«Помолимся! Просим тебя Господи: наполни наши души Твоею благодатью,
дабы мы познали через Ангельское приветствие воплощение Христа,
Сына Твоего, Его страданием и крестом достигли славы воскресения.
Через Христа, Господа нашего. Аминь!»
— Сара! — кто-то настойчиво тряс меня за плечо, заставляя распахнуть тяжелые веки. Сухие глаза тут же разрезал яркий свет, заставляя зажмуриться, привыкнуть немного и лишь потом посмотреть на зовущего меня. — Сара! Ты очнулась? — Бобби стоял у той самой кровати, подсвечивая мне в глаза фонариком. — Что с тобой произошло? — Бобби, — хотела произнести я, но из горла вырвались только слабые хрипы. — Хочешь воды? — непонимающе склонил голову он. — Сейчас принесу. Я в панике затрясла головой, схватив Бобби за руку. Последний раз, когда я просто попила воды, закончился тем, что я все еще лежу в этой комнате. Внизу грохотала музыка, отдаваясь по стенам вибрациями. — Что? Почему? — нахмурился он, но потом тяжело вздохнул, присаживаясь на кровать. — Ты сможешь рассказать, что произошло? Я покачала тяжелой головой. В череп снова будто бы всадили раскаленный прут, любое движение давалось мне с большим усилием. Кое-как прочистив горло, я приложила холодные пальцы к вискам, закрыв глаза на минуту. Я желала как можно быстрее очнуться от этого кошмара, оказаться дома в теплой постельке с любимым мистером Биром под боком — маленьким, потрепанным жизнью медвежонком — последним подарком от папы. Распахнув глаза, я поняла, что кошмар не исчезает. Бобби по-прежнему сидит рядом, взволновано наблюдая за мной. Я бросила взгляд на электронные часы-будильник, стоящие на прикроватной тумбочке. Доходила полночь. Значит, я проспала здесь больше часа. Больше часа, как я стала грешницей. — Бобби, я хочу домой, пожалуйста, — после этих слов, я закрыла себе рот рукой, больно прикусывая средний палец, чтобы не разрыдаться при нем. — Пойдем, я провожу тебя. Только… — он смущенно наклонился вниз, поднимая с пола женские белые трусики. — Надень. Я молча кивнула, сгорая от стыда. Он хотел было выйти, но я поймала его за руку, боясь, что он оставит меня одну, и я больше никогда не смогу выбраться из этого дома. Почему-то казалось, что я не дойду одна. Не смогу. Заблужусь, хотя четко знаю дорогу. Бобби отвернулся и немного отошел в сторону. Я закусила нижнюю губу и одним движением быстро натянула на себя белье. Это не поможет. Я все равно грешница. И мне никогда не найти тот самый путь искупления. Мне не выбраться из своего персонального Ада. Только молиться, пока не сотрутся колени в кровь. Бить челом об пол, прося пощады у Всевышнего. Бог видел, Бог слышал меня, но не уберег. Значит, так мне и надо. Мы быстро вышли из дома Тернеров, стараясь не задерживаться и не смотреть на группы танцующих и пьяных. Последний, кого мне хотелось видеть сейчас, был Стив, наверняка рассказывавший со своей довольной мордой всем, что он совершил со мной. Я не поднимала головы, когда уходила, лишь молча скользнула к входной двери и перевела дух только на улице. Теплый ночной ветер тут же подул на лицо. Быстро зашагав по разбитому тротуару, мы с Бобби сохраняли дистанцию, но при этом я чувствовала, что он рядом. Он молчал, видимо, боясь разрушить последние остатки самообладания, что у меня сохранились. — Сара, мы можем сейчас пойти в полицию и… — начал он, осмелев, на подходе к моему дому. — Нет, — ответила я. — Никто не должен узнать, Бобби. Никто не должен узнать, что я теперь грязная. — Сара, ты не… — Не нужно, — я жестом остановила его, кивнув на дом. — Спасибо. Я пойду, — не дожидаясь ответа, я бегом ринулась к входной двери. — Сара! — Бобби крикнул вслед, но я быстро распахнула ее, забегая внутрь. В гостиной стоял храп от спящего за столом лысого мужчины. Мамы не было, а потому я быстро прокралась в свою комнату, запирая ее на все засовы. Лишь почувствовав себя в безопасности, я дала волю слезам. Они потоком лились по щекам, беззвучные, горячие, большими каплями падали на одежду, расползаясь мокрыми пятнами. Я плакала, сидя на полу, под большим крестом на стене. Я молила Господа Бога о пощаде, молила о покаянии моей грешной души. Я виновата, я