — Минхо накладывал в тарелку разные блюда, пока болтал с Феликсом. От этого сравнения в сердце блондина словно распустились розы счастья и удовлетворения. Да, он полюбил себя внутри, но снаружи остались проблемы, волнующие парня, и как раз подобные комплименты убирали эти нотки ненависти и беспокойства к себе. Ребята продолжили непринужденное общение. Шутки под воздействием алкоголя стали смешнее, историй вспоминалось все больше, улыбки ярче, а голоса громче. Все было, вроде, хорошо. Но Феликс, пока слушал одного из ребят, частенько посматривал краем глаза на старшего и периодически чувствовал его взгляд на себе. Он хотел смотреть в открытую так же, как и Хван, но не делал этого, показывая свое безразличие. Ему удавалось взглянуть на него только в те моменты, когда Хенджин отворачивался или что-то говорил. На самом деле, было приятно. Было приятно, что старший смотрит на него. Было приятно, что его план удался. Было приятно от всего: еда, напитки, компания, атмосфера. Да вот только одно неприятно — сердце болит. Болит от того, что Хенджин постоянно прижимал к себе Сынмина, постоянно усаживал на колени, постоянно обнимал и что-то шептал на ухо. В любых играх был лишь с ним. Ну, по сути, всё так, как и должно быть у парочки. Но нет. Феликсу больно. Поэтому нет, не должно. — Давай-давай-давай! — кричит Чанбин и встает из-за стола, поднимая бокал с шампанским вверх. — Вот и Новый Год! — Бан Чан и Минхо кричат в унисон, утягивая Феликса в свои объятия. — Вот и дожили! — смеется Чанбин, хватая за руки Хвана и Кима, и загребая их в свою охапку. Все смеются. Все рады. За окном звуки, наверное, сотни салютов, елка мигает пуще-прежнего, переливаясь снежными красками, а шары все-таки летят на пол, но на них уже всем все равно. Играет громкая музыка, все чокаются бокалами, все кричат поздравления, обнимаются, танцуют, смеются. Казалось, что праздник создавал не пришедший год, а яркие улыбки ребят. Их детский смех, их снежное настроение, их игры, песни и танцы. Им было так хорошо, им было так свободно. Впервые за большое количество времени каждый почувствовал свободу. Даже Феликс и Хенджин, которые веселились вместе со всеми, не зная горя. Они просто отдались моменту. Ближе к часу ночи ребята немного успокоились и вновь сели за стол, с целью опустошить все бутылки купленного алкоголя, доесть оставшиеся закуски и сладости, и вновь рассказать уже знакомые истории. Феликс был самым трезвым в этой компании, отчего было очень весело наблюдать за пьяными друзьями, их раскрасневшимися лицами и яркими улыбками. Казалось, за последний час перед носом Феликса пронеслось около тридцати рюмок соджу, ведь Чан с Минхо планировали отметить этот праздник действительно хорошо. «И вот кому вас потом по туалетам растаскивать? Конечно, Феликсу! Конечно! Конечно, щуплому Феликсу тащить двух лосей на разные этажи.» — думал Ли про себя, пока смотрел на очередное соприкосновение рюмок и их сию же секундное опустошение. Чанбин уплетал рисовые шарики, запивая их коктейлем. «Чанбин… Что за извращения… Твою ж… Вот как Плюшка же этими шариками потом…» — блондин смотрел на темноволосого со слегка вздернутыми бровями и улыбкой. Но он выглядел таким довольным от сочетания этих «блюд», что даже отрывать его было жалко. Сынмин периодически переговаривался с Чанбином, поедая рисовый сладкий пирог. Он сидел на коленях Хвана, иногда облокачивался на него спиной, закидывал голову на шею старшего и ластился к нему с поцелуями. Хван, на удивление или нет, всегда просто смеялся и говорил: «Оставим это на потом.» Но не переставал держать свои руки на талии парнишки и не спускал со своих колен. «Интересно… Ты знаешь обо всем? Или он тебе даже не рассказал? Если нет, то он редкостный мудак, Сынмин. Если да, то вы два редкостных мудака, раз крутитесь так передо мной.» Хван все время слушал лишь Чанбина и Сынмина, и пил какой-то коктейль прямо из бутылки. Он не дотягивался до Минхо с Чаном, но салютировал им бутылкой в знак того, что пьет вместе с ними и поддерживает глупые тосты. «А вот ты… Почему же так часто смотришь? Почему держишь его рядом, но смотришь на меня? Почему держишь его в своих руках, а меня в сердце?» Вот и наконец, как бывает на всех обычных вечеринках, многие начинают расслабляться еще сильнее, перестают чувствовать зажатость и неловкость, и начинают буквально расползаться по дому, оставляя компанию. Чанбин, Бан Чан, Сынмин и, на удивление, Феликс сели играть в Уно. Хенджин, тоже, кстати, на удивление, не сел играть вместе с ними. Он чувствовал, что пьян, но мог осознавать все происходящее. Происходила конкретная неразбериха. Происходил кошмар. Его все сильнее тянуло к Феликсу, он все сильнее хотел прикоснуться к нему, что-то сказать, что-то послушать. К Сынмину не было ничего. Сынмин был просто другом и запасным вариантом. Благо, у брюнета были друзья, отчего не приходилось сидеть с ним все время. Голова Хвана просто разрывалась от этих чувств и мыслей, она жутко болела и кружилась. Не выдерживая этого потока недосказанностей и желаний, он молча встал с кресла и направился на второй этаж. Хенджин помнил, что в одной из комнат был балкон, и именно его он искал. Нужен свежий воздух, нужен перекур и нужно больше алкоголя. Прихватив на кухне бутылку виски и пачку сигарет, блондин направился на поиски заветной свежести.***
