Пути Господни

      Дома стояла гробовая тишина. Матери за столом не было, и лишь остатки недоеденной картошки в тарелке и перевернутая бутылка водки хоть немного напоминали о ней. Наверное, не выдержав, завалилась спать у себя в кровати, хотя обычно делала это прямо здесь, не поднимаясь наверх.       Я быстро поставила пустую бутылку на стол, убрала остатки еды в холодильник и вытерла стол влажной тряпкой, собирая скопившиеся крошки. Я так делала всегда, стоило маме только отойти куда-то. Казалось, что хоть так я немного поддерживаю чистоту в доме, хотя бы так не даю мерзким муравьям завестись у нас на полках с крупами и макаронами. Она и сама это делала в перерывах между запоями, наверное, чувствуя передо мной какую-то вину. Дом в такие моменты блестел, а из кухни разносились чудесные запахи свежеприготовленной пищи.       Закончив, я поднялась к себе, взглянув на время. Половина двенадцатого. До дома Кэнди идти минут пять, а значит, я могу не торопиться. Взгляд будто специально зацепился за крест на стене. Я давно не молилась, давно не взывала к Богу. Крест будто бы покрылся пылью и паутиной, бесхозный и ненужный. Я вздохнула, упав на колени перед ним, сложила руки в замок, склонив голову. Слова молитвы будто бы застряли комом в горле, словно невидимая перегородка внутри не давала им прорваться наружу. Ничего не шло из груди, ничего не шло от сердца.       Мне будто не о чем больше разговаривать с Богом.       От отчаяния захотелось заплакать, но я сдержалась, подняв взгляд на крест. Бог никогда не слышал меня: даже в самые жуткие минуты он будто бы закрывал глаза на бесчинства, которые со мной творит судьба. Он не уберег мою лучшую подругу, не помог, когда меня насиловали. За все эти года так и не смог помочь маме справиться с алкогольной зависимостью. Он был слеп, когда она же била меня головой об стол, когда грозилась вырезать мои половые органы, когда швыряла меня как мешок с мукой на пол, отталкивая от себя.       Бог, есть ли ты на самом деле?..       Разочек всхлипнув, я, все-таки, поднялась на ноги. Вытащив из шкафа черное строгое, доходящее до колен платье с короткими рукавами-фонариками из полупрозрачной ткани, я бросила его на кровать. Следом полетела и моя одежда, немного мятая и пахнущая чем-то затхлым. Раздевшись, я быстро встала под душ в ванной комнате, как будто бы смывая всю накопившуюся тревогу в канализацию. В груди будто бы надули большой воздушный шарик, что усиленно сдавливал легкие, не позволяя мне нормально дышать. Каждое движение отдавалось невероятной болью где-то под ребрами.       Я обхватила себя руками, чувствуя, как тонкие маленькие струйки воды растекаются теплом по голой коже. Постаралась переключить свое сознание, не думать ни о чем. В голову лишь упорно лез Аарон, жарящий с утра бекон. От этого явно было лучше, чем от дурацких мыслей о бесполезности моей жизни, о Боге и о смерти. Лучше думать о нем, о том, что он сказал мне не отстраняться. Хвататься за руку Аарона, если он протягивает ее для помощи. Наверное, мне жутко повезло встретить его на пути. Может, так Бог мне помогает?       Теплый душ все равно не помог залечить раны, но явно успокоил натянутые как струны нервы. Быстро переодевшись, я высушила волосы феном, собрала их в хвост на затылке, пригладив торчащие мелкие волоски влажными руками. Нужно было уже выбегать из дома, чтобы успеть к началу прощания, а потому я быстро спустилась по скрипучей лестнице и бегом ринулась к двери.       — Сара, ты куда? — раздался тихий голос матери позади, заставив меня замереть, схватившись за ручку двери.       — Сегодня прощание с Кэнди, — я обернулась, заметив, что она снова сидит за столом, хмурая как туча. Рука сжимает маленькую рюмку, наполненную прозрачной жидкостью.       — Что, даже не хочешь хоть чуть-чуть побыть с матерью? — она усмехнулась, залпом выпивая содержимое.       — Я вернусь, я быстро, — загробным голосом проговорила я, стараясь улыбнуться. Вышло немного натянуто. — А потом мы побудем вместе, хорошо?       — Иди, — она хрустнула соленым корнишоном из банки. — Вали на все четыре стороны, набожная идиотка.       Я вздрогнула, на автомате открывая дверь, и вышла на улицу. С обратной стороны тут же раздался грохот, будто что-то разбилось. Что-то прилетело в стену, ровно на том месте, где я только что стояла. Медленно набрав в грудь воздуха, я зашагала в сторону дома Кэнди, стараясь сделать вид, что ничего особенного не произошло.       Дома у Нельсонов собралось огромное количество людей. Наши одноклассники, некоторые учителя, соседи, друзья мамы Кэнди — все пришли попрощаться. Я подошла к Бобби, одиноко стоящему на крыльце и облокотившемуся на перила. Он явно думал о чем-то, улетев в свои мысли. С ним такое часто бывало.       — Привет, — я тихо поздоровалась, тоже облокотившись на перила и наблюдая за переговаривающимися во дворе людьми.       Кто-то стоял у алтаря на тротуаре, возлагая цветы или очередную мягкую игрушку. Кто-то просто плакал, вытирая слезы платком.       — Привет, — отозвался Бобби после короткой паузы. — Миссис Нельсон сказала всем подождать автобусы, чтобы организованно поехать в церковь.       При слове «церковь» у меня заболели уши.       — А где Майкл? — я лишь вздохнула, замечая в толпе бывшего парня Кэнди Дерека Никсона.       — Он… не смог, — Бобби отвел взгляд в сторону. — Знаешь, я тоже подумываю о том, чтобы свалить в колледж пораньше. Слишком тяжело находиться в Сентфоре.       — Но еще ведь целая половина августа. Разве ты сможешь заселиться в общагу так рано?       — Плевать, сниму квартиру, — равнодушно пожал плечами Бобби. — Сил больше нет смотреть на этот город. К тому же, мы с Майклом уже все решили.       — Ну, если так.       По сути Кэнди, Бобби и Майкл были единственными, с кем я общалась после выпуска. И они же были хоть на толику посвящены в мои проблемы. То, что они уезжают, наверное, правильно. Была бы у меня возможность покинуть Сентфор, я бы воспользовалась ей… наверное. Но так как денег на мое обучение не было, а для стипендии нужно было хорошо учиться и быть активной в школе, я никуда не поступила, оказавшись навечно связанной с этим захолустьем. Я снова вздохнула, пытаясь максимально скрыть свое разочарование.       Нет, конечно, никто не обязан со мной водиться. Они имеют полное право уехать. Но отчего так больно? От того, что я снова останусь одна, брошенная и покинутая? Вспомнив весь этот год, пока Кэнди училась, вспомнив бесконечные телефонные звонки, обмен письмами, нашу первую встречу, когда она вернулась домой на Рождество, я окончательно поникла.       Черная Дыра в груди разрослась до немыслимых масштабов, практически сожрала меня изнутри, обглодав все кости. Я на волоске от того, чтобы не залезть в петлю, в шаге от ровного выступа, внезапно обрывающегося в пустоту.       — Нам всем очень тяжело, Сара, — Бобби натянуто улыбнулся, похлопав меня по плечу. — Особенно Майклу. Он ведь хотел на ней жениться, как только Кэнди закончит колледж. Так будет лучше. Для всех нас, — он виновато поджал губы.       — Я понимаю, Бобби, — пробормотала я. — Все в порядке.       Ничего не в порядке, на самом деле. Вообще ничего.       Автобусы медленно подъехали к дому, выстроившись в линию на дороге и гостеприимно открывая двери. Толпа сразу же повалила внутрь, создав небольшую пробку. Мы тоже двинулись к ним, в надежде найти свободные места. Усевшись у окна, я бросила взгляд на алтарь Кэнди, заметив, что кто-то наступил на цветы и отопнул плюшевого зайчика ногой.       Кто-то растоптал душу Кэнди, такую же цветочную, пахнущую фиалками, и точно так же выпнул ее и своей жизни на грязный тротуар, сплошь покрытый лужами после недавнего ливня. Она не заслужила всего этого. Ее жизнь только-только началась. И кто-то по нелепой случайности взял на себя смелость ее оборвать.       