***
А на следующий день Чонгук отправляет ему столько новых песен, что хватило бы на целый альбом. Песни были написаны в жуткой агонии, в попытках встать на ноги около года назад, когда к группе примкнул Намджун, но проекту так и не было суждено родиться, и он умер в зародыше. Даже еп-ишку не выпустили, ровном счетом ничегошеньки. Два или три раза выступали с этими песнями живьем. Чонгук велит разучить их к репе на будущей неделе. Тэхён справедливо задает вопрос, на кой хрен ему тратить время на сырые песни, которые даже не были выпущены ими, как группой. Чонгук, нахрен, игнорирует этот вопрос. Уже утром, проснувшись, Тэхён тянется через еще дремлющее у него под боком тело за телефоном и обнаруживает на нем сообщение от Чонгука. Чонгук разобрался с песнями?Тэхён Чувак Прошел только день
[Входящий звонок от Чонгук] Тэхён вяло моргает, уставившись на экран мобильника. Принимает вызов. — Какого хрена? — Где ты? — с той стороны раздается голос Чонгука. Так странно слышать его голос у самого уха, так близко. Они словно перешли на следующую ступень отношений. — Какого хрена? — Мы в магазине с музыкальным оборудованием. Тебя здесь нет. — Может потому что сегодня мой гребаный выходной? На кой вы туда заявились? Да еще и в такую рань-срань. — С добрым утром, уже обед. Ты что, спал? — его голос звучит приглушенно, — Парни, он, блять, с постели еще не вставал. — Чонгук снова звучит в динамике четко и ясно, с неизменными нотками превосходства в голосе. — Кончай проминать подушки. Мы уезжаем прямо сейчас. Где ты живешь? — Куда уезжаете? — В Кёнсан. — Ты, блять, шутишь? Я не еду в Кёнсан. — Слушай, это не обсуждается. Это недалеко от Тэгу. Нам нужно потренироваться перед баттлом. — В каком смысле потренироваться? — Гиг. Мы отыграем гиг сегодня ночью. В Кёнсане. — Какого хрена? — Пластинка заела? Какого хрена. Мы сами только что узнали. Есть там один человечек, друг Сокджина, так вот он держит в Кёнсане бар. Заявленная группа слилась в последний момент, поэтому мы сыграем вместо них. Ты едешь с нами. — Чонгук… Я вроде как работаю здесь, живу, у меня есть и другие дела… — Да, да, я в курсе. Отыграем концерт и сегодня же свалим домой. В крайнем случае, завтра. Это не волонтерство, ладно? Нам заплатят. Там будет полно народу. Готов поспорить, ты еще не играл перед такой аудиторией. В смысле… ну, возможно, не так уж и прям много, но… прилично. — Когда мы выезжаем? Парень в его постели, тот омега с бара, наплевавший на все рамки его гостеприимства, сонно заворочался рядом. — Ты уходишь? — Ориентировочно, через 20 минут, — отвечает Чонгук, — Кто это? Я… забей. Мы заедем за тобой. Скинь мне адрес смс-кой. — 20 минут? — Тэхён обводит взглядом свою квартирку-студию и делает вздох. Одежда разбросана по полу. На нем нет даже трусов. А на внутренней стороне бедер кожу стянуло от подсохших, омежьих выделений. И, как вишенка на торте, парень, от которого нужно в срочном порядке избавиться. — Мне же нужно собраться. Как я должен сделать все это за 20 гребаных минут… — Просто будь готов к нашему приезду. Тэхён, это наш звездный час, нельзя его упустить. И захвати пару своих кабелей на всякий пожарный. Вызов завершается. Тэхён еще сидит пару секунд, прижав замолкший телефон к уху, а потом сцепляет зубы, проглатывая грудной рык. Еще ни один омега не позволял себе обращаться с ним так бесцеремонно, как это делает Чонгук. — Что случилось? — оживает голосок с соседней подушки. — Ничего. Одевайся, — Тэхён отправляет Чонгуку свой адрес сообщением, откидывает одеяло и поднимается на ноги. Нужно правильно расставить приоритеты. Беспорядок в квартире сейчас подождет. А вот душ нет. Он весь пропах сексом и другим человеком. Господи. Тэхён отдраивает свое тело в душе, закидывает в сумку комплект сменной чистой одежды, туалетные принадлежности. Кто его знает, насколько они задержатся. В этот момент его телефон снова разрывается звонком, он не успевает даже решить, что делать дальше. Тэхён поднимает трубку. — Да? — Мы на месте. Выходи. — Слушай… дай мне минуту. Я даже поесть не успел. — Позавтракаешь по дороге. Тэхён не успевает даже возмутиться, потому что он снова бросает трубку. Сука. В его горле зарождается рык, он только зубами не клацает в ответ на прервавшийся звонок. Чонгук ходит по лезвию ножа, потому что он не железный. Он не выспался, полночи кувыркаясь с парнем, который сейчас полулежал на его кровати и втыкал в телефоне. — Мне пора, — непрозрачно намекает Тэхён. — Ты не мог бы хотя бы подбросить меня на вокзал? — Не мог бы. Вставай. Я тороплюсь. Парень недовольно хмурится. — Увидимся в следующий раз? — Тэхён натянуто улыбается. Он закатывает глаза. — Да, конечно. Придурок. — Блять, извини, — Тэхён растерянно трет лицо, извиняется еще раз для верности. — Извини. — и все равно выпроваживает парня из квартиры. Из жилого комплекса он выходит с рюкзаком за плечами, чехлом с гитарой в одной руке и с большой сумкой с гитарным кабелем на 5 метров и педалбордом, которая уже давно лежала у него наготове, в другой руке. Он собрал ее пару месяцев назад, когда съездил на один гиг, и так и не разобрал с тех самых пор. Неспроста, она ждала своего часа. Перед выходом он заменил несколько педалей, которыми пользовался, отрабатывая песни БТС, и захватил один массивный дисторшн, хоть он и бывает встроен в стандартную доску. Гитарная педаль перегруза дисторшн предназначена для обработки и искажения звука. С ней музыка звучит с частотой большей, нежели основной тон, и за счет этой изоляции проникает в самые глубины человеческого слуха. Внизу его уже ждет черный фургон, на арках колес метал съеден коррозией, краска облупилась хлопьями. Они припарковались во дворике под его этажкой, где не развернуться толком, водители, застрявших машин, нетерпеливо сигналят, чтобы им освободили выезд. Намджун выскакивает со стороны водительского сидения, весь нескладный, худой и сплошь состоящий из острых углов. На нем мятая, как из задницы, одежда, на голове полный шухер, волосы торчат в разные стороны. — Тэхён, — окликает его, а потом замечает омегу, который вышел из здания вместе с Тэхёном. — Он с тобой? — он дергает подбородком в сторону парня. — Нет, не с ним, я ухожу, — резковато бросает парень. Тэхён пытается задобрить его извиняющейся улыбкой, но он даже не оборачивается, чтобы окинуть его взглядом. — Давай, сюда, — Намджун рывком дергает на себя заднюю дверь фургончика. Он отодвигает огромный кожаный футляр, чтобы Тэхён мог поставить свой инструмент и оборудование. — Эй, поосторожнее там! — вопит изнутри Чонгук. — Установка Гука такая же хрупкая, как и он сам, — негромко комментирует Намджун, закатывая глаза. — Выходит, она крепче камня и стали, — гогочет на переднем сидении Хосок. — Да ей хоть бы хны, сам посуди, — Тэхён видит ухмылку Хосока, появляющуюся в щели между нагромождением кейсов и чехлов. Он перетягивается через свое сидение в заднюю часть салона, чтобы стукнуть кулаком футляр с барабанной установкой в подтверждение своих слов. Татуированная ладонь Чонгука перехватывает его руку на середине, грубо отпихнув. — Поедешь на заднем, — поясняет, тем временем, Намджун, — Ты же влезешь? Должен влезть, тощий, как спичка. Давай, — он подает Тэхёну руку и втаскивает его в фургон, заставленный сумками, кейсами и прочей ерундой. Чонгук тоже сидит в салоне, втиснувшись между спинкой сидения спереди и футляром со своей драгоценной установкой сзади. Одну ногу он вытянул вперед, а на другую, согнутую в колене, опирается локтем. Он и на миллиметр не сдвигается, пока Тэхён балансирует, как цапля на одной ноге, не зная, куда деть вторую, и хватается руками за спинки сидений, чтобы не свалиться. — Ты не в восторге, извини, — улыбаясь, говорит Тэхён, глядя на него сверху вниз. С такого ракурса он кажется меньше, чем обычно. Чонгук окидывает его постным взглядом, но наблюдая за тем, как Тэхён пробирается своими длинными ногами через груды вещей, не удержавшись, улыбается сам. — Да уж. — отвечает Чонгук. — Кто это был? — любопытствует Хосок, как только они утрамбовываются в салоне. Намджун проворачивает ключ в замке зажигания, фургон оживает, а вся эта конструкция в задней части салона опасно дрожит. — А вдруг оно все повалится? — Тэхён пользуясь случаем, прикрывается встречным вопросом. Он прижимает ладонь к прохладной коже, удерживая чехлы на месте. — Да, да, — заверяет Хосок, — Не боись. Ну, в крайнем случае, повалится и вы с Чонгуком за компанию присоединитесь к своим предкам на небесах чуть раньше. Так, кто это был? Свежая кровь? Тэхён закатывает глаза, превознося благодарности тому, что в салоне темно и не видно его порозовевших щек. — Одноразовая салфетка? — спрашивает Намджун, — Или это серьезно? И нам стоит об этом знать? — Брось, одноразовая салфетка? — Тэхён