Train Wreck Acoustic — James Arthur Ночь. Такая тихая зимняя ночь. Было около трех часов, пусть соседи отдыхали, веселились, пели песни и громко слушали музыку, но это совершенно не мешало слушать ночь. Это не мешало растворяться в морозной тишине. Морозная и спокойная тишина с привкусом любви на кончике языка — вот, кем был Феликс. Вот, кем Феликс будет всегда. Хван стоял в одной майке безрукавке, ведь успев пролить вишневый сок на свой белоснежный свитер, он одолжил что-то из гардероба Минхо. Да, она была велика, но, на самом деле, это даже к лучшему. Мороз мог пробраться через тонкую ткань, оцарапать инеем и снежинками ребра и бока, мог одарить снежными поцелуями каждый сантиметр и Хван даже не планировал останавливать эту прелюдию. Он наслаждался поцелуями, холодными ожогами, морозной злостью. Пусть. Пусть он его ранит, пусть целует с языком, пусть распускает руки, главное, чтобы Хвану было больно, главное, чтобы его наказали за проступок с Феликсом. Юноша оперся локтями о перила балкона и, держа в руках тлеющую сигарету, смотрел на только что начавшийся снегопад. Было не холодно. Было всего навсего больно. Ему было плевать на холод, на здоровье, которое он губил алкоголем и сигаретой. Абсолютно плевать. Феликс — вот на кого не плевать, вот кто нужен и о ком хочется заботиться. — Тебе все так же больно? — слышит знакомый голос и кивает, даже не оборачиваясь. — Найдется одна? — Минхо протягивает два пальца, чтобы взять маленький кусочек смерти из рук Хвана. Но сколько бы эту смерть у него не забирали, ядро все равно будет сидеть внутри, выпуская дым сигарет из самого сердца. — Не пробовал с ним поговорить? — Пробовал, конечно. Удачно ли? Определенно — нет. Ему все так же больно. — блондин выдохнул остатки дыма, затушил сигарету и достал новую, сразу поджигая ту. — Что планируешь делать? — Расплачиваться. — Минхо сдвинул брови к переносице и вопросительно взглянул на друга. — Каждый должен сам платить за свои ошибки, иначе он никогда не поумнеет. Я, видимо, отношусь к этому числу. — Ты осознаешь ошибку и причину ухода Феликса? — Поначалу, я этого не понимал. Не понимал, плакал, злился, обижался. Но когда Сынмин один раз глупо пошутил… — Хван усмехнулся. — Он просто глупо пошутил, но меня задела эта шутка… Я, честно говоря, даже уже не помню, что он сказал. Но что я запомнил: когда я объяснял причину своей обиды, он извинился, просто пошел заваривать чай и сел смотреть фильм. Он… Он не остался рядом, не обсудил ситуацию, черт, он даже не дослушал. Он сказал: «Хватит, я понял, извини.» и просто ушел по своим делам. И, конечно же, он продолжал дальше отвешивать подобные шутки, продолжил говорить «извини» и уходить. И… И я… — Хенджин вновь усмехнулся, опуская голову и начиная рассматривать снег на перилах, покрывшийся корочкой льда. — И ты почувствовал себя им. — Да. Да, Минхо. Я стал Феликсом. Знаешь, было даже приятно им стать. Было приятно вспомнить его шутки, его смех, недовольство, разговоры с ним, его рассуждения и разжевывания проблем. Мне просто было приятно стать Феликсом. — Ты любишь его. — и это был не вопрос. — Бесконечно. — ответа не требовалось, но если речь заходит о Феликсе и любви к нему, то Хван всегда скажет, что любит. К месту это, не к месту, он просто любит. — Знаешь, что я заметил? Порой мы даже не замечаем, что наши мечты сбываются. Нам всегда всего мало. Шесть лет назад я буквально мечтал о нем. Я мечтал просто заговорить с ним, просто подружиться. Я заговорил, я подружился. Мечтал быть к нему ближе, встречаться с ним. Я стал, я предложил отношения. Я мечтал поцеловать, мечтал коснуться его там, где не касался ранее. Я поцеловал, я коснулся. А потом… — Потом тебе стало мало… — Да… Я даже не замечал, что мои мечты сбывались. Я воспринимал их как должное. Я начал косячить, но знал, что он поймет, разжует и простит. Когда он долго не прощал, я мечтал услышать: «Все хорошо. Я больше не злюсь.» Когда я все-таки слышал эти слова, то даже не благодарил, а просто довольствовался его мягкостью, забывая о своей мечте. Он стал полностью моим, а я перестал ценить и стал просто довольствоваться. Я перестал ценить мечту. Я перестал ценить Феликса. — Ожидаемое может никогда не произойти. Непредсказуемое — обязательно случится. — теперь вопросительно смотрел уже Хван. — Вы ожидали бесконечной любви, семьи, понимания, совместного будущего. Вы ожидали именно любви. Но непредсказуемо расстались и сломали любовь. Вы разбили ее обидами и недосказанностями, разбили должным и глупостью. Вот любовь вам и отплатила. Она устала жить на два сердца и просто ушла из одного. Ушла из одного, соединилась в другом. Поверь, ей больнее, чем вам, но она слишком разочаровалась в надеждах и извинениях. Знаешь, извинения без изменений — чистая манипуляция. Вы были манипуляторами любви. — Но любовь… Она как пришла ко мне, так еще и принесла с собой все воспоминания. Она поселилась в памяти. Возможно, мое сердце настолько мало и глупо, что в нем ей просто не хватило места. — Поэтому она и была разделена на вас двоих. — Поэтому мое сердце эгоистично забрало все на себя. Забрало, сглупило и отправило часть на память. А память… Она дала увидеть все в более ярких картинках. Дала понять, кого я потерял. Я потерял даже не Феликса. Я потерял любовь. Потерял ценность, мечту и бесконечность. Знаешь… — в ход пошел виски и третья сигарета. — Наша память — это монстр. Мы забываем, она нет. Она все копит в себе. Она сохраняет все это для нас, она прячет это от нас. Она сама решает, когда излить на нас все, что накопила. Ты думаешь, мы имеем память? Нет, это она имеет нас. — Много она разрушила? — Целые города, Минхо. Целые страны и полюса. Во мне рухнуло все. Рушилось с каждым воспоминанием все сильнее. Становилось все