В церкви привычно пахло ладаном, старой краской и отчего-то цветами. Наверное, многочисленные корзины с белыми лилиями, что стояли прямо у гроба с Кэнди, так благоухали. Мы все расселись по местам, будто бы на воскресной проповеди, ожидая, когда на кафедру поднимется кто-то из священников и проведет последний обряд для Кэнди. Только зал был другой. Темный, с огромным органом во всю стену и чуть поменьше того, где обычно собираются верующие.       Гроб был закрыт. В зале стояла тишина, нарушаемая лишь редкими женскими всхлипами и легким цокотом каблуков об каменный пол. Я взяла Бобби за руку, крепко зажмурилась и сцепила зубы, чтобы не плакать. Мне хотелось проводить Кэнди с улыбкой на лице, с которой она всегда обращалась к этому миру. Она заслужила именно этого, а не атмосферу скорби, боли и печали, так или иначе прокатывающуюся по залу.       Вышел Отец Джон, быстро, словно заученно, пробормотал что-то о дороге в Рай, о счастье, которое ждет ее на небесах, о том, что жизнь продолжается и каждый должен ценить этот миг. Типичные слова, которые наверняка он говорит на всех похоронах. Вот если бы появился Отец Александр, то он бы мог добавить что-то от себя, вспомнить бы о том, какая Кэнди — замечательная девушка.       Зазвучал орган, надрывисто и раскатисто отдаваясь по всему небольшому помещению. Только после этого я позволила себе открыть глаза ровно в тот момент, когда начали открывать крышку гроба. Миссис Нельсон медленно поднялась с первого ряда, прильнула к руке своей дочери, целуя и шепча что-то неразборчивое. Все молчали, лишь звуки органа сопровождали всепоглощающую материнскую скорбь.       Я задумалась над тем, каково это — хоронить собственного ребенка, встретить его в гробу, холодного, который больше никогда не откроет голубые огромные глаза, с детской непосредственностью смотрящие на мир? Каково это, когда ты привнес в свою жизнь настоящее чудо, вложил в маленького человечка капельку самого себя, а потом вот так закопал в сырую землю, накрыв сверху куском гранита?       Слезы сами побежали по щекам. Я не хотела, всячески останавливала их на пути, но они предательски срывались на черное платье, капали огромными прозрачными каплями на грудь и колени. Поднявшись, я подошла к гробу и как в замедленной съемке посмотрела на Кэнди.       Светлые волосы, аккуратно подвязанные белой атласной лентой в тон такого же белого платья. Ее хоронят как невесту, а жених ведь даже не пришел. Руки безмятежно сложены на животе, тонкие пальцы аккуратно переплетены между собой. Лицо больше не выражало того бесконечного ужаса, с каким я ее запомнила в последний раз. Она словно спит и вот-вот поднимется, чтобы улыбнуться новому дню. Я дотронулась до холодной, дубовой кожи на щеке, роняя слезы на ее безупречно чистую одежду.       — Прости меня, Кэнди, — тихо выдавила я из себя, всматриваясь в ее лицо, слегка тронутое макияжем. — Прости меня за все. Ты навсегда останешься в моем сердце как самый искренний и настоящий человек. Спасибо за то, что была рядом в любую минуту. Прости, что в последний год немного отвернулась от тебя, прости, что не дала возможность помочь, когда ты этого хотела.       Она откроет глаза, я уверена. Ресницы уже трепещут, подергиваясь. Она просто спит безмятежным вечным сном. Она откроет глаза.       — Я люблю тебя, Кэнди, и уже безумно скучаю, — продолжала я, не внимая тому, что практически ничего не видела из-за пелены слез. — Ты ангел, настоящий ангел, твоя улыбка до конца дней моих будет всплывать в памяти. Я люблю тебя, Кэнди Нельсон.       Но ее глаза так и не открылись. Теперь они закрыты окончательно, упокоенные в глубинах памяти каждого присутствующего здесь.       