Пути Господни

      Я, честно, плохо помню, как отскочила от падающего Сэма. Последним моим воспоминанием остался лишь глухой звук падающего тела, застрявший в ушах, наверное, на долгое время. Дальше все смешалось в сплошную какофонию: люди, врачи, чьи-то голоса, зовущие меня по имени. Я плохо соображала, видимо, из-за шока, а сознание медленно покидало голову. Тяжелые веки упорно опускались на глаза, утягивая за собой в зияющую пустоту.       Я ничего не помнила. Как я оказалась здесь?       Даже очнувшись в больнице среди безупречно чистых простыней и суетящихся вокруг меня врачей, воспоминания так и не вернулись. Я с трудом приходила в себя, ненадолго открывая глаза под раздражающий писк мониторов, а затем снова закрывала. И так по кругу. И каждый раз я думала, что это решающий.       Время куда-то утекало. Оно вращалось вокруг меня, когда я видела себя в бессознательном состоянии. Стрелки часов бегали в бешеном темпе, но стоило только протянуть руку и остановить одну из них — секундную или часовую — как они куда-то испарялись. Вместо часов возникала отрубленная голова, бултыхающаяся в пакете. И каждый раз чья-то другая: то мамы, то Сэма, то даже Кэнди.       Тогда я убегала. Срывалась и со всех ног летела куда глаза глядят, не останавливаясь ни на минуту. Так продолжалось, наверное, вечность. Этот жуткий кошмар приходил ко мне каждый раз, стоило только в очередной раз провалиться в забытье.       Наконец, писк мониторов стал каким-то уж очень громким. Тогда я поняла, что окончательно проснулась, распахнула глаза, облизывая пересохшие потрескавшиеся губы. В горле отчаянно заболело так, словно при ангине. Хотелось пить. Ясность зрения с трудом возвращалась ко мне, я лишь повернула голову, замечая воткнутую в руку иглу с подключенной капельницей. Никого. Совсем никого.       Подняв свободную руку, я дотронулась пальцами до висков, массируя их, а затем, чтобы наверняка, легонько ущипнула себя через ткань хлопковой больничной сорочки. Это не сон. Я правда здесь и совершенно не помню, как тут оказалась.       Я попробовала поискать глазами хоть какой-то источник питьевой воды. Далеко, под маленьким телевизором, закрепленным на стене, на больничном белом комоде стояли три бутылки. Рукой не дотянешься. Оставалось надеяться, что хоть кто-нибудь войдет в палату и подаст мне. Хотя умереть от жажды после всего, что я пережила, было не такой уж и глупой идеей.       Я схожу с ума. Определенно.       Не знаю, сколько я так пролежала, хлопая глазами и глядя в потолок, пока в палату не вбежала низенькая медсестра с каким-то железным лотком. Увидев, что я уже не сплю, она улыбнулась, заботливо погладив меня по руке, когда перекрывала капельницу.       — Пить, — хрипло пробормотала я, с мольбой глядя на нее.       — Да, сейчас, — она метнулась к одной из бутылок, а затем, осторожно перелив содержимое в специальный поильник, приставила к моим губам, придерживая за дно.       Я набросилась на воду так жадно, будто бы никогда в своей жизни не пила. Жидкость приятно растекалась по горлу, заставляя чуть ли не застонать от удовольствия.       — Детка, не спеши, — тихий голос медсестры призывал не торопиться, но я не слушала, налегая на содержимое. — Сейчас позову врача.       Она медленно отняла поильник от моих губ. Я разочарованно вздохнула.       — Сейчас я тебя чуть-чуть уколю, — она откинула край одеяла, шлепнув легонько по бедру. — Давай, тихонько переворачивайся на бок.       Сделав то, что она сказала, я почувствовала легкий укол куда-то в ягодицу, слегка поморщившись. Затем она провела чем-то холодным по тому месту, опуская меня обратно на спину.       — Сколько я тут нахожусь? — спросила я, прочистив горло.       — Примерно часов шесть, — медсестра сложила в лоток использованный шприц. — Придет мистер Ларсон и все тебе расскажет.       Медсестра вышла, оставляя меня одну. Ну вот, хотя бы смерть от жажды мне больше не грозит. Я даже усмехнулась собственным мыслям. Если пациент шутит, он точно идет на поправку? Наверное, да. Не очень хотелось бы здесь лежать, в принципе, но с другой стороны, а что меня теперь ждет там, за пределами больничных стен?       