распутная, я дала себе волю, я соблазнила Стива. Ведь я — женщина. Искусительница. Прорыдав так с час, я заползла в ванную, желая смыть его прикосновения с кожи. Касаться себя не хотелось: кожа словно раскаленная, липкая и мерзкая. Мне было противно от одной только мысли взглянуть на себя в зеркало. Мне хотелось одного — исчезнуть с лица Земли, чтобы не маячить перед Богом. Я готова молиться вечность, готова пройти этот сложный путь спасения моей никчемной души, лишь бы у меня и у мамы был хотя бы крохотный шанс попасть в Рай. Хотя бы у мамы. Я больше не заслуживаю быть спасенной. Утро наступило внезапно. Тяжелые дождевые капли стучали по карнизу окна, грохотом пробуждая меня от беспокойного сна. С трудом поднявшись с кровати, я умыла опухшее от слез лицо, надела чистое красивое платье, которое ношу строго по воскресеньям, и направилась в церковь, что стояла на окраине Сентфора. Путь от дома туда был неблизкий, я всегда проходила его в одиночестве, либо проезжала на велосипеде, если чувствовала, что опаздываю. Но он был оставлен вчера у работы. Всю дорогу я думала о том, что обязательно попрошу у Отца возможность покаяться. Мне нужно было, чтобы кто-то выслушал мою душу, дал мудрый совет, как вернуться на путь истинный, как снова стать той Сарой — чистой и безгрешной. В церкви пахло ладаном и пылью. Деревянные скамейки постепенно заполнялись прихожанами, желающими послушать утреннюю проповедь. Я села в самом конце, забившись в самый дальний угол, хотя обычно любила сидеть в начале. У меня даже было свое место на третьем ряду. Я бросила на него взгляд, оно пока пустовало. Окружающие тихонько шептались о чем-то, и мне казалось, что все вокруг знают о произошедшем вчера на вечеринке. Я закрыла глаза, стараясь не слушать ничего, не улавливать никаких шепотков вокруг. Проповедь началась. Пришлось выпрямиться, краем глаза уловить, что на моем месте кто-то сидит. Чья-то чистая душа. А я больше не достойна. — Доброе утро, — поздоровался Отец Александр и остановился у кафедры. — Сегодня коротко, братья и сестры. Заранее прошу прощения. Он откашлялся, поправляя микрофон на кафедре. — Братья и сестры! Иисус возвел церковь ради нас. Для спасения человеческой души. Смотрю я весь этот полный храм Божий, и душа радуется. Люди пришли, люди молятся, люди помнят о Боге, об отце нашем Всевышнем. Ведь именно для этого мы сюда и пришли, чтобы иметь возможность отстраниться и помолиться. Причаститься к духовному, наполнить жизнь светом и радостью. Я вникала в каждое слово, улавливала каждый звук, стараясь запечатлеть его в памяти. Мне казалось, что Отец Александр читает проповедь только для меня, пытается докричаться до моей распахнутой души. Я слушала. Я отчетливо слышала его у себя в сердце. Я пришла к Богу, когда мне было хуже всего, в самый темный момент жизни. Я не могу так просто отречься от него, не могу опустить голову и отдать себя на растерзание внутренним демонам. Мне нужно поговорить с Отцом Александром, исповедоваться ему. Ведь только он сможет меня понять, он — самый Божий голос. Проповедь закончилась. Поднявшись с лавки, я первым делом направилась к алтарю, где зажигали свечи. — Извините, — тихо пробормотала я, смущенно улыбаясь. — Я могу с вами поговорить? — Сара, здравствуй, рад, что ты не пропускаешь проповеди, — Отец Александр повернулся ко мне. — Что случилось? — Мне нужно покаяться, — я сжала зубы, чтобы не заплакать, опустила взгляд в пол. — У меня сейчас похороны, — грустно сказал он. — Мне жаль тебе отказывать в покаянии, но мне правда нужно идти. Может, поговоришь с кем-то другим? Я могу позвать Отца Джона. — Я подожду, — я кивнула, поджимая губы. — Хочу поговорить именно с вами. — Приходи лучше завтра, — он улыбнулся, легонько касаясь моего плеча. — А пока, молись. И Бог тебя обязательно услышит. Я снова кивнула, прощаясь, и быстро вышла из церкви. У ее дверей собирались люди, явно пришедшие на похороны. Кто-то плакал, утирая слезы платками. Я пробралась сквозь толпу, выбираясь на дорогу. Мне нужно было спешить на работу. Только штрафа сейчас не хватало. Дорога от церкви до магазинчика заняла довольно приличное время. Естественно, я