брезгливо кривится, — Не надо так о нем говорить. Я его из постели выпнул, а он даже не огрызнулся ни разу. Даже не пригрозил подвесить меня за яйца и все в таком духе. Хосок одобрительно улюлюкает. — Вот это я понимаю, первоклассный перепихон. — Залог хорошей ебли это отсутствие мозгоебли после. — Харе, пацан с бара. — Закругляйтесь со своими мерзкими разговорчиками, — встревает Чонгук, — Мы еще не выехали, а меня уже тошнит. — Тэ, лучше сразу привыкай, устраивайся поудобнее, — хохочет Намджун, выезжая со двора. — Если Гука несет, он ругается похлеще всех нас вместе взятых. Его рот давно не мыли с мылом. — Давай-ка не выдумывай, — осаждает его Чонгук. — Не-не, — влезает Хосок, — Он не ругается, он разбивает своих альфа-соперников умными словечками и заковыристыми фразочками, ну? — Можно просто об этом больше не трепаться? — Об этом? — сушит зубы Хосок, — Ты имеешь в виду, дела Тэхёна пониже ватерлинии? — Я сам разберусь со своими делами и повыше, и пониже этой линии, ладно? — не дает ответить Чонгуку Тэхён. — С какой стати эта тема вызывает такой повышенный интерес? Намджун пожимает плечами. — Думаю наперед. Никогда не знаешь, когда дерьмо потечет по трубам. — В каком смысле? — Да во всяком. Не знаю я. Хосок довольно мычит. — Рано или поздно, говно всегда течет по трубам. Это физика. — хмыкает он. Тэхён переводит взгляд то на Намджуна, то на Хосока. Уличные фонари, натянутые линии электропередач плавно ползут по сероватому, голубому небу, холодный, дневной свет падает на лицо Намджуна. Он задумчиво улыбается. — Так что за дерьмо? — еще раз спрашивает Тэхён. Намджун молчит. Отвечает не сразу. — Несовместимые вещи. Вот, о чем я толкую. Типа любовь и образ жизни, который мы ведем. Ну, ты и сам все понимаешь, мне ли рассказывать. Чонгук начинает ерзать на месте, черты его лица словно заостряются. В воздухе повисает подавленное настроение, кажется, Намджуну не следовало говорить то, что он сказал. Господи, день только начался, а все уже пошло по пизде. Прошлое групп, которое тащится за участниками, как призрак, донимает их и мучает. Тэхён еще так мало знает о них. Но все это ему до боли знакомо, сколько раз он заменял других участников и присоединялся к группам на середине их пути, чтобы потом точно так же покинуть их и в будущем остаться другим призраком. Конечно, он знает, о чем ведет речь Намджун. Как правило, любовь или секс становятся тем самым камнем преткновения, о который, споткнувшись, однажды, группа распадается навсегда. — Когда играешь в рок-группе, ты нарасхват, девчонки хотят урвать хотя бы кусочек, — смеясь поясняет Хосок. Смех у него такой громкий и заразительный. Напряжение в салоне фургона немного спадает. — Намджун не в счёт. Тэхён наконец тоже разражается хохотом. — Без обид, приятель. Это все из-за твоей басухи, басистам по жизни не везет. Так они и едут, всю дорогу обмениваются бородатыми анекдотами, ржут и галдят, пока не выезжают за город. Здесь машин на дороге практически нет, фургончик плавно катит по не знающей начала и конца дороге и, убаюканные тишиной, они тоже затихают. Никогда прежде Тэхён не думал о том, как же непрактично иметь такой рост, пока не оказался утрамбованный вчетверо в этой машинке. Они едут так долго, что его задница уже приняла квадратную форму сидения, не говоря о том, что он подскакивает на каждой кочке и выбоине. А еще пытается не столкнуться своими коленями с коленками Чонгука, который сидит напротив. Они стараются смотреть куда угодно, лишь бы не пересечься взглядами. Пока, в конце концов, Чонгук не психует. — Боже, — измученно тянет он, подтягивая одну ногу к себе, чтобы вытянуть вперед другую. — Ты в порядке? — негромко спрашивает Тэхён, будто они обсуждают то, о чем другим не следует знать. — А ты? — спрашивает в ответ Чонгук, сверкнув усмешечкой. — Ноги затекли немного. — Так вытяни их вперед. Тэхён приподнимает бровь, впервые за всё это время осознанно задержавшись взглядом на его лице. Они, должно быть, близко. До Кёнсана не так уж и долго ехать. Большую часть пути они потратили, встав в обеденную пробку, пока не выехали из города. Чонгук смотрит ему в глаза, он сидит откинувшись назад, запрокинув голову на мягкую стенку фургона. Из-под горла футболки блестит серебряная цепочка, тонкое нежное плетение обвивает загорелую шейку. Гладкая, медовая кожа, глядя на которую, у Тэхёна начинают ныть десны, немного, только капельку. Он вынужденно отводит взгляд, пока не стало слишком поздно. И пока он не выдал себя с потрохами. Ноги он все-таки вытягивает вперед, потому что в словах Чонгука снова прозвучал немой вызов. Ну, решишься или струсишь? Он облегченно стонет, мышцы покалывает от прилива крови, икры касаются чонгукова бедра. Тэхён чувствует жар его тела через два слоя одежды. — Лучше? — спрашивает Чонгук. Здесь, в задней части салона воздух весь пропитан его запахом. Он молод и полон сил, пахнет терпко и ярко, что говорит об их интимной совместимости и его готовности воспроизводить потомство. Тэхён старается не пялиться на него слишком откровенно, пока его собственный запах не выдал его с головой. — Не особо. Ты, нахрен, как танк. Занимаешь все место. Чонгук тихо посмеивается. Такой ответ его устроил. Тэхён уже собаку на этом съел, он знает из какого теста слеплены такие омеги, как Чонгук, и как им угодить. — Есть такое. Извиняй, мы вроде как застряли тут. — он кивает на передние сидения, где Хосок, взяв на себя роль штурмана, подсказывает Намджуну дорогу, они уже въехали в городок. Дороги здесь разбитые в хлам, Тэхёна заносит на Чонгука на каждом повороте, их коленки стукаются друг о дружку. У Чонгука крепкие, натренированные ноги, он чувствует это. — У хёнов привилегии. И вообще, мне было в сто раз хуже. Тэхён удивленно вскидывается. — Всё настолько плохо? — Я целый час трясся в фургоне с человеком, который только вылез из разворошенной постельки, сам-то как думаешь? От тебя несет сексом. Вот это заявление, Тэхён от неожиданности громко ойкает. — Чего? Я вообще-то сходил в душ перед выходом. Чонгук фыркает и отворачивается. — Спина-то хоть намокнуть успела, Казанова? — Успела, можешь не сомневаться. — Давай, не заливай мне тут. Тэхён прижимается спиной к стенке фургона позади него, если бы только он мог отстраниться немного. Настроение сегодня миролюбивое, но в другой раз он обязательно припомнит Чонгуку, что его запах точно так же сводил его с ума на протяжении всей поездки, и не преминет уточнить, что дело в химии, очевидно же, что между ними искры сыплются. Вот почему Чонгук так восприимчив к нему. — Прости если доставил тебе неудобств, — тихо говорит он. — Всё в порядке. Альфы не моя тема. — Да, и как я, нахрен, должен это понимать? — Харе миловаться, неудачники. — Хосок бесцеремонно прерывает их словесные баталии. — Мы почти на месте. Намджун так резко поворачивает, съезжая на стоянку, что Тэхёна подбрасывает на месте, на доли секунд он упирается острой, костлявой коленкой в мясистое бедро Чонгука, проминает мякоть его мышцы. Он, конечно, рад тому, что эта охренительная поездка наконец-то подошла к концу, но если бы его спросили, проделал бы он этот путь еще раз, он ответил бы незамедлительно и утвердительно: его похотливая, не знающая стыда и совести натура корячилась бы и дольше, лишь бы побыть рядом с Чонгуком, наглотаться его запаха до беспамятства, окончательно потерять голову от его аромата, так бы и слушать часами, как этот очаровательный ротик-бантик складывает слоги в слова, а слова в предложения, пусть даже и костерит его на чём свет стоит. И в их темное царство проникает лучик света, Хосок открывает дверь, выпрыгивает из машины и подтягивает свое кресло вперед. С двери тянет прохладой и свежестью. Тэхён не отказывает себе в удовольствии поглазеть на обтянутую узкими, черными джинсами задницу Чонгука, тот выходит из фургона первым. Оказавшись снаружи, он, словно почувствовав, оборачивается и ловит его взгляд на себе.***