Я вышла на воздух, с трудом справляясь с нахлынувшими эмоциями. Все то, что так долго сидело во мне, наращивая мощь, сейчас мощным потоком выливалось наружу через слезы. Я плакала, стоя на крыльце поминального зала в церкви, прижимала маленькие кулачки к груди, надавливая на сердце, чтобы оно перестало кровоточить свежими ранами. Они-то заживут, затянутся глубокими неровными рубцами, да только ничто уже не вернет мне близкого человека.       Ветер усилился, жадно раскачивая кроны высоких деревьев. Мое платье колыхалось, слегка поднимаясь вверх. Я продолжала горестно плакать, слыша слова соболезнования от выходящих из церкви людей, по-прежнему упираясь себе ладонями в грудь. Боль ни с чем не сравнимая, тянущая, вырывающая клочья из всех внутренних органов. Боль, которую сложно пережить, но, испытав один раз, больше ни с чем не перепутаешь.       — Эй, Сара, — окликнул меня знакомый голос.       Я подняла голову, встречаясь взглядом с дымящим сигарету Дереком Никсоном. Когда-то он был нашим одноклассником с Кэнди и даже любил ее в средних классах, подбрасывая подарки в школьный шкафчик. Жаль, я этого не видела, потому что приехала в Сентфор в старших классах. Он сочувствующие взглянул на меня, потрепав по плечу.       — Пошли, я подвезу тебя домой, — он мягко потянул меня за плечо, выводя за пределы церкви.       — Дерек, — прошептала я, но получила лишь бумажный платок, которым тут же промокнула слезы.       — Садись, — он быстро затолкал меня внутрь светлого кожаного салона и закрыл дверь. Обежав машину, Дерек сел рядом и, заводя двигатель, быстро тронулся, шелестя шинами по гравию.       — Выглядишь не очень, — признался он, коротко взглянув на меня. — Но все всё понимают, можешь не переживать. Отец с коллегами уже разбираются с этим делом.       — Я знаю, меня допрашивал мистер Никсон, — я скомкала в руках бумажный платочек, чувствуя, как слезы прекратились, стоило нам только отъехать подальше от церкви.       Отец Дерека был местным шерифом, работавшим в полицейском участке, наверное, всю свою жизнь. Если мне не изменяет память, то кажется сам Дерек пошел по его стопам и сейчас учится в академии ФБР или что-то в таком духе.       — Надеюсь, ты не винишь себя? — спросил он, выруливая на трассу. — Ты же понимаешь, что этот Сэм Смит — настоящий псих?       — Я, честно, вообще ни о чем не думала, — призналась я, тяжело и медленно выдохнув.       — Вот и правильно, — кивнул он. — Потом уляжется, нужно просто все это пережить.       — Зачем ты подвозишь меня? Я хотела остаться еще на саму панихиду.       — Не думаю, что твое состояние бы позволило. Ты истерично плакала где-то минут десять, да и к тому же, разве бы это ты хотела запомнить о ней последним? Уж не знаю, по мне лучше думать, что она просто уснула, чем вспоминать то, как на крышку гроба падает сырая земля.       Я лишь устало закрыла глаза, отворачиваясь к окну. Он прав отчасти. Я вспомнила похороны отца, где моим последним воспоминанием и правда было то, как его кладут в выкопанную для этого яму. И мне бы очень не хотелось сохранять еще один такой образ у себя в голове.       — Спасибо, — прошептала я Дереку, когда он остановился у моего дома.       — Да не за что, Сара, — он улыбнулся, повернувшись ко мне. — Кстати, я понимаю, не совсем уместно, но может быть выпьем как-нибудь чашечку кофе?       Я натянуто улыбнулась, отрицательно мотнув головой и быстро покинула машину. Даже думать об этом не хотелось, ведь Дерек всегда был не в моем вкусе. Да и мысль о том, что меня может касаться хоть кто-то после Стива… Хотя в последнее время, я мало об этом задумываюсь. Черт, как же раскалывается голова.       Дверь в дом отчего-то была открыта. Такое бывало, когда дули сильные порывы ветра, и кто-то не закрыл ее изнутри на защелку. Или на ключ, покидая дом. Рядом, на маленькой железной подставке для зонтов лежали битые осколки стекла той самой рюмки. Видимо, мама швырнула ее в дверь, когда я ушла, и именно она с грохотом разбилась.       