больнее. Я знал, что только он мог исцелить меня. Я знал, а он больше не собирался этого делать. Он устал, а я, наконец, осознал. — Ты же понимаешь… Вернись ты к нему, то для него это уже ничего не будет значить? — Зато это построит новый мир во мне. Просто нахождение рядом с ним — новый мир для меня. — Ты же можешь все испортить снова. Ты это знаешь. И он это знает. — Пусть. Пусть так. Мне просто нет воздуха без него. Пусть он меня не любит. Пусть он не хочет больше целовать. Пусть. Главное, чтобы я мог дышать. Пусть целует без любви. Пусть смотрит без любви. Я дам эту любовь нам двоим. — Ты быстро потухнешь. — С ним — нет. С ним я горю и живу. Без него я лишь затухаю. — То, что он будет целовать тебя, не будет для него значить ровно ничего. То, что он будет спать и жить с тобой, не будет ничего значить. Всю жизнь ты проживешь в мечтах и сказках. Ты будешь счастлив, но для него это уже не будет ничего значить. — Хван опустил голову, опираясь ею на предплечья, и сунул нос в промерзший снег, тихо шмыгая и пытаясь убрать эту боль и осознание потери. Окончательной потери любимого человека. — Что ты понял после его последних слов? Когда именно он прощался с тобой. — Я… — Хван поднял голову, отпил немного из бутылки и поджег четвертую сигарету. — Знаешь, я долго думал над его последними словами. Когда он говорил, что ничего не чувствует, когда говорил, что устал объяснять, когда говорил, что устал прощать и понимать. Долго думал и, наконец, понял — он вовсе и не хотел уходить. Докурив четвертую сигарету, Хенджин бросил окурок в уже образовавшуюся кучку, созданную ими с Минхо, и, похлопав друга по плечу в знак благодарности, пошел внутрь. Четыре часа утра. Все уже утихомирили свое возбужденное праздничное настроение и теперь тихо болтали о жизни, пили чай со сладостями или просто сидели молча. Если по подробнее? Moonlight — Chase Atlantic Чан и Хенджин обсуждали свою учебную жизнь и планы на будущий год. Да, естественно, старший видел этот угасший блеск в глазах, видел, что теперь когда-то яркие искры заполняла темнота, но не спрашивал о состоянии, сам понимал, что тяжело. Ведь именно он был с парнями с самого начала их отношений, именно он был лучшим другом каждого и именно он их познакомил. Ему, возможно, тоже было тяжело от этого, но по-своему. По родному. Рядом с каждым не было сладостей и чая, лишь виски и… виски. Без бокалов, без закусок. Просто чистый крепкий алкоголь. Сынмин сидел с Чанбином, попивая чай и слушая его шутки или истории прошлых лет. Ему, на самом деле, уже очень хотелось спать. Паренек был не силен организмом, отчего небольшая доза алкоголя сразу отправляла его в сонное царство. И даже сейчас, с чашкой чая в руке, конфетой во рту и под рассказы старшего, брюнет зевал и еле держал глаза открытыми. А Минхо с Феликсом сидели на креслах около елки и разглядывали ее огоньки. Минхо был просто спокоен, счастлив и блуждал в своей голове, обдумывая их разговор с Хваном. А Феликс просто думал о Хване и обо всей этой ситуации. Больно было даже сильнее, чем могло представиться. Не подойти, не заговорить, еще и Сынмин… Сколько милостей он увидел за этот вечер. Каждое их прикосновение, улыбка и объятия откалывали по кусочку от и так еле живого сердца. — Джинни, можно тебя? — прозвучал голос Сынмина, а у Феликса от этого «Джинни» аж ком в горле встал. Не от мерзости или чего-то подобного, он встал от слез. Слезы просто прорывались через снежное сердце, но Ли уперто их не выпускал. Хван вяло поднялся с места, опираясь одной рукой о Чана. Было видно, насколько сильно он пьян, было видно, что ему плохо и в контроле он себя не держит, и именно поэтому свалился на месте в эту же секунду. — Хенджин! — Ким подбежал к блондину и схватил того за лицо, поднимая на себя. — Эй, ты как? — Уйди. — начал мычать и размахивать руками Хван. — Погоди, не лезь. Он всегда неугомонный, когда пьяный. С ним просто нужно нормально поговорить и не трогать. — вступился Чан, медленно уводя Сынмина от блондина. — Я поговорю… — Ким присел на колени и мягко накрыл своей ладонью до сих пор холодную руку старшего. Кто знает, холодна она была из-за того, что до сих пор не согрелась или из-за его ледяного сердца. — Эй, солнце, пойдем домой? Пожалуйста. Тебе нужно подняться. Иди ко мне. — брюнет нежно обнимает парня и пытается его поднять. — Отстань! — Хван отталкивает младшего и его сразу перехватывает Минхо. — Так, пошли я тебя провожу до дома. Чан сказал, что ты не можешь остаться. — Ким не мог оставаться на вечеринке не из-за злого хозяина дома или лучшего друга, просто он не любитель ночевать там, где есть много людей. — Да… А… А Хенджин? — Сынмин с жалостью взглянул на полуживого Хвана, сидящего на полу. — Думаешь, это первый раз, когда он так напивается? — усмехнулся старший. — Поверь, мы его щас быстренько спать уложим. — Ну, хорошо… Пошли. Ким последний раз взглянул на своего парня, и, не удержавшись, чмокнул его в макушку. После двинулся к выходу, где его ждал уже одетый Минхо. Как только ребята вышли за дверь, Чан сразу присел к Хенджину, чтобы оценить, насколько тот пьян. — Да нормально. И хуже бывало. — Точно? — Чанбин выглянул из-за его плеча, осматривая друга. — Да, ему просто нужен душ и холод. Помоги поднять. — ребята схватили блондина под руки и начали поднимать его. Да, было тяжелее, чем обычно, ведь они тоже были пьяны. — Да отвалите вы! — Хван вновь всплеснул руками, громко приложился головой о стену, задирая ту вверх, и бессвязно что-то промычал. — Да что б тебя… Пьянь подзаборная. — шикнул Чан. Он