У Тэхёна отваливаются и ноги, и руки, и голова, пока они перетаскивают всю аппаратуру из фургона в помещение. Хозяин бара объявился рано и предложил, пока они готовятся к открытию, порепетировать в чулане. Это он еще расщедрился, с барского плеча соизволил разрешить им поиграть перед выступлением и то благодаря тому, что он знает Джина и они подсуетились залатать не вовремя возникшую дыру в ночной жизни его заведения. Широкой души человек, ничего не скажешь. Вечно в этой глуши рука руку моет. К тому времени, как инструменты подключены и они могут начинать, Тэхён чуть ли не валится с ног. Он вообще-то в ночную смену долбил омежку, а потом полдня на ногах, таскал усилки и все это без единой крошки во рту с самого утра. Чонгук пахнет усталостью и потом, и этот запах вступает в конфликт с обонянием Тэхёна. — Думал, мы перехватим чего-то по дороге, — все-таки озвучивает Тэхён. — Мы бы не успели, — не задумываясь, отвечает Чонгук. — Давайте прогоним еще раз? Тэхён, ты рано вступаешь на втором куплете, не торопись. — Я рано вступаю, ага. Я лажаю потому что я, нахрен, без сил. Мне нужен перерыв. — У нас нет времени на второй прогон, — уже говорит Намджун. — Мы все голодные, как черти. Нужно закинуть в желудок хоть что-нибудь. Поверь, на пустой желудок твой скотский характер выносить, блять, невозможно. И, если ты опять устроишь финты с размалыванием барабанных палочек без смс и регистрации, в прямом эфире, запасных у меня с собой нет. — У меня есть, — невозмутимо отвечает Чонгук, — И я не сучусь от голода. Поедим потом. У нас реально нет времени кусочничать. Нам нужно прогнать этот трек до того, как здесь будут ребята из других групп, там уже будет не до репетиции. Нас погонят ссаными тряпками, если мы выйдем вот так. Намджун поджимает губы, неодобрительно глядя на Чонгука из-под бровей, как родитель на нашкодившего ребенка. Чонгук нелепо приподнимает брови и выдает слабое подобие улыбки. — Хён, ну, пожалуйста. Я хочу, чтобы все прошло идеально. Намджун устало вздыхает. — Я знаю. — Вы можете поджемить и без меня, я только зря связки посажу, — объявляет Хосок и поднимается со стула. — Схожу за водичкой. — Но ты… — дергается Чонгук. — Не суетись ты, — расслабленно машет рукой Хосок, мол, присядь, — Я и тебе захвачу. Тэхён не может не подметить, как взбудораженное состояние Чонгука отражается на Хосоке и Намджуне, наблюдая за их общением. Оба альфы настолько под него прогибались, только из кожи вон не лезли. Но в то же время не наседали на него и не навязывались. Они по разному следовали своим инстинктам, но сомнений не оставалось, Чонгук был избалованной вниманием лапочкой. Достаточно любопытно. С появлением в группе Тэхёна, вопросы только множились. Они начинают по новой. Сегодня Чонгук, кажется, треском палочек не ограничится, Тэхён готов поклясться, он барабанит с такой силой, что разнесет всю установку в щепки. Каждый удар палочек по установке заряжен такими неистовой тревогой и разрывающим волнением, что те отдаются звенящей вибрацией в зудящих подушечка пальцев Тэхёна; а его собственная игра становится дерганой и нервной. Во второй куплет он вступает вовремя, и то скорее от нежелания попасться Чонгуку под горячую руку. Ему это не понравится. Наверное, он разозлится. Но больше всего Тэхёна беспокоит то, что он расстроится и будет переживать еще сильнее. Тэхён натянут, как струна: атмосфера в помещении накаляется от напряжения, исходящего от Чонгука, даже Намджун начинает дергать струны агрессивнее. Темп становится быстрее и Тэхён не может понять, это лишь в его голове или Чонгук действительно торопится. В смысле, это не похоже на Чонгука. Но, когда ты весь сплошной комок нервов и не такое случается. Тэхён и сам редко сбивается с темпа, не бежит впереди паровоза, но последняя неделя выжала из него все соки. Мысленно он предпочел бы сотни других мест этому. Будь то нагретые простыни с тем парнем в его квартире. Будь то сцена. Будь то ресторан. Будь то влажная ложбинка меж чонгуковых ягодиц… Бац! Ужасный, выбивающийся из ровной гармонии, треск прерывает репетицию. Тэхён дергается, как от удара. По инерции сжимает правую руку в кулак. Встряхивает волосами от неожиданности. Несколько пальцев теперь пересекает длинный, глубокий порез от лопнувшей струны, и пострадавшая ладонь, и виноватая струна теперь в липкой крови. Его гитара, видимо, не вынесла этого давления и все закончилось так дерьмово, струна порвана, костяшки уродливо содраны. Порез действительно глубокий, кровь аж черная в месте, где он повредил кожу. — Блять, — восклицает Намджун, уже в следующую секунду стоя у него над душой и касаясь его плеча. — Ты как? — Фу, — Тэхён сглатывает, опомнившись. — Да, да. Порядок. Я в норме. — У тебя кровь идет, — осторожно говорит Чонгук, он тоже встал из-за установки и подошел к Тэхёну. Прикоснулся было к горе-руке, пытаясь приподнять ее на свет, но тут уже отпустил и убрал руки. — Где запаски? — спрашивает Намджун. — В чехле. — Чонгук, поищешь их? Дай-ка мне…. Давай я пока подержу гитару. Я тебя подлатаю, а Чонгук позаботится о струнах. — Но… я не умею… Намджун моргает пару раз. — Ты не умеешь менять струны? — Я… это… — Чонгук розовеет щеками. — Я вообще-то барабанщик! Какого хрена я вообще должен разбираться в этом дерьме? Намджун пожимает плечами. — Просто решил, что парень вроде тебя на все руки мастер. И чтец, и жнец, и все такое. Ладно, неважно… — он аккуратно снимает гитару с тэхёнова плеча, стараясь не испачкать ремень. — Я разберусь со струнами. Гук, на тебе обработать и залепить пластырь. — Да я сам справлюсь, — слабо вмешивается Тэхён, но хватка на предплечье усиливается. Чонгук тянет его в туалет. Тэхён опирается бедром о столешницу под стенкой, подставив здоровую руку под другую, чтобы не закапать все кровью. Чонгук в это время, наклонившись в три погибели, шарит в шкафу под раковиной. Тэхён наблюдает за ним. Он принарядился перед выступлением, в мочках болтаются длинные сережки, что мерцают, как паутина после росы. У Чонгука есть одна привычка, нервно одергивать и оправлять манжеты, как бы убеждаясь, что запястья надежно скрыты, Тэхён подмечает этот жест и сейчас. На публике его запаховые железы на руках всегда надежно скрыты рукавами куртки или рубашки. Его волосы кажутся такими мягкими на ощупь. Тэхён еле сдерживается от того, чтобы протянуть руку, коснуться шелковистых прядок, прямо как это сделал бывший гитарист их группы на том видео, пропустить их сквозь пальцы, взлохматить, а взамен получить широкую, мальчишескую улыбку Чонгука, адресованную только ему. Но ему скорее откусят эту самую руку по локоть, на сегодня, пожалуй, с него хватит. Тэхён проворачивает вентиль и сует пальцы под проточную воду. — Господи. Как это все не вовремя. —Чонгук разгибается со вздохом, прижимая к груди половину аптечки. В руках у него антисептик в бутыльке, медицинский спирт, физ. раствор, марлевые тампоны, бинты и, в конце концов, маленькая коробочка с лейкопластырями. — Чувак, меня долбануло струной, а не снесли половину башки. Я не при смерти. — озадаченно глядя на гору средств для оказания первой доврачебной помощи, говорит Тэхён. — Я просто хочу точно знать, что ты сможешь играть. — Пластырей хватит. Чонгук вываливает все это на столешницу и отдельно кладет пачку лейкопластырей возле Тэхёна. Туалет в этом баре такой же замызганный и темный, как и все остальное пространство, оно и неудивительно: краска запузырилась от влажности и местами облупилась, вверх по стене ползет страшная трещина, швы между плиткой собрали на себе вселенскую грязь и налет. Рядом с ним на столешнице виднеется коричневатое пятно неизвестного происхождения, он, по правде, и знать не хочет, что это и откуда оно тут взялось. Превозмогая внутреннюю брезгливость, он бы отодвинулся подальше, но тогда между ним и Чонгуком не останется места и на вздох. Так он и стоит, не шевелясь, по одну сторону отвратительное пятно, а по другую вспыльчивый омега, а Тэхён застрял между, с окровавленными пальцами, подставленными под воду. Тэхён и раньше попадал в неприятности, но еще ни одна бескомпромиссная ситуация не заставляла его попотеть так сильно, как эта. Чонгук прислоняется к стенке, но все еще остается так чертовски близко. Такое чувство, будто по капле, по вздоху из этой крошечной кирпичной коробки выкачали весь воздух, и теперь Тэхён дышит одним Чонгуком: он вздыхает Чонгуком, он выдыхает Чонгуком, кровь пульсирует его именем, Чонгук, Чонгук, Чонгук. Тэхён так и не убирает ладонь из-под потока воды, хоть она и ледяная и у него уже онемели пальцы. Стекая в раковину, кровь остается ярко-красными дорожками, этот цвет словно сигнализирует о надвигающейся опасности. Он не хочет закрывать кран, потому что шум текущей воды на фоне словно добавляет обыденности, нивелирует всю интимность момента. — Вот, что бывает, когда ты ударяешься в крайность, — наставляет его Чонгук, — Готов поспорить, ты и по ночам не спал, сидя разучивая наши песни. — И это я ударяюсь в крайность? Я всего лишь делаю то, о чем ты просишь. Думал, ты будешь рад. — Так ты выучил все наши песни, которые я тебе выслал? — Слушай, не все, но… — Ага, так я и знал. Понимаю, в твоем насыщенном расписании не нашлось минутки побренчать наши песни, ведь ты был слишком занят, волочась за очередным омегой. Все вы такие, альфы-придурки. Тэхён обессиленно закатывает глаза. — Дай мне время. Я присоединился к группе меньше недели назад, а ты уже спустил с меня шкуру, буквально. Ты злишься, если я перегибаю на репе, но ты в не себе, когда узнаешь, что я не разучил десять новых песен за одни сутки. С тобой невозможно