За столом ее уже не было. Я осторожно собрала крупные осколки в руку, выбросила их в мусор и принесла веник с совком, чтобы смести более мелкие. Радио тихо бормотало о погоде на холодильнике в углу кухни. Привстав на носочки, я быстро щелкнула переключателем, унимая противное шипение. Воцарилась тишина, только не такая, как в церкви, а более давящая, сжимающая виски в тиски.       Поднявшись наверх, я заглянула в комнату к матери, чтобы убедиться, что она спит, в очередной раз напившись. Постель была разобрана, из ванной комнаты доносился звук льющейся воды. Неужели она соизволила помыться? Значит ли это, что к нам сегодня нагрянут очередные гости?       Противный страх отчего-то сковал меня. Вспомнив, чем последний раз закончились эти дружественные посиделки под горячительное, я медленно вошла в комнату матери. Постель еще как будто бы теплая, значит встала она совсем недавно. Меня не было каких-то два часа, если верить настенным часам над туалетным столиком.       Здесь все оставалось таким, каким было при папе. Фотографии засунутые под раму зеркала, где я маленькая сижу на коленях у родителей в парке. Красивое фото с выпускного, где они стали королем и королевой школы. Книги в коричнево-красном переплете, притаившиеся на полке над кроватью. Даже большой раскидистый фикус в углу. Она ничего не меняла, лишь глушила боль потери в большом количестве спиртного.       Мама всегда была слабой. И папа часто говорил ей, что стоило бы чем-то заняться вместо праздного сидения дома, прикрываясь статусом домохозяйки. Нет, она вполне хорошо исполняла обязанности: дома всегда царила чистота, у нас всегда было что покушать, но только на этом все и ограничивалось. Все свободное время она проводила у телевизора, редко интересуясь, как дела у меня в школе и у отца на работе. Она никогда не ругала меня за плохие оценки, никогда не жалела, если я начинала заболевать. Мама всегда была холодно-отстраненной, особенно если в эфире шел очередной мексиканский сериал.       Мы не ходили в парк, не ели мороженое, не катались на каруселях в моем детстве. Мама не выбирала со мной вещи, таская по многочисленным торговым центрам Балтимора. Она лишь давала мне деньги, отправляя погулять с подружками, но никогда не хвалила приобретенные наряды. Я выросла, не чувствуя ни ласки, ни любви, ощущая лишь холод, который усилился, когда отец умер. Тогда и начались побои, синяки по всему телу. Помню, она замотала кусок мыла в полотенце и исходила меня им, как только я заикнулась о том, что скоро у меня выпускной, и я очень бы хотела ее видеть в рядах родителей. Трезвую.       Звуки в ванной не заканчивались. Я медленно поднялась с постели, вылезая из тяжелых мыслей, а затем приоткрыла дверь, осторожно позвав:       — Мама, ты тут?       Никто не откликался. В ванной была плотно задернута штора. Я сделала шаг по направлению к ней, пальцами уцепившись за скользкую и влажную ткань. Помедлив, я резко распахнула ее.       Тело, упакованное в прозрачные мешки, чуть окропленные красновато-бурыми каплями, безмятежно плавало на поверхности воды. Голова — отдельно, руки и ноги — отдельно. Все сброшено в ванную, и на все это бешеным потоком льется сверху холодная вода, почти наполнившая ванну до краев. Я зажала рот рукой, чтобы не кричать, чувствуя, как сердце пропускает один удар за другим.       Закрутив на автомате вентили, я в шоке зашурудила в ванной, пытаясь вытащить синюю пробку и слить воду. Пакет с головой перевернулся. Стеклянные глаза матери смотрели на меня в упор. Я закричала, отчаянно и громко, с ужасом отшатнувшись от края ванной и запутавшись в ногах, упала, спиной больно стукнувшись о туалет.       