понял, что ситуация безвыходная, поэтому медленно повернулся ко второму блондину, который все это время внимательно наблюдал за всей картиной. Феликс видел, как Хван упал, и чуть было не дернулся, чтобы побежать к нему, но вовремя себя остановил. Видел, как тот отгоняет Кима, и усмехался, когда брюнет пытался его поднять. Он знал, что Сынмин делал все не так, как нужно, но лезть не смел. У них другие отношения и другие привычки. На самом деле, было грустно на него смотреть, такого беззащитного, сонного и пьяного. Хотелось просто забрать старшего и унести домой, словно елочку. Пьяную, матерящуюся елочку. — Ликс… — Чан виновато смотрел на младшего и мягко потирал свою шею. Ему было стыдно просить Феликса. Стыдно и жалко. Ведь он знал, как ему тяжело и больно, а тут снова приближаться к Хвану? Да еще и в таком ключе? — Нет-нет-нет. — Ли знал, о чем просит друг и сразу стал отказываться от этого не очень заманчивого предложения. — Даже не проси. Пусть сидит тут, пусть спит и живет. Я не буду его поднимать. — Ликс, дружище… Ну ты глянь на него, куда его так оставлять? — Чанбин! И ты туда же?! — выражение лица Феликса можно было буквально прочесть: «Ребята, какого хера вы творите, я и так заебался, как скотина, отстаньте от меня с этим.» — Да и бесполезно это, он меня даже не послушает. — Чан и Чанбин переглянулись между собой и усмехнулись. — Просто попробуй. Сейчас главное его поднять, а дальше мы сами. — Вы же понимаете, что сейчас я полностью подтвержу свои слова о том, что он меня не послушает и, как всегда, окажусь прав? — Может, и не как всегда. — из-за угла выглянул Минхо с раскрасневшимися щеками. — Ликс, ну серьезно. Мы знаем вашу ситуацию и знаем, что обоим тяжело, но ты тоже пойми… Точнее, нет, ты сам знаешь, что с ним будет, если его сейчас не отрезвить. Ему станет жарко, он распсихуется, разденется и пойдет бегать голым по району. — Он тогда в трусах был. — Чанбин взглянул на Минхо. — Ты ушел слишком рано. — Чан смотрел на Хенджина, сложив руки на груди. — О боже… — Ликс, серьезно, бабушки на моем районе не переживут второго раза. Не переживут это голое нечто, скачущее по их огородам. Я и так в тот раз еле отмазался. — Блять. Феликс психанул и вскочил с кресла, отчего некоторые слегка дернулись. Блондин медленно подходил к старшему, чувствовал, как колотилось его сердце, а ноги подкашивались, но он лишь недовольно вздыхал и кидал обозленные взгляды на друзей. — Эй… — Ли присел на корточки около Хвана, который сидел с закрытыми глазами и все еще задранной головой. — Я сказал, что никуда не пойду. Отстаньте от меня. — Хенджин. — громче пробасил Феликс, отчего блондин моментально приоткрыл глаза. — Давай поднимайся. Хватит тут сидеть и позорить меня. — Ли увидел легкую улыбку и мотание головой в разные стороны. — Да что ж ты будешь делать… Я так понимаю, ты не пойдешь со мной? — Куда? — Домой, Хенджин. Домой. — Ммм, у меня нет сил… — Хван протяжно застонал, все еще отказываясь подниматься. — Да сука… — Феликс взглянул на три пары глаз, с интересом наблюдающих за этой сценой, и тяжело вздохнул, прикрыв глаза. — Хенджин, тогда я пойду один. — Ну куда-а-а. — Хван схватил руку младшего и сжал ее в своей. Сердце Феликса снова дернулось и пропустило еще одну трещину. — Так, слушай меня. — Феликс поднялся на ноги и взглянул на его довольное выражение лица. — Если ты сейчас не пойдешь со мной, то я беру Минхо и ухожу с ним. — Ли старший дернулся и вытаращился на Феликса, он знал, что Хвана злить нельзя, а особенно нельзя, когда это касается Феликса, поэтому сдвинул брови к переносице и произнес лишь губами: «Ты что, совсем больной?! Я еще жить хочу!» — Нет… — Хван слепо искал своей рукой чужую маленькую ладошку, водя ей по полу. — Хорошо, тогда я позвоню своему новому знакомому, чтобы он меня забрал. На улице холодно, а я не хочу простудиться. Я пошел. — Какому, блять, знакомому?! — Хван резко открыл глаза, дернулся с места, вскакивая на ноги, и посмотрел на уходящего за угол Ли. — Феликс, блять! — Оп-оп-оп! Держим! Поймали! — троица подбегает к Хвану и сразу хватает его под руки, не давая упасть. — Да отпустите, блять! Феликс! Куда ты намылился?! Я ему голову оторву, блять! — Да тут он, тут. Успокойся ты, истеричка чертова. — Минхо хватает Хенджина за талию, становясь сзади, ибо от парней, стоящий с боков, он активно вырывался и пытался отойти. К счастью, в доме Минхо было две ванных комнаты. Феликс поднялся на второй этаж и пошел в одну из свободных, ведь во вторую повели Хенджина. Elephant — Freya Ridings Ему нужно было умыться, нужно было расслабиться и отойти от этого пиздеца. Ли вытирает полотенцем лицо, стараясь не цеплять глаза и не пачкать белую ткань нанесенной косметикой, как вдруг слышит тихий скрип двери и в отражении зеркала видит белую макушку. Он не поворачивается. Он делает вид, что не видит. Делает вид, даже когда Хван протискивается в комнату и садится на бортик ванной. Он все еще продолжает делать вид, что ему все равно и что все как обычно. Ли чувствует этот прожигающий взгляд на своей спине, но даже не думает поворачиваться. Он просто стоит молча и продолжает свое занятие. Спустя пару минут убирает полотенце, разворачивается на месте и направляется к входной двери. — Стой. — чувствует, как его руку перехватывают и нежно сжимают. Младший поворачивается и вопросительно смотрит. Снова показывает свою гордость, хотя внутри все ходуном ходит от этого прикосновения. От того, что он наконец заговорил с ним, и от того, что они, наконец, остались одни. — Ты… Ты можешь побыть