разговаривать, знаешь, и угодить тебе тоже, кажется, проклятым заданием. Муштруешь своих согруппников, как будто мы в армии, хотя ты даже не фронтмен группы. — Если бы не я, мы бы даже сейчас не были здесь. Тэхён показательно фыркает. Вот же спесивый засранец. — Правда что ли? Я-то думал, мы здесь благодаря связям Сокджина. Чонгук бросает на него сердитый взгляд, к его аромату примешивается горечь раздражения, распространяется по комнатке, как щупальца. Прескверное это чувство — гнев, отталкивающее и обжигающее, Тэхёну приходится приложить много усилий, чтобы обуздать свои инстинкты, велящие ему показать, кто здесь хозяин положения. Или еще чего лучше, приласкать Чонгука. Опустить ладонь ему на плечо, позволить собственному запаху успокоить его, смыть с него эту противную озлобленность. Никогда прежде Тэхён не испытывал такой сильной тяги позаботиться о ком-то, нежно любить, холить и лелеять. Оттого и немного расстраивает, что именно Чонгук оказался тем омегой, который пробуждает в нем настоящего альфу. — Я говорил о другом, — отвечает Чонгук. — Думаешь, просто было снова вернуться в строй? Мы не играли целый год, чтобы сейчас оказаться на сцене, не ударив и палец о палец? — Нет, конечно, — поспешно соглашается с ним Тэхён. — Я знаю, чего все это стоит. Я знаю об этом не меньше твоего или я похож на идиота? Чонгук приподнимает бровь, привалившись бедром к стойке перед зеркалом. — Уверен, что хочешь услышать ответ на этот вопрос? — В чем твоя проблема? — наконец взрывается Тэхён. Вообще-то он не хотел так грубо огрызаться. — Я хочу, чтобы это дело выгорело так же сильно, как и ты! Чонгук встает прямо и отступает назад, складывая руки на груди. Его лицо кривится, не более чем рябь, бегущая по воде, и в какой-то момент, он словно сбрасывает эту маску надменного и всесильного парня. Перед Тэхёном остается лишь человек, внутри которого целая война из мыслей и переживаний. Тэхёнов взгляд сам собой скользит по этой фигуре сверху вниз. Эти плечи, руки, грудь, как эти самые руки прижимаются к груди. Крепко сбитый малый. Куртка распахнута, поэтому Тэхён видит, как футболка обтягивает мощную грудную клетку, ткань натягивается. У него жжет десны, Тэхён повторяет языком верхний ряд зубов, в попытке унять эту ломку, он так сильно хочет вонзить клыки в Чонгука, что они чешутся. Искусать его всего. Он вынуждает себя отвести взгляд в сторону. Он сам не свой в последнее время. Раньше его было не так просто вывести из себя, а теперь это происходит постоянно. Каждый чертов день. Его штормит между влечением к Чонгуку и отчаянным осознанием факта, что он действительно хочет Чонгука. Не прошло и недели, как он примкнул к группе, но Тэхёну уже известно, что долго он с ними не протянет. Не когда его так адски тянет к Чонгуку. Тэхён себя знает. Он знает свои темные стороны. Не имеет значения, окажутся они в одной постели в конце концов, или нет, все это притяжение, игры в догонялки до добра не доведут. Тэхён видел это сотни раз. Так было раньше и так будет всегда: все заканчивается сексом, разбитым сердцем, неразделенной любовью и в довершении разъебанной группой. Чонгук трет лоб, прогоняет залегшую меж бровей морщинку пальцами. — Я… Господи. Блядь. Я знаю. — он отворачивается от него, запускает руки в волосы. Отчаянно тянет пряди волос. — Я все знаю. — уже тише добавляет он. Тэхён закручивает вентиль. — Послушай, — повторяет его жест и трет лоб. —Это бесконечная неделя. Мы весь день на ногах, все хотят есть. После тряски в этом фургоне у меня задница квадратная и у меня перед глазами темнеет от того, как ты пахнешь. Давай, просто… покончим с этим. Выйдем сегодня на сцену и размажем их. Потом поедим и расслабимся. Забота о себе и вся эта хрень, знаешь. Хорошо? Я не засранец и я не пытаюсь нервировать тебя. Но порой ты, правда, капаешь мне на мозги. Возможно, последнее предложение было лишним. Или то, где он упомянул запах Чонгука. Но у него накипело и слова полились рекой. Всего себя выложил. Ничего не скрыл. Эта неделя его морально уничтожила, кусочек по кусочку. Чонгук оборачивается к нему лицом и приподнимает бровь. Прежде, чем Чонгук выскажется по поводу некоторых моментов его пламенной речи, однако, Тэхён торопится отвлечь его и сменить тему разговора. — Прости, что я не разучил новые песни. Я постараюсь разобраться с этим до следующего выступления. Что скажешь? По рукам? — Все в порядке. Не забивай этим голову. — устало отвечает он. Он опустошен: без всей этой злобы и запала, подстегивающих его и наполняющих, как воздух воздушный шарик, сдулся и остался лишь тенью самого себя. Он бездумно хватает упаковку с марлевым бинтом, дергает туда-сюда края шуршащей упаковки. — Эти песни отстой. Самый лучшие наши песни были написаны нашим бывшим гитаристом. И они, нахрен, там же, где и он сейчас. Мы их больше не играем. — Но почему? Чонгук пожимает плечами. — Дело чести. У нас есть на них права и мы можем выступать с ними, но автор этих песен не хочет, чтобы мы это делали. Поэтому вот так. По правде говоря, пошел он в пизду со своими песнями. Как твоя рука? — резко переключается он и обхватывает пальцами его запястье. Шипит. — Господи, ну и ледышка. Ты чего наделал вообще? — он раскручивает вентиль и делает воду теплее. — Нужно держать руку под горячей водой. Дурачок, холодная вода не вымоет мертвые клетки и все эти противнючие микробы, которые ты собрал на струнах своей гитары. Тэхён тихо посмеивается себе под нос. Он опирается поясницей о столешницу и пускает все на самотек, кажется, Чонгуку как раз нужно было на чем-то сконцентрироваться, чтобы не водить неудобных разговоров. Он настраивает температуру воды, открывает упаковку с марлевым бинтом, промакивает его под струей воды. Аккуратно протирает его пальцы от капель воды и крови, едва касаясь его кожи своими руками. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Тэхён не пытается говорить двусмысленно. Простая забота и беспокойство. Дело в том, что крошечное пространство наполнено тяжелым запахом его крови, а он все еще альфа. Не каждый вынесет это. Кроме того, у него в крови адреналин, а Чонгук источает заразительные стресс и панику. Их запахи смешались, и у Тэхёна от этой смеси кружится голова. — Я в норме, — быстро отвечает Чонгук, — А что ты там говорил про то, как я пахну? Воздух застревает у Тэхёна в горле. — Да ничего. Чонгук останавливается и поднимает на него глаза, смотрит сквозь завесу волос. Тэхёнова ладонь лежит поверх его, раскрытой. Тэхён замирает. Если он сейчас уберет свою руку, это будет выглядеть слишком странно. Чонгук молчит и чем дольше он смотрит на него, тем больше его ответ начинает походить на лживую отговорку и не более. Тэхён вынужден объясниться. — Просто, я никогда еще не…. Ты отличаешься. Это слишком. Его глаза вдруг лукаво блестят. Искрятся. Есть в нем что-то чарующее и пугающее одновременно. Он и сам как гитарная струна, в одну секунду она туго натянута, сверкает на свету, чтобы в следующую оглушительно треснуть и порвать кожу на его пальцах. Чонгук не отрываясь смотрит на него, на его губах играет плутовская усмешечка. Тэхён не выдерживает этого немигающего взгляда и отводит глаза. Ему хочется отступить назад, потому что он заранее проиграл. — Слишком? Что это значит? — спрашивает он наконец. — Ты это слишком. Ах… Я не знаю. Выкинь это из головы. Чонгук понятливо мычит и, к счастью Тэхёна, прекращает экзекуцию. Он безмолвно выбрасывает испачканную марлю и заклеивает ссадину большим квадратным пластырем. Тэхён смиряется с его желанием не разговаривать, и одергивает себя снова открыть рот, и выдать какую-нибудь смущающую чепуху. Хоть и каждая клетка его тела вопит о том, что ему необходимо заговорить, ему необходимо быть прямым, быть честным. Чонгук в последний раз проходится пальцами края пластыря, прижимает, убеждаясь, что тот крепко держится на коже. Вот и всё. Так они и стоят в тишине. Скулы Тэхёна все еще полыхают красным. Чонгук поднимает на него глаза и на какие-то доли секунд их взгляды пересекаются. Только на этот раз глаза отводит Чонгук. Он торопливо собирает бутыльки и упаковки с бинтами, запихивает всё это в шкафчик под раковиной, затем выбрасывает упаковку из-под использованного бинта в урну. Останавливается. Снова смотрит на Тэхёна. Уголок рта дергается, словно сомневается, взвешивает. — Твой запах сводит меня с ума не меньше, просто, чтобы ты знал. Так что это слабая отмазка. И уходит. С распахнутой дверью, в туалет залетает поток свежего, прохладного воздуха, и только теперь Тэхён понимает, насколько же жарко и душно было здесь все это время. Последняя, брошенная Чонгуком реплика, нависает над ним, как грозовая туча, норовящая вот-вот пролиться обильным дождем. А тело дрожит и гудит от такого тесного взаимодействия. Тэхён тяжело вздыхает и мало-помалу все то напряжение, что скопилось в мышцах, медленно отпускает его. Боли от дернувшей по руке струны, к слову, как ни бывало. Тэхён все еще чувствует ласковое тепло его рук и слышит его голос.***
