Весна Юности: однострочники и драбблы

Я просыпаюсь от того, что он врывается в мою комнату, как всегда шумный и переполненный бодростью. С трудом разлепляю глаза после тяжелой ночи и выслушиваю, что кофе уже стынет, что он долго ждал, так что сделал яичницу с какой-то неизвестной мне зеленью, что это очень полезно и должно меня взбодрить. Кое-как выбравшись из постели в холодный мир, я доползаю до общей кухни. Там меня и правда ждет готовая еда и даже не начинавший, по моему мнению, остывать кофе. Взамен на всю эту заботу я терпеливо выслушиваю ещё одну порцию информации, на этот раз о погоде и результатах вчерашнего финала соревнований в тайдзюцу. У нас негласная договоренность: он говорит обо всем, что в голову взбредет, но не ожидает от меня особой реакции по утрам. Впрочем, по его меркам я вряд ли когда-либо особенно сильно реагировал… — Нам нужно пойти в сквер! — безапеляционно сообщает он, широко улыбаясь. — Сейчас? — Пока утро ещё не совсем кончилось — самое время! Нужно набираться витамина D, если хочешь оставаться молодым и здоровым! Не то чтобы это было одним из моих приоритетов, но делать в выходной нечего, так что я соглашаюсь. Он победно вздергивает кулак в воздух — детский жест, который так и не изжил себя. Вспоминать, каким он был при нашей первой встрече — забавно, в основном тем, что ничего не изменилось. Вспоминать себя мелким не так весело, скорее стыдно. Вспоминать итог знакомства — вдвойне неприятно. Хотя, в целом, раз-два в месяц вспоминать, как изначальное пренебрежение перерасло, внезапно, в уважение и удивляться — это уже почти традиция. На улице морозно, но яркое солнце кое-как прогревает. Примерно половина скамеек занята парочками, компаниями и одинокими стариками. Наглые голуби снуют почти под ногами. Он потягивается и начинает разминать плечи — явно не к добру. — Послушай! Давай наперегонки до того моста, — он показывает рукой на арочный проход впереди. Для него, подозреваю, это расстояние ничего не значит: вероятно, выбирал, равняясь на меня. — Прости. Холодно. — Холод закаляет! — Нет настроения. — Да ладно, тебе нужно взбодриться! — Я разберусь, — чуть резче, чем надо, выпаливаю я и вижу, как по его лицу пробегает смятение. Становится стыдно. Я обычно так не раздражаюсь, но… — Я ценю твою заботу. Но это лишнее. Он хмурится. — Слушай… из тебя с каждым днем будто уходят силы. — Тебе не нужно так переживать, — не успеваю закончить… — Что значит «не нужно»? — возмущается он, — Ты мой друг! Ты мне нравишься — и я о тебе забочусь, зачем ещё нужны друзья? — снова лучезарно улыбается. Не удержавшись, смеюсь от такого заявления. Сказал без задней мысли, и дважды не подумал… хотя обычно его простота и наивность — обманчивы, и я давно понял, что замечает он больше, чем кажется. Вот и сейчас смотрит внимательно. А мне снова стыдно: роль, конечно, непривычная, но разве это плохо? — Может, в другой раз… Он прав, конечно. Никогда наступление холодов не действовало на меня позитивно, и эта осень — не исключение. Мы сторговываемся на кофе из ларька и быстрой прогулке. Обмениваемся отрывками событий из универской жизни, делимся новостями об общих знакомых, лениво обсуждаем ближайшие планы. Зачем-то он зовет с собой — навестить его приемного отца в другом городе. Обещаю подумать, ведь и самому неплохо бы поехать к семье. К этому времени кофе допито и я оглядываюсь в поисках урны. Светлые растрепанные короткие волосы в толпе. Сердце пропускает удар. Вижу только затылок. Толпа немного расступается и мелькает девушка с каре. Все тело вытянулось и застыло, пытаюсь разглядеть в толпе лицо. Девушка смеется ему, поправляет темные волосы. Он поворачивается профилем. Нет. Не тот. Совсем другое лицо, очки блестят на переносице. — Тебе плохо? — тяжелая рука опускается на плечо, — Побледнел… болит что-то? — Нет… — рассеяно возвращаюсь к поиску урны. Наконец-то выбросив злополучный стаканчик от кофе, смотрю на него. Лицо напряженное. Как обьяснить свое замешательство? Нужно ли обьяснять? Пока думаю, он первый заговаривает: — Знаешь, если у тебя сезонная депрессия… — Что? — Сезонная депрессия. В межсезонье бывает. Так вот, слушай, отец говорил, что с этим делать. Всего не помню, но могу уточнить. Но двигаться тебе надо начинать больше! — снова распаляется, запрыгнув на любимого коня, — Не зря говорят, что в здоровом теле — здоровый дух! Я могу помочь, — бьет себя кулаком в грудь, не могу сдержать улыбку, что, видимо, его ободряет, — Не думай, ты можешь на меня положиться! — Насколько? — со смехом спрашиваю я первое, кажется, что пришло в голову, но он запинается об этот простой вопрос: застывает на долю секунды, как-то меняется в лице, голос становится внезапно тише и глуше: — Да в целом… насколько захочешь. Для него ответ неожиданно уклончивый. Конечно, мне становится интересно почему. Улыбаюсь, насколько умею широко. — Давай попробуем.