Всплыла отрубленная рука, возвышающаяся над поверхностью воды, словно протягивая ко мне свои синюшные пальцы, покрытые кровью. Я застыла в немом крике, с трудом поднимаясь на ноги. Тело не слушалось: словно в каком-то вакууме, я перебирала ногами, чтобы покинуть пределы ванной комнаты.       Страх наполнил каждую клеточку мозга, заставляя кровь приливать к конечностям. Меня била крупная липкая дрожь, пока я спускалась по лестнице, а затем с ужасом сжала трубку телефона. Гудков не было, хотя я исправно платила за него. Оглядев пружинистый провод, и осознав то, что он перерезан пополам, я с грохотом уронила трубку на столик, разворачиваясь спиной. В груди отчаянно заболело, как от длительного бега, а мысли все еще подкидывали ужасающие стеклянные глаза матери, глядящие на меня из прозрачного пакета.       — А вот и маленькая птичка, я уж думал, ты не вернешься, — произнес насмешливый голос, замерев где-то у входной двери.       Я подняла голову. Немой крик снова сковал горло. Сэм с огромным топором наперевес привалился к дверному косяку и похабно смотрел на меня.       — Нашла подарок, я смотрю, — он усмехнулся, сделав шаг по направлению ко мне.       Схватив телефон, я с силой швырнула его в него, но он будто бы ожидал этого, поэтому увернулся. Метнувшись, я отпрыгнула за диван. Кровь застучала в висках, подсказывая мне, что нужно спасаться, цепляться за свою жалкую жизнь, вырывать ее ногтями из лап этого чудовища.       Он снова приблизился, замерев у края дивана с противоположной стороны.       — Ну чего ты? У меня не встал на твою мать, от того пришлось ее убить, — он перенес топор с одного плеча на другое. — А вот на тебя стоит так, как надо. Хочешь потрогать?       — Ты… — слова застряли у меня комом в горле, я набрала побольше воздуха в грудь, лихорадочно соображая, что делать.       — Я? — он скрипуче-противно рассмеялся. — Что я?       — Я ненавижу тебя за все, что ты сделал! — наконец, вскрикнула я, бросаясь к открытой входной двери со всех сил.       Он резким прыжком настиг меня, схватив за горло, поднял высоко в воздух на вытянутой руке. Дыхание тут же сперло. Я дрыгалась, тщетно пытаясь высвободиться. Сэм смотрел мне в глаза, противно усмехаясь. В его глазах плескалось самое настоящее безумие. Такое, какое точно не сыграешь. Он определенно псих, самый настоящий хладнокровный убийца. Я мысленно прощалась с жизнью, даже не думая взывать к Богу. Я чувствовала, что сейчас мне уже ничто не поможет, но тут он медленно опустил меня на пол.       — Сначала посмотрим, хорошо ли ты сосешь, а потом я уже решу, стоит ли тебя убивать, — громко проговорил он, грубо надавливая мне на плечи.       Я осела вниз, жадно хватая ртом воздух, видя перед собой лишь его вздымающийся член, плотно обтянутый тканью темно-синих джинсов.       — Расстегивай, — приказал он, и я почувствовала, как холодная сталь топора неприятно упирается в затылок.       Мои непослушные пальцы накрыли молнию и, путаясь, потянули ее вниз. Мне больше ничего не оставалось, как исполнить то, что он просит, сжав зубы, стерпев, чтобы хоть ненадолго выиграть время. Я уверена, что он убьет меня, как минимум потому, что, сбежав, я точно заявлю на него в полицию. И Сэм это прекрасно понимал. Адреналин быстро стучал в висках. Горло все еще стягивало будто хомутом: было больно и тяжело сглатывать, не говоря уже о том, чтобы дышать.       Я дотронулась до члена, сквозь ткань серых затертых трусов, совершенно не зная, что нужно делать.       — Хватит медлить, идиотка, — прорычал он, надавливая мне на голову и заставляя носом зарыться в неприятно пахнуший пах.       Оглушительный выстрел раздался так внезапно, что я даже не успела подумать. Сэм начал заваливаться, падая прямо на меня. Я с ужасом подняла голову, замечая огромное расплывающееся кровавое пятно на груди и такие же стеклянные глаза, как у моей матери, чья отрубленная голова до сих пор плавает в ванне наверху.