— Знаешь, — начинает Хосок, опускаясь рядом. Широко расставляя ноги, он упирается локтями в коленки, горбится, огораживая Тэхёна и их разговор от чужих ушей. Они сидят в подсобном помещении. — Хотел сказать тебе «спасибо». Тэхён моргает. — За что? У Тэхёна на коленях гитара, он возится со второй струной, подкручивая колки. Только натянутые на гриф струны, как правило, фальшивят и нужно время, прежде чем они приживутся на гитаре. — За то, что примкнул к группе. — Не за что. Я сам хотел этого. Хосок поджимает губы, кивает своим мыслям, озирается по сторонам. Намджун в углу бренчит на басу, ожидая их выхода. Чонгука в подсобке нет. Он в главном зале, помогает с барабанной установкой на сцене. Они главное блюдо сегодняшнего вечера — они хэдлайнеры. Обычно, в таких местечковых, небольших барах другие исполнители (которые будут разогревать публику) пользуются одной барабанной установкой, выходит, установкой Чонгука. Участники этих групп или исполнители, скорее всего, втащат на сцену какую-то приблуду, без которой их выступление не удастся. Да, да, тот самый малый барабан, который добавляет нужного звучания или какая-нибудь тарелка из дедушкиного гаража, которая играет роль, скорее, талисмана, нежели музыкального инструмента. Тут без терпения и уважения к другим музыкантам все пойдёт под откос. Хэдлайнер это гвоздь вечера, запорешь барабаны самых ожидаемых исполнителей, подпишешь себе смертный приговор от рук драммера. Плевое дело для альфы. Но их барабанщик омега. Тэхён невольно задумывается, как Чонгук справляется с этим. У малого, видимо, стальные яйца. — И я хотел извиниться за Чонгука. — добавляет Хосок. Тэхён фыркает. — Зачем тебе это. — Да, знаю я, знаю. Просто от него извинений не дождешься. — Он извинился. — Мне послышалось? — Нет, не послышалось. Он извинился. Если можно так сказать. Извинился на своем чонгуковом языке. — Когда? — Когда уговорил меня присоединиться к вам. Он был весьма настойчив. Хосок изумленно приподнимает бровь, на пару секунд теряя дар речи. Его волосы до блестящей гладкости уложены гелем, подводка слегка смазалась в уголках глаз. — А, да… — бормочет Хосок. — Он действительно хотел, чтобы ты играл с нами. Мы все этого хотели, честно, но он как заладил. Это был непростой год... В воздухе повисает неозвученное: «...для него.» — Но, — продолжает Хосок, — Мы буквально откопали труп этой группы и вдохнули в него вторую жизнь. Не без твоего существенного вклада в дело. Тэхён потирает шею. — Айщ, не парься. Я ведь просто занимаюсь тем, что приносит мне удовольствие. — Я знаю, что уговор был до баттла. Для тебя это не более чем пара месяцев. Но, послушай, это очень много значит для нас. Типа, ну, рок-группа без гитариста. Сам покумекай. Какой-то вид психологического насилия? Беззубое животное. Словно котенок без своих коготков. Сечёшь, о чем я? — Хосок переводит взгляд на дверь и именно в этот момент Чонгук с пацаном из стаффа входят в подсобку, чтобы перенести остальные части барабанной установки. — С самого начала хотел узнать, что даст победа в этом баттле? — спрашивает Тэхён. — Парень. Это хороший вопрос. — Хосок трет лицо. Выглядит он неважно. Возможно, именно этого измученного гранж образа он и пытался добиться, подведя нижнее веко, или же это груз ответственности за группу, который он тащит на своих плечах. Группу, которая пережила столько неудач. Тэхён ожидает услышать от Хосока такой же непонятный и расплывчатый ответ, который дал ему Чонгук. Он молчит и не предпринимает больше попыток заговорить, этот прием он подсмотрел у Чонгука, и он работает: Хосок говорит. — В прошлом году нас прокатили прямо перед баттлом. Тэ, это был провал, мы встряли по самое не хочу. Наш прошлый гитарист, ну, в смысле Сонхун. Ты понял, — Хосок предусмотрительно зыркает глазами по комнате. — В самом начале, в группе нас было четверо, он, я, Чонгук, еще один пацан, Усон. Приятель этого Сонхуна. Они что-то не поделили, Чонгук и Сонхун. Это все, что я знаю. Однако любопытство берет над Тэхёном верх. — Что-то не поделили? — Ага. Я не спрашивал. Я свой нос в чужие дела не сую, так и знай. И, Чонгук закрытый парень, типа того. Но после этого мы покатились прямиком в пизду. Шестеренки в голове Тэхёна крутятся, пытаясь воссоздать картину воедино. Сонхун их бывший гитарист. Тот самый гитарист на видео. Тот, кто стоит у истоков этой группы. Тот самый, который ерошил волосы на макушке Чонгука. Тот самый гитарист, которому Чонгук улыбался. Хосок рассказывает дальше. — Мы вбухали тонну бабла в этот фургон, в оборудование, в сведение музыки. Времени на это ушло еще больше. Мы, типа реально жили этим, понимаешь, грезили успехом, мы, блять, ждали нашей минуты славы. Но, хм, да. Дерьмо случается. Мы не играли на баттле. Мы были по уши в долгах и дерьме. Единственное, о чем мы думали, это как выбираться из этой жопы, а не развивались в музыкальном творчестве и так далее. Ну ты шаришь. Тэхён кивает. — Счета сами себя не оплатят. — Гребаные счета, — нараспев тянет Хосок. — И не напоминай. В этот раз или пан или пропал. Третьего шанса у нас не будет. Мы должны это сделать. Ну и я хотел бы досадить этому ублюдку, понимаешь? Сонхуну, черт бы его побрал. Он, конечно, та еще зверюга. Мне до него далеко. Не козырный гитарист, но группу он вести умел. Что есть, то есть. Правда и похерил он нас так же мастерски. — Хосок поводит напряженными плечами и горько усмехается. — Это все любовь, да? Та еще трясина. Любовь и секс. — Хуже некуда. — задумчиво кивает Тэхён. Ему хочется спросить еще, но он решает оставить эту тему, чтобы его не сочли одержимым придурком. Тем не менее, на ус мотает, Чонгуку нравятся парни. Альфы, судя по всему. Так что, какой-никакой шанс есть. Тэхён пытается выбросить эту мысль из головы, но та чрезвычайно живучая, крепко обосновалась. Он, скорее, удавится, но скажет. — А мне Чонгук говорил, что с альфами он не встречается. Если Хосок и удивляется его словам или излишнему интересу, он виду не подает. — Так и сказал? Больше нет, наверное. На самом деле, в последнее время ему вообще не до отношений. — усмехается он. — Однако кто знает, что будет завтра. — Готовы? — доносится до них голос Чонгука из-за спины Тэхёна. Встречному вопросу Тэхёна сегодня не суждено быть услышанным, он оборачивается через плечо, смотрит на Чонгука. — Гитару настраиваю. — Закругляйся, мы не симфонический концерт даем. Он недоволен, его запах с нотками нервозности остается горечью на языке. Чонгук снова вредная напыщенная задница. Маска сияющей рок-звезды, а под ней лишь усталость и разбитость. Тэхёну это знакомо. Проходил через это сотни раз. Иначе никак, им предстоит напряженное выступление и другим вовсе необязательно знать, что ты представляешь из себя на самом деле. Пускай это ненадолго, пускай потом когда все закончится, ты вновь найдешь свой измученный взгляд в отражении. Но на этот краткий миг все в зале должны быть у твоих ног. Тэхёна это сбивает с толку. Не успел он заглянуть в щель, воздвигаемых Чонгуком вокруг себя, стен, как они вновь выросли и прочно сомкнулись. Тэхён бы сорвал с него эту напускную чванливость, обнимающую его, как невидимая пленка, пережевал и выплюнул. Лишь бы добраться до мягкого нутра. Хоть на капельку. Как там, в туалете. Но вместо этого он лишь кривовато улыбается. — Ты же знаешь, какие мы, гитаристы. — Ну-ка, дуй на сцену. У нас как раз саундчек. — Ар-р-р-р — смешно рычит на него Хосок, сомкнув на переносице брови и растопырив пальцы рук, как только Чонгук удаляется от них. Передразнивает, но тихонько. Он поднимается на ноги тянет руки вверх, потягиваясь. — Как я и говорил, извиняй. Тэхён провожает его спину взглядом. Сегодня он весь день ходил в куртке. Одна из тех дутых, огромных курток, в которых его фигурка тонет, а сам он походит на кругляш. Но сейчас, пока он переносит музыкальное оборудование на сцену, он повязал ее за рукава вокруг талии. А сам Чонгук остался в футболке, воротник которой потемнел от выступившего пота. Тэхён не может отвести глаз. Он впервые видит его обнаженные руки и предплечья, то старое видео на ютубе не в счет. Сам себя он убеждает в том, что его взгляд приковывает его забитый рукав, но в действительности это его вздувшиеся от мускулов руки. И впервые за всю свою жизнь Тэхён не уверен, что он готов выйти на сцену. Тэхён выходит в основное помещение, в зал, и осматривается на местности: пол, стены, потолок, все здесь выкрашено в черный цвет и за счет этого создается иллюзия, что он заперт в квадратной коробке. Если бы не прожекторы, выжигающие глаза и