со мной? — Хван начал мягко потирать большим пальцем кисть Феликса. — Тебе плохо? — конечно. Конечно, Феликс хотел остаться, но ему нужна была отговорка, чтобы это сделать. Нужна была ложь даже для самого себя. Он остается с Хваном не из-за желания побыть рядом, а из-за желания помочь пьяному человеку. — Тебя отвели в ванную? — Ли стал напротив старшего и серьезно посмотрел сверху вниз. — Да… — Хенджин поднял голову и посмотрел на него щенячьими глазами. Такими, от которых мир уходил из-под ног. От которых хотелось плакать и обнимать его. Хотелось просто прижаться и попросить его не грустить и не переживать. — Зачем мне быть тут? — Просто… Ах… — Хенджин отпустил руку Ли и, схватившись за талию, прижал его к себе, утыкаясь головой в чужой торс. Тут Феликс понял, что он потерялся насовсем. Не нужна никакая ложь, отговорки и гордость. Именно тут стало больно. Больно до слез и колкости в сердце. Он обнимал его так нежно, он снова прижимался к нему своей головой и, Ли уверен, был с прикрытыми глазами и грустной улыбкой. Феликс молча задрал голову кверху, чтобы сдержать слезы. Сейчас он не мог уйти, не мог искать отговорки и что-то подобное. Юноша просто наслаждался родными касаниями родного человека. Так же молча он накрыл своей ладонью светлую голову и начал жалеть старшего, касаясь шеи и лица. Он всегда любил жалеть его именно так. Касаться не только головы и волос, ему нужно было затронуть шею со всех сторон, острые скулы и очерченную челюсть. Именно так он жалел его и сейчас. — Я скучаю… — Хван прижимался к младшему сильнее. — Я тоже, солнце… — шептал Ли, чтобы Хенджин не слышал. — Ты сегодня такой красивый. — Феликс почувствовал, как тот улыбнулся. — Спа… — Ты всегда такой красивый. Всегда был красивым. На пляже в старых шортах с рисунками якорей, дома в спортивных штанах и белой футболке, на прогулке в любимых черных джинсах и сиреневом худи, и сегодня… Ты такой красивый, Феликс. — Ли слышал, как плачет Хван, но продолжал молчать. Он плакал вместе с ним, продолжая жалеть его по голове и прижиматься сильнее, отвечая на объятия старшего. — Прошу, вернись ко мне… — Я не могу, солнце… Как ты сказал, я был твоей ошибкой, но… Но позже я осознал, что и ты стал моей. Ты был худшим человеком в моей жизни. Или лучшим. Я пока не знаю. Но если говорят, что нужно учиться на своих ошибках, то ты был моей самой лучшей ошибкой, самым ярким и любимым провалом. Я просто не могу… — Ты же хочешь. — Хван прижался сильнее. — Хочу. — Феликс подошел уже вплотную. — Что ты загадал во время боя курантов? Сам знаешь, такое желание очень важно. Надеюсь, ты использовал его с умом. — Тебя. Я загадал тебя. — Ли просто разрывало от слез. Он бесшумно плакал, пока Хван продолжал говорить с ним. — А Сынмин? — Он не то. Они все не те. Только ты у меня вот здесь. — Хенджин даже не дернулся, но Феликс безошибочно знал где. Где это «вот здесь». — Ты часто думаешь обо мне? — Я… — А я вот часто. Думаю, если бы каждый раз, как я думал о тебе, вырастал цветок, то я мог бы идти через свой снежный сад вечно. Ты поглотил меня, Феликс. Забрал сердце и не отдаешь его обратно. — Потому что оно мое, Джинни. Я его никому не отдам. Даже тебе. — Поехали домой, пожалуйста. — Куда домой? — Моих родителей нет дома. Поехали ко мне. Я не хочу тут спать. Феликс понимал, что без него Хван никуда не уедет, но и не хотел поступать эгоистично, оставляя его тут против его желаний. Поэтому, выйдя из комнаты, он направил Минхо наверх, чтобы тот помог Хенджину собраться, а сам пошел помогать Чану убирать со стола. Через двадцать минут два блондина уже стояли перед входом, пока Чанбин вызывал такси. Пять утра, дорого, но темнота и холод победили в этой схватке и усадили юношей в автомобиль.***
— Аккуратнее. Феликс помогает Хвану войти в дом, пока тот спотыкается о ступеньки, по пути разуваясь. Не удивительно, что Ли знал дом Хенджина как свои пять пальцев, ведь он очень и очень часто проводил тут свободное время, и даже оставался ночевать. Несмотря на строгость родителей, они спокойно разрешали младшему оставаться в их доме, потому что сам Феликс им нравился и они знали, что это не просто секундный порыв их сына. — Пошли спать… — Хван стягивает пальто и тащит младшего на второй этаж в свою комнату. — А, нет. — резко останавливается и молча смотрит в одну точку несколько секунд. — Я не могу лечь спать, не искупавшись. — Иди в душ, я подожду. — Ликси… Я себя плохо чувствую… — и Феликс сказал бы, что Хенджин врет, чтобы специально затащить младшего в ванную комнату и раздеться перед ним, но чувствуя запах перегара, видя стеклянные глаза и подкашивающиеся ноги, Ли понял, что тот не врет. Он все еще пьян и, зная неуклюжесть Хенджина в нетрезвом виде, мог спокойно рухнуть в ванне и, не дай Бог, удариться головой. — Хенджин… Это уже слишком… — Ладно, я сам. — буркнул блондин, отпустил руку и в темноте поплелся в ванную комнату. — Да сука! Стой. — Феликс дернулся за ним и проскочил в помещение. — Иди сюда. Юноша усаживает Хенджина на бортик ванной, придерживая его одной рукой. Тот сильно шатался, периодически закрывая глаза и мыча. — Не спи. Главное — не засыпай. Подними руки. — перед уходом Хенджин переоделся в свой грязный свитер и теперь Феликс снимал именно его, попутно закидывая в стиральную машину. — Только не упади назад… Горе ты… — Ли понимал, что Хван уже не в состоянии его слышать, поэтому просто говорил сам с собой. На самом деле, Феликс остался не только ради помощи и из-за страха падения старшего. Он просто хотел побыть с ним рядом. Хотел