немного опоздала, хотя последние пару кварталов практически бежала, чуть не попав под машину. Внутри было пусто, но открыто, поэтому я точно знала, что мистер Роджер тут, а потому морально приготовилась к ругани. — Сара, доброе утро. Почему опаздываешь? — он вышел из подсобки, высыпал пластиковые уголки в контейнер и лишь потом недовольно взглянул на меня. — Простите, мистер Роджер, я была в церкви, — я зажмурилась, прячась от его уничтожающего взгляда. — Шла пешком, немного не рассчитала. — Церковь-шмерковь, — на двери звякнул колокольчик. Кто-то вошел в магазин. — У тебя есть работа, и ты обязана соблюдать правила. Значит, не ходи туда в воскресенье! — Я не могу, — тихо пробормотала я, надеясь, что покупатель не услышит нас. — А то что? Бог не услышит то, как ты молишься перед едой? — злобно хмыкнул мистер Роджер. — Это третье опоздание за месяц, Сара. И причина у тебя всегда одна. Еще одно — вылетишь отсюда, как пробка из бутылки. Ясно тебе? — Простите, мистер Роджер, — утерев катившуюся слезу, я отошла за кассу. — Иди обслужи покупателя, мышь церковная, — он закатил глаза. — И сама знаешь, в конце недели получишь штраф. Я ничего не ответила, вытерла еще одну маленькую слезинку и шмыгнула за стеллаж, нос к носу сталкиваясь с покупателем. Тот самый, который приходил вчера, что делает ремонт в антикварной лавке. Он взглянул на меня, сделав шаг назад, а после чего улыбнулся. — Спасибо вам за краску, что вы вчера посоветовали, — тихо начал он. — Возьму еще банку. Я стояла так близко, что чувствовала легкий запах табака. Совсем не такой, как вчера от Стива. Ненавязчивый, отдающий чем-то карамельно-вишневым. Мы встретились взглядами, и он снова улыбнулся, по-доброму, нежно, совсем чуть-чуть обнажив краешек верхних зубов. По щеке снова скользнула предательская слезинка. Он подхватил ее пальцем, растерев между указательным и большим. — Никто не стоит ваших слез, — он даже наклонился чуть ниже так, что я могла разглядеть мелкую россыпь морщинок в уголках глаз. — Не все готовы прийти к Богу. И не каждому дано понять тех, кто пришел. — Да, — словно завороженная протянула я, а затем тряхнула головой, отгоняя наваждение. — Вам подсказать что-то? — Банку краски, той самой и, пожалуй, сегодня мне нужны шпатели. Хочу снять старые обои в помещении наверху, — он выпрямился, уперевшись взглядом в висящие на стеллаже инструменты. — Вот этот подойдет, — я привстала на носочки, снимая шпатель и протягивая ему. — Он дороже остальных, но достаточно острый, чтобы снять даже накрепко приклеенные обои. — Спасибо. Отнесете на кассу? Я посмотрю еще кисти. — Конечно, — кивнула я, двинувшись к краске. В душе сразу поселилось какое-то странное чувство, стоило мне только отойти. Будто я покинула какую-то безопасную площадку, какой-то одинокий остров в бескрайнем Тихом океане. Словно теперь я не защищена. Он подошел через несколько минут, принеся с собой пару кистей. Расплатившись за покупки, он снова заглянул мне в глаза и нерешительно дотронулся костяшками пальцев до груди, ровно в том месте, где под платьем виднелся крестик. — Верьте в свою веру. И никого не слушайте, — легкие мурашки забрались под платье, пробегая по рукам и ногам от его мягкого прикосновения. — Я еще зайду. Он тут же вышел. На двери разочарованно звякнул колокольчик. Я осела на стул позади себя, прижав руки к груди, ровно к тому месту, где еще несколько секунд назад были его пальцы. Протяжно выдохнув, я тряхнула головой, закусив губу. Кто же ты, незнакомец, делающий ремонт по соседству? Почему я никогда раньше не видела тебя? Сентфор — достаточно маленький городок, чтобы знать всех соседей в лицо. Мне нужно примириться с мыслью, что я теперь другая. Мне нужно принять тот факт, что я теперь не чистая, я порочная. Да, мне не понравилось. Это было больно, мерзко и противно, с привкусом дешевого алкоголя и табака. Грубо и неприятно. Может, то, что я не испытала ни малейшего удовольствия, поможет мне очиститься? Мистер Роджер вскоре ушел. Я все еще не могла смотреть на него, а потому сухо попрощалась, протирая пыль с кассы. Покупатели тянулись один за одним, постоянно требуя моей помощи. Я