выхватывающие сцену, выставляющие всех, кто там есть напоказ. — Убавить звук? — орет один из музыкальных техников. Раздается грохот тарелок, это Чонгук настраивает свои микрофоны. — Подтяни его малёха назад, — говорит другой техник. Чонгук сидит за установкой, его плечи опущены, локти лежат на расставленных коленках. Жует нижнюю губу. Тэхён поднимается на сцену. И его тут же начинают засыпать вопросами обо всём на свете, его педалборде, гитаре, нужен ли ему микрофон, как группа себя позиционирует. Куда тебе поставить это? Где тебе поставить то? А по чем брал это? А где купил то? Господи, ты колки на заказ делал? Но сегодня Тэхёну не до того, он незаинтересованно отмахивается от налипших техников. Сегодня голова забита лишь тем, насколько широко расставлены у Чонгука ноги за барабанами, а ноздри наполнены всеобщим запахом перенапряжения и утомления. Когда этот день уже закончится? Тэхён проделывает разные действия на автомате, всего лишь привычка. Он без конца оборачивается назад, проверяет. Длинные, серебристые украшения болтаются в мочках, приковывают взгляд. На внутренней стороне указательного пальца Чонгука откуда-то появился пластырь, которого не было раньше. — Эй, — окликает его Намджун, — Готов? Тэхён моргает. — А? Да. Всегда готов. Он широко растягивает уголки губ, будто говоря: «У меня все схвачено.» Потому что так он справляется, притворяется, пока это не станет действительностью. Сегодня ему предстоит играть в самом конце, в этом богом забытом баре, где сцена не такая уж и внушительная, но публика здесь наберется приличная. Настраивается ли он на выступление? Прокручивает ли он свою партию? Какой там, у него в голове ни одной приличной мысли. И все из-за Чонгука. К моменту завершения саундчека, Тэхён готов поклясться, вместе с барабанным ритмом он слышит блядский чонгуков пульс, ритм в котором его сердце гонит кровь по венам. И бьется его сердце, как сумасшедшее. Тэхён оказывается снова в заднем, подсобном помещении, когда сцена полностью подготовлена к вечеру и выступает первая группа. Здесь, похоже, все хорошо друг с другом знакомы, ребята шумно похлопывают друг друга по плечам, здороваются, громко переговариваются. В пространстве наполненном запахами альф, так душно и тяжело, что не сделать и вздоха. Тэхён чувствует себя оголенным проводом под напряжением, заряженным и готовым показать себя. Он оглядывается, прикидывая, есть ли среди местных исполнителей беты или омеги, но в таком беспорядке запахов этого не разобрать. Чонгук сказал, что пойдет в туалет, и так с тех пор и не появился. Тэхён лениво болтает с Хосоком и Намджуном, упорно делая вид, что его не разрывает от тревоги. Он невольно задается вопросим, не испытывают ли такой тревоги их согруппники. И могут ли они ощущать, как от нее мучается он. Чонгук возвращается из туалета, и тут уже исчезает в коридоре. В этот раз Тэхён даже не дослушивает Хосока до конца, подрывается со своего места, говоря, что сходит за водичкой. — Стой! — окликает он его, выхватив глазами спину Чонгука перед тем, как тот сворачивает и скрывается за углом.— Чонгук? — Тэхён бежит по коридору под мерное гудение белых светодиодных лампочек. Возможно, ему и правда стоит взять воды и попить. Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз ел. А когда в последний раз ел Чонгук. На секунду Тэхён видит серый уличный свет в дверном проеме, но дверь черного выхода резко с треском захлопывается, проглатывая полосу света. Тэхён прибавляет шагу, следуя за Чонгуком и, выбравшись наружу, наконец делает вздох полной грудью. Чувствует облегчение. Он и не заметил, как тесно было в груди весь день, пока он находился в помещении. Снаружи Чонгук стоит, прижавшись спиной к стене, медленно и размеренно вдыхая и выдыхая воздух. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Он опирается о холодную, кирпичную стену, а по щекам и шее расползается краснотой румянец. Он открывает глаза и зло смотрит на Тэхёна. В этом нет необходимости, Тэхён и так знает, что он вряд ли рад сопровождению. Его раздражение витает в воздухе. — Ты в порядке? — поспешно булькает Тэхён, едва переведя дух и тут же жалеет. — А на что похоже? — огрызается Чонгук. Сжимает губы в тонкую линию, прикрывает веки и запрокидывает затылок на прохладные кирпичи. Словно только эта прохлада и помогает ему держать себя в руках. Уже тише, сдерживаясь, говорит: — Зачем ты пошел за мной? Тэхён пожимает плечами, забыв, что он его не видит. — Воняет. — Ага. Воняет. — Ты достаточно пил воды сегодня? — Ой, давай обойдемся без этого. — О чём ты? — Не надо меня опекать, — бросает ему Чонгук, открывает глаза и смеривает презрительным взглядом. На лбу у него выступает венка, а линия скул выдается на лице еще сильнее, от того как он стискивает зубы. Чонгук скрещивает на груди руки, напрягает мышцы, визуально становится больше и шире. — Мне это ни к чему. Тэхён хмыкает. — Ладно. Как скажешь. Ты так и будешь ходить и отравлять везде атмосферу? Может, еще раз показательно сломаешь барабанную палочку или сразу обе? Ноздри Чонгука раздуваются от ярости. — Ничего я не отравляю. — Ещё как отравляешь. Чонгук бросает на него угрюмый взгляд и отворачивается в сторону. — Просто будь здесь, — спокойно просит Тэхён, — Я схожу и принесу тебе воды. Тэхён еще раз быстро оглядывает его перед тем, как нырнуть обратно. Как только он оказывается внутри, его снова охватывает это чувство, что он на взводе, это пробирающее до костей напряжение, повисшее в воздухе. Крепкие, ничем не разбавленные феромоны альфы и возбужденное предвкушение большего. Если и есть в этом образе жизни что-что, от чего Тэхёна воротит так это культура, диктующая, что музыкальная сцена принадлежит альфам и точка. В подсобных коридорах и комнатах он, с трудом продираясь через тела других людей, чтобы взять бутылку воды из холодильника, никак не может перестать думать о Чонгуке. Его сущность будто потихоньку сходит с ума. С усилием воли он усмиряет сам себя. Ведь здравой частью он знает и понимает, Чонгук снаружи, Чонгук просто вышел, подышать, и Чонгук крутится в этой сфере бок о бок с одними альфами все эти годы. И он находился в подобном круге задолго до того, как познакомился с Тэхёном. Но животные инстинкты Тэхёна далеки от здравого рассуждения. К Чонгуку он выбегает, чуть ли не с языком на плече, запыхавшись. Чонгук окидывает его удивленным взглядом, но ничего не говорит, принимая бутылку из рук. Просто глядя на то, как Чонгук опустошает половину бутылки залпом, очаровательно сложив свои розовые губки вокруг горлышка бутылки а Тэхёна в груди разливается счастье. Вполне закономерно Тэхён поражается такой реакции, ведь это дико испытывать такое глубокое переживание и желание уберечь, укрыть по отношению к тому, кто этого не приветствует и, более того, в этом не нуждается. — Ты не обязан был делать это, — говорит Чонгук, закручивая крышку на бутылке. — Да, не обязан, — будь то ради того, чтобы усыпить чонгукову бдительность или же свою собственную, но Тэхён чувствует необходимость немного приврать. — Но я сделал это не потому что ты омега. Я сделал это потому что мы играем в одной группе. Мы должны помогать друг другу. Чонгук недоверчиво хмурит брови. Повисает тишина, время от времени прерываемая соответствующим шумом на близлежащей главной дороге. Солнечный свет рассеивается и гаснет на их глазах. Солнце, наверное, уже давным-давно скрылось за линий горизонта, если бы только не затянувшая небо серая дымка старых облаков, можно было бы сказать точно. — Спасибо, — наконец расщедривается Чонгук. — Ты сможешь играть сегодня? — Что за вопрос? — На саундчеке ты лажал с ритмом. Чонгук было оскаливается на него, но уже через секунду одергивает себя. На его лице выражение то ли стыда, то ли гнева и в целом в его позе. Он стоит так будто не знает, куда себя деть. Тэхён чувствует все. Он проживает вместе с ним приливы чувств и эмоций и их отливы. Словно бремя пережитой этой группой истории легло и на тэхёновы плечи тоже. Словно цепь, а на ней огромный металлический шар обвивает и тэхёнову шею тоже. — Обычно, я стараюсь держаться подальше. Не погружаться в прошлое группы, потому что меня это не обходит. Тем более, если прошлое такое запутанное. Но ты… — Тэхён смотрит на него. — Но из-за тебя всё как будто в сотни раз труднее. — Из-за меня? — переспрашивает Чонгук, приподняв брови. Тэхён смотрит в сторону. — Ты же понимаешь. Чонгук гулко сглатывает. Он тоже отводит взгляд, смотрит на линию горизонта, на эстакаду шоссе вдалеке, пересекающую высотки. Сумеречная синева уже разлилась в городке. Чонгук смотрит куда угодно, только не на Тэхёна. — Да, я понимаю, — тихо бормочет он. Они не озвучивают это. Такой это деликатный и щекотливый вопрос, слишком опасно озвучивать свои мысли по этому