услышать просьбу о помощи и помочь. Хотел снова почувствовать себя тем, кем он был пару месяцев назад. Словно они снова Хенджин и Феликс, чью любовь невозможно разрушить. Чья любовь навсегда. Феликс стягивал чужой свитер, и перед ним медленно представало то тело, которое он любил целовать и трогать, в котором знал каждый сантиметр. Знал, где кожа нежнее, где грубее, где Хвану щекотно, где не нравится, чтобы его трогали, а где до жути приятно. Было так непривычно снова видеть его полуобнаженным перед собой, отчего даже живот приятно скрутило. Хенджин был так красив и сексуален. Беспомощен, обнажен и влюблен — очень опасное сочетание. Чем еще помогли прошлые отношения? Феликс не смущался при виде оголенных частей тела и не отводил взгляд. Он хоть и хотел получить это тело, но видя, как Хенджину плохо, просто включал роль старшего и таскался с ним, словно с младшим братом или ребенком. HE DON'T — BLAISE MOORE Как только Феликс тянется к ремню и ширинке брюк, то невольно замирает, держа свои руки около паха. Он был трезв. Правда был. Так почему голову вело все сильнее? — Не останавливайся. — Хван перехватывает ладонь Ли, прижимает к своему уже вставшему члену и шумно выдыхает. — Ты же знаешь, что я хочу тебя. Обычно, когда Хенджин пьян, то поначалу он похож на вялую тряпочку, которую нужно везде за собой таскать и глядеть, чтобы не упала никуда. Но через некоторое время, когда алкоголь бьет по его голове сильнее, в нем просыпается дикое возбуждение. Он хочет Феликса буквально всего, везде и по-всякому. Их секс всегда был грубым и горячим, ведь Хван не сдерживался, а Ли поддавался этому порыву злости и возбуждения. Так произошло и сейчас. Хенджин сильнее прижимал ладонь Феликса к своему члену, смотрел в глаза и периодически постанывал от приятных ощущений. Естественно, Феликсу нравилось. Он тоже хотел Хенджина и даже очень сильно. Хотел прямо в этой ванне, прямо на стиральной машинке или на тумбе около раковины, но его сознание буквально било тревогу. Оно ругало его, корило, просило остановиться, напоминая, что они расстались, напоминая, почему они расстались и, напоминая, что у Хенджина есть парень. — Нельзя. Тебе нужно искупаться. — Ли сдерживается и шумно выдыхает. — Ты же сам прекрасно знаешь, как меня возбуждает твоя серьезность, твой голос и твоё «нет». — Хван медленно встает с бортика и начинает двигаться на младшего, который уже пятится назад, пристально смотря в карие глаза. — А еще, малыш Ликси, ты знаешь, как меня возбуждают эти напуганные невинные оленьи глазки. Ты делаешь буквально все, чтобы я сейчас развернул тебя и трахнул. — Хенджин, тебе нужно успокоиться и искупаться. — Ли упирается ладонями в оголенную грудь и где-то в глубине души чувствует это тактильное наслаждение. — Да ладно тебе… — Хван перехватывает руки младшего, переносит их на свою поясницу и наклоняется ближе. — Тебе же нравилось, когда я трахал тебя. — практически шепчет в припухлые губы и ухмыляется. У Феликса внутри все рушится. Да, ему нравилось. Да, он хочет еще раз почувствовать его в себе. Да, именно сейчас. Хенджин невероятно возбуждал и притягивал к себе. Было просто невероятно сложно отказывать, особенно зная, что после отказа он проявит напор и грубость. Напор и грубость, так, к слову, Феликсу просто сносили крышу. Хван прижимает младшего к стиральной машине и специально начинает покачивать бедрами, потираясь своим пахом о его, одной рукой держит за талию, второй за лицо и смотрит четко в глаза. — Я же чувствую, как тебе нравится. Чувствую твой вставший член. Боже, как же я любил и до сих пор люблю твой член. Мне так нравилось его сосать, дрочить и лицезреть, пока ты сидел на мне. Хенджин силой прижимает к себе Ли, а тот просто не может устоять перед пухлыми губами, которые уже спускаются к шее и начинают покрывать ее поцелуями. Феликс стонет, запрокидывает голову назад, прикрывая глаза, и еле сдерживается, чтобы не начать оглаживать оголенный торс и не прижаться к таким сладким и пухлым губам своими. — Хенджин… Прошу… — Просишь? — Хван усмехается и, выпустив язык наружу, проводит им по кадыку, слегка прикусывая тот. — Люблю, когда ты просишь. — большая ладонь ползет по талии вниз и спускается к ягодицам, сжимая одну из них. — Такой же вкусный… Такой же горячий… — шепчет старший, продолжая массировать зад Ли и вырисовывать на шее различные узоры своим языком. — Нам нельзя… — шепчет Феликс, хотя у самого уже крышу срывает и он неосознанно покачивается бедрами навстречу, наслаждаясь трением. Сам подставляет шею, чтобы губы и язык могли изучить все участки молочной кожи. — Нельзя. — Хван поднимает голову и смотрит на блондина. — Но ты же знаешь, что твое «нельзя» лишь сильнее возбуждает меня и побуждает сделать все ровно наоборот. — Да… Но… Феликс не успевает сказать и слова, как Хенджин тут же впивается в его губы и сильнее прижимает к себе. Ли буквально тает в чужих, хотя нет, в родных руках, мостится ближе к родному телу, дает волю рукам и начинает оглаживать такой желанный торс, проводя пальцами по изученным ямкам, шершавостям, родинкам и шрамам. Хенджин целует жадно, страстно и безжалостно. Искусывает губы до крови, вылизывает всю полость рта, без спроса хватает чужой язык и посасывает его. Феликс отвечает более скромно, но с каждой секундой начинает возбуждаться все сильнее, отчего хватает Хенджина за корни волос и прижимает к себе. Наслаждается пухлыми губами, вылизывая и посасывая каждую, переплетается с чужим языком и уже добровольно пускает в свою полость рта, позволяя изучить там все вновь. Хенджин