находила в этом глубинный смысл — так Господь помогает и мне, посылает мне сигналы. К вечеру, когда я уже поворачивала в замке ключ, прижимая к бедру велосипед, меня окликнул знакомый голос Кэнди. Я повернула голову на звук, замечая идущих рядом с ней Бобби и Майкла. Последнего не хотелось видеть совершенно. Майкл запихал руки в рукава оставшегося еще со школьных времен форменного футбольного бомбера и держался позади. — Сара, привет, — Кэнди широко улыбнулась. — Давай поговорим. — О чем? — тихо спросила я, облокачивая велосипед на стену. — Мне безумно стыдно за то, что случилось, — она потерла переносицу, тяжело вздохнув. — Это я виновата, я не уследила. Прости меня. — Кэнди… — начала я, хотя говорить было не о чем. — Все нормально. Я справлюсь. — Нет, не справишься! — встрял в разговор Бобби. — Сара, это не шутки. Нужно обязательно сходить в полицию, нужно найти насильника. — Бог послал мне испытания, я пройду их с честью и достоинством, — я попыталась улыбнуться, но вместо этого вышла какая-то кривая ухмылка. — Бог, говоришь… — Майкл сплюнул на землю, а затем упер в меня взгляд. — Сара, просто скажи, кто это был. Я убью его. — Нет. Не бери грех на душу, — я прижала руки к груди, чувствуя, что меня сейчас разорвет от скопившихся эмоций. — Я пойду, ребята. Простите. Перебросив ногу через раму велосипеда, я быстро закрутила педалями, не дожидаясь того, пока они попрощаются. Никто из них не виноват в том, что произошло. Я совратила его сама. Сама вышла танцевать, сама выпила яд из его чаши. Позволила себя опоить. И этот грех я понесу дальше. Только сама. Если Майкл побьет Стива, то я разрушу еще две жизни. Стива и Майкла посадят или что-то вроде того… Нет, не хочу. Никто больше не пострадает. Даже если насильник и вправду виноват. Нам со Стивом с этим жить. Возлюби ближнего своего.***
Смеркалось. Когда я добралась до дома, тени фонарей вовсю уже отплясывали по земле, а ночь постепенно накрывала город мягким плюшевым пледом, показывая сказочные августовские звезды вместо сказок. Хотелось лечь на влажную траву, считать их до самого утра, а после — любоваться оранжевым рассветом, что в миг окрасит землю и заставит всех звонких птиц проснуться. Но вместо любования небосводом я вошла в дом. Мама была одна, я с трудом разглядела ее из-за кучи грязной посуды и пустых бутылок на столе. — Где шарахалась до темени? — резко спросила она. Пахло мочой и алкоголем. Пахло противным потом, вперемешку с дешевым дезодорантом. — Была на работе, — ответила я, бросившись к столу и начав собирать посуду. — Врешь. По мужикам наверняка скакала, — она ядовито усмехнулась, хватая меня за руку. — Ну, потаскуха, выделишь матери на бутылку? Я давно привыкла к ней такой. С самого моего детства, с тех самых пор, как умер отец. Я привыкла к грубости, к побоям. И смирилась, ежедневно молясь о том, чтобы она прекратила пить. Это еще одно мое испытание, моя личная головная боль. Я даже уже не реагирую на ее выпады. — У меня нет пока, — ответила я с непробиваемой безэмоциональной маской на лице. Такой, с которой я всегда общалась с ней. — И снова ты врешь. Не стыдно? Бог ведь услышит! — Хватит пить, мама, — я схватила тарелку со стола, но не удержав за скользкий бортик с грохотом уронила на пол. — Ах, ты! — закричала мама, вскакивая из-за стола. — Я пол жизни горбатилась, чтобы ты вот так обращалась со мной и моим имуществом? Я увернулась от оплетухи, отступая назад к двери. Сейчас не время ей что-то говорить, сейчас нужно дать ей возможность забыть обо всем, чтобы утром спокойно убрать осколки. Она и не вспомнит. Такое уже бывало раньше, да только за последние года полтора, с тех пор, как я закончила школу, она стала все более агрессивной. Наверное, потому что у меня начали водиться денежки. Мама догнала меня у самой двери, схватив за шкирку. Нарядное воскресное платье с легким треском разорвалось на шее, маленькая пуговичка отпрыгнула от пола, закатываясь куда-то под диван. — Да я в тебя столько вложила! Где твоя благодарность, чертовка? — она швырнула меня на пол, как беспомощного котенка, вслед за этой пуговкой. Я больно приложилась головой о деревянный подлокотник