поводу. Очередная отношенческая ерунда, какая бывает только между альфой и омегой. И с которой Тэхён не имеет понятия, как себя вести. Двух мнений здесь, однако, быть не может. Чонгука тянет к Тэхёну и наоборот. Тэхён пинает носком ботинка камушек и осторожно предполагает. — С тобой, всё… Всё как будто на пределе. Я такого ни с кем не испытывал. Чонгук прижимает раскрытые ладони к зажмуренным векам. В отчаянии ударяется затылком о стену позади себя. — Блядь. Мне надо выпить. — Я могу сбегать и принести тебе чего-нибудь, — мгновенно отзывается Тэхён, но Чонгук его порывы обрывает. — Не надо никуда бегать. Господи, Тэхён, я в норме. — Да, знаю я, знаю. Я не дурак. Просто я… блядь, я правда хочу помочь тебе. И я знаю, что тебе не нужна моя помощь. Но ведь должно быть хоть что-то, что я мог бы сделать для тебя. Чонгук тяжело вздыхает. Тэхён смотрит на его лицо, лицо, которое сияет изнутри. И свет, отбрасываемый люминесцентной лампой, на здании по соседству, здесь вовсе не при чём. Просто, когда он так надувает щеки, тень под нижней губой выделяется еще чётче, а его выражение приобретает совершенно очаровательный вид. Он поднимает руку и протягивает ее Тэхёну. — Ладно. Сделай это. — Что сделать? Поднимает на Тэхёна расстроенный взгляд. Совсем расклеился. — Я понял тебя. То, о чём ты говоришь, как ты описываешь… это, знаешь. Уф. Блядь, не заставляй меня произносить это вслух. Тэхён поддерживает его протянутую ладонь под запястьем. — Ты просишь меня осознанно соединить ритм нашего дыхания? — вместо него это проговаривает Тэхён. Ему нужно убедиться, правильно ли он его понял. Чонгук кивает, избегая его взгляда. — Я… Да. Помоги выровнять темп. Чонгук опускает глаза на собственное запястье, осторожно придерживаемое чужой рукой. Его широкая, исчерченная чернилами рука так отличается на фоне тонких, длинных тэхёновых пальцев. Его указательный палец всё еще залеплен пластырем. Тэхён поглаживает его. — Как ты и сказал, верно? Не потому что я омега, и не потому что ты альфа. А потому что мы… играем в одной группе. И мы помогаем друг другу. Тэхён сглатывает. — Да. Он ведь солгал ему, когда сказал это. Придется солгать ещё раз? Видимо, да, ведь кожа на его запястье такая-такая гладкая и тонкая. Теплая. Он на пробу находит подушечкой большого пальца его пульс, лак так и не отлупился с ногтя до конца, ловит его сбитое сердцебиение. Вот как оно, оказывается звучит. Доверие. Внутри разливается долгожданное тепло, при мысли, что он может быть кому-то полезен, его собственная тревога отступает. А теперь пора уйти и тревоге Чонгука. Тэхён закрывает глаза и уходит внутрь себя, идет на стук своего собственного сердца, как на маячок света в кромешной темноте. Вдыхает. Выдыхает. Каждый вдох, как прилив, каждый выдох, как отлив. Он дышит размеренно и ровно. Медленно, замедляя сердцебиение. Наконец берет контроль над своим дыханием, бум-бум-бум, это кровь грохочет по венам. Он словно держит собственное сердце в ладони, настолько он управляет им и чувствует его. Его пульс намного ровнее, чем сорванный ритм Чонгука. Только теперь он хорошенько пережимает пальцем точку на его запястье, в которой стучит его сердечко, и распространяет на него свое влияние. Горячая волна окатывает его грудь, проходит по рукам и собирается на самих кончиках пальцев. Другие альфы управляется с этим быстрее. Некоторые способны проделывать подобное без физического контакта. Есть такие, кто используют свое влияние посредством одного голоса, не придавая этому значения. Некоторые альфы, однако, предпочитают этим не злоупотреблять. Тэхён из таких. А этот навык требует практики. Но у него получается. Чонгук рвано вздыхает, а затем разница между их дыханием начинает медленно сходить на нет. Тэхён открывает глаза и смотрит. Веки Чонгук опущены. Рот приоткрыт, а чертова морщинка между бровями, будь она неладна, пропала. Кожа разгладилась. Его лицо так расслабленно, так прекрасно, что засмотревшись, Тэхён чуть было сам не сбивается заданного им же темпа. Вокруг просыпается ночная жизнь, а вместе с ней и суета. Сумерки сгущаются, магазины возвращаются с обеденного перерыва на вечерние смены, загораются светящиеся вывески, разливаются цветными кляксами вдоль дорог. Но до них не долетает ни звука. Они будто под куполом тишины. Только они вдвоем и два сердцебиения, что бьются в унисон. Чонгук распахивает глаза. Так они и стоят, разделив одно дыхание на двоих. Хрупкое равновесие, словно раковина, тоньше самого тонкого льда, скрывает их от мира полного шума и спешки. И, кажется, если один из них совершит малейшее движение, это равновесие будет разрушено. Чонгук первым отводит взгляд. Тэхён встряхивает волосами и приходит в себя. Не успевает он ослабить хватку на его запястье, как Чонгук выдирает его и прижимает руку к груди. — Спасибо, — говорит он, вперившись глазами в свои ботинки. Тэхён прокашливается. — Не за что. Чонгук с треском сжимает пластиковую бутылку в другой руке. Этот звук окончательно возвращает Тэхёна в реальность, он уже обо всём позабыл. У него абсолютно всё повылетало из головы, кроме Чонгука. Это, как выйти из темного кино-зала на солнечную улицу, думается, прошла целая вечность, а на деле только миг. Чонгук проходит мимо него и рывком дергает на себя тяжелую дверь. Перед тем, как войти, он оборачивается. Черты его лица заострились, а движения полны резвой резкости. В глазах сталь. Он осторожен и собран. — Слушай, никому об этом не рассказывай, лады? Тэхён выдавливает усмешку, чтобы не выдать себя. Он, блядь, не имеет представления, как Чонгук так быстро оклемался. — Лады. — шепчет он. Когда дверь за ним захлопывается, Тэхён подается вперед, упирается лбом в холодную стену и делает вздох.***
Чонгук выдает себя за альфу куда правдоподобнее Тэхёна, который альфой является в действительности. Он не шебутной, как Хосок, но и не важный, как Намджун. Он спокойный и неразговорчивый, что не мешает ему влиться в компанию. Чонгук умеет открывать рот в правильное время. Его дутая куртка снова на нём, теперь наглухо застегнутая до самого верха, Тэхён даже не чувствует его настроения, так надежно она скрывает его настоящий аромат. Пазл по пазлу, картина начинает вырисовываться. Чонгук скользит по нему быстрым взглядом, когда Тэхён присоединяется к ним за сценой. Резкий и сияющий, он, как острие обнаженного клинка. Поначалу Тэхён эту враждебность принимает на свой счет, но секундой позже ноздри наполняются едкой смесью чужих феромонов. Намджун закрывает его плечом, делая шаг вперед, задевает носком ботинка ботинок Чонгука. Загораживает его собой, скорее всего, неосознанно. Чонгук не ерепенится, наоборот, принимает его помощь и немного уходит за его спину сам. Тэхён поджимает губы от обиды. Из его рук Чонгук не хотел принимать даже бутылку воды. А посмей он так закрыть его собой, Чонгук бы выцарапал ему глаза. — Тащиться в такую даль, чтобы сыграть в этом захудалом баре, вы шутите? — усмехается один альфа, сложив руки на груди. Крупный, видимо, местный заводила. Намджун на эту удочку не клюет, хотя и этот парень, очевидно, пытается спровоцировать их. — Мы притащились не на разогреве играть. — Непохоже, что вас здесь кто-то ждал. — Сколько лет прошло, а ты всё никак не уймешься, наше влияние в этом городе больше вашего, смирись с этим, — зло бросает Чонгук. Намджун пинает его ботинок, но уже слишком поздно. Чонгук плюется ядом. Кого еще Намджун пытался прикрыть спиной или грудью, Чонгука или же всех остальных от Чонгука, большой вопрос. Альфа жмет плечами. — Было дело, да. Заслуга вашего гитариста. Большой парень, авторитет. Где он, к слову? — Не у дел. С нами приехал новый, — Чонгук дергает подбородком в его сторону, — На твоём месте я бы следил за языком. Потому что этот еще страшнее предыдущего. Тэхён еле сдерживается о того, чтобы не расплыться в предовольной улыбочке. И он наконец получает такую желанную награду, Чонгук улыбается ему в ответ. Но улыбка эта не обещает ничего хорошего. Тэхён думает о том, как бы Чонгук отреагировал, если бы он попытался сделать то, что сделал Намджун. Попытался обуздать его сущность. Подчинить его. Не так, детка. Вот так. Размышляя об этом, его фантазии приобретают другой характер. А если бы Чонгук оказался в его постели, прямо под ним, на нём, как угодно, во всевозможных позах. Как бы он себя повёл? Каков он в постели, в принципе? Один из тех дерзких парней, которые ловят кайф от сопротивления только, чтобы, в конце концов, послушно повиноваться? Или бы позволил Тэхёну перевернуть себя на живот, заурчал бы от того, как крепко Тэхён вцепился бы руками в его тело и бросал бы смущенные взгляды из-за плеча? Вдруг в постели он полнейшая противоположность себе в обычное время? А, может быть, он такой же, как и всегда? Сам прижал бы руки Тэхёна к постели высоко над его головой и поднял на смех, при одной только мысли, что тот может контролировать кого-то подобного Чонгуку? — Лучше бы тебе и мокрого места от них не оставить сегодня, — негромко говорит он Тэхёну, проходя мимо. Настоящий Чонгук, а не Чонгук из его влажных фантазий. Своенравный и волевой Чонгук, Чонгук, который в лепешку расшибется, но своего добьется. Он задевает плечом плечо Тэхёна, спуская того с небес на землю. Тэхён поднимает лицо, пересекается с ним взглядом и чувствует, как внутри всё переворачивается, но он быстро оправляется, и растягивает уголки губ в такой широкой улыбке, что его лицо грозится треснуть. — Будто бы мне остается что-то другое.***