рычит и сжимает член Феликса через брюки, отчего младший протяжно стонет прямо в губы, чем вызывает большую реакцию в блондине. — Феликс, блять… — Хван отрывается от припухлых губ и смотрит бешенным взглядом, продолжая сжимать член и ягодицу. — Пошли наверх. — Д… — только Ли хочет согласиться, как тут же в его голову стреляют остатки разума и он понимает, что происходит какая-то ерунда. Они с Хенджином расстались. Хван вытворял неизвестную хрень, ломая психику Феликса. Хенджин не изменился, чтобы у них был шанс быть вместе. У него, в конце концов, есть парень. Парень, которого Хван просто использует. Феликсу становится не по себе даже не из-за наличия Сынмина в жизни старшего, а из-за того, как Хван поступает. Он взял невинного человека, втянул в эту канитель и даже не думал относиться к нему должным и порядочным образом. Если они расстались, то не нужно этих детских игр и интрижек. Если хотят быть вместе, то пусть растут и исправляются. Оба. Пусть сядут, поговорят и обсудят, нужны им вообще эти отношения или это просто незабытые чувства. — Хенджин. Сначала искупайся. — Сука… Ты без этого не пойдешь, верно? — Как ты помнишь — нет. Хван рывком снимает с себя брюки и белье, и заходит в ванну. Феликс видит это обнаженное стройное тело и вставший, длинный и твердый член. Ему невероятно сложно сдерживаться и слушать разум. Низ живота предательски тянет до боли, побуждая зайти к старшему и провести всю ночь в этой чертовой ванне, наплевав на сказанные ранее аргументы. — Я протяну душевой шланг, сможешь на себя полить? Не упадешь? — Все хорошо, Ликс. Angels — The XX Почему Феликс так легко согласился на предложение Хенджина пойти в спальню? Точнее, сделал вид под предлогом: «Сначала душ, а потом пойдем.» Потому что Ли знал Хвана и знал, что после теплого душа того обязательно поклонит в сон и никакой секс уже не будет нужен. — Да уж… Не думал, что в новогоднюю ночь буду помогать мыться своему пьяному бывшему… — бурчит Феликс, нанося на мочалку гель для душа. — Держи. — протягивает мягкую вещицу с густоватой суспензией. — Тут я не смогу. Одно дело просто шланг держать, а второе… — Просто сядь на бортик. — Хван послушно усаживается на край ванны и смотрит на младшего через левое плечо. — Все, сиди молча. — Ты любил мою болтовню. — Хенджин ухмыляется и смотрит в сторону, словно вспоминая их прошлые разговоры с Феликсом. — Любил, потому что ты не особо болтлив. Было счастье, когда ты решишь сказать больше трех слов за час. — Феликс отвечал блондину, но даже не смотрел на него. Просто водил мочалкой по спине и говорил, словно сам с собой. — Ну, ты сам знаешь, что я лучше сделаю дело, чем что-то скажу. — В этом и проблема, Хенджин… — В чем? Феликс громко вздыхает и смотрит на уже полусонную мордашку. — Ты всегда делал, но никогда не хотел говорить. Ты косячил, творил или говорил что-то необдуманное, а потом просто извинялся. — Феликс начал водить мочалкой по груди старшего, пока тот сидел с опущенной головой. — Ты извинялся, я прощал, но потом я начал задаваться вопросом: «Знает ли он, за что вообще извиняется?» И я спросил у тебя один раз, мол: «А за что ты извиняешься, Хенджин?» Когда ты промолчал, я понял, что ты извинялся не из-за вины или чтобы больше не совершать подобных поступков и не причинять мне боль. Ты извинялся, чтобы извиниться. Чтобы я просто отпустил ситуацию, и у нас не было конфликтов. Потом я постоянно начал спрашивать, за что ты просишь прощения. Ты стал объяснять. Так продолжалось несколько лет. И знаешь, что я понял после нашего расставания? Хван виновато опустил голову сильнее, тяжело вздохнул и поджал губы. Феликс переместил мочалку на руки, намыливая те. — Я просто спросил у себя: «Ликс, а не кажется ли тебе странным, что он постоянно говорит о том, за что извиняется, но… Но черт. Почему человек продолжает извиняться? Почему он просто не исправит свою ошибку, чтобы не просить за нее прощения?» Тогда до меня дошла еще одна мысль. Да, ты знал, за что извиняешься, но ты не чувствовал вины. Для тебя это было чем-то незначительным. И ты же такой, Хенджин. Если это незначительно для тебя, то что бы тебе не говорили другие, как бы они не расписывали свою боль и обиду, если ты считаешь ее незначительной, то и вины не будешь чувствовать. Вот так все просто у тебя было. Ты всегда просто делал: косячил, извинялся, говорил, за что извинялся. Но ты ни разу не сел и не поговорил со мной, не узнал о моей боли и обиде. Это делал я. Знаешь, почему у тебя не было претензий ко мне? Потому что я всегда слышал тебя, не слушал, а слышал. Запоминал, чего делать или говорить не стоит, а что стоит почаще. Я чаще сидел внутри нас обоих и делал все лучше, а ты снаружи. Да, в деле ты молодец, не поспоришь, но… — Все. Хватит. Я понял. — И всегда ты так говоришь, хотя ни черта не понимаешь. Тебе просто нужно, чтобы я замолчал. Что ж, я помог, чем смог. Смой с себя остальную воду, пожалуйста, и выходи. Я отведу тебя в спальню. Хенджин лишь кивнул и с поникшим настроением снова встал на ноги, чтобы, наконец, закончить эту процедуру. Через пару минут юноша вышел в чистом нижнем белье, где, в темноте, его сразу поймал младший. Свет не хотелось включать, голова и так раскалывалась от выпитых напитков, шума и света, которые были буквально пару часов назад. Феликс медленно поднимается по ступенькам, ведя Хенджина за собой, чтобы тот не споткнулся и не упал. — Проходи. Я расстелил. — Так быстро? Меня не было всего несколько минут. — Я дом этот знаю как… — осекся Ли. Нужно наоборот уходить от этого прошлого, а