дивана. Тонкая струйка крови потекла по виску прямо в волосы. Я дотронулась до нее пальцами, чувствуя, как неприятно щиплет рану. — Попрекать меня бутылкой вздумала, сука. Уйди с глаз долой, — бросила мама, возвращаясь к столу и начав собирать осколки. Я бросилась к двери, зная, что она не погонится следом. Теплый воздух приятно обдувал лицо, наполняя легкие ночной прохладой. Я вытащила из кармашка на платье платок, промокнув рану. Все кружилось, но бывало и хуже. Однажды она била меня железной скалкой до кровавых гематом на ногах. Тогда я три дня не ходила в школу, потому что каждое движение вызывало невероятную боль во всем теле. А сейчас так… пройдет. Алая кровь немного впиталась в платок. Я убрала его в карман и, вновь вскочив на велосипед, быстро помчалась по дороге. Она хотела, чтобы я не попадалась ей на глаза, поэтому я уйду. Туда, где меня выслушают и поймут. Ржавые ворота кладбища скрипели, покачиваясь от легкого ветерка. Их никто никогда не запирал, словно пуская всех желающих или, наоборот, выпуская неупокоенные души побродить по миру живых. Я втащила велосипед и смело двинулась между рядами могил. К отцу. Дойдя почти до самого конца, я осторожно коснулась холодного гранитного надгробия, утопленного в землю. — Папа… — я присела на корточки, вглядываясь в потемках в выбитые на камне буквы и цифры. — Я скучаю, папа. Я закрыла глаза, в немом диалоге общаясь с отцом. Он, как правило, никогда не отвечал мне, но я упорно рассказывала ему все проблемы и все, что накопилось у меня на душе. Я верила, что он слышит меня. Слышит через толстую почву и через перистые облака. Я молилась и за него, мечтая хоть на секунду узнать, что он находится в лучшем месте. Слезы за сегодня закончились, но что-то влажное все равно скатывалось по щекам. Я утопила лицо в собственных коленях, тихо шмыгнув носом. — Спасибо, что выслушал, папа, — пробормотала я, поднимаясь на ноги. — Я люблю тебя. Я безумно скучаю по тебе. Вновь погладив холодный камень, я на секунду представила, что это его теплое плечо. Вспомнила его лицо, его теплые руки, всегда крепко обнимающие меня. Он всегда говорил мне, что я невероятно сильная, хоть и такая хрупкая, маленькая и кажусь беспомощной. Папа говорил, что я добьюсь всего, чего хочу. Он любил меня. И мама его любила, просто оказалась слабее, чем я. Все, как он и говорил. — Попроси у Бога прощения за меня, — все так же тихо взмолилась я. — Я пройду все его испытания, лишь бы знать, что в конце концов останусь прощена. Я словно слышала его голос у себя в голове. Он улыбался и кивал в ответ. Он рядом, всегда рядом. Подхватив велосипед, я вновь прошла сквозь ряд могил, выбираясь на мощеную камнем центральную дорожку. Ворота впереди жалобно скрипнули, впуская еще одного ночного гостя. Я вгляделась в силуэт высокого мужчины впереди. Мы почти поравнялись. Лицо все еще было сложно разглядеть в темноте. — Здравствуйте, — услышала я знакомый голос моего покупателя из магазинчика. — Здравствуйте, — ответила я, слегка вздрогнув от неожиданности. — Гуляете по кладбищу? Одна? Ночью? — спросил он, останавливаясь. Мне тоже пришлось остановиться. Оказавшись в его ауре, совсем рядом, я вновь почувствовала то самое чувство безопасности. — Навещала отца после работы, — я чуть приподняла уголок губы, выдавив дежурную улыбку. — Но вы ведь сам бродите здесь в такой поздний час. — Я лишь пришел, чтобы принести цветы для бабушки, оставшиеся с панихиды, — он угрюмо пожал плечами. Действительно, в правой руке он сжимал небольшой букет. — У вас умерла бабушка? — тихо спросила я, сама не зная почему. Наверное, стоило уже уйти и не задавать глупых вопросов. — Да, еще позавчера, — ответил он, а позже добавил со стальной ноткой грусти. — Теперь у меня здесь все. — Сочувствую вашей утрате, — я грустно склонила голову набок, тяжело вздохнув, но тут меня словно осенило. — Подождите, миссис Хилл умерла? — Да. Я ее внук. Аарон Хилл, — он протянул ладонь. — Сара. Сара О’Нил, — я пожала теплую, слегка грубую мужскую ладонь. — Вот и познакомились, — в темноте чувствовалось, что он улыбается. — А теперь расскажите мне, почему у вас струится кровь по лицу?