Бар открывается в 7, но их выход ожидается не раньше 11 вечера. Всё это время Тэхён не может найти себе места. Он бы выпил пару-тройку стаканов, но лучше обойтись без этого. Программа не так уж и плоха. На сцене выступают группы разных стилей и жанров. И чем ближе дело к ночи, тем яростнее становятся риффы. Он бы посидел за сценой, подальше от тяжелых басов, пробирающих до костей, и тяжелого запаха пота. Если бы там кучка альф не била себя в грудь, и не мерилась достоинством. Так он и мается в коридоре, ни туда, ни сюда, наблюдая за сценой, застряв в дверном проёме. Час икс пробивает, его согруппники находят его там, и подхватывают, чтобы выйти и отыграть свой сет-лист. Хосок берёт его под локоть. Мина у него серьёзная до невозможности. Только следы смазанной в уголках глаз подводки говорят о том, что обычно он смешливый и дурной. Чонгук остался в своей куртке, но расстегнул ее, видимо, чтобы дышалось свободнее. Его запах по-прежнему почти неуловим. Намджун спокоен, как удав. Он похлопывает Тэхёна по пояснице, когда они поднимаются на сцену и берут свои инструменты. Хосок говорит, представляет их группу и откуда они. Они начнут играть как раз, когда он договорит. Первая песня начинается с перестука барабанов. Остается пара секунд, Тэхён оглядывается назад, Чонгук находит глазами его взгляд. Сказанные им слова растягиваются в канат, по которому Тэхёну сейчас предстоит пойти. «Лучше бы тебе и мокрого места от них не оставить сегодня.» Тэхён понимает, что Чонгук вложил в эти слова совсем другой смысл. Он просил Тэхёна не подвести его. Стоя на этой черной, матовой сцене, перед людьми, которых Тэхён едва может видеть из-за лучей прожекторов, обжигающих сетчатку его глаз, пол под ногами внезапно кажется таким далеким. Чонгук кивает ему и Тэхёна озаряет обескураживающее осознание, что ради него он пойдет на что угодно. Даже после всего, после тряски в этом фургоне, под спазмы сжимающегося от голода желудка, с ноющей от удара струны ссадиной, гул музыки окружает его, как защитное поле. Пока вся эта пьяная толпа бьется в агонии под вскрик его гитары, он непобедим. Его аккорд сотрясает воздух, бас Намджуна подводит черту, а последнее пропетое Хосоком слово звучит сквозь бум барабанного боя. Они заканчивают одновременно. Никогда еще Тэхён не играл в группе, с которой бы был настолько на одной волне. Он смотрит в лица людей. Ради таких моментов он и живет. Он оглядывается назад, Чонгук сияет от выступившей испарины и возбуждения. А ради такого парня и умереть не жалко. В его жизни не так уж и много того, что вызывает в нём желание жить или умереть. Энергия и масштаб этого выступления порождает чувство, которое возникало у него каждый раз перед тем, как близость между участниками разрушала все остальное.***
После выступления они наконец-то идут есть. Чонгук предлагает фаст-фуд с бургерами в конце улицы. Тэхён бы предпочел что-нибудь другое, но Чонгук так радостно взбудоражен перекусом в этой бургерной, что перечить ему нет никаких сил и желания. Тэхён бы, в любом случае, согласился. Когда они пересекают порог тускло освещенного дайнера, Чонгук хватает Намджуна за локоть и виснет на нём. — Я кошелек забыл. Намджун закатывает глаза. — Ну, конечно, забыл. Ладно, не переживай, я за тебя заплачу. Чонгук смеется, нет, он хихикает. Тэхён изумленно засматривается. На его губах играет такая коварная, но, в то же время, обезоруживающе милая улыбка, что невозможно отвести взгляд. А ещё у него есть манера морщить нос во время смеха, Тэхён ее недавно подметил. Но удостаиваются ее только Намджун с Хосоком. Такие заведения оживают с заходом солнца. Внутри играет какой-то старый джазовый мотивчик, мелодия незатейливо льется из ниоткуда. — Мы успевали перекусить утром, — говорит Тэхён, усаживаясь со своим подносом еды, — К чему была вся эта спешка? Чонгук садится напротив него, расстегивает куртку, но не снимает ее. В желтом, теплом свете лампы, висящей прямо над столом, лицо Чонгука кажется мягче, но вступает в конфликт с преобладающим в интерьере фиолетовым цветом. Кожаный диванчик проседает под его весом, когда Чонгук опускается на свое место, огни неоновых ламп, тянутся, изгибаются, скручиваются в петли, его лицо оказывается в ореоле этого бегающего света. На окне заведения висит неоновая фиолетовая вывеска, отражаясь на волосах Чонгука, она и их подсвечивает в фиолетовый цвет. Длинные серьги бросают блики. Он смотрит на Тэхёна и всё, о чём Тэхён может думать это то, что произошло между ними двумя перед выступлением их группы. Тэхён выровнял его сердцебиение. Чонгук позволил ему сделать это. — Я же говорил, — отвечает Чонгук, — Я хотел, чтобы мы были на высоте. — Хочешь сказать, ты не лукавил? — Зачем мне лукавить, если я попрошу, вы не сможете мне отказать, — Чонгук улыбается и в неясном свете его зубы сверкают опасной белизной. Умно. Тэхён никогда раньше не встречал группу, где играли бы трое альф и один омега. Только дурак из омег полез бы в такое. Это заведомо проигрышная позиция, полная неоправданного риска, но и высокой награды, потому что все зависит от омеги, и удастся ли ему перехватить вожжи. Свои Чонгук не отпустит ни в жизнь. Он за них взялся насмерть. Ни один парень в их группе, альфа, не может ему сказать «нет». Восхитительный, очаровательный и беспощадный Чонгук. Так бывает между альфами и омегами, особенно, если они близки. Омеги всегда получают то, что они хотят. Тэхён думает о своих руках, о ране на тыльной стороне правой руки, о том, как пульсирует кровь под пластырем. Он думает и о мозолях на подушечках левой руки, которые он стер от усилий, приложенных за последнюю неделю. Бессонные ночи, кофеин и заевшие в голове проигрыши, вступления, основные части их песен, которые он пытался заучить всё это время. Потому что если бы он не сделал этого, если бы он подвел его, Чонгук был бы расстроен. А Тэхён, эта его отвратительная, пресмыкающаяся натура, так отчаянно зависима от идеи сделать Чонгука счастливым. Всего лишь секунда по ощущениям длится вечность. Глаза в глаза, накал страстей. Чонгук смотрит так проницательно, что пронзает всю его малодушную суть. Тэхён не произносит ни слова, но Чонгуку этого и не нужно, потому что он слишком хорошо знает всех этих альф, чтобы не знать, что на уме конкретно у этого альфы. — Смотри! — говорит Хосок и с грохотом опускает бутылку воды и свой поднос прямо между Чонгуком и Тэхёном. — У них тут картофельные колечки есть, прикинь. — Что? А ну-ка, давай, делись, — Намджун втискивается на диванчик с Чонгуком, пихает его бедром, они сидят очень близко и очень тесно. Внутри Тэхёна поднимается волна знакомого гадкого негодования, это ревность. Он ревнует того, кто даже не является его. Вода в бутылке окрашивается в желтый, фиолетовые неоновые лучи скользят по ней. Чем наблюдать то, что происходит напротив, Тэхён опускает глаза на стол. Когда его виски пронзает головная боль, он задумывается, причина в этом несочетающемся цветовом безобразии, или же природа причины заключена в чём-то совершенно другом. Прим. автора: чг: эй, это же не по-гейски, если мы синхронизируем наши дыхание и сердцебиение, чтобы я перестал беспокоиться и мог почувствовать себя в безопасности и что меня любят? тэ: не-а, бро, это не по-гейски, мы просто играем в одной группе, пацаны ваще ребята. Прим. переводчика: Явление, описываемое автором между Тэхёном и Чонгуком на заднем дворе бара в оригинале звучит, как 'синхронизация', но поскольку мне это слово показалось сухим и не передающим всего масштаба этого действия, в тексте я использовала, 'сознательный контроль дыхания или же сердцебиения'. Данная практика мне известна из занятий по психологии, где нас просили прижаться плечом к соседу по столу и попытаться поймать одно дыхание (соль в том, что один человек всегда будет вести, а другой подстраиваться под него). А поскольку в омегаверсе, как правило, ведет альфа, Чонгук просит Тэхёна помочь ему успокоиться. Нахожу этот момент фанфика достаточно важным, поэтому решила попытаться здесь объяснить, почему я перевела именно таким образом.