не возвращаться к нему. — То есть… Тут дело небольшое, много времени не нужно. Ложись. Хван падает на середину кровати, чуть ли не утопая головой в трех подушках, по телу сразу разливается слабость и наслаждение от этой мягкости, тепла и уюта. Феликс накрывает его одеялом и начинает вставать, чтобы уйти на первый этаж. — Постой. — Хенджин перехватывает тонкое запястье и слегка тянет на себя. — Ты… Ты можешь остаться? — Ты пьян. — Но я так хочу побыть с тобой. — Хенджин смотрит устало, с сожалением и печалью. Слегка потирает большим пальцем нежную кожу кисти и переворачивается на правый бок, чтобы видеть Феликса лучше. Тот сидел на краю кровати и смотрел с грустью и болью. Боль. Вот что было в Феликсе. Сколько бы он не говорил о своих недовольствах, сколько бы не терпел от Хвана, но эта любовь… Она была. И была не шуточная. Естественно, хороших моментов было больше, отчего и любви было больше, чем ненависти. Именно поэтому было так больно смотреть на своего мальчика. Такого мягкого, уютного и печального. Такого маленького и пьяного. На карих очах была пелена слез, а на пухлых губах легкая улыбка. Феликсу очень хотелось лечь рядом, просто обнять и остаться с ним, но он понимал, что пока они не решат свои проблемы и не поставят эту чертову точку, такие порывы любви будут бессмысленны. Феликс лишь робко перехватил пальцы Хвана и мягко сжал их в своей руке. — Засыпай. Мы потом все обсудим. — Ты уйдешь? — Пока ты не уснешь — нет. Я буду рядом. — Хорошо. Хоть Феликс и пообещал просидеть с Хенджином до его погружения в сонное царство, но… Но Хенджин уснул так быстро, а Феликс так не хотел уходить. На часах было уже шесть утра, за окном и, соответственно, в комнате все еще темно, а в душе Феликса цвели мертвые фиалки, бились последние бабочки, и стучалась надежда. Никого не выпускал, никому не разрешал выйти. Он просто сидел рядом со старшим, все еще держал уже расслабленную руку и любовался любимой мордашкой. В какой-то момент спина затекла, да и шея заболела, отчего блондин прилег рядом со старшим, перехватил руку посильнее и продолжил рассматривать до боли изученное лицо. Каждая родинка, морщинка, шрам, местами не проросшие волосы в бровях, короткие, но густые ресницы, пухлые гладкие губы — все это было родным. Все это Феликс знал. Все было его. Периодически срывались слезы, и сердце болело до невыносимого, периодически он прикасался к молочной коже, оглаживая скулы, челюсть и нос. Он чувствовал себя ужасно. Ужасно больно, страшно и растерянно. К Хенджину хотелось, к нему тянуло, но остаться с ним… Этот вопрос нужно обдумать лучше.***
12:00 Феликс так и не смог уснуть. До десяти утра он пролежал со старшим, все не решаясь уйти, но, все же, поцеловав его в лоб, юноша встал с кровати и вышел из комнаты, не забыв укрыть блондина посильнее, чтобы он не замерз. Ли решил сходить в ванную комнату, чтобы хотя бы умыться. Макияж давно растёкся, и коже буквально нечем было дышать. Приведя себя в порядок, блондин покрутился перед зеркалом, расчесал волосы и, поправив одежду, вышел из комнаты. Начав собираться домой, он услышал звук проворачивания замков в двери и сразу понял, что родители Хенджина вернулись домой. — Да сука… — прошептал блондин и начал одеваться в более ускоренном темпе. — Вот! А я ему говорю… Феликс…? — парень разворачивается ко входу и видит Мистера и Миссис Хван, смотрящих на него с удивлением. — А… Да, здравствуйте. Вот и снова я. — парень усмехнулся и пождал губы. Было правда неловко. — А почему ты тут? — Миссис Хван начала проходить в гостиную, попутно снимая пальто. — Просто… Хенджин. Он вчера перебрал и я единственный, кто смог ему помочь добраться до дома. — А у вас… — Мам? Пап? — Мистер Хван не успевает договорить, как его сразу же перебивает сын. Хенджин спустился со второго этажа и вид его был, мягко говоря, помят: растрепанные волосы, опухшие глаза и лицо, отеки на теле. Но даже отеки не помешали Феликсу взглянуть всего на секунду на стройные длинные ноги и оголенный торс, ведь тот вышел в одном белье. — Вы уже вернулись? Феликс? А ты… Ты разве не ушел, когда привел меня? «Не помнит. Оно и к лучшему.» — Я не смог. Вчера я помог тебе искупаться, потом отвел в спальню, где ты просил остаться с тобой. Но, не волнуйся, я не сделал этого, просто дождался, пока ты уснешь и спустился на первый этаж. А выйти… Я пытался выйти, но ты куда-то дел ключ, а я не стал копаться среди чужих вещей. Хенджин поджал губы и опустил голову вниз. Ему было стыдно, что Ли сидел тут один, да еще и терпел выходки старшего. А еще было неловко, что он просил младшего остаться. Он не помнит этого, но если такое правда было, то… Черт, это действительно неловко. — Ладно. Я пойду. Мистер и Миссис Хван, надеюсь, вы провели этот праздник замечательно. До свидания. — блондин выскочил в коридор и начал обуваться. Пальто уже было на нем, ведь вчера из-за этой суматохи он зашел в нем прямо в дом, не оставив вещь на вешалке у входа. — С-стой! Давай я подвезу? — Хван прошмыгнул в комнату и остановился в проходе. Ноги были босые, а плитка слишком холодной. Да и он одежды при себе не имел. — Хенджин. Я не хрустальный и спокойно могу добраться сам. Сугробы меня не съедят, а лишний ветерок не сдует и не заморозит, превратив в сосульку. Спасибо, но я откажусь. До встречи. Феликс выскочил на улицу и, вдохнув побольше воздуха, двинулся в сторону дома. Хван продолжил стоять на входе и смотреть на маленькую уходящую черную фигуру, скрывающуюся за голыми деревьями, сугробами и домами. — До встречи. — прошептал Хенджин.