До меня только сейчас докатилось осознание, что мамы больше нет. Ее тело аккуратно расфасовали по пакетам, засунули в ванную и включили холодную воду. Безжалостно и бессердечно. И ведь Бог видел это собственными глазами, почему он не спустил на преступника мгновенную кару? Неужели его и правда нет?       К горлу подкатила тошнота. Я начала задыхаться, чувствуя, что больше не могу сдерживаться, сбросила половину тела с кровати. Руки, ноги… Половина тела, разрубленная, словно половина туши свиньи… ее грязные слежавшиеся волосы, прилипшие к пакету. Меня рвало прямо на пол больничной палаты, отчаянно, до головокружения. Будто бы вместе с внутренними органами. Желтая жидкость с бурыми вкраплениями растекалась по полу, затекая куда-то под кровать. Запахло неприятно-кислым. Я смотрела на все это месиво и меня выворачивало еще сильнее.       Слезы скопились в уголках глаз, находясь словно под невидимой преградой, и никак не хотели срываться на щеки. Я чувствовала, что мне нужно зажмуриться и перестать смотреть на это дальше, но никак не могла совладать с собственным телом.       Тошнота отступила, не принеся за собой никакого бурного облегчения, только лишь чувство полного душевного опустошения и легкую покалывающую боль в животе. Я вернулась на подушку, заплакав от отчаяния, но даже слезы не хотели бежать по щекам, по-прежнему, скапливаясь в уголках.       — Мисс О’Нил, добрый… оу, — молодой врач вошел в палату, окинув взглядом рвоту. — Минутку, — он выбежал в коридор, громко кого-то окликая.       Я лишь горестно усмехнулась сама себе, тыльной стороной ладони промакивая слезы. Мерзко было от самой себя, от всех этих тяжелых воспоминаний, которые камнем свалились в мысли.       — Мисс О’Нил, — доктор вернулся в палату, выкатывая перед собой инвалидное кресло. — Сейчас я вас усажу, и мы поговорим в моем кабинете, пока здесь идет уборка. К тому же, шериф Никсон уже ждет вас там же.       Я апатично кивнула. Мне правда было все равно, что со мной будет дальше. Поднявшись на ноги и получив новую порцию боли, только теперь уже в ногах, я присела в инвалидное кресло. Врач забрал с подоконника клетчатый зеленый плед, накрывая мои ноги. На его груди колыхнулся блестящий магнитный бейджик с надписью: «Доктор Генри Ларсон».       Выкатив меня из палаты, он затащил коляску буквально в кабинет напротив. Мне казалось это глупостью: ну зачем все эти меры, если идти буквально два шага? Я бы прекрасно справилась сама. Но язык просто не повернулся задавать такие вопросы.       Внутри все было зеленым. Стены, диван, бархатное кресло с небрежно наброшенным пледом, точно таким же, каким укрыты мои ноги. Даже папки на стеллаже все были преимущественно в одном оттенке. Исключение составляли лишь дубовый письменный стол, с трудом втиснутый в это крохотное помещение, и мистер Никсон в своей светло-коричневой полицейской форме.       — Здравствуй, Сара, — вежливо поздоровался шериф. — Ты в порядке?       — Пока рано судить, — ответил за меня врач, подкатывая коляску сбоку от своего письменного стола. — Но как вы себя чувствуете, мисс?       — Не знаю, — честно ответила я, складывая руки в замок поверх пледа.       — Она недавно очнулась, наверное, ей все еще тяжело воспринимать действительность. Последствия пережитого стресса, — доктор Ларсон уселся за стол, открывая темно-зеленую папку.       — Сара, прими мои соболезнования, — тихо проговорил шериф Никсон, опуская голову вниз.       Я вздохнула, решив не отвечать ему, перевела взгляд на тикающие часы четко над столом. Они тоже были в салатовой окантовке. Почти девять часов вечера.       — Давайте начнем, наверное, — врач поднял голову, вздохнув. — Итак, девушка, девятнадцать лет, поступила с многочисленными гематомами по всему телу, в состоянии острого психоза вследствие травмирующего опыта. К моменту госпитализации парамедики ввели дозу сильнодействующего успокоительного, после чего пациентка потеряла сознание.       — Так, это все понятно, — бросил шериф Никсон. — Стресс, шок, это ясно.       — Я просто хочу узнать, что случилось, — хрипло проговорила я, вперив взгляд в шерифа.       — Сара, ты ничего не помнишь?       — Смутно.       — Что ж, — он тяжело вздохнув, бросил взгляд на доктора. Тот кивнул. — Дерек привез тебя домой после похорон, высадил, и уже хотел было ехать дальше, но заметил Сэма пробирающегося к крыльцу с задней стороны дома. Он побоялся ехать вызывать помощь, поэтому воспользовался рацией, которую… — он сделал небольшую паузу, поморщившись. — Стащил у меня. Как и табельное, но сейчас не об этом. Но едва Дерек вызвал подкрепление, как Сэм неожиданно развернулся на крыльце, скрывшись снова за домом. Позже вернулся, уже с топором.       — Я помню все до момента, как мертвый Сэм падал прямо на меня, — чеканя каждое слово, сказала я.       — Да, мы ворвались ровно в тот момент, когда ты… — он снова вздохнул, поежившись, будто ему было некомфортно. — Когда начинался половой акт. Я лично выстрелил в него.       — Вы нашли маму?       — Нашли, — он кивнул. — Сара, если тебе будет легче хоть немного, то Сэм мертв. И это точно. В крови обнаружено большое количество яда черного морозника, в последнее время он снова стал появляться в нашей округе.       — Что это значит? — едва слышно прошептала я.       — Он наркоман. И все убийства совершал в состоянии аффекта, — кивнул мне шериф Никсон. — Мы связались с твоей работой, рассказали, что случилось. Роджер сказал, чтобы ты не беспокоилась, он ждет тебя обратно, как только тебе станет легче.       — Спасибо, — сухо выдавила я, а затем, взмолившись, посмотрела на врача. — Можно вернуться обратно? Мне нужно все переварить.       — Конечно, я отвезу тебя, — доктор Ларсон впервые за все время улыбнулся.       В палате не осталось ни следа от недавного проишествия. Лишь резкий, немного удушающий запах хлорки, который достаточно быстро утянется в приоткрытое окно. Я легла на кровать, все еще плохо соображая мутной тяжелой головой. Доктор Ларсон на прощание сказал, что такое состояние будет наблюдаться еще пару-тройку дней, и все это время мне лучше провести в больнице, набираясь сил и хорошо кушая.       Как раз принесли еду. Куриный бульон с яйцом, черничный маффин и небольшой пакетик апельсинового сока. Еще какой-то пудинг в пластиковой баночке. Я оглядела содержимое подноса, который стоял на прикроватной тумбочке. Есть не хотелось, именно психологически я не ощущала чувства голода. Лишь заурчавший живот напомнил мне, что все-таки стоит взять ложку в руку. В последний раз меня кормил Аарон. Хочется верить, что он вспомнит обо мне и придет навестить.       Съев, наверное, больше половины бульона, я отставила тарелку в сторону, устало закрыв глаза. Вставать с кровати не хотелось, включать телевизор, чтобы хоть чем-то себя занять — тоже. Апатия. Чувство, что ты больше никому не нужен, и все, что тебе осталось — праздное лежание и рассматривание бегающих по потолку теней.       За эти полторы недели случилось столько всего, сколько не происходило за всю мою жизнь. Дорогие и любимые люди умерли. Меня саму чуть не лишили жизни. Вера внутри меня умерла. Я больше не верила, даже думать об этом не хотелось. Теперь слово «Бог» звучало для меня чертовой насмешкой, невольно сорвавшейся с губ.       Я словно очнулась от плохого сна, где прилежная Сара О’Нил думала, что какое-то неведомое никем создание сможет решить все проблемы. Наверное, впервые в жизни мне захотелось закурить. Затянуться этим противным горьким дымом, втягивая его куда-то в глубины легких, чтобы хоть немного заткнуть это разъедающую изнутри пустоту.       А что дальше? Что мне делать со всем этим дерьмом, что так внезапно свалилось? Просить Бога в очередной раз меня спасти? Как глупо. Возвращаться в пустой дом, где столько всего произошло? Мыться в ванной, представляя то, что вот-вот всплывет темный клок волос матери, или, что еще хуже, отрубленный палец?       Куда идти? К Бобби, который уезжает из этого захолустья как можно быстрее, лишь бы не думать о том, что труп Кэнди активно поедается червями? К Дереку Никсону, который по счастливой или не очень случайности спас мою бренную душу?       Я усмехнулась собственным мыслям. Некуда. Теперь мне жить с этим, бороться, терпеть, продолжать нюхать краску в зачуханном строительном и возвращаться в дом, где живет только одна боль.       Утром меня разбудил солнечный луч, так некстати упавший прямо на лицо. Я поморщилась, по началу пытаясь согнать его ладонью, но потом сон уже сбежал, заставляя открыть глаза. Сегодня явно было легче, хотя бы потому, что голова перестала трещать. Я самостоятельно поднялась, с трудом прошла в ванную, взглянув на себя в зеркало.       Перепуганная, с торчащими во все стороны светлыми волосами и огромными синими кругами под глазами. Я больше напоминала призрака, чем саму себя. Приняв душ и надев чистую больничную сорочку, лежащую на полке, я с трудом расчесала слежавшиеся волосы.       Почему-то казалось, что все эти ритуалы смогут вернуть меня к обычной жизни. Хотя больше всего на свете хотелось просто лечь и уткнуться в теплую подушку. Но вместо этого я просто вышла из палаты. Легкий мандраж захватывал тело, заставляя покрыться бегающими туда-сюда мурашками. Я плохо ощущала себя и свое тело, плохо контролировала все происходящее вокруг.       Просто плыла по инерции и шла вперед, проходя однотипные двери больничных палат.       В конце обнаружилась небольшая рекреация, больше похожая на зимний сад. Кругом различные растения: от высаженных в маленькие горшки фиалок до высоких раскидистых деревьев с мелкими листиками, чьи названия мне были неизвестны. По бокам стояли мягкие диванчики и кожаные кресла, немного потрепанные, не новые, но в целом еще пригодные к использованию.       Одинокий мужчина, весь испещренный жуткими шрамами на лице, сидел в одном из таких кресел, уткнувшись в до боли знакомую книгу в черной обложке. Библия, я сразу ее узнала.       Я прошла мимо него, останавливаясь у окна, выходящего на больничную парковку. Шестой этаж, самый последний в Сентфорской больнице, откуда было немного страшновато смотреть вниз. Раньше я всегда боялась высоты. Но теперь считаю, что это лишь самый безобидный страх. Живые люди гораздо опаснее и порой творят такие вещи, от которых кровь стынет в жилах. Я горько усмехнулась собственным мыслям, рассматривая машины и отбрасываемые ими тени от солнечного света. В Сентфоре снова тепло. Погода перестала скорбеть и плакать по дорогим мне людям.       Все закончилось. Наверное.       — Доброе утро, мисс, — раздался голос позади, и я обернулась.       Тот самый мужчина, чье лицо больше напоминало сплошную подсохшую корку, оставшуюся после раны, смотрел на меня в упор с легкой улыбкой.       — Здравствуйте, — отозвалась я, стараясь скрыть неприязнь от его вида.       — Не пытайтесь скрыть то, что вам противно на меня смотреть, — он хмыкнул. — Иногда внешность бывает обманчива, правда?       — Правда, — подтвердила я, отворачиваясь.       Шрамы на будто изрезанном ножом лице, толстые затянувшиеся рубцы, местами красные, местами побелевшие, покрытые красновато-коричневой засохшей кровью. Отвратительное зрелище.       — Не по своей воле я стал таким, — продолжал он. — Знаете, как говорят в Библии? «Тяжел камень, весок и песок; но гнев глупца тяжелее их обоих».       — Кто это сделал? — я повернулась, преодолев накатывающий рвотный позыв, и смело взглянула на него.       — Близкий друг. Такое очень часто бывает, — он бережно сложил Библию на коленях, положив поверх нее аккуратные ладони с длинными тонкими пальцами.       — Мне очень жаль, — выдавила я из себя. Неприязнь к нему будто бы отступила, меня больше не выворачивало наизнанку. Я видела лишь добрые, будто бы гипнотические голубые глаза и мягкую улыбку на тонких, немного неровных губах.       — О, незачем жалеть. В каком-то роде я сам напросился, — он пожал плечами. — Кстати, я не представился, меня зовут Джон Доу. Можно просто по имени, не люблю всех этих мистеров, — он скривился, насколько это было возможно.       — Сара, — тихо представилась я.              — И что же такая юная девушка делает в этих стенах?       Я замялась, не зная, что ответить. Рассказывать свою историю незнакомцу было как-то неловко, но в то же время… Это как эффект случайного попутчика в поезде. Ты больше никогда не увидишь этого человека, когда тебя выпишут из больницы.       — Не отвечайте, — он заглянул мне в глаза своим пристальным взглядом. — Все мы здесь не просто так, — Джон поднялся и, подойдя поближе, остановился рядом. Свет от окна еще сильнее подчеркнул рубцы на лице.       — Просто это довольно длинная история, — я словно окаменела, чувствуя, будто проваливаюсь в эту бездну с головой, проваливаюсь и вязну как в болоте. — Так за один раз и не расскажешь.       — Я никуда не тороплюсь, — он снова улыбнулся, дотронулся тонкими пальцами до моего лица, приподняв его за подбородок. — Ты очень красивая, Сара. У нас вся вечность впереди.       Я замерла, часто задышав. Он больше не казался уродцем, нет, даже наоборот. Сквозь все эти шрамы проступало лицо красивого аристократичного мужчины с тонкими чертами лица, аккуратным носом и четко очерченными губами. Длинные блестящие волосы волнами спускались на его плечи.       — Там… — нужно было что-то говорить, чтобы не стоять как истукан, — я попала сюда после того, как нашла свою мать в ванной, расчлененной.       Слова давались с усилием. К горлу снова подступил тугой комок, а сознание начало подкидывать нелицеприятные картины ее рук, пальцев, ступней и, конечно же, головы. Все это кровавое месиво всплыло в голове, но сейчас мне казалось, что это произошло не со мной.       — А позже появился ее убийца и пытался изнасиловать меня, — я чеканила слова, растворяясь в магическом взгляде. — Но не успел, полицейские приехали вовремя и убили его.       Все это будто бы не со мной. Рассказав ему, я взглянула на ситуацию под новым углом, будто бы со стороны наблюдая за тем, как маленькая белокурая девочка Сара утыкается носом в грязный вонючий пах Сэма. Но от этого лучше не становилось. Моя личность будто бы расщепилась надвое, и лишь одна ее часть соглашалась с действительностью.       — Это ужасно, — произнес Джон, не отпуская моего лица. — Ты многого натерпелась. Так не должно быть.       — Вы тоже, — мой голос дрогнул, поэтому звук получился каким-то хриплым. — И так тоже не должно было быть.       — За все свои страдания я получу искупление. Моя община ждет меня, — он снова улыбнулся, но как-то натянуто. — А что насчет тебя? Получишь ли ты искупление за все то, что сделал тебе этот подонок Бог?       — Бог не… — начала было я, но тут же осеклась. — Бог просто не видел всего того, что со мной происходило.       — Как бы не так. Он специально выбирает слабых, измученных и посылает им худшее, что только можно представить, — Джон наконец-то опустил мое лицо, и оно, расслабившись, чуть осунулось. — Ты ведь сомневаешься, я вижу. Крест на твоей груди говорит о том, что ты все еще веришь. А вот мысли уже иные.       — Я запуталась, — честно призналась я, уводя взгляд в сторону.       — Подумай, может стоит пересмотреть свое отношение к тому, кто тебя так подставил, — он сорвался с места, быстрым шагом покидая рекреацию. — Еще увидимся, Сара. Мне пора на процедуры. Приятно, что ты поделилась своей историей.       Я осталась одна. Отвернувшись к окну, вновь принялась разглядывать припаркованные машины. Я взывала к Богу, когда Стив навис надо мной, забирая мою девственность. Я молилась, когда Кэнди стала случайной жертвой обстоятельств. Но я не просила о помощи, стоя на коленях перед Сэмом, чувствуя острое лезвие у себя на затылке.       Исход всегда был один. Все события происходили за исключением того, когда полиция успевала раньше, чем мое тело оказалось точно так же разрублено на куски и расфасовано по пластиковым пакетам. Можно ли назвать это помощью от Бога?       — О’Нил, вот ты где! — та самая медсестра, что приходила ко мне вчера, весело окликнула меня. — У тебя там посетители ждут в палате.       — Спасибо, — ей почему-то хотелось улыбаться искренне.       Я пошла обратно с тяжелыми мыслями обо всем происходящем. Не знаю, сколько еще эта пластинка будет прокручиваться у меня в голове, но выход был лишь только один.       Нужно убираться из этого города.       Бог